Текст книги "Своевременные мысли о Российском парламенте"

Автор книги: Юрий Сидоренко

Противники Российского референдума

Группа «Коммунисты России» по природе своей противостоит российскому президентству. Эту свою позицию они продемонстрировали и доказали еще в период подготовки и проведения Российского референдума. С самого начала идея проведения данного мероприятия торпедировалась ими при помощи различных организационных уловок. А когда не получилось, они развернули мощную пропагандистскую кампанию с целью опорочить затею всенародного волеизъявления. В печати, по радио, на телевидении дружно внушалась мысль о том, что России президент не нужен. Были придуманы вроде бы убедительные аргументы разрушительных последствий, связанных с формированием президентства: это и война законов, и развал экономики, и яростная политическая конфронтация, и даже недвусмысленная угроза гражданской войны.

Когда же социологические исследования показали, что, несмотря на конфронтацию центра, президентство России может получить необходимое число голосов, а многомиллионные митинги по всей стране эту идею подтвердили, была сделана чисто административная попытка исключить целые регионы из Российского референдума, фактически запретив его проведение на обширных территориях Ставропольского края, Рязанской, Смоленской, Тамбовской областей, в Чечено-Ингушской, Северо-Осетинской и Татарской республиках. Запрет этот осуществили не народы, а партийная власть на местах, которая противоправно сохранила, вопреки отмене шестой статьи Конституции, свою руководящую и направляющую роль.

Подобную роль партократия фактически сохранила и в других Советах, просто не у всех хватило сил организовать запрет, выступить в открытую против народа из-за опасения гражданского неповиновения на местах. И то обстоятельство, что в регионах, где под давлением общественности запрет был снят, большинство избирателей проголосовало за российское президенство, доказывает не только противоправный, но и антинародный характер партократии на местах. Слава Богу, безуспешно, однако же явно они пытались подавить волю народа чисто административными методами.

Итак, опорочить идею референдума не удалось, он состоялся вопреки их стараниям. Тогда у них появляется еще одна надежда: используя собственный надежный аппарат на местах, организовать голосование технически таким образом, чтобы идея российского президентства не получила нужного количества голосов. Для этого используется несовершенство процедуры голосования, неконтролируемое изготовление бюллетеней, односторонняя агитация в момент голосования, формирование избирательных комиссий под контролем партийных органов, недопущение в ряде случаев наблюдателей к подсчету бюллетеней. Примеров на эту тему можно привести огромное количество, и все однозначно против российского президентства. Подмена и фальсификация счета могла проводиться на любом уровне. Сюда нужно добавить регулируемую часть избирателей – армия, училища, закрытые заведения…

И несмотря на все идеологические, пропагандистские, административные и прочие меры, Российский референдум не только состоялся, но и получил необходимое для изменения Конституции большинство голосов. И тогда против 56 миллионов избирателей выступил один Бабурин, который легко перечеркнул волеизъявление народа России, назвав референдум опросом, который, по мнению Бабурина, юридического смысла не имеет, а представляет собой лишь социологическое исследование. Таким образом, Бабурин отказывает россиянам в законодательном подтверждении их мнения, надеясь, что подобные ему, Бабурину, надежно заблокируют волю народную на съезде, ибо знает Бабурин, что 2/3 голосов для изменения Конституции набрать нельзя, так как 1/3 («Коммунисты России») всегда будет голосовать против народа. Но этой его надежде не суждено сбыться, потому что никакие слова, умозаключения, суждения и толкования и другие отмычки, как бы хитроумно они ни подбирались, не могут перевесить голоса миллионов избирателей. Для изменения статьи Конституции РСФСР, согласно самой Конституции, требуется простое большинство от списочного состава избирателей. Это большинство имеется. Волеизъявление народа обсуждению не подлежит.

И тогда осталась последняя линия обороны, представленная, увы, трибуной российского парламента. Ораторы, являющиеся приводными ремнями партийного руководства, пытались доказать, что Всероссийский референдум – не волеизъявление народа, а лишь социологический опрос. И смысл проблемы разом менялся: важнейшее политическое событие становилось как бы академической частностью, источником рассуждений для ученых мужей, и не более. А еще они пытались отсрочить рассмотрение итогов референдума, запутать и потопить проблему в комиссиях, комитетах и палатах. Что это, как не откровенное презрение к миллионам собственных сограждан, интересы и волеизъявление которых они обязаны исполнять?

Поистине несчастная страна наша Россия. Она нуждается в немедленных реформах, в стремительном движении, нужен поистине прыжок через пропасть. Но ведь какое сопротивление организованное, какие линии обороны – одна за другой…

Национальное самосознание сегодня

Время, которое мы переживаем, характеризуется крахом традиционных империй. Рухнула добытая большой кровью Великая Британская империя, которая была настолько обширна, что в ней никогда не заходило солнце. Ушла в небытие и Французская империя с громадным архипелагом колоний в Америке и на Дальнем Востоке. Еще раньше исчезла Испанская империя. Относительно недавно развалилась Португальская. Такая же судьба постигла Голландскую империю, и Гренландия отделилась от Датского королевства. Безвозвратно потеряла свои колонии Бельгия. Попытки формирования новых империй – Японской и Германской – также потерпели полное поражение.

Не следует думать, опираясь на старые идеологические штампы, что история империй отражает лишь борьбу колониальных народов за свою независимость. Достаточно сегодня проехать маршрутами бывших колоний, чтобы убедиться в том очевидном факте, что метрополии оставили здесь колоссальное экономическое и культурное наследие. В условиях полной свободы выбора аборигены предпочитают практически на всех уровнях жизни язык бывших колонизаторов. В качестве наследия колонизаторов остались и великолепные административные здания, стадионы, дороги, школы, и квалифицированные национальные кадры профессионалов. И даже в мелочах почему-то сохраняются обычаи и привычки бывших патронов, начиная от довольно запутанного Британского свода законов до левостороннего движения на дорогах.

Когда-то Гейне, отвечая германским националистам, выразился в том смысле, что если бы на немецком знамени и во главе немецких амбиций поставить высокий и чистый германский разум, то и Эльзас-Лотарингия, пожалуй, станет немецкой, и даже вся Франция, и весь мир.

Разумеется, поэт имел в виду лишь духовную доминанту, а не административное управление и политическое господство. Образцы подобной духовной доминанты мы как раз и наблюдаем сегодня на территории бывших колоний. Однако имеется еще одна очень мощная, очень действенная форма тесной взаимосвязи – экономический союз, значение которого в наше время экономических экспансий и технических революций поистине беспредельно. Здесь формируются очень прочные связи, не знающие национальных границ, которые образуют фундамент реального содружества.

Почему же все-таки распались традиционные, необычайно прочные империи, скрепленные не только картечью, но и общими экономическими интересами, и заманчивой высокой культурой метрополии? Произошло это потому, что изменилось время. Пришла пора ответить на вызов времени. Не надо путать с вызовом на дуэль, когда приходится защищать собственную честь, честь своего Отечества или государства. В этом случае доблесть заключается в стойкости, а цель, безусловно, – победа. Но еще никому не удалось одержать победу над временем.

Вызов времени следует прежде всего понять и, разобравшись, принять. «Гвардия умирает, но не сдастся.» С этими словами отважные солдаты в киверах и плюмажах шли в атаку во весь рост и побеждали, овеянные высокой славой. Но стоило дворянскому кавалергардскому полку в 1914 году поступить точно так же, как они были срезаны плотным огнем обыкновенной маршевой роты. Так и вошло в историю: последняя атака кавалергардов.

Надо бы ползком по земле, по новым правилам, ибо изменилось время, а вместе с ним и плотность огня. Но дворянская честь и боевая традиция повелевали во весь рост. Кавалергарды не приняли вызов времени. И – погибли. И здесь виновато еще одно слово, определяющее манеру мышления, способ восприятия мира – ментальность. Однако у нас другие слова в ходу – чибрики, тапочки, авоська, и красивое торжественное слово стахановец. Их много – этих слов, порожденных нашей действительностью: комсомолец, партиец, чекист, сексот, стукач. Но главное слово по смыслу все-таки авоська, пуповиной завязанное на старинном слове авось, которое пропитало буквально все поры традиционной советской жизни. Авось колбасы достану, авось сельское хозяйство поднимем, авось механизация, авось мелиорация, химизация, кукуруза. Авось империю сохраним, армию пошлем на авось. Само это слово есть полное отрицание вызова времени и выражает специфическую ментальность на авось.

И хочется ли этого одним, и не хочется ли этого другим, но давайте все вместе зададим себе коллективный вопрос: а почему распадаются империи? Ответ удивительно прост: потому, что в силу объективно действующих исторических причин и законов приходит время национального самосознания. Процесс этот неизбежен, необратим, ибо любая империя обязана заботиться об укреплении своей экономической и политической мощи, а это, в свою очередь сопряжено с тем, что мы называем на официальном языке становлением и ростом национальных кадров, которые воспринимают не только современную технологию, но параллельно с ней духовные ценности и культуру. Так зарождается энергичная национальная интеллигенция окраин. В плане духовном и политическом это как раз и способствует формированию национального самосознания, ибо теперь уже и с точки зрения технологии, и с точки зрения культуры открываются реальные возможности для собственного развития. Стремление самостоятельного развития проявляется тем сильнее, чем больше подавлялись национальные институты и национальное самосознание государственными органами империи. Чтобы надежнее обуздать национальное самосознание и связанные с ним издержки в виде экономического хаоса, взаимной ненависти и кровавых междоусобиц, следует сохранить и укрепить тоталитарную империю. Именно так ставят вопрос сторонники силовых решений.

Однако сама природа тоталитарного государства экономически и политически противоестественна. Она противоречит прогрессу общества, неизбежно ведет к стагнации, застою и полному параличу. Это ставит общество перед нелепым выбором: от чего погибать – от хаоса или от паралича? На самом деле корректно поставленный вопрос должен звучать иначе: как избежать гибели и от паралича и от хаоса? Как пройти между Сциллой и Харибдой? Для решения этой задачи следует вернуться к фактору национального самосознания.

Этот несущественный для прошлого времени фактор, умело подавленный, направленный в нужное русло, управляемый пропагандой, сегодня стал самостоятельным, крайне важным моментом. Его не дано нивелировать искусной пропагандой еще и потому, что интернациональные мифы марксизма-ленинизма быстро выветриваются из общественного сознания. В условиях нарастающего идеологического вакуума и без того сильная идея национального самосознания становится все более могучей, все более доминирующей силой в обществе. И не понять этого, или, что еще хуже, не захотеть понять – значит не принять вызов времени. Как говорил Талейран, «в политике есть вещь похуже преступления – это ошибка».

Для того чтобы избежать трагических и кровавых ошибок, любые решения нужно строить с учетом важнейшего национального момента в виде надстройки и фундаментальных экономических отношений, которые, в качестве базиса, на основе добровольности увязывают части бывшей империи в гибкий и сильный экономический союз. Так только и пройдешь между Сциллой паралича и Харибдой междоусобиц.

Рациональные экономические связи, их органичное сочетание и взаимодействие, как следствие, влекут за собой и результативный политический фактор объединения, который может быть использован ненавязчиво и деликатно, особенно сегодня, когда раневые поверхности национальных границ, увы, кровоточат.

Особенность или даже противоречие поставленной проблемы заключается в том, что в основе ее лежит очень сильный духовный фактор, тогда как решение в любом случае будет носить характер четких административных указаний. Обе эти категории в политической форме гениально связал Александр Сергеевич Пушкин: «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Мы же скажем заземленным политическим языком: решение запутанных национальных вопросов прежде всего требует доверия, доверия политического, социального, человеческого. И тогда, оглядывая политический горизонт, увидим только одну, увенчанную всеобщим довернем личность – это Ельцин. Ему – русскому человеку – привезли цветы из Вильнюса уже после тот, как там пролилась безвинная – кровь. С ним – единственным – согласен сегодня говорить неистовый лидер грузин Звиад Гамсахурдиа. С ним готовы устанавливать горизонтальные связи, подписывать соглашения молдаване, белорусы, эстонцы, казахи, представители других, республик. И на этой уважительной основе у него появляется моральное, а значит, и реальное право защитить интересы русского меньшинства на территориях национальных республик. И тогда появляется надежда урегулировать сложнейшие национальные проблемы внутри самой Российской Федерации. Сегодня нет альтернативы Ельцину, ибо, несмотря на все потуги и старания казенной пропаганды, вопреки клевете, – не опорочен.

Национальный вопрос в границах большевистского наследия

Свое объединенное государство большевики затеяли под лозунгом: «Без России, без Латвии – жить единым человечьим общежитием», подменяя тем самым святые извечные национальные традиции рамками большевистского мышления. Великий русский язык, который, по определению Ломоносова, соединял, «великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того – богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка», если и следовало, учить, то только потому, что «им разговаривал Ленин»: Так на уровне национального вопроса была заложена опасная политическая абракадабра, которая отрыгнулась сегодня кровью национальных конфликтов.

До 17-го года Россия была единая и неделимая. И вопреки навязанному мифу о тюрьме народов, населяющие ее национальности имели почти неограниченные возможности национального развития, – ибо никто практически не ущемлял национальную культуру, обычаи и религию… Возможно ли было по тем временам (на государственном уровне) громить мечети, костелы и, буддийские храмы? Как известно, это сделали именно большевики с упорством, достойным лучшего применения… А вместе с религией как-то разом исчезли стыдливо испарились и другие национальные приметы: кухни на просторах единой страны заменились вдруг единым сиротским супом разом во всех точках общепита сразу Кронштадта до Владивостока, от Кушки до Земля Франца Иосифа. Национальные традиции большевики понимали лишь как патриархальную абстракцию, нелепую, исчезающую, на пути ко всемирному общежитию похожих людей.

И когда Ленин, например, говорил о национальной литературе, то, верный своему схематическому мышлению, условно делил ее на пригодную и непригодную с точки зрения социалистического идеала, рекомендуя выбирать рациональные произведения и складывать их на общую интернациональную полку.

Впрочем, это не было пределом социалистической формализации мысли. Вспомним, как В. И. Ленин спорил с Александрой Коллонтай относительно свободы любви. Аргументируя неизбежность адюльтера, любовных треугольников, обязательных супружеских измен, Коллонтай горячо защищала свой тезис о необходимости свободной любви, по крайней мере для социалистов, которые по природе своей презирают предрассудки прошлого. Ратуя за институт семьи, которую он называл «ячейкой» (видимо, для удобства управлять!), Владимир Ильич «сразил» свою противницу вполне логичным марксистским (вернее – ленинским!) вопросом: «А почему бы вам не противопоставить адюльтеру буржуазски верную и трепетную любовь пролетарки?»

Отсюда шлейф других формализованных понятий. Например, «Лев Толстой как зеркало русской революции». Причем тут зеркало? Какой революции? Но ведь привычно слежалось в голове, как будто так и надо. «Партийные организации и партийная литература» – все нелепости разом в одном заголовке.

Подобное миропонимание проецировалось и на тонкие и деликатные структуры национальных проблем, что привело в конечном итоге совершенно к немыслимой кройке и перекройке национальных территорий и границ. Иной раз это делали необдуманно, иной раз – с умыслом, исходя при этом не из национальных соображений, а из интересов мировой революции, которая не произошла.

Последующие годы кровавая диктатура признавала национальность лишь как форму, которая наполнена социалистическим содержанием. Именно тогда родилась чудесная пословица: «Суть – не форма, а содержание». В эти годы всеобщего террора национальные границы потеряли какое-либо значение. И лишь иногда, по прихоти великого зодчего, происходил выборочно национальный террор, выселялись целые народы, осуществлялось формальное изменение государственных границ и территорий. История народов России как бы остановилась.

Национальный вопрос, впрочем, это одно из наследий большевистского режима в ряду выбитого генофонда, оскверненной земли, разграбленных недр, убитых морей, искалеченных судеб и душ. Сегодня, в условиях потрясающего вакуума официальной идеологии, на фоне мирового процесса деколонизации и обострения национального самосознания, дошла очередь и до Союза Советских Социалистических Республик. Однако события пошли не по желаемому руслу. Идеальным было бы всем избавиться от жестокой политической диктатуры, которая к тому же еще и экономически нецелесообразна. Хотелось бы всем вместе построить либеральное демократическое общество, открыть границы, организовать рыночную экономику, объединив свои усилия и устремления с мировым сообществом. И лишь после этого, на основе большого материального достатка и устоявшейся парламентской демократии, решать внутренние национальные проблемы цивилизованным путем.

К сожалению, все происходит наоборот. Массовое сознание в первую очередь восприняло идею национальную, которая вылилась в то, что называют сегодня парадом суверенитетов. Повсеместно начали формироваться пока еще объединенные в Союз суверенные государства. И условные, формальные границы, небрежно очерченные большевиками, приобрели вдруг решающее значение для сопредельных народов. При этом исторические мотивы, подлинные национальные границы и демографические особенности региона вошли в яростное противоречие с произвольно обозначенными, административными. Мина, заложенная большевиками на заре их восхождения к власти, срабатывает сегодня.

Перед смертью Генрих Гейне написал шутливое завещание: кому-то он отдавал свою грыжу, кому-то боли в мочевом пузыре, иному – несварение желудка, запоры и другие подобные «прелести». Последняя шутка великого писателя. Но большевики, как известно, не шутят. И мы получаем от них страшные и запущенные болезни.

Этого не знал Гейне

Первым революционным декретом большевики провозгласили: «Вся власть Советам». Теоретически это могло обозначать только всенародную власть через Советы. Однако с первого же дня Октябрьской революции идея эта не была воплощена в жизнь. В 1917 году власть Советов просто не могла сочетаться с тем статусом, который определили себе большевики. Дело в том, что в то время, – несмотря на свое название, большевики находились в изрядном меньшинстве, а подавляющее большинство в выборных органах составляли представители других партий. Таким образом, существовал очень простой выбор: либо сделать Советы общенародными и в качестве верховного органа сохранить демократически выбранное Учредительное собрание, оставаясь при этом фракцией свободного парламента и в центре и на местах, либо установить свою диктатуру, Учредительное собрание разогнать, административно подчинить себе Советы и в результате превратиться в правящую партию на безальтернативной основе.

Владимир Ильич Ленин выбрал второй путь. Он заявил: «Есть такая партия», имея в виду, что его собственная партия большевиков только и способна завладеть и осуществить государственную власть в виде беспощадной диктатуры. Гражданское общество прекратило свое существование, возникло политическое государство одной партии. Как показывает мировой исторический опыт, однопартийная система имеет характер тоталитарного управления, которое в наиболее мягкой форме проявляется в виде авторитарного режима. Попробуем спокойно проанализировать оба эти понятия.

Жестокий тоталитаризм с его концлагерями и массовыми – расправами даже над собственными сторонниками однозначно отвергается сегодня практически всеми слоями общества. Однако все же есть смысл рассмотреть эффективность авторитарных структур, тем более что у нас авторитарная структура практически имеет место. Вспомним Южную Корею. В недавнем прошлом нищая страна, разоренная многолетней японской оккупацией и гражданской войной. Но вот за короткий срок авторитарное правлений выводит страну в десятку сильнейших экономических стран. Остров Тайвань – глухая провинция нищего Китая. За годы военного правления, в условиях едва ли не осадного положения, вынужденная тратить огромную часть национального дохода на военные цели, эта страна превращается в экономически развитый край с прекрасным сельским хозяйством и промышленностью, которая успешно конкурирует на мировых рынках. Самый свежий пример – Чили. Традиционно бедная и традиционно несчастная латиноамериканская страна, где в ходе перипетий вооруженных столкновений вырастает авторитарный режим Пиночета. Это имя режет слух. Однако, именно Пиночет блистательно восстановил хозяйство и своим демократическим преемникам передал процветающую экономику.

Авторитарные элементы правления не всегда возникают за счет внутреннего выбора того или иного народа. Иной раз они существуют на фоне военного поражения и оккупации страны иностранными войсками. Классический пример такого рода – Япония, которая воевала более двадцати пяти лет, подвергалась беспощадным бомбардировкам с моря и воздуха. Единственная в мире страна, испытавшая два ядерных взрыва в Хиросиме и Нагасаке с последующей оккупацией островов американскими войсками.

К чему же привело относительно жесткое управление ее национальной жизнью? Как ни странно – к японскому национальному чуду, поразительному росту валового национального продукта и дохода. И сегодня, побежденные в войне, но победившие в экономике, японцы скупают крупнейшие предприятия в Соединенных Штатах (от чего, кстати, Америка не беднеет, а, напротив, процветает. Но это тема другого разговора).

Оккупационный режим в Западной Германии, который наряду с временными неудобствами сочетался с определенными ограничениями закончился неслыханно быстрым возрождением Германии, почти полностью разрушенной к моменту поражения во второй мировой войне. Немецкое слово «Wirtschaftswunder» – экономическое чудо – облетело весь мир. Приведенных примеров, казалось бы, достаточно, чтобы сделать вывод, который напрашивается сам собой. Эту проблему можно также обозначить и в форме вопроса: не является ли сильная власть пусковым механизмом экономического прогресса? Не способствует ли она быстрому выходу из крайне тяжелого состояния экономических и политических кризисов?

Вроде бы, исходя из приведенных фактов, логичен утвердительный ответ. Однако мы опустили, другую половину вопроса. Кроме Южной Кореи есть еще Северная. А в ней – на редкость сильная власть, но при этом поразительная нищета. Тайвань – лишь крошечная часть Китая, воистину остров экономического благополучия. А материк с железной диктатурой, большими и малыми скачками, культурными революциями многие годы представлял собой апологию нищеты. И теперь, что особенно интересно, дела там определенно улучшились, адекватно той степени уступок, которые сделаны в экономике.

Федеративная Республика Германия до недавнего времени была отгорожена от своих восточных провинций колючей проволокой и Берлинской стеной. Нам, сторонникам социалистического лагеря, ГДР представлялась как экономическое Эльдорадо. Однако уже сегодня, после объединения, трещит по швам бюджет Федеративной республики, которая с болью в пояснице поднимает этот груз на свои плечи. И пока доведут бывшую ГДР до уровня ФРГ, потратят миллиарды полновесных марок. Выходит, не всякая сильная власть, не любая властная рука способствует экономическому подъему. Сильная власть в Корее, Китае и ГДР не обусловила экономический расцвет, как, впрочем, и в нашей стране, в странах Восточной Европы, на Кубе или в Лаосе.

Ограничение демократических свобод в странах социализма совсем не приводит к экономическому благополучию. Наоборот, в этом случае имеет место не укрепление экономики, а ее экономический развал, который определяет низкий уровень жизни. Получается двойная несправедливость: духовная нищета органично сочетается с материальной бедностью. В чем же дело, почему авторитарные системы в одних странах способствуют расцвету экономики, а в других – торпедируют ее?

Ответ нужно искать в разнице экономического и политического устройства, которое «статистически достоверно» обеспечивает экономический взлет и падение. Свободный рынок – это та категория свободы, на которую процветающие государства не посягают. И наоборот, авторитарные государства социалистического выбора объявляют войну свободному рынку – от его тотального уничтожения и до либеральных попыток административного регулирования.

Это важное положение выяснилось для нас только сегодня, ибо предыдущие поколения были убеждены, что социализм непременно принесет колоссальные материальные блага. По их представлению, мы, современники 90-х годов, давным-давно должны были бы обитать в прекрасных голубых городах, не зная бранных слов, не ведая проблем. И те, кто сочувствовал идее социалистического равноправия, и яростные противники ее высказывались поразительно одинаково, хоть и с разных позиций. Лично друживший с Марксом и Энгельсом великий поэт Генрих Гейне изложил такую мысль, что его песни, его поэзия в унитарном социалистическом обществе равных, возможно, не понадобятся. Однако он, Гейне, и на эту жертву готов, поскольку материальное благополучие народа все-таки важнее.

Как бы возражая великому немецкому поэту, крайне возмущенный такой постановкой вопроса, его идейный противник граф Алексей Константинович Толстой в блестящей поэтической балладе язвительно и горько высмеял стремление «российской коммуны» уничтожить сады, соловьев (за бесполезность!), чтобы это место засеять репой и развести индюков.

 
«А роща, где в тени мы скрываемся от жара,
Ее, надеюсь, мимо пройдет такая пара?
Ее порубят люди на здание такое,
Где б жирная говяда кормилась на жаркое,
Иль даже выйдет проще, о, жизнь моя, о, Лада,
И будет в этой роще свиней пастися стадо.»
 

Но где же индюки? Где жирная говяда? Где могучее поголовье свиней? И где жаркое? Такими вопросами граф Алексей Константинович просто не задавался. Они ему и в голову не пришли. Зато эти вопросы сегодня мы задаем своим руководителям и самим себе. Вопросы не риторические, и, кажется, мы уже знаем ответы.