Текст книги "Когда город спит"

Автор книги: Юрий Усыченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

2. «Рекламный Ральф»

Для большинства официальных и неофициальных лиц, с которыми ему приходилось встречаться, он звался Ральфом Моро – журналистом. Редакция послала его в Энск написать книгу о первых послевоенных месяцах советского города, который прославился героическим сопротивлением врагу. Несколько отрывков из будущей книги Моро уже опубликовал в печати. Экземпляры газет со своими произведениями он постоянно носил в кармане, показывая их всем кстати и некстати, стараясь, чтобы его литературные труды стали широко известны в Энске. «У каждого своя слабая струнка, – посмеиваясь, объяснял Моро. – Я тщеславен, меня хлебом не корми, а похвали мои журналистские способности». Их хвалили – обо всем виденном в Энске Моро рассказывал добросовестно, объективно, тепло.

Друзей Моро не имел никогда, а немногие приятели называли его «Рекламный Ральф». Высокий, стройный, с густой шевелюрой каштановых волос, в которых приятно пробивалась седина, с узкими безмятежно веселыми глазами, улыбкой, обнажавшей ровные белые зубы, Моро в самом деле напоминал стандартного джентльмена рекламных плакатов.

Фамилия и прозвище Ральфа Моро были известны более или менее широко. А имя – агент «Д-35» – в Энске знал лишь один человек…

Глубокой ночью в гостиничном номере со спущенными шторами, оставшись наедине с самим собой, Ральф Моро сбрасывал маску, которую носил при людях. Исчезали его лицемерное добродушие, наигранная веселость. За столом в пустой комнате сидел не разбитной, немного ограниченный и пустоватый «рубаха-парень» – корреспондент, вместо него появлялся сосредоточенный, напряженный тайный сотрудник разведки – агент «Д-35». Методично, тщательно он просматривал отрывочные, не понятные никому, кроме него, записи в своем блокноте, сделанные за день, систематизировал их, вспоминал виденное и слышанное сегодня, сопоставлял с узнанным вчера. Так готовился рапорт.

Получал рапорты от «Д-35» некий Винтер. Среди дипломатических работников и представителей международных организаций в Энске он занимал едва ли не самый незначительный пост. Это, однако, не мешало ему давать своим начальникам «советы», ничем не отличающиеся от приказов, и распоряжаться капитанами некоторых кораблей, прибывающих в Энск. Шифрованные радиограммы или письма, которые сдавал Винтер, отправлялись без всякой очереди. В их число входили и рапорты «Д-35», самые разнообразные по содержанию.

«Д-35» берегли и до поры до времени не обременяли никакими определенными заданиями. Его интересовало все: вооружение советских кораблей и планы восстановления порта; цены на базаре и типы новых советских самолетов; настроение демобилизованных солдат и производственная мощность энского судостроительного завода. Добывались сведения с трудом, с большим трудом. Не то чтобы к Моро относились с предубеждением или подозрением, – человек, который стремился рассказать и рассказывал своим соотечественникам правду о Советском Союзе, везде встречал радушный прием, – но радушие не имело ничего общего с простодушием. Для большинства советских людей сдержанность, привычка не болтать лишнего стали второй натурой.

Больше всего бесило агента «Д-35» то, что ни одно из испытанных в других странах средств в этой стране не годилось. Например, деньги. В других государствах деньги открывали все двери, а здесь…

– Фанатики какие-то, – жаловался «Д-35» Винтеру в минуту откровенности. – Уборщица в конторе судостроительной верфи… Ну, что она там получает! А предложи я ей тысячи за ничтожный клочок бумаги, она помчится доносить. Приходится быть чертовски осторожным. Я еще ни с кем не входил в прямой контакт и довольствуюсь случайно собранными данными. Как долго это будет продолжаться, не знаю. Мне кажется, что вокруг меня воздвигнута какая-то стена.

С тем большей энергией, настойчивостью, хитростью стремился «Д-35» пролезть в любую брешь этой стены. Настоящей находкой были для него несколько слов, покровительственно оброненных хвастуном, который стремился блеснуть перед иностранным корреспондентом осведомленностью в государственных делах. Ценным порой был бесхитростный рассказ матроса или грузчика представителю дружественной СССР державы – «простому свойскому парню». Многое давали и подслушанные в трамвае обрывки разговора умников, считавших, что если назовут они спуск со стапелей нового корабля «вводом в строй коробочки», никто не поймет о чем идет речь. «Д-35» не пренебрегал ничем – неутомимо вертелся среди людей, слушал, запоминал, иногда очень осторожно сам задавал вопросы.

Крупным своим успехом «Д-35» считал дело с минами «голубая смерть».

Моро не случайно занимал в гостинице номер, из окна которого открывался вид на весь порт. Каждое утро «корреспондент» осматривал гавань в бинокль, выясняя, какие суда ушли, какие прибыли, какие доставили грузы.

Появление пяти новых транспортов сразу привлекло внимание Моро. «Д-35» решил узнать, откуда они, и принялся за осуществление намерения очень энергично. В течение нескольких дней Моро безустали рыскал по клубам, летним садам и другим местам, где проводят свободное время возвратившиеся из рейса моряки. Наконец ему повезло. Сидя на танцевальной площадке, рассеянно наблюдая за танцующими парами, он услышал произнесенную неподалеку фразу: «У нас на «Орле». Имя «Орел», как уже было известно Моро, принадлежало одному из пяти транспортов, недавно бросивших якорь в Энске.

Моро осторожно поглядел в сторону говорившего – парня лет двадцати трех. Ладную фигуру молодого человека плотно облегала форменная морская рубаха. Говорил он с двумя девушками.

Не дожидаясь, пока кончит играть оркестр, Моро перешел на другой конец площадки. Когда музыка замолкла, он с толпой танцоров приблизился к скамейке, где сидел моряк, занял соседнее место и бесцеремонно, запросто обратился к нему:

– Простите, у вас нет ли спичек? В моей зажигалке кончился бензин… – Он вытащил зажигалку и крутнул колесико.

– Пожалуйста, – вежливо ответил моряк, протягивая коробок.

– Очень благодарен. Хотите? – Моро протянул моряку сигарету, но тот отрицательно покачал головой.

– Не люблю. Запах у них слишком сладкий, не натуральный.

– Да, – согласился Моро, – у русского табака совсем другой вкус, но знаете, кто к чему привык. Я предпочитаю эти сигареты даже вашей «Тройке», хотя знатоки уверяют, что «Тройка» выше любых похвал.

– Вполне возможно, – тон моряка был холодно вежлив. Видимо, он не испытывал желания продолжать разговор с незнакомым иностранцем.

Моро сделал несколько глубоких затяжек, пуская дым длинными тонкими струями, и после минутного молчания задумчиво произнес:

– Вот сижу здесь, наблюдаю, как веселится советская молодежь, и еще больше укрепляюсь в мысли, пришедшей ко мне давно: у вас умеют хорошо работать и хорошо отдыхать.

Молодой моряк ответил что-то неопределенное. Ему не терпелось рассказать девушкам о своих впечатлениях от рейса, но было бы невежливо не ответить на обращенные к нему слова. А еще – в чуткой душе парня шевельнулась жалость к немолодому уже иностранцу, наверно одинокому здесь, тоскующему по родной земле. Моряк хорошо понимал эту тоску – ведь и ему не раз приходилось подолгу бывать в чужих странах.

– Я журналист, – гак же медленно, задумчиво продолжал Моро. – Не подумайте, что какого-нибудь бульварного листка, нет. Наша газета – солидный, демократический, объективный орган.

Моро не соврал. Его газета действительно старалась прослыть «объективной» и «демократической». Это помогало посылать в другие государства «корреспондентов», подобных «Д-35». И это помогало «корреспондентам» втираться в доверие граждан этих стран.

– Так вот, – говорил Моро, – до войны мне приходилось посещать СССР, и организация отдыха населения у вас меня всегда восхищала. Эти грандиозные парки, эти дворцы культуры, эти санатории! Я, например, бывал до войны в санатории, который находится на вершине скалы на берегу Энского залива. Какое величественное здание!

– Нет того санатория, – грустно сказал молодой моряк. – Разрушили фашисты.

– Не может быть! – Моро даже подскочил на скамейке. – Такое огромное здание! Как жаль! Однако там есть еще немало санаториев и домов отдыха. Я не знаю их названий, но помню, что они тянутся вдоль всего побережья километров на двадцать.

– Почти все разрушены. В сорок первом году фашисты, высаживая десант, подвергли долгому артиллерийскому обстрелу весь прибрежный участок.

– Простите, – Моро со смущенным видом посмотрел на парня, – я не сомневаюсь в ваших словах, но мне кажется, вы немного преувеличиваете. Разве можно одним артиллерийским налетом уничтожить сразу столько зданий? Вероятно, вам рассказывал кто-нибудь, кто не совсем точно знает это.

– Я видел сам, – обиделся моряк. – На прошлой неделе наш «Орел» шел тем районом милях в семи от берега. Войдя в залив, мы приблизились к скалам мили на три. Я без бинокля рассмотрел остатки санатория, который вам так понравился.

– Ай-ай-ай, – сокрушенно покачал головой Моро. – Какое варварство! Я обязательно включу этот факт в свою книгу. Человечество никогда не простит нацистам их злодеяний… Ну, мне надо итти. Попрошу у вас еще спичку и распрощаюсь.

«Д-35» узнал ошеломляющую новость. Из рассказанного парнем было ясно, что транспорты прошли через минное поле с «голубой смертью» и ни один из кораблей не погиб, иначе моряк не говорил бы о рейсе столь спокойно. Значит, русские сумели справиться со сверхмощными минами в Энском заливе. А ведь «голубая смерть» – последнее достижение гитлеровской военно-морской техники. Эти мины не мог уничтожить ни один из существующих тралов.

«Человек есть человек, – самодовольно рассуждал сам с собой «Д-35» по дороге в гостиницу, – к нему важно найти свой подход. Допустим, я предложил бы этому парню за деньги подробно рассказать о рейсе, – он немедленно поволок бы меня в милицию. Или затащил бы я его в надежное место и стал резать на куски, требуя сведений, – тоже пустое занятие. А я без хлопот в три, минуты узнал то, на что другому потребовался бы месяц. Узнал, ничем не рискуя».

О полученных сведениях «Д-35» срочно доложил Винтеру, а тот – своему начальству.

Молодой моряк скоро забыл короткую незначительную беседу с незнакомым иностранцем о санаториях Энска. Не помнит о ней и сейчас. Ведь ему этот разговор казался таким незначительным, пустым! Но этот разговор, став известным за рубежом нашей страны, послужил одной из причин важных и трагических событий в жизни многих людей.

Матрос с «Орла» не знал капитана первого ранга Марченко, никогда не встречался с ним. Но Марченко и его товарищам пришлось приложить немало сил и даже рисковать собой из-за коротенького разговора, о котором молодой моряк быстро забыл…

Вскоре после описанных событий Винтер пригласил к себе Моро. В кабинете, кроме них двоих, не было никого. Большая комната казалась неуютной, хотя на полу был ковер, на стенах картины, на столе безделушки из бронзы и слоновой кости. Хрустальная многоламповая люстра освещала каждый уголок кабинета.

– К чорту иллюминацию! – не поздоровавшись, сказал Моро, войдя в кабинет. Он не любил яркого освещения.

– Как хотите, Ральф, – любезно ответил Винтер. – Готов исполнить ваше желание.

В обращении с Моро Винтер держался независимо. Однако в манерах, голосе невольно проскальзывали признаки страха. Опасный человек – так Винтер оценил «Рекламного Ральфа». Осторожность, добрые отношения с ним никогда не помешают.

В противоположность Винтеру Моро чувствовал себя свободно.

– Виски у вас есть? – спросил он, когда хозяин выключил верхний свет и зажег лампу, стоящую возле покойных кресел, в которых расположились собеседники.

Винтер молча открыл ящик письменного стола, извлек оттуда бутылку. Не ожидая приглашения, гость налил себе виски и жадно выпил. Винтер последовал его примеру.

– Целый день бегаешь по городу, к вечеру так пересыхает в глотке, что готов пить любую мерзость, – пробормотал Моро, снова потянувшись к бутылке.

– Это вовсе не мерзость, – обиженно возразил Винтер. – Вполне приличное виски.

– Не сердитесь. Я говорю вообще, а не по поводу вашего угощения… Ну, зачем я вам нужен?

Винтер пододвинул свое кресло ближе к Моро и заговорил вполголоса:

– По поводу мин «голубая смерть». Там, – Винтер махнул рукой в неопределенном направлении, куда-то в угол комнаты, – очень встревожены вашими сведениями о том, что русские раскрыли их секрет и выработали меры борьбы с ними.

– Есть отчего встревожиться, – ухмыльнулся Moро. – На «голубую смерть» возлагались большие надежды еще Гитлером.

– Прибыл приказ достать сведения о трале, которым их подрывают. Там, – Винтер опять показал рукой в угол комнаты, – считают, что, зная его конструкцию, можно внести изменения в мину, и «голубая смерть» станет опять эффективной.

– Смысл в этом есть, – кивнул Моро.

– Советским инженером Василием Борисовым сконструирован трал. Сейчас Борисов возглавляет специальное конструкторское бюро, которое продолжает совершенствовать трал. Находится это бюро на Пушкинской улице. Вот все, что пока удалось мне узнать, – закончил Винтер.

– Иными словами, почти ничего. Вы не слишком утруждаете себя. – Моро помолчал, устремив на собеседника острый взгляд узких зеленоватых глаз. От этого взгляда Винтеру стало не по себе. – А послушайте, не пытаетесь ли вы взвалить на меня порученное вам?

– Ральф, Ральф! – с негодованием воскликнул Винтер. В голосе его звучал глубокий пафос. Такой пафос особенно присущ продажным адвокатам. – Мы не первый год знаем друг друга. Ну, могу ли я вас обманывать?

Лицо Моро сохраняло непроницаемое выражение. Он ждал, что скажет Винтер дальше, не выказывая, верит ему или нет.

– В конце концов, доказательством, что «голубая смерть» поручена именно вам, служит присылка сюда специального человека, который вам поможет. Вы же знаете, я не имею права связываться ни с кем из секретных агентов, кроме вас.

– Очень хорошо знаю. Вы работаете в белых перчатках. Туда, где трудно, опасно, суют Ральфа Моро. Он ломовой конь, он вывезет. Везде Моро. В спокойные места едут маменькины сынки, имеющие протекцию, а с проклятой русской контрразведкой имеет дело Ральф Моро.

– Возглавляет морскую контрразведку в Энске капитан первого ранга Марченко, – вставил Винтер. – Вы не знакомы с ним?

– Я пытался познакомиться с ним в сорок третьем году, – злобно ответил Моро. – И только его совершенно необычайная хитрость и настороженность помешали мне стать последним его знакомым на этом свете.

– Обладив дело с «голубой смертью», вы заодно отомстите Марченко. Его обязанность – охранять инженера Борисова и секреты морского конструкторского бюро.

– Слабая компенсация за риск, связанный со всей затеей.

– Не сомневаюсь, что данные о «голубой смерти» оплатят особо. Мне говорили, что в них заинтересован Биллингс. Знаете? Фирма «Биллингс, Рибейро и сыновья».

– Слышал. Выпускает морские мины и торпеды. Надо сперва достать сведения. А что за человек будет помогать мне?

– Русский… Вернее, бывший русский, – поправился Винтер. – Фамилия Дынник. Прибыл сюда как беженец из фашистского лагеря. Ждет вас каждую среду в пять тридцать вечера на углу Черниговской и Белинского. Наденьте серый костюм с красным цветком в петлице, серую шляпу с лентой стального цвета и пройдите мимо не останавливаясь. Он последует за вами. Возле парикмахерской, что на улице Белинского, задержитесь, оботрите голубым платком лоб.

– Тогда он заговорит со мной?

– Надо соблюсти максимальную осторожность. Он попрежнему останется в отдалении. Поведете его за собой в Шевченковский парк, в нелюдном месте швырнете окурок. Вечером явитесь туда, он будет вас ждать.

– А насколько ему можно верить? Не испортит ли он нам все дело?

– Как я могу вам ответить? Мы с вами хорошо знаем, что вообще никому нельзя верить. Раз его послали, значит он в наших руках. По некоторым данным я склонен думать, что от него со временем нужно будет отделаться.

Моро и в голову не пришло уточнить слово «отделаться». И Винтер и Моро превосходно знали его смысл.

– Понимаю. – Моро встал, еще раз наполнил свой стакан. – Будем действовать. За успех!

«Д-35» и Винтер чокнулись.

3. Знакомство начинается с галстука

Утро не принесло Моро знаменательных событий. Как всегда, «Д-35» после завтрака осмотрел порт в бинокль. Новых кораблей нет. Обложившись городскими газетами, которые он взял за правило регулярно прочитывать от первой до последней строки, Моро еще некоторое время пробыл в номере, а потом вышел из гостиницы и отправился бродить по улицам без определенной цели, размышляя о своих делах.

Первое свидание с Дынником прошло благополучно. Моро точно подал все сигналы, о которых говорил Винтер, и Дынник пришел к нему. Моро разговаривал с ним сурово, немногословно, подчеркивая, что не потерпит никаких возражений. «Д-35» старался внушить Дыннику, что от него требуется безоговорочное послушание. Моро властелин, он отдает приказы, которые надо выполнять без рассуждений. Когда, по мнению Моро, во взаимоотношениях между ним и Дынником была установлена полная ясность, «Д-35» перешел к заботам о своем новом подчиненном.

– Вот деньги, – он протянул Дыннику сверток. – Истратите, дам еще, но зря не швыряйтесь. С документами хуже. Если вы зарегистрировались на репатриационном пункте под фамилией Дынника, а потом скрылись оттуда, она вам больше не годится. Между прочим, совершенно не понимаю, почему вы не постарались получить на пункте документы тем же порядком, как все репатриированные.

Дынник потупился. Рука его, лежащая на колене, дрогнула, и он засунул ее в карман брюк.

– Незачем задавать такие вопросы, не ваше это дело.

– Все, что касается вас, – мое дело, – настаивал «Д-35».

– Что ж, – Дынник как бы выталкивал слова, – если вам очень хочется знать, я скажу: не получил документов, как все, потому, что я не такой, как все… И вы тоже.

– Ну, это психология в духе вашего русского писателя Достоевского. Не стройте из себя кающегося грешника. Вы попросту струсили. На пункте народ, как русские говорят, дошлый, и они сумели бы выведать от вас то, что вы хотите скрыть. Пожалуй, с этой точки зрения вы правы: являться к ним не следовало… Итак, пока могу предложить вам только годичный паспорт. Он… он совсем как настоящий, но у вас есть пословица: береженого и бог охраняет. Не показывайте паспорт без особой надобности. Когда найдете жилье и хозяин потребует от вас документы, вы…

– Уже нашел жилье, – перебил Дынник. – В беседе с офицером части, в которую я попал на советской территории, мне удалось выпытать адрес его отца, живущего в Энске. Этот любезный офицер даже поручил передать папаше сыновний привет. Я все исполнил и попросил у старикашки временного приюта. Он, конечно, не отказал и ни о каких документах не заикнулся. Несколько недель я у него поживу, а там увидим.

– Правильно, – «Д-35» поощрительно улыбнулся. – Признаться, меня ваше жилье очень беспокоило. Если первые трудности улажены, приступайте к работе.

Моро приказал Дыннику узнать о Борисове все, что возможно: каков образ его жизни, когда он уходит из дому и когда возвращается, где бывает, а самое главное, постараться выяснить, где Борисов хранит свои бумаги, не берет ли чертежей из бюро домой.

– Э, нет, – решительно запротестовал Дынник. – Вы предлагаете начать форменную слежку за Борисовым, а его могут охранять. Охрана заметит меня, начнет, в свою очередь, следить за мной и сцапает. Спасибо за такое предложение.

Моро серьезно посмотрел на Дынника.

– Вы, может быть, и правы, но как поступить иначе? Пока мы не знаем о Борисове ничего, а, повторяю, должны знать все. Вам необходимо хоть однажды повидать Борисова, запомнить его в лицо. Надо иметь какие-то, пусть пока предположительные сведения о том, где он хранит чертежи. Иначе мы не сможем начать действовать.

Дынник заколебался.

– А вы сами не смогли бы последить за Борисовым? – спросил он.

– Нет, это исключено. Не забудьте, что я иностранец, человек приметный. Если я начну слишком часто появляться в районе бюро, ходить за Борисовым, это сразу бросится в глаза.

– Вы правы, – согласился Дынник.

– Наша профессия невозможна без риска, – убеждающе сказал Моро. – А в слежке за Борисовым я и риска особого для вас не вижу. Вряд ли у него есть охрана днем. Возможно, сторожат его квартиру и бюро.

Довод показался Дыннику веским. Не станет же Борисов ходить средь бела дня с охраной. А без «знакомства» с Борисовым не обойтись. Моро верно говорит: сейчас не знаешь, с какого конца браться за дело. Вообще ничего не знаешь. Рискнуть необходимо.

– Давайте условимся так, – предложил Дынник. – Я очень осторожно, не больше одного дня понаблюдаю за Борисовым, запомню его внешность. Что делать дальше – подскажут обстоятельства.

– Согласен.

…Сегодня Дынник должен доложить о результатах слежки. Насколько полными окажутся сведения, собранные Дынником, какую пользу принесут они, – эта мысль не давала Моро покоя. Он походил по улицам, посидел в пивной возле порта, заглянул в несколько магазинов. Совсем бесцельным это хождение нельзя было назвать. «Д-35» стремился чаще бывать среди людей, побольше слышать и видеть. Неплохо, если советские знакомые Моро или официальные лица заметят его гуляющим по городу или греющимся на солнышке в сквере. «Д-35» репутация бездельника не вредила.

Проходя мимо комиссионного магазина, Моро решил заглянуть и в него. Тут он увидел единственного покупателя.

Это был юноша лет двадцати, очевидно из числа тех, кого в этой стране окрестили кличкой «стиляга». Непременной принадлежностью «стиляги» в Энске были сильно набриолиненные и гладко зализанные назад волосы (у этого юноши – черные, чуть вьющиеся), тонкие усики, полубакенбарды, яркий костюм, ботинки на каучуковой подошве. Это было модно, и юноша, пришедший в комиссионный магазин, соблюдал моду тщательно.

Полное лицо его с досиня выбритыми и напудренными щеками выражало недоумение, капризную досаду.

– Вы должны были оставить, – возмущенно говорил он. – Что, вы не знаете меня? Типичное хамство.

– Очень сожалею, – ответил продавец и скорбно склонил голову. – Продали вчера. Подождите, через несколько дней подберем другой.

– Мне нужен именно тот галстук, настоящий холливудский, – юноша произнес это слово, как иностранец: «х» вместо «г» и сильно растягивая «л» и «у». – Для меня могли бы придержать на день.

– Очень сожалею, – повторил продавец. – Однако, – он многозначительно поднял палец, – правила советской торговли незыблемы. Не имеем права держать товар под прилавком. За это карают по всей строгости существующих законов.

– Простите, – Моро шагнул к юноше. – Я невольно услышал ваш разговор и подумал, что могу вам помочь. Взаимная выручка, как говорил старик Суворов. Ха-ха-ха… Если я правильно понял, вы хотите купить хороший галстук?

– Вчера я случайно имел в кармане всего пару червонцев, прихожу сегодня – галстук продан. Как вам это понравится? Типичный абсурд.

– Беда невелика, – показал в улыбке зубы Моро. – Я недавно купил у своего приятеля, капитана танкера «Эсперанс», галстук моднейшей расцветки. «Ананасы в шампанском» – определил бы такой цвет Игорь Северянин, знаменитый когда-то в России поэт. Могу предложить этот галстук вам, в цене, надеюсь, сойдемся.

– Если вещь в моем вкусе, я ее беру, цена значения не имеет, – с апломбом заявил юноша.

– Несомненно, этот галстук вам подойдет. Однако разрешите представиться. Ральф Моро, журналист. Русские друзья иногда зовут меня Ральфом Ричардовичем.

Лицо юноши от удовольствия покрылось легким румянцем. Он и не старался скрыть, что новое знакомство пришлось ему по душе.

– Очень, очень рад. Я Розанов, Семен Розанов. Вам проще называть меня Сэм. Так называют меня и наиболее близкие друзья. Учусь в институте иностранных языков.

– Приятно встретить человека, посвятившего себя изучению культуры других наций. Впрочем, в Советском Союзе такие люди не редкость. У вас ценят тот вклад, который внес Запад в мировую цивилизацию. Что касается галстука, я уверен – мы поладим.

– У моряков вещи не всегда доброкачественные. Лучше наведайтесь к нам завтра-послезавтра, – посоветовал продавец.

– Нет, избавьте, – с выражением капризной досады на лице ответил Розанов. – Один раз вы меня подвели и довольно… Пойдемте, гос…

– К чему такая официальность! Зовите меня просто Моро, без всякого господина. Ведь в Советском Союзе не принято это слово.

– Гос… Пойдемте, Моро. Если вы имеете время, мы можем отправиться за галстуком хоть сейчас.

«Ну и отправляйся, – подумал продавец. – Мотай папенькины денежки, раз ты такой прыткий».

– Как хотите, – произнес он вслух. – Только у нас правила для всех покупателей одинаковы.

– Мне на правила плевать! – оборвал Розанов.

– Ваше дело, – сердито ответил продавец, пожав плечами.

Моро постарался задобрить продавца на всякий случай:

– Я вовсе не собираюсь отбивать у вас покупателя. Просто хочу сделать одолжение приятному молодому человеку. Я всегда питал слабость к молодежи. «Молодежь – барометр общества», – сказал великий Пирогов. Золотые слова!

Моро и Розанов вышли из магазина и свернули по главной улице вниз.

– Я живу в гостинице «Театральная», – сказал Моро, – недалеко отсюда.

Какую пользу можно извлечь из встречи с Розановым, Моро пока не знал, но все равно следует составить о себе хорошее впечатление. Мальчишка – франт, обрадуется галстуку, последней новинке заграничной моды, будет чувствовать себя обязанным… Это никогда не лишнее. А что Моро галстук? Хватит их у него.

Новые знакомые обогнули сквер перед массивным зданием оперного театра и вышли на Морской бульвар. Внизу раскинулся порт. Тонкая линия брекватера смело вытягивалась в голубую гладь залива. Ночью прошел шторм, и море еще не утихло. Зеленые с белыми прожилками валы ударялись о бетонные глыбы, обросшие морской травой. Стена пенящейся воды неожиданно возникала над брекватером, на секунду замирала в неподвижности, затем медленно опадала. Океанский пароход огибал мол, входя в гавань. Краска на черных бортах парохода выцвела, бурыми стали белые надстройки, потемнела яркожелтая труба. Вид судна говорил об оставленном за кормой трудном многомильном пути.

Подъемные краны на причалах торжественно склоняли гигантские ажурные шеи; перенося с берега в разверстые корабельные трюмы кучи тюков, гроздья бочек, связки двухохватных бревен. Мелодично позванивали юркие, снующие между пакгаузами электрокары. Тонко свистел маневровый паровоз, подталкивая черные угольные гондолы. На рыбачьей шхуне с песней поднимали сероватый, лениво хлопающий парус. Каждый уголок гавани жил своею жизнью, и все это вместе сливалось в одну волнующую картину величия мыслей и дел человека, заставляющего покорно служить себе и море, и ветер, и силу пара, и незримый электрический ток.

Розанов лениво окинул взглядом огромное пространство раскинувшегося под бульваром порта. «Смешно, – подумал он, – возятся, как муравьи, суетятся». К чему? Семену Розанову такая жизнь, во всяком случае, не по вкусу. Ну что хорошего? Грохот, пыль. Было время, когда и он увлекался всякими воскресниками, но это было давно, в первые годы войны, в эвакуации. Спасибо матери, помогла понять, что это не для него. Тогда он протестовал: а как же товарищи, ведь я слово дал ехать со всеми! Но теперь понимает, что она была права.

Особенно запомнился один случай. Ребята выбрали его тогда звеньевым, и он возбужденный прибежал домой:

– Мама, сделай мне на рукав красную повязку. В воскресенье едем всем классом в колхоз, а я буду звеньевым.

Но мать решила по-другому. Отец Семена Яков Владимирович Розанов работал в крупном тыловом госпитале, и она уговорила его достать для сына справку «о болезни».

– Глупый ты, – уговаривала мать обидевшегося Семена, – не понимаешь, что для тебя это делаю. Зачем тебе ехать?

Семен действительно очень скоро привык, что ему совсем не обязательно вместе с ребятами расчищать школьный двор, сажать деревья или колоть дрова для семей фронтовиков…

Шло время…

Однажды Семен подошел к окну и показал отцу на трехтонку, проехавшую мимо их дома. В кузове стояли ребята, сверстники Семена:

– Тоже, наверное, на воскресник, как и наши. Подумай только, они протрясутся еще час по пыльной дороге, потом будут под солнцем целый день собирать колоски или сгребать зерно и вернутся вечером усталые, измученные. Тоже удовольствие.

У отца защемило сердце:

– Послушай, Семен, а почему ты не вместе с ребятами? Почему тебе, сильному, здоровому парню, я должен писать всякие справки? Тебе следовало поехать, в твои годы я за честь считал участвовать воскресниках. Не дело вы с матерью затеяли.

Семен, пожимая плечами, в глазах скука, возразил:

– Брось, папа, вечно ты с нотациями. Не понимаю, из-за чего ты сердишься, ведь тогда совсем другая жизнь была.

– Нет, Семен, так не годится. Ты живешь, как барчук, даже матери не хочешь помочь, а ей ведь иногда трудно одной.

– Ах, Яша, – вмешалась мать, – не нужно об этом. Вырастет – поймет. Пусть детские годы не будут у него ничем омрачены. Разве мало мы в детстве горя видели? Так пусть он живет счастливо.

И отец умолк.

Тот спор происходил давно, однако и сейчас, уже став студентом, Семен попрежнему не понимал отца.

«Предок мой любит говорить: «Мы построили нашим детям счастливую жизнь». Значит, моя жизнь должна быть счастливой. Теперь другое время, у нас другие стремления. Когда я был маленьким, мне интересно было слушать его рассказы о гражданской войне, но ведь гражданская война – история. Да и в семье нашей теперь совершенно другая обстановка. Мне от жизни хочется гораздо большего, чем могли и мечтать отец и люди его поколения. Я окончу институт, может быть, поеду за границу…»

Уверенный, что все тяжелые годы и жизненные испытания выпали на долю старшего поколения, а ему приготовлена гладкая дорога, и действительно еще не встречавшийся с трудностями Розанов, шагая рядом с Моро, чувствовал себя на вершине блаженства.

– Представляю себе улицу большого западноевропейского города ночью, – ораторствовал Семен, и глаза его блестели. – Миллионы огней, роскошные витрины, очаровательные лица кинозвезд на афишах…

– Иная кинокрасавица, – прервал Моро восторги Семена, – может позавидовать внешности девушки, что идет навстречу и смотрит на вас. «Одно из славных русских лиц», – писал о таких Лермонтов. Вы с ней знакомы?

– Однокурсница, вместе учимся… Хэлло, Ася!

– Здравствуй, Сема.

– Познакомься, Ральф Моро, журналист, – последние слова Семен произнес многозначительно и гордо: вот с кем я дружу, дескать. Настоящий иностранный журналист!

Девушке, которую Розанов назвал Асей, было лет восемнадцать. Строчка из стихотворения Лермонтова, процитированная Моро, действительно очень подходила к ней. Лицо ее не обращало на себя внимания ни тонкими чертами, ни глазами, «как бездонное море», ни чем-либо иным из ряда вон выходящим. Оно было только славным: розовощекое, с задорно вздернутым носом, пухлой нижней губой, веселыми глазами и выцветшими, как у подростка-мальчишки, бровями. Роста Ася была ниже среднего и, наверно, поэтому имела привычку, разговаривая, слегка приподнимать голову, внимательно и доверчиво поглядывая снизу вверх. Эта манера всегда очень подкупала собеседника, вызывала на откровенность.