Текст книги "Орлы и звезды. Красным по белому(СИ)"

Автор книги: Юрий Гулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

   – Вот тут вы врете! – перебил меня Львов. – За квартирой начали следить незадолго до прихода Войновского и уже по приходу сняли наблюдение.

   – И как же я тут оказался? – сладким голосом поинтересовался я.

   – Теперь и не знаю, – честно признался полковник.

   – Понимаю, – кивнул я, – вы не успели еще об этом подумать после того как узнали что я это не он. Кстати, как вы про это узнали? Молчите? Дайте, я сам догадаюсь. Что, из Ростова прислали-таки агентурное дело Войновского с отпечатками пальцев, а то и фотографией, угадал? Ну, молчите, молчите, сам вижу, что угадал! Так вот, насчет моего прихода. А пришел я в квартиру через зеркало, то самое с коим пручили вы мне разобраться и которое стоит сейчас за моей спиной закрытое покрывалом. Что вы смотрите на меня, как на сумасшедшего? Вам ведь радоваться надо. Зеркало-то ваше настоящим чудом оказалось, с его помощью действительно можно перемещаться во времени! Правда, вынужден тут же оговориться: можно было перемещаться во времени. Ибо теперь оно ни на что уже не годно. Смотрите сами. – Я подошел к зеркалу и сдернул покрывало. Полковник не удержался от восклицания. – И случилось это после того, как через зеркало прошла Ольга. Поэтому-то вам и не доложили об ее появлении в квартире.

   – Не доложили потому, что и не могли доложить, – буркнул полковник. – За квартирой никто не следил.

   Я старался не смотреть на Ольгу, но ее уничижительный взгляд жег мою левую щеку.

   – Хотел я установить за вами наблюдение, хотел, – стал для чего-то оправдываться полковник, – да людей мне на это выделить отказались.

   Мою щеку тут же перестало жечь.

   – То-то вы как-то вяло отреагировали на ее присутствие, за что, впрочем, и поплатились.

   – Чем это она меня? – спросил, кивая в сторону Ольги, полковник.

   – Так вы считаете, что Ольга ударила вас по голове? – сообразил я. – Так ощупайте голову и убедитесь, что с ней все в порядке! Освободи ему правую руку, – обратился я к Ольге.

   Ольга развязала одну из веревок, и полковник тут же принялся ощупывать голову. Вот теперь выражение его лица стало мне нравиться: на нем появилось сомнение. Но и из голоса оно пока тоже не исчезло.

   – Так откуда вы к нам изволили прибыть? – спросил Львов. – Полагаю, из будущего?

   – Правильно полагаете, – согласился я. – И заметьте, из довольно далекого будущего, из 2010 года!

   После этих слов полковник стал сомневаться уже во всем. Он критически осмотрел меня, потом перевел взгляд на Ольгу, которая вновь закрепила его руку на подлокотнике и теперь скромно стояла в сторонке.

   – Вы намекаете на одежду? – спросил я. – Так должен вас огорчить. Из будущего в прошлое нельзя пронести ничего, что могло бы выдать... – Тут я замялся. Чуть ведь не сказал 'проходимца' пытаясь найти синоним слову 'попаданец'. – ... Того, кто пришел, совершенно коряво закончил я фразу, за что был удостоен от Ольги неодобрительного взгляда. Но полковник, казалось, не обратил на это внимания.

   – Чем же вы тогда докажете, что прибыли из будущего? – почти весело спросил он.

   – А Ольга вам что, не доказательство? – нахмурился я. – Где вы видели женщин с такими бойцовскими навыками? Или хотите, чтобы она продемонстрировала на вас что-нибудь еще?

   – Нет, нет, увольте, – поспешил отказаться полковник. Тут его лицо озарилось догадкой. – Если вы те, за кого себя выдаете, то, верно, вы можете предсказать будущее?

   Это была уже почти победа! Мне пришлось очень постараться, чтобы мой голос звучал ровно.

   – Только ближайшее. Нас ведь сюда за тем и вызвали, чтобы мы будущее изменили.

   Я всерьез опасался, что полковник полезет в дебри, но тот, видимо, был далек от праздного любопытства.

   – Ближайшее – даже лучше, – заявил Львов. – Легче проверить. Что, например, произойдет завтра?

   – Завтра возле Петровского моста будет поднят из полыньи завернутый в холстину труп Распутина!

   Полковник так дернулся, что только реакция Ольги не позволила ему наделать много шума. Пришлось вновь надеть на него намордник из полотенца. Но и после этого он пытался дергаться, выкрикивал приглушенные угрозы и бешено вращал глазами. И откуда у него такая любовь к Старцу? Или все гораздо проще, Львов и Распутин оба близки к царю, к тому же Распутин покровительствует Львову. Так или иначе, но пришлось мне полковника вразумлять:

   – И чего вы, Петр Евгеньевич, так всполошились? Дайте угадаю! Вы, верно, думаете, что Григория Ефимовича собираются порешить революционеры, и я из их числа, а вам тут просто зубы заговариваю?

   По глазам полковника было видно, что я угадал.

   – Так нет же. Революционеры тут не причем. Распутина убьют самые преданные государю люди. Произойдет это во дворце князя Юсупова. Помимо хозяина в злодействе примут участие Пуришкевич и ... великий князь Дмитрий Павлович. Ну, что, может, вновь вернемся к данному вами слову?

   Полковник угрюмо кивнул. Я подал знак, и Ольга сняла полотенце.

   – Когда это должно произойти? – хриплым голосом спросил полковник. – Может можно все еще предотвратить?

   – Бросьте, полковник! Вы же умный человек и должны понимать, что останавливать колесо истории – себе дороже. Ну, спасете вы Старца сегодня, так его порешат завтра, а вам сие благодеяние боком выйдет!

   – А вы-то сами здесь зачем? – зло спросил полковник.

   Хороший вопросик! И не хотел бы я на него сейчас отвечать, но деваться некуда.

   – Мы – другое дело! – со значением ответил я. – Да и кто вам сказал, что мы собираемся лезть под колесо. Так подтолкнем чуток, оно, глядишь, и покатится по другой колее.

   – А до вашего времени оно, значит, не ту колею проложило? – уже сдаваясь, проворчал полковник.

   – А вот об этом я с вами говорить, не намерен! – твердо заявил я. – По крайней мере, сейчас. Давайте я вам лучше расскажу, как будут убивать Распутина. – Заметив, что Львов страдальчески поморщился, я поспешил добавить: – Уверяю вас, мне самому это претит, но должны же вы потом убедиться, что все так и было. Сначала его отравят. Когда яд не подействует, начнут стрелять. Всадят в него с десяток пуль. Потом тело завернут в холстину и сбросят в прорубь. А теперь вот что. Мы вас тут все равно до утра продержим, для вашего же, поверьте, блага. Поэтому, если вы дадите слово, то мы вас развяжем, потом спустимся вниз, позовем ваше сопровождение, и вы отпустите их домой, приказав заехать за вами утром. Договорились?

   Полковник крепко задумался, потом сказал:

   – Даю слово!

   В прихожей мы образовали живописную группу: Ольга встала у дверей, полковник расположился чуть подальше, я встал у него за спиной, уткнув ему в спину дуло браунинга.

   – Запомните, полковник, – предупредил я. – Начнете шутить – станете трупом, как и ваши люди, а мы все равно уйдем.

   Львов только кивнул.

   – Оля, давай, – сказал я негромко.

   Ольга распахнула дверь и обратилась к стоящим за ней жандармам:

   – Господин полковник просят вас зайти!

* * *

  Когда жандармы удалились, мы вновь вернулись наверх, заняли те же места, только связывать полковника больше не стали. Разговор не клеился, больше молчали. В начале двенадцатого я произнес:

  – Началось!

  Львов вздрогнул и побледнел. Потом закрыл глаза и сделал вид, что собирается уснуть. Не знаю, как он, а мы с Ольгой в эту ночь практически не спали. Утром за полковником приехала машина, и мы его отпустили. В тот день арестовывать нас так никто и не приехал. Вечером мы с Ольгой отправились гулять. Город гудел. Об убийстве Распутина шептались, говорили и даже кричали, казалось, на каждом углу.

  ОЛЬГА

   – Миш, а ты не помнишь, кто и когда изобрел джинсы?

   Мишка посмотрел на меня с видимым интересом.

   – Если не ошибаюсь, то Леви Страусс в 185... не припомню, каком году. А что?

   – А то, что достали меня уже эти сиротские тряпки!

  И это была чистая правда. Постоянно носить одно и то же серое до полу платье, для улицы надевать поношенное, с чужого плеча, пальто, мне, такой красивой, а теперь еще и такой молодой? И так мне тут стало обидно, что я поспешно отвернула лицо, чтобы Мишка не увидел моих набухших слезами глаз. Но он таки допёр, даром что мужик, и я услышала за спиной его сочувственное сопение.

  – Ну, джинсы, по правде говоря, тебе бы мало помогли, – произнес он, стараясь быть участливым. – В моду они войдут лет этак через сорок, а в их теперешнем виде ты бы их не надела.

  Спасибо – утешил!

  – Но у меня есть для тебя другое предложение! – Что-то в его голосе заставило меня повернуться к нему лицом. – А не совершить ли нам набег на магазин модной женской одежды? Нет, право, деньги у нас есть – дед Юзек побеспокоился, прошвырнемся вдоль канала до Невского. Собирайся!

  Глаза мгновенно высохли, но некоторые сомнения еще остались.

  – А как же Львов?

  – А что Львов?

  – Ты же сам сказал, что на улицу мы будем выходить только вечером, а днем будем ждать сообщений от Львова.

  – Да пошел он в задницу, чистоплюй хренов! Сколько он там еще будет созревать? К тому же, знаешь что? Если он заглотит наживку, то за пару-тройку часов не сорвется, я тебе гарантирую. Так что – собирайся!

  В пару-тройку часов мы, конечно, не уложились, но через пять были уже возле дома. Подкатили на извозчике – столько свертков и коробок мы бы вдвоем не унесли. Мишка подрядил дворника и тот перетаскал поклажу в дом.

* * *

   – Ну, как я тебе?

   В новом платье да с новой прической – а вы думаете, что мы пять часов только по магазинам ходили? – я была неотразима. И Мишка не устоял. Крякнул и заявил, что этим вечером мы ужинаем в ресторане. Вот как? А я думала, что мошну деда Юзи я вытрясла основательно. Да, Ведьма, недоработочка вышла...

   Вернулись заполночь, навеселе, а под утро нас пришли грабить. Дворник, сволочь, навел, а может извозчик? Сколько было 'гостей', про то мне неведомо, поскольку прошли они черным ходом, на кухню и попали прямехонько на Герцога. Тот с ним разобрался по-свойски и очень быстро. Так что когда я влетела на кухню, наш песик уже гнал кого-то по лестнице. Первым делом я отозвала пса и лишь потом осмотрелась. Ничего страшного. Небольшой раскардаш, пятна крови, да еще кто-то ножичек обронил.

   – Не повезло ребятам, – раздался за спиной Мишкин голос. – Хорошо, что ушли, – добавил он, – нам разборки с полицией ни к чему. – И пошел спать.

   А я занялась уборкой. Терпеть не могу беспорядок.

* * *

   Шел третий день после убийства Распутина. Я сидела на диване в верхней комнате и занималась рукоделием – купила ради забавы. Вошел Мишка и торжественным тоном сообщил, что только что звонил Львов и сказал, что сейчас приедет. И еще добавил, чтобы я прекратила заниматься глупостями и приготовилась. Чтоб он понимал! Куда ж еще готовиться, когда спицы в руках? Так что ничего я менять не стала, так и встретила Львова за рукоделием. Полковник был при параде, очень сосредоточен и слегка бледен. Поздоровался коротко, но вежливо. А потом Мишка попросил меня удалиться: ему, мол, надо поговорить с полковником с глазу на глаз. Было бы сказано. Я ушла, Герцог вошел – все по-честному, вряд ли у полковника могли возникнуть на этот счет какие-либо претензии. Разговор у них получился долгим, без малого три часа. Потом спустились. Полковник был уже не столь деловит, да и лицо слегка порозовело – похоже ребята мадеру употребили, а Мишка так просто был весел. Потом полковник откланялся и ушел, а Мишка уставился на меня хитрым глазом в ожидании, когда я начну проявлять женское любопытство. Не дождетесь! Я ведь вижу, как его распирает от желания с кем-нибудь поделиться и долго он не продержится. Так оно и вышло.

   – А ведь вербанул я таки полковника!

   Я оторвалась от рукоделия и подняла глаза.

   – Он поначалу жалится начал, что тучки над ним сгущаются, – продолжил ободренный вниманием Мишка, – а потом попросил рассказать, что будет дальше.

   – И ты рассказал?

   – Все как есть! И про революцию, и про Гражданскую войну, и про убийство царской семьи, и про Советскую власть, и про наше время.

   – Вот так все-все и рассказал?

   – Не все-все, а только в общих чертах без подробностей и фамилий.

   – И правильно, а то кинется большевиков мочить, до кого дотянется.

   – Вот и я так подумал.

   – А про то, что ты вроде как его коллега тоже рассказал?

   – Обижаешь, – Мишкино лицо расплылось в самодовольной улыбке, – и о том, что мы с ним почти в одних чинах, и о милиции в целом. А как же, просветил коллегу!

   Бедный, бедный Львов, три часа тет-а-тет с Мишкиным занудством – от такого и помереть не долго.

   – И как он твой рассказ воспринял?

   – Чуть не сомлел, пришлось его мадерой отпаивать.

   Кто бы сомневался. Но вслух я это не скажу, вслух я ограничусь короткой репликой:

   – Я заметила.

   – Да ладно тебе, тем более что я почти не пил, больше ему подливал. Пойдем, пропустим за успешное начало? Там еще немного осталось.

  Глава десятая

  НИКОЛАЙ

   Я много читал о том, как в канун нового 1917 года хмурилось над Петроградом небо, как швырял мокрый снег в лицо и за воротник соленый балтийский ветер, как сжимались в нехорошем предчувствии сердца людей. И сейчас, когда я сам нахожусь в том месте и в то время, могу сказать со всей определенностью: и небо хмурое, и ветер соленый, и предчувствие есть – а вот сердца, как мне кажется, не сжимаются. Скоро праздник, лица у людей веселые, и думают они не о грядущих боях, а том, как прибалдеть на Рождество да Новый год по полной программе.

   На связь со мной так пока никто и не вышел. Чует мое сердце, что здесь он, 'товарищ', рядом. А не подходит – видно присмотреться решил. Ну и ладно! Пока он присматривается, я осматриваюсь. В работу я уже втянулся, и, кажется, все у меня неплохо получается. Начальство довольно, того и гляди на повышение пойду. Шучу, конечно, зачем мне это, когда начальство скоро по мордáм бить начнут? Да и чином не вышел. Тут интересно другое: оборудование в мастерских вполне даже приличное. Станочный парк хоть и не с ЧПУ, но очень даже ничего. По моим прикидкам все это вполне применимо для изготовления оружия ближнего боя типа ПП-2000 или чеченских 'Борз'. Тем более что стволов трехлинеечных на Путиловском как грязи, успевай нарезать. Как только свяжусь с товарищами, так сразу эту идею им и подкину.

   – Привет тебе, парень, от товарища Матвея.

   Вот зараза! Со спины подкрался. Не спеша поворачиваюсь. Вот на кого бы ни подумал. Этот вертлявый тип, постоянно трущийся возле начальства, ничего кроме антипатии во мне не вызывал. Хорошо замаскировался 'товарищ'. Он мне и сейчас неприятен: рот слюнявый, глазки бегают.

   – Сегодня после смены приходи... – Назвал адрес, пароль и смылся, так и не подав руки. Оно и к лучшему.

  ОЛЬГА

   Я уютно устроилась на диванчике, поджав ноги и укрывшись пледом. Мишка мотался по комнате наподобие броуновской частицы – он сам, за каким-то хреном, мне про них однажды рассказывал – держа в правой руке подстаканник. Чай из стакана давно был выпит, и тот позвякивал каждый раз, когда Мишка излишне резко жестикулировал.

   – По логике вещей, Львов обязательно начнет контригру, – развивал Мишка недавно начатую тему. – А и пусть себе, мы ему мешать не будем.

   Оратор на секунду прервал речь и покосился на меня, желая проверить, не хочу ли я задать какой-нибудь глупый вопрос, на который он тут же даст очень умный ответ. Нет, не хочу. И он, звякнув с досады стаканом, вынужден был продолжить сам:

   – В конце концов, в феврале все станет на свои места. А пока Львов обеспечит нам 'крышу', что замечательно само по себе. Я так же надеюсь с его помощью внедриться к эсерам.

   Мишка вновь покосился на меня. Какой, право, глупый! Есть ли мне разница, куда он собрался внедряться: к большевикам или к эсерам? Да хоть к кадетам! – был бы толк.

   – И, наконец, с его помощью я хочу попытаться отыскать следы наших друзей!

   Душа моя встрепенулась, жадно впитывая последнюю сказанную Мишкой фразу. А этот зараза, уж точно нарочно, спросил меня приторно-сладким голоском:

   – Ты и теперь ни о чем не хочешь спросить?

   – Мишенька, солнышко, какого умного вопроса ждешь ты от боевого робота, волею судьбы втиснутого в женское обличие? Ты продолжай, не останавливайся, а я, если подберу подходящие слова, найду место, куда их вставить.

   – Кто б сомневался, – буркнуло 'солнышко' и продолжило дозволенные речи, позвякивая в такт словам стаканом.

   – Если я верно запомнил, твой Игнат Степанович предположил, что после взрыва на Центральном рынке вместо останков Николая нам подсунули разорванное тело из прошлого – оно же наше настоящее. Сейчас идет война и проще всего взять такое тело с поля боя. По логике вещей, Николая вряд ли стали сильно калечить, скорее всего, ему организовали тяжелую контузию. Тут тебе и головные боли и частичная потеря памяти – короче, полный 'букет' для попаданца: будет болтать что лишнее – спишут на контузию. С этим ясно. Теперь с именем. Было ведь у того, чьи останки мы похоронили на Заельцовском кладбище, имя? И что-то мне подсказывает, что имя это должно быть схоже с именем, то бишь фамилией Николая. Ершов, Ершов... Ежов! Николай Ежов! Будущий нарком внутренних дел. А что, очень может быть. По крайней мере, это стоит проверить. Теперь Глеб. Здесь твой Игнат...

  – Оставь его себе, – буркнула я.

   – ... Что? ... Игнат Степанович предположил, что Глеб перенесся во времени, но не в пространстве, то есть остался на станции Барабинск, или как ее в то время называли. Сориентирую Львова и на это.

  – Ты думаешь, будет результат? – спросила я с надеждой.

  – В наше время был бы точно, – пожал плечами Михаил. – А так... Но шанс есть!

  МИХАИЛ

   Львов был деловит и сосредоточен. Держался независимо, но и покровительственные тона в речь тоже не допускал. Играем в равноправных партнеров. Ну, что ж – принято. Мои просьбы выслушал внимательно, равно как и 'пророчества' на ближайшее будущее. На этот раз я 'предсказал' отставку Трепова и назначение председателем совета министров Голицына. Думал, что Львов сначала дождется исполнения предсказанного, а уж потом доложит о результатах. Но нет. Трепов еще не покинул кресло, а полковник уже тут как тут.

   – По поводу Ежова и в Каинск (как я и предполагал, никакого Барабинска, а уж тем более Куйбышева, тогда еще не было) я запросы сделал, ответа пока нет. Что касается эсеров. Прошлым летом Ростовским жандармским управлением была ликвидирована боевая эсеровская группа. Группа была малочисленна: четыре человека – и строго законспирирована. Когда их брали – отстреливались отчаянно, потому все были убиты, кроме одного, нашего агента, который их и выдал. Догадались, о ком идет речь?

   – О Войновском?

   – Верно, о нем. Так вот. Возглавлял группу некто Седой, весьма известный террорист. Доподлинно известно, что кроме него и Войновского остальные члены группы не были известны эсеровскому руководству. Даже нам так и не удалось индефицировать их личности. Скажу одно: среди них была женщина. Дело этой группы прислали из Ростова вместе с документами Войновского для передачи в центральный архив, но я сумел задержать его у себя. Если вы не ошиблись насчет революции, то до этого времени его не хватятся. Значит, мы вполне можем употребить дело ликвидированной группы для своей пользы. Будем считать, что помимо Седого и Войновского в группу входили так же Странник и... – тут Львов вопросительно посмотрел на меня.

  – Ведьма, подсказал я.

  Полковник улыбнулся, но от комментариев воздержался.

  – Значит, Странник и Ведьма. Они уцелели в перестрелке, в которой погиб Седой. Они знали, кто их предал, выследили Войновского и ликвидировали его. По нашим сведениям, Войновский давно уже на подозрении у руководства эсеров, и с этой стороны накладок быть не должно. Теперь о вашем внедрении. Через несколько дней в Александринском театре дают пьесу Зинаиды Гиппиус 'Зеленое кольцо' в постановке Мейерхольда. На спектакле ожидается муж Гиппиус Мережковский, Керенский, ну, и, думаю, кто-то из господ эсеров тоже пожалует. Вы пойдете на спектакль, прихватив с собой трость Войновского. Дело в том, что в его агентурном деле прописано, что эта трость является неким отличительным знаком этого господина. Заметили, у нее ручка необычной формы? Ваше появление в театре с тростью Войновского вызовет к вам интерес со стороны тех, кто вам нужен...

   – ... А дальше по обстановке, – закончил за него я. Прекрасно! Отличная работа, Петр Евгеньевич.

   – Был рад оказаться полезным, – произнес Львов, отвернувшись в сторону, чтобы я не мог видеть выражение его лица.

   – Мне бы еще описание личности этого Седого, – произнес я, сделав вид, что не заметил демарша полковника. – Как-то не хочется засыпаться на мелочи.

   Львов достал из кармана фотокарточку и, молча, протянул мне. Группа мужчин позировала стоя на фоне незнакомого мне пейзажа. Присмотревшись, я обнаружил на снимке знакомые лица.

   – В центре Азеф, а рядом Савинков, – произнес я, как бы рассуждая вслух.

   Полковник тут же насторожился.

   – Откуда вам это известно?

   – Петр Евгеньевич, у НАС эти лица присутствуют в каждой приличной энциклопедии, – снисходительным тоном пояснил я.

   – Ну, конечно! – язвительно произнес полковник. – Я мог бы и догадаться. Эти господа, верно, стали, то есть, я хотел сказать, станут значимыми людьми?

   – В какой-то мере, – кивнул я. – Имя Азеф стало синонимом предательства, а Савинков погиб в статусе врага народа.

   – Даже так? – изумился Львов. – Что же там у вас такое творилось...

   – Скоро узнаете, – усмехнулся я. – Впрочем, с вашей помощью, я надеюсь, нам удастся кое-что исправить. Так кто здесь Седой?

   – Слева от Азефа.

  ОЛЬГА

   Нормальная женщина не станет долго существовать без зеркала, в котором она может увидеть себя в полный рост. Пришлось немного поработать 'пилой', зато результат на всю фигуру. Треснувшее зеркало перекочевало в чулан, а его место заняло очень похожее, правда, не волшебное, зато целое. И вот теперь в нем отражается очень даже симпатичная дама в вечернем платье, срочно сшитом на заказ очень модным дамским портным, в меру приправленная украшениями (спасибо дедушке Юзеку) и с новой прической. Мишка положенную долю комплементов уже отпустил и теперь сидит на диване и ноет, что нам пора выходить. А ведь этот тип во фраке и с 'бабочкой' – никогда его прежде таким не видела – прав. Надо подъехать к театру – разумеется, мы возьмем извозчика – минимум за полчаса до начала спектакля, чтобы освоится, на других посмотреть и себя, красивую, показать. Потому не без сожаления отворачиваюсь от зеркала и коротко произношу:

   – Я готова!

* * *

   Возле театра я уже бывала. Не так давно, когда сто лет спустя мы гуляли с Мишкой по Невскому проспекту. Мы тогда свернули к памятнику Екатерине II, а потом дошли до театра. Мишка мне тогда все уши прожужжал и про Росси, и про то, что, хотя официальное название театра 'Российский государственный театр драмы имени Пушкина' – о, боже, я это запомнила! – название 'Александринка' приклеилось к нему еще с тех незапамятных времен, в которых мы теперь и пребываем. А вот внутри здания я оказалась впервые. Это что-то! Наш Новосибирский театр оперы и балета выглядит на фоне этого великолепия бедным родственником. А на меня обращают внимание и это приятно. Билеты Мишка купил в ложу второго яруса. По его словам, отсюда и видно хорошо и к себе особого внимания мы привлекать не будем. Корзину с цветами, которую Мишка приволок с собой, он сдал в гардероб вместе с верхней одеждой и там же разжился театральным биноклем. Теперь высматривает кого-то в зале. Видимо, нашел, кого хотел, тянет мне бинокль и тихонько говорит, сопровождая слова стрельбой глазами:

   – Посмотри, в директорской ложе Гиппиус, Мережковский, Керенский, остальных я не знаю.

   Про Керенского я помню только то, что он убегал от большевиков в женской одежде. Фамилия Мережковский тоже о чем-то говорит, а вот про Гиппиус я узнала недавно от Мишки. Дни перед спектаклем были перенасыщены новой информацией. Мало того, что мы напару изучали светский этикет, так Мишка еще раздобыл книжки Мережковского и Гиппиус и заставил меня, их прочитать. Теперь я понимаю, почему мы их не проходили в школе – такого издевательства над детьми даже наша педагогическая наука допустить не могла. Хотя тут я немножко кривлю душой. Кое-что вполне даже читаемо. Рассматриваю директорскую ложу в бинокль. Керенский мужчинка вполне даже себе ничего, как и бородач Мережковский. А эта худосочная блондинка, значит, и есть Гиппиус? Мишка говорит, что она тут слывет за красавицу. Ну, не знаю, к тому же она, кажется, больна. Опускаю бинокль и слушаю бормотание Мишки, который изучает программку: 'И почему я был так уверен, что в этой пьесе играет Савина?'.

   Начался спектакль. И чем дольше я смотрю на сцену, тем больше начинают одолевать меня смутные сомнения: чей-то развратом попахивает! Выходит, мы там ничего нового не придумали?

   В антракте Мишка помчался вручать цветы. Поскольку мороженного у него нет, как и детей в директорской ложе, можно смело ему доверится и понаблюдать в бинокль, как он там управится.

  МИХАИЛ

   Вблизи от входа в директорскую ложу ошиваются два каких-то бугаеподобных типа: толи шпики, толи боевики – по рожам, скорее, последнее. Косятся, но не препятствуют. Оставляю корзину возле двери, заговорщески подмигиваю ближнему бугаю и вваливаюсь в ложу. Начинаю молотить языком прямо с порога, пока недоумение присутствующих не переросло в неприятие.

   – Господа, прошу прощения за то, что пришел, не зван, но не смог отказать себе в удовольствии выразить почтение столь приятному обществу. Позвольте представиться: Жехорский Михаил Макарович!

   Быстро окидываю взглядом ложу. Две женщины. Вторая, видимо, жена Керенского. Трое мужчин. Керенский и Мережковский на виду, а третий в тени, лица не разглядеть. Если те двое за дверью кого и охраняют, то только его. Похоже, я удачно зашел. Трость в моих руках он разглядел отлично!

   Мережковский, подождав, не добавлю ли я еще чего, вежливо произносит:

   – Сударь, от имени присутствующих я благодарю вас за визит и если у вас все...

   – Еще одну минуточку, уважаемый Дмитрий Сергеевич, – припускаю в голос просительные нотки. – Позвольте обратиться к вашей очаровательной супруге?

   Недоумевает, сомневается, но – вот что значит истинный интеллигент! – соглашается.

   – От чего ж? Извольте!

   Быстро выволакиваю из-за двери корзину с цветами и преподношу Гиппиус со словами:

   – Позвольте, несравненная Зинаида Николаевна, преподнести сей скромный дар в знак глубочайшего восхищения вашим литературным талантом!

   Будь ты хоть декаденткой, хоть символисткой, а против лести-то как устоять? Вот и 'белая дьяволица' слегка порозовела щеками, принимая корзину, и хорошо поставленным голосом произнесла:

   – Благодарю вас сударь, вы очень любезны!

   Произношу с пылом:

   – Ну что вы, Зинаида Николаевна, это мы все должны благодарить Отца, что живете вы среди нас и озаряете нам путь вашим богоподобным талантом!

   Совсем растрогалась 'девушка' и в забытьи произнесла фразу, о которой, верно, тут же и пожалела:

   – Сударь, нынче вечером мы будем отмечать премьеру в 'Привале комедиантов', что на Марсовом поле, приходите и вы.

   О таком я не мог и мечтать! Ай, да Жехорский! Чтобы не дать успеть Гиппиус отреагировать на уже потянувшиеся к ней недоуменные взгляды, я скороговоркой выпалил:

   – Почту за честь! – и выкатился вон.

* * *

   – В ресторан...

   – Арт-кафе, – поправил я Ольгу.

   – ... Та же хрень, только в полосочку, – ты пойдешь один. Я там, конечно, тоже буду, но пойду одна и раньше.

   Когда Ведьма выходит на тропу войны, спорить с ней нечего: небезопасно, да и виднее ей.

   Так что в 'Привал комедиантов' я спустился, будучи полностью уверен в своей безопасности. Пустить меня пустили, но встретили не очень дружелюбно. Несколько вынужденных рукопожатий, столько же натянутых улыбок, мол, мог бы догадаться и не прийти. Я сделал вид, что ничего этого не замечаю, и мне все нравится. Тогда на меня просто перестали обращать внимание. Это было мне на руку. Теперь тот, кто захочет ко мне подойти, сможет это сделать безо всяких помех. Ждать пришлось недолго. Когда мне на плечо легла чья-то ладонь, я повернулся нарочито неспешно. Передо мной стоял один из тех бугаев, что пасли ложу в театре.

   – С вами хотят поговорить, – произнес он тоном, дающим собеседнику понять, что это не просьба, а приказ.

   Я проследовал за провожатым в служебные помещения, где возле одной из дверей уже терся второй бугай. Впрочем, в комнату я вошел один. За столом сидел господин, которого я, определенно, видел в первый раз, но который мне кого-то напоминал. Пока я напрягал память, господин указал мне на стул:

   – Присаживайтесь.

   Я уселся, положил ногу на ногу и принялся демонстративно поигрывать тростью. Незнакомец свел тонкие бледные губы в насмешливой улыбке, столь же демонстративно выложил на стол, извлеченный из кармана, браунинг и произнес:

   – Как сложится наш разговор, зависит от вашего ответа на мой первый вопрос: откуда у вас эта трость?

   Вот так я тебе сразу и ответил!

   – С кем имею честь? – холодно осведомился я.

   В глазах моего визави заиграли злые огоньки, но он сдержался и так же холодно ответил:

   – Константин Чернецкий. А теперь, отвечайте!

   – А вы, разве, не хотите узнать мое имя? – удивился я, полностью проигнорировав его последние слова. – Ах, да, ведь оно вам известно. Вы же были в ложе Мережковских, когда я туда заходил с цветами?

   Незнакомец дернул щекой и потянулся к пистолету. Я тут же обхватил ладонью рукоять трости. Несколько секунд мы буравили друг друга глазами, после чего я сделал вид, что уступаю.

   Ну, хорошо, извольте. Эта трость досталась мне в память о неком господине Войновском.

   – Это все? – спросил мужчина, не дождавшись продолжения.

   – Разумеется нет, – заверил я его, – но продолжение вы услышите только после того как скажете, кто вы есть на самом деле, вашей вымышленной фамилии мне уже недостаточно.

   Мой собеседник задумался, потом, видимо приняв решение, откинулся на стуле.

   – Свое настоящее имя я называть не стану, скажу одно: я член ЦК партии эсеров. Теперь ваш черед.

   – А вы знаете, я, пожалуй, поверю вам на слово, – сказал я. – Я, как и Войновский, входил в состав боевой группы Седого.

   Лицо моего собеседника стало задумчивым.

   – Но ведь группа была полностью ликвидирована жандармами, – произнес он, не спуская с меня глаз.