Текст книги "Орлы и звезды. Красным по белому(СИ)"

Автор книги: Юрий Гулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

  Глава вторая

  НИКОЛАЙ

   'Дорогие товарищи! Среди нас есть такие 'товарищи', которые нам, товарищи, совсем не товарищи!' Этот анекдот из прежней жизни я вспоминал всякий раз глядя на приторно-слащавую улыбку Саввы Никольского. Вроде бы и свой, большевик, – это он передал мне тогда привет от товарища Матвея – а душа не лежит. И, думаю, не ошибусь: нелюбовь у нас взаимная. Теперь Никольский выслужился в батальонные писаря, и именно из его рук получаю я ежедневные увольнительные. Однако сегодня что-то пошло не так. Вместо причитающейся индульгенции я получил отповедь от даже не соизволившего поднять глаза Саввы:

   – Тебе, Ежов, велено зайти к начальнику мастерских.

   От растерянности я задал вопрос для военного человека несвойственный:

   – Зачем?

   Вот тут он блеснул на меня ехидными глазенками.

   – Не могу знать, он мне не доложился!

   Пребывая в полном недоумении: чего из-под меня начальству треба? – я постучал в дверь отгороженного от цеха фанерной перегородкой кабинетика. Получив дозволение вошел, и не могу сказать, что был сильно обрадован увиденным. Его благородия инженера Полосухина в кабинете не наблюдалось, зато я попал под перекрестие взглядов сразу двух 'товарищей'. Один, товарищ Матвей, смотрел на меня сурово, а другой – скорее заинтересованно. Я сразу вспомнил, где я этого другого видел. На том памятном для меня заседании Петроградского комитета он вел себя очень тихо и в моем присутствии рта не раскрыл.

   – Ну, чего ты застыл на пороге? – поторопил меня товарищ Матвей. – Закрывай дверь и проходи... Здравствуй, Николай, – протянул он мне руку, когда я подошел к столу, – знакомься – это Максим Иванович. – Я пожал еще одну руку. – У него к тебе будет несколько вопросов. Ответь на них подробно и без утайки. – После этих слов товарищ Матвей поспешил покинуть кабинет.

   – Вы уж извините, что мы, воспользовавшись отсутствием хозяина, пригласили вас сюда, – довольно приятным голосом произнес Максим Иванович. – Просто нам показалось, что здесь никто не помешает беседе. Да вы присаживайтесь! – спохватился он. – В ногах, как говорится, правды нет.

   – Что верно, то верно, – согласился я, опускаясь на свободный стул. – Вот только в том месте, которым сидят, ее, вряд ли больше.

   – Что? – удивился Максим Иванович. – А потом расхохотался. – Как это вы сказали? – сквозь смех переспросил он. – В том месте, которым сидят, правды еще меньше? Обязательно поделюсь этой шуткой с товарищами!

   – Ну, это как вам будет угодно, – не стал я спорить. – Но только задавайте ваши вопросы, а то у меня еще дел по горло.

   – Да, конечно, – сразу посерьезнел Максим Иванович. – И вот мой первый вопрос: у вас какое образование?

   – Да, почитай, никакого, – ответил я. – Грамоте и счету обучен – вот и все образование.

   – И как же вы при сем умудрились изобрести столь необычное оружие?

   – Это вы про самопал? Так в госпитале от безделья и придумал. Вроде баловства. Это уж потом я про ружьецо товарищам рассказал.

   – Не только рассказали, но и чертеж предоставили.

   Я смотрел на свои руки, чувствуя на лице обжигающий взгляд Максима Ивановича.

   – Какой такой чертеж? Это вы про рисунок что ли? Так сколько я с ним намаялся. В голове вроде все понятно, а на бумагу переложить не могу. Меня потом господин инженер Борисов долго пытал, что да как.

   – Это мне известно, – кивнул Максим Иванович. – Но тот же Борисов сказал, что ему показалось: рисунок ваш скорее похож на умышленно испорченный чертеж, чем на безграмотную мазню.

   – Так это он верно сказал: показалось ему.

   – Пусть так, – неожиданно легко согласился Максим Иванович. – Тогда у меня к вам будет другой вопрос: вы часто бываете дома у Михаила Жехорского?

   Этот вопрос мне понравился гораздо меньше предыдущего, но я старательно изобразил, что припоминаю.

   – Ну, заходил пару раз по делам штаба, а что?

   – И как давно вы знакомы?

   И что он докапывается, или нарыл уже чего?

   – Как нас вместе в штаб определили, так и познакомились.

   – Не раньше?

   – Не. Может, оно, и виделись где, но знакомы точно не были.

   – А у меня есть сведения, что вы встречались у казарм задолго до создания штаба и о чем-то оживленно беседовали.

   – Да не, брехня.

   – Ну, брехня, так брехня! – Максим Иванович проворно встал и протянул руку. – Идите по своим делам, товарищ Николай!

   Я встал, направился к двери и, как бы вспомнив, обронил с порога:

   – До свидания!

   – Я бы сказал: до скорого свидания! – донеслось мне в спину.

  МИХАИЛ

   – ... Помяните мое слово, этот Максим Иванович в чем-то меня подозревает!

   – Не пори горячку, – урезонил Ерша Васич. – Если и подозревает, то точно не в измене. Иначе он бы тебя так легко не отпустил.

   – А почему ты решил, что он меня отпустил? – возразил Ерш. – Может, сейчас наше прибежище окружают его бойцы?

   – Если бы это было так, то мы бы уже об этом знали, – спокойно парировал Васич. Поймав мой вопросительный взгляд, он пояснил: – Я выставил сегодня охранение. Пусть хлопцы потренируются.

   В комнату заглянула Ольга.

   – Похоже, к нам гость, – сказала она.

   – Ну, что я вам говорил?! – воскликнул Ерш.

   – Угомонись, – поморщился Васич. – Гость – не гости. Раз пришел один, значит без дурных намерений.

   Из прихожей послышался звон колокольчика.

   – Оленька, встреть гостя и проводи к нам, – попросил Васич.

   Мужчине, который впереди Ольги вошел в комнату, было где-то около сорока. Приятное лицо его показалось мне знакомым. Я посмотрел на Ерша, а Васич на Ольгу. Оба мотнули головой: Ерш утвердительно, а Ольга отрицательно. Что означало: это Максим Иванович, и он не вооружен.

   – Вот видите, Николай, – улыбнулся Максим Иванович, – наша встреча, как я вас и предупреждал, оказалась скорой. Вы меня не представите?

   – Охотно! – В отличие от открытой улыбки Максима Ивановича улыбка Ерша выглядела несколько натянутой. – Друзья, позвольте представить: представитель Петроградского комитета РСДРП большевиков Максим Иванович. А это, за вашей спиной, Ольга, ... Михаил Жехорский, ... Глеб Абрамов.

   – Присаживайтесь, – на правах хозяина дома предложил я гостю стул, – и поведайте нам, с чем пожаловали?

   – Вы не поверите, товарищи! – расположившись на стуле, воскликнул Максим Иванович. – Всего несколько дней занимаюсь вашей четверкой, а у меня уже голова кругом идет. Так помогите поставить ее на место!

   – Сначала поведайте нам о причинах вашего недуга, а уж потом мы подумаем, как и чем вам помочь, – предложил я.

   – Ну, что ж, извольте... – Максим Иванович окинул нас долгим взглядом, переводя глаза с одного на другого. – И начну я, с вашего позволения, с Глеба Васильевича. Ольга... простите, не знаю вашего отчества, – повернул он голову к стоящей у него за спиной нашей боевой подруге. – Владимировна, – подсказала Ольга. – Ольга Владимировна, не будете ли вы столь любезны, перейти за стол, а то у меня от вашего взгляда шея немеет. Да и сидеть, когда вы стоите...

   Ответом ему послужил лишь насмешливый взгляд. Максим Иванович коротко вздохнул, пожал плечами и повернул голову к столу.

   – Итак, Глеб Васильевич. После того как вы, посетив старую явку на Васильевском острове, обозначили прибытие вашей группы в Петроград мне было поручено провести проверку и по ее итогам принять то или иное решение.

   – Почему именно вам была поручена проверка Глеба? – спросил я.

   Максим Иванович вновь пожал плечами.

   – Не знаю. Мне как-то не пришло в голову обсуждать партийное задание. – Молодец, от ответа ушел довольно ловко. – Так вот, результаты проверки оказались поистине удивительными. С одной стороны, Глеб Васильевич предстал прямо-таки светлой личностью. Отличный организатор, знаток военного дела, дерзкий и изобретательный – отъем крупной суммы денег у Каинского купца весьма впечатляет. А с другой стороны, светить эта личность начала только после появления на станции Каинск-Томский, до этого – непроглядная тьма. Нет, я, конечно, знаком с романтической историей, в которой любовь смешалась с революцией, притом не с одной. Но никаких источников подтверждающих достоверность этой истории ни в Питере, ни в Москве мне обнаружить не удалось. Кроме одного. Я имею в виду вас, Странник, – обратился ко мне Максим Иванович. – Вы единственный человек, который знал Глеба Абрамова до его возвращения в Россию.

   Легкое покашливание за спиной заставило Максима Ивановича повернуть голову в сторону Ольги.

   – Прошу прощения, но вас, Ольга Владимировна, я почитаю с Глебом Васильевичем за единое целое, потому и не упомянул.

   Прочтя во взгляде Ольги, что прощен, Максим Иванович вернул голову в исходное положение.

   – Будучи человеком дотошным я решил разобраться, что же представляет собой теперь уже Странник? Имея немало друзей среди эсеров, мне это удалось довольно легко. И вновь я столкнулся с той же проблемой, как и в случае с Глебом Васильевичем. Все рассказы о подвигах Странника и Ведьмы, которым есть очевидцы, относятся к временам нынешним. Прошлое их во мраке. Пока я ломал голову над тем, что сие может означать, ко мне подошел небезызвестный вам, Николай, Савва Никольский и доложил, что самолично видел, как Ежов встречался возле казарм с человеком по описанию очень похожим на вас, Михаил. И было это задолго до того, как вы стали вместе работать. И вот тут мне стало по-настоящему нехорошо. Почти в центре Петрограда в одной квартире собираются четыре человека, которые самым активным образом включаются в революционную борьбу, принося ощутимую пользу. При этом у троих нет реального прошлого, а у четвертого прошлое плохо согласуется с настоящим. И как прикажите мне в этой ситуации поступить?

   Высказавшись столь откровенно, Максим Иванович в ожидании нашего ответа заметно расслабился. И то, он теперь как бы перебросил груз своих проблем на наши плечи. И мы пригрузились, каждый по отдельности пытаясь решить непростую задачу. Потом три взгляда сошлись на мне. Все ясно. Друзья наделяют меня полномочиями для принятия решения. Быть по сему!

   – Глеб, принеси, пожалуйста, 'Тигр', – попросил я Васича.

   Когда тот вернулся с карабином, я предложил нашему гостю:

   – Взгляните на это ружье.

   Максим Иванович со знанием дела осмотрел оружие, потом посмотрел на меня.

   – Очень интересно, но после 'Самопала' Ежова уже не так необычно.

   – Вы так думаете? – я достал из ящика стола лупу и протянул Максиму Ивановичу. – Посмотрите год выпуска.

   По мере того как он вглядывался в затертые цифры лицо его бледнело. Наконец он поднял глаза и оглядел нас почти безумным взглядом.

  ГЛЕБ

   Молодец Макарыч! Коль пошла такая пьянка – лупи правдой. Наша правда она почище любой кувалды будет: так вдарит, что либо совсем мозги вышибет, либо повернутые на место вставит. Этому, похоже, вставила. Сидит, слушает рассказ Михаила о том кто мы и откуда и потихоньку розовеет. Отходит, значит. Вот и ладно. А то я уж хотел Ольгу за валерьянкой посылать. Мы в разговор не встреваем. Макарыч, он 'базар' хорошо фильтрует и лишнего не скажет. Вот только закончил не совсем понятно.

   – А теперь, Глеб Иванович, решайте, как вам дальше со всем этим жить.

   Почему Глеб, а не Максим? Может, оговорился? Смотрю на Михаила слегка недоуменно, и Ольга так же смотрит. А уж гость наш так и вовсе рот от изумления приоткрыл. Один Ерш ни на кого не смотрит, похоже в себе что-то ищет. Потом как хлопнет ладонью по лбу. – Ну, конечно! – Сообразил, значит, что-то. Тут Макарыч и говорит:

   – Для тех, кто не понял, позвольте представить: Бокий Глеб Иванович! – и слегка театральным жестом указывает на нашего гостя.

   Так вот оно что... Вот он значит какой – Бокий. Ольга, похоже, так ничего и не поняла, но тоже приглядывается. Теперь мы все четверо, хоть и каждый по своему, пялимся на гостя. Тот от такого внимания засмущался немного и вопросительно смотрит на Михаила.

   – Понимаете, Глеб Иванович, в нашем времени вы были довольно значительной фигурой.

   'Пока тебя свои же не расстреляли', – добавил я про себя. Тот понятно мои мысли не прочел, потому выглядит весьма довольным. Дальше, слово за слово, Бокий и не заметил, как Макарыч его завербовал. Как это, однако, здорово! Царский сатрап, то бишь Львов, у нас уже есть. Теперь мы к нему большевистского контрразведчика приплюсуем. Интересно, как Макарыч – он же всегда утверждал, что не было у большевиков до Октября контрразведки – теперь запоет?

   А Бокий уже совсем освоился. Говорит, как будто век с нами дружит:

   – В комитет я доложу, что с Абрамовым все в порядке и можно его привлекать под начало Ежова. А как нам поступить с Никольским?

   – Вы думаете, что он может представлять для нас опасность? – насторожился Михаил.

   – Помимо, что сволочь, так он еще и знает чего не положено, – заявил Бокий. – Вот и думайте, опасен он или нет? Кстати, существует подозрение, что он может быть провокатором.

  ОЛЬГА

   Проводив Бокия, я вернулась в комнату. Лица мужиков были сосредоточены, но сидели они молча. Видимо, ждали моего возвращения. На этот раз я не стала подпирать спиной косяк, а села за стол. Михаил вопросительно посмотрел на Ерша.

  – Похоже, у нас нарисовалась проблема?

   Тот неохотно кивнул.

   – Боюсь что Бокий прав: этот гад представляет для нас угрозу.

   – Будем убирать? – предложил Глеб.

   – Экий ты быстрый! – насупился Михаил. – Убирать – не побеседовать, а он, между прочим, состоит в той же партии что и ты.

   – Я пока что, вне всяких партий, – напомнил Глеб.

   – Но числишься ты за большевиками, пусть и в сочувствующих.

   – Вот из сочувствия к партии, которую эта сволочь позорит, я его и уберу, – усмехнулся Глеб. – Ты ведь с Войновским не церемонился.

   – Ты не путай хрен с пальцем! – извини, Оля. – Похоже, Михаил разозлился не на шутку. – У меня просто не было выбора.

   – А у нас он разве есть? – вступил в разговор Ерш. – Ну, посуди сам, – начал убеждать он насупившегося Мишку. – Оставлять за спиной врага, который уже начал тебе пакостить, как минимум, не разумно. Тем более провокатора.

   – То, что он провокатор – это надо еще доказать, – уцепился за последний аргумент Михаил. – Дадим поручение Львову, пусть осветит этот момент.

   – А как не осветит? – спросил Глеб. – Все-таки не его подразделение. Что тогда? Дадим этой гниде поучаствовать в революции? А ведь он может и возвыситься. Шторм – он всякую муть наверх поднимает. Глядишь и станет наш Савва комиссаром, а то и чекистом. Он-то церемонится не станет. Выпустит кишки и нам, и Бокию, и сотням, а то и тысячам, правых и виноватых – без разбора!

   Михаил поочередно обвел взглядом Глеба и Николая.

   – Вы, я вижу, решение уже приняли. Ну, а ты что скажешь? – обратился он ко мне.

   – А у меня, Мишенька, своя правда – бабская. Есть три дорогих мне человека и любой, кто представляет для них угрозу: белый, красный, зеленый или лиловый в крапинку – есть враг, которого надо нейтрализовать, хоть вот этими ручками. – Я протянула в Мишкину сторону обе свои красивые руки.

   На Мишку было больно смотреть, и Глеб поспешил прийти ему на помощь.

   – Ты, Макарыч, не принимай все на свой счет. Мы четверо составляем в этом мире одно целое. Если часть против, то и целое не может быть 'за'. Считай, что в этом вопросе у тебя есть право вето.

   Мишка слушал Глеба, не поднимая глаз от стола. После того, как прозвучала последняя фраза, в комнате установилась тишина. Мы трое, не отрывая глаз, следили за внутренней борьбой, ход которой отражался на Мишкином лице. Наконец он, так и не подняв глаз, произнес:

   – Будем считать, что я воздержался. Поступайте, как решили!

   Глеб шумно вздохнул и подмигнул мне. Потом обратился к Ершу:

  – Мы вечером будем около мастерских. Ты нам Никольского обозначь.

  Глава третья

  ГЛЕБ

   День тонул в сырых февральских сумерках, когда я нырнул в знакомую арку. Дверь черного входа Ольга отворила сразу, поскольку была на кухне. 'Какая же ты у меня красавица!' – подумал я, прикасаясь к теплым губам своими чуть застывшими губами.

   – Макарыч и Ерш уже дома? – спросил я.

   – Нет, ты первый, – улыбнулась Ольга. – Ужинать будешь?

   – Позже, дождусь ребят, – ответил я и потопал в прихожую избавляться от пропитавшейся влагой одежды.

   Позже, нежась у зажженного камина, – Оля, умница, постаралась – я прокручивал в голове события последних дней.

   Основные исторические события пока следовали той же чередой, что и в покинутом нами мире. В феврале в Петрограде начались перебои с хлебом. Не знаю, воспользовался ли купец Клейменов из далекого Каинска моим советом, но даже если и воспользовался, то помогло это одному ему. Хлеб исчезал с прилавков с пугающей быстротой. Все что смогли противопоставить этой лавине мы, так это взять под контроль народных дружин и боевых групп большинство хлебных лавок. Эта мера позволила упорядочить выдачу жизненно необходимого продукта и предотвратить массовые разгромы булочных и мелочных лавок, но, понятное дело, не могла изменить ситуацию в целом. И все же польза получилась немалая. Во-первых, нам удалось проверить НД и БГ в деле и найти упущения в их подготовке. Во-вторых, народ поверил в силу и порядочность дружинников и, что может быть наиболее важно, в эту силу и порядочность поверили многие нижние полицейские чины. Этому обстоятельству Макарыч был особенно рад. Он, будучи по всей своей сущности ментом, сильно переживал по поводу неизбежной гибели во время грядущих беспорядков многих простых полицейских. Теперь же появилась возможность через правильную агитацию убедить хотя бы часть из них не выступать против осатаневшего народа. И Макарыч с утра до ночи мотался по Петрограду, начиняя тугие полицейские головы крамолой, которую те в прежние времена пресекли бы в зародыше, и которой теперь хоть и с хмурыми лицами, но внимали.

   Что касательно подготовки отрядов особого назначения, то тут мы, на мой взгляд, особо не преуспели. Помимо моей шестерки какую-то ценность представляли тринадцать – тьфу! тьфу! тьфу! – снайперских групп (семь большевистских и шесть эсеровских), подобранных в основном из бывших фронтовиков, для которых удалось раздобыть винтовки с оптическим прицелом по одной на группу. Из более чем тридцати групп, вооруженных 'Самопалами', – прижилось это название за 'Борзами', которыми большевики с большой неохотой вынуждены были поделиться с товарищами эсерами – только четверть можно было хотя бы отдаленно причислить к спецназу. Потому перед этими группами пришлось ставить задачи различной сложности. У большевиков подготовкой спецгрупп руководил я, у эсеров – Ольга. Когда я спросил у нее, чего достигли ее подопечные, Ольга только печально усмехнулась: 'В основном отучились лапать инструктора'. И перехватив мой потяжелевший взгляд, поспешила добавить: 'Да ты не хмурься. Кроме как попытаться я им ничего не позволила'. В это я охотно поверил, потому сразу успокоился.

   Несмотря на не слишком обнадеживающие результаты, пара дюжин бойцов (по совокупности с той и другой стороны) на примете все же была. Их я постарался запомнить, поскольку в ближайшем будущем собирался расширять свой отряд.

* * *

   В коридоре послышалась возня и вскоре рядом со мной тянули к огню озябшие руки Ерш да Макарыч.

   – Чё припозднились? – оглядел я друзей. – Небось, по заседаниям зады просиживали?

   – Было дело, – подтвердил Ерш, когда Макарыч только щурился на огонь. – Так поперед того и натопали немало. Ты про локаут на Путиловском уже слышал? – Я кивнул. – Большевики постановили завтра отметить Международный женский день чередой стачек и митингов.

   – У эсеров та же фигня, – сказал Макарыч. – Все, как и в наше время. Завтра начнется Февральская революция!

   – Да погоди ты с революцией! – прервал я Макарыча. – Что вы там про Международный женский день говорили?

   – Завтра восьмое марта по новому стилю, только и всего, – пожал плечами Ерш.

   – А мне напомнить слабо было? – упрекнул я товарищей. – Где я, на ночь глядя, цветы для Ольги достану?!

   – Как это где? – удивился Ерш. – Достанешь из рукава.

   – Я вам что, факир? – возмутился я.

   – С такими друзьями как мы можешь стать и факиром, – улыбнулся Макарыч. – Цветы уже спрятаны в твоем пальто. Мы с Ершом их туда засунули.

   – Ну, у вас, ребята, головы! – восхитился я.

   – А кормить вы эти головы намерены? – спросила заглянувшая в комнату Ольга. – Стол давно накрыт.

  ОЛЬГА

   Сюрприз у ребят удался. Когда я спросонья, почти не прибранная, будучи в полной уверенности что окажусь там одна заявилась на кухню, первое что я увидела, были сияющие физиономии моих мужчин.

   – Поздравляем с праздником! – дружно проскандировали они, а Глеб вручил мне букет цветов.

   Пока они тыкались губами в мои щеки, я пыталась сообразить о каком празднике идет речь?

   – Это, типа, мы отмечаем День Советской Армии? – пробормотала я не вполне еще проснувшимся голосом. – Так ее вроде как еще нет?

   – Да нет же! – воскликнул Мишка. – У НАС сегодня отмечают 8 Марта. Здесь, впрочем, тоже, но только по старому стилю.

   Это, значит, у меня сегодня праздник, а я в таком виде? Разворачиваясь и, молча, шествую в ванну. Вернулась уже в подобающем виде, а стол и накрыт. Приятно. На этом, правда, праздник и кончился. После завтрака мужчины посерьезнели лицами и мы стали собираться на битву с самодержавием. Сам самодержец, к слову (Мишкиному слову), отбыл вчера вечером в ставку. Так что с кем мы будем сегодня воевать, мне было не совсем ясно. Ну, так нам, что той боеголовке: была бы цель загружена. В штабе к нашему приходу уже собрались посыльные, снайперы и наиболее подготовленные 'самопальщики'. Остальные должны были собираться в местах проведения митингов, чтобы помимо хлебных лавок охранять сегодня и их.

   Мишка сразу отвел в сторону командиров эсеровских отрядов, и что-то стал им объяснять, грозно сверкая глазами. Потом подошел к нам и объявил, обращаясь к Глебу:

   – Я переподчинил под твое начало вверенные мне отряды. Сам немедленно отправляюсь на Путиловский!

   Ерш хотел, было, возразить, но Глеб его остановил.

   – Пусть идет. Видишь, ему помитинговать страсть как охота. Здесь от него толку уже не будет.

   Мишка зыркнул на Глеба лихим глазом, открыл рот, закрыл, так и не произнеся ни слова, махнул рукой и поспешно удалился.

   Вскоре стали поступать сообщения о том, что одними митингами нынче, как мы и предполагали, не обойдется. Выборгские рабочие уже строятся в колонны, тоже происходит и на Путиловском.

   Глеб собрал командиров отрядов.

   – Начинаем действовать по второму варианту. 'Самопальщики', бегом к закрепленным колоннам. Сопровождайте их дворами и по параллельным улицам, прикрывая фланги. Снайперы, выдвигайтесь на заранее намеченные позиции. Помните, стрелять только в исключительном случае. Ключи от чердаков никто не забыл?.. Тогда вперед! Ведьма, ведешь третью группу!

   – Есть! – ответила я, радуясь как та боеголовка, что только что захватила цель.

* * *

   Группа прикрытия взяла под контроль пути отхода, а боевой расчет: я и ассистент – занял стрелковую позицию. Отличное место! Все возможные цели как на ладони. На площади офицеры нервно прохаживаются перед двумя шеренгами солдат. Штыки уже примкнуты, но сами винтовки пока приставлены к ноге. Вход на площадь перекрыт полицейскими, по обе стороны от них в подворотнях маячат казаки. С этими, в случае чего, должны управиться 'самопальщики'. Они наверняка уже где-то рядом. Колонна демонстрантов медленно приближается. Какая же она огромная! По крайней мере, конца я не могу разглядеть даже в оптический прицел. Вот уже видны лозунги на транспарантах: 'Долой войну!', 'Долой самодержавие!', 'Хлеба!'. По обе стороны колонны снуют люди с красными повязками на рукавах. Это дружинники охраняют не столько саму колонну, сколько витрины попутных магазинов от затесавшегося в ряды демонстрантов хулиганья. Люди в колонне поют. Пытаюсь разобрать слова. Нет, слишком далеко! Но вот порыв ветра доносит вполне отчетливо:

  ... ржавый стон замрёт.

  Но в недрах глубоко земля поёт:

  Вперёд, друзья, вперёд...

   И тут меня натурально пробивает на хи-хи. Дело в том, что я немедленно вспомнила фильм 'Собачье сердце'. Помните песню, какую пели Швондер и компания? Мне показалось, что очень похоже. Гоню прочь крамольные мысли и ловлю в прицел первый ряд колонны. Мишка! Чтоб мне провалиться!

  МИХАИЛ

   Надо было прямо с утра идти на Путиловский. А так, на митинг я опоздал. Когда подошел, колонна уже строилась. Меня теперь тут знали хорошо, потому выделили место в первом ряду. И мы пошли: большевики, меньшевики, эсеры и прочая партийная, околопартийная и вовсе беспартийная братия – все в едином строю. Вот так бы и дальше через войны и годы! Позже к нам пробились Молотов и Калинин. Возбужденные и злые. Оно и понятно. Партийное руководство решило обойтись нынче без демонстраций, но народ еще не был скован единой цепью и поступил по своему разумению. Теперь, раз уж демонстрацию не удалось предотвратить, ее надо было возглавить. Так и шли, пока не замаячил впереди полицейский кордон. А когда навстречу колонне сквозь разомкнувшийся строй выехал на белой лошади какой-то полицейский чин, та стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась.

   – Шалфеев, Шалфеев... – зашелестело по рядам.

   – Кто таков? – спросил я одного из рабочих.

   – Начальник пятого полицейского отделения полковник Шалфеев, – ответил рабочий. – Злой дед, зубы он мне собственноручно выбил в участке, когда поймали с листовками.

   Глаза у Шалфеева и вправду были злые. Седая борода лопатой вызывающе топорщилась на надменном лице. Полковник, видимо, чтобы придать словам дополнительный вес достал шашку, взмахнул ей и прокричал зычным голосом:

   – Приказываю разойтись!

   Потом вернул шашку в ножны и замер в ожидании. Колонна роптала, но стояла на месте. Не, ребята, это не революция! Я решительно покинул колонну и, не обращая внимания на предостерегающие оклики, направился к Шалфееву. Тот достал из сапога нагайку и ждал меня с видимым интересом. Когда я подошел совсем близко прошипел: – По плетке соскучился? – и замахнулся на меня нагайкой. Зря он это сделал. Я встретил нагайку стандартной 'восьмеркой' и, наматывая плеть на руку, быстро сблизился с конем, одновременно пригибая к себе не догадавшегося отпустить плеть всадника. Коротко ткнув пальцами в шею, я отправил дедулю в глубокий нокдаун, после чего подозвал одного из полицейских. Тот был, видимо, из тех с кем мне уже довелось говорить, поскольку смотрел он на меня и испуганно, и подобострастно.

   – Отведи лошадь с полковником во двор, от греха, – приказал я, передавая ему повод. Потом повернулся к колонне.

   – Господин полковник разрешил продолжить движение!

   Ответом был дружный вздох, и колонна двинулась с места. Я повернулся к растеряно топтавшимся полицейским.

   – А вам что, жизнь не дорога? Быстро брысь в подворотню!

   Те полицейские, кто уже знал меня в лицо, не замедлили воспользоваться приглашением. Остальные, поколебавшись, устремились за ними. Вломившись в подворотни, полицейские оттеснили казаков во дворы, не дав им выехать на улицу. Подоспевшие дружинники споро заперли ворота. Уже подхваченный колонной я расслышал, как пару раз тявкнули 'Самопалы'. Видимо дружинники путем нехитрой демонстрации указывали казакам и полицейским на безысходность создавшейся для них ситуации.

   Демонстрация вылилась на площадь. Офицеры замахали шашками. Солдатский строй ощетинился штыками. Самое время испробовать нашу домашнюю заготовку. Чего же они медлят? А, нет, вот и они! С обеих сторон прямо позади строя солдат на площадь выбежали несколько десятков фабричных девчонок – кастинг прошли только самые красивые – с красными гвоздиками в руках. Вот они уже бегут между шеренг ничего не понимающих солдат, которые второпях убирают винтовки к ноге. Офицеры также в полном замешательстве. Нежные ручки втыкают гвоздики куда ни попадя: в петлицы шинелей, в папахи, в дула винтовок. Так и не пришедших в себя солдат накрывает волна демонстрантов. Славно получилось!

* * *

   Вечером подводили итоги первого дня революции. Кроме нескольких наиболее рьяных полицейских никто серьезно не пострадал ни с той, ни с другой стороны.

   – Кто из вас придумал цирк с гвоздиками? – спросила Ольга.

   – Тебе понравилось? – спросил я.

   – Через оптический прицел все выглядело очень эффектно, – кивнула Ольга, потом подозрительно посмотрела на меня. – Твоя работа?

   – Ну, не то чтобы... – скромно ответил я. – Просто так, кажется, поступали в нашем мире португальские девушки при падении режима Салазара.

   – А вам не кажется, что вы сильно рисковали? – хмуро спросила Ольга. – Девчонок просто могли поднять на штыки. При следующей попытке солдаты так и поступят.

   – Не будет следующей попытки, – успокоил я Ольгу. – Мы что, совсем дурные?

   – Надеюсь, что нет. – Ольга направилась к двери. Проходя мимо меня, бросила насмешливо: – Спокойной ночи, основатель мыльной оперы.

  НИКОЛАЙ

   Шеф ушел в политический запой. Третий день мотается по митингам и демонстрациям. Толкает речи и распевает революционные песни. Речи произносит, разумеется, соло и, говорят, не без успеха, а вот поет исключительно в составе хора, поскольку еще в раннем детстве его угораздило попасть по горячую лапу своего лесного тезки.

   И пусть бы его, да командиры эсеровских дружин, оставшись без 'головы', стали все менее охотно прислушиваться к распоряжениям штаба. Мы с Глебом уже всерьез подумывали об отзыве Шефа с программы 'Минута революционной славы', когда в штаб явился Александрович и принял руководство боевыми группами (так именуют боевые дружины сами эсеры) на себя, 'пока Странник отвлечен партией для другой работы'. Он оказался весьма толковым парнем. Быстро приструнил своих командиров и сам в бутылку не лезет. Со мной поддерживает ровные товарищеские отношения, а Глебом открыто восхищается. Так что штаб по-прежнему держит контроль над всеми боевыми дружинами. Жаль только, что сами дружины для такого огромного города как Петроград крайне малочисленны. Число бастующих и, соответственно, митингующих, растет как снежный ком. Нам, чтобы прикрыть все организованные митинги и демонстрации приходится дробить группы и все равно людей не хватает. Тем более что большинство полицейских благодаря нашей агитации или просто из чувства самосохранения покинули улицы, оставив весь общественный порядок практически на нашу ответственность. Хорошо хоть часть блюстителей порядка удалось привлечь к сотрудничеству, и они, поснимав мундиры, присоединились к нашим постам у хлебных лавок. Высвободившихся таким образом дружинников штаб направил на охрану митингов и демонстраций, сняв оттуда почти всех 'самопальщиков'. Из них, помимо оперативного резерва, образованы летучие отряды, которые на извозчиках мотаются по городу пытаясь пресечь погромы и столкновения в местах стихийных выступлений. Не всегда поспевают вовремя, потому счет убитым и раненым с обеих сторон уже открыт.