Текст книги "Орлы и звезды. Красным по белому(СИ)"

Автор книги: Юрий Гулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

   – И что они решили? – поинтересовался Бокий.

   – К стенке никто не встал, – усмехнулся я.

  МИХАИЛ

   Отречение Николая II прошло по тому же сценарию, что и в оставленном нами мире. Это потому, что наша четверка на могилевские события никакого влияния не оказала – если не считать робких попыток Львова. Другое дело Петроград. Тут мы успели развернуться, и тут уже были видны существенные различия. Создание объединенного штаба народных дружин и боевых групп, а позже и Красной Гвардии, позволило взять столицу России под неоспоримый военный контроль. Буквально за три дня силы Красной Гвардии увеличились до трех полков, а вместе с поддерживающими Совет солдатами их было целых семь. Под нашим контролем были Петропавловская крепость, Арсенал и Таврический дворец. Красные флаги реяли над казармами Волынского, Павловского и Преображенского полков. Наши блокпосты были у всех мостов через Неву и на всех вокзалах. Нашими были почта, телеграф и телефон. На Красногвардейском крейсере 'Аврора' спешно заканчивали ремонт, чтобы сразу после ледохода корабль мог войти в Неву. Все заводы и мастерские Петрограда были взяты под охрану отрядами рабочей милиции, штаб которой тесно взаимодействовал со штабом Красной Гвардии. А потом наши силы возросли на величину сводного матросского полка, который был сформирован Кронштадтским Советом по просьбе их петроградских коллег. Полк привел в Питер Николай Ежов миссия которого в городе-крепости подошла к концу. Моряки заняли Адмиралтейство и взяли под охрану Главный морской штаб.

   Достаточно устойчивым было положение левых сил и в Петросовете. После довыборов мы добились квалифицированного большинства в самом Совете, а после создания Временного правительства и в Исполкоме. На этот раз Петросовет не поддержал Временный комитет Государственной думы в его стремлении создать Временной правительство, а занял по этому вопросу выжидательную позицию. Это дало повод потребовать от Керенского после его вхождения в кабинет Львова (дальнего родственника нашего полковника) покинуть Исполком. На его место избрали меня. Таким образом, у левых в Исполкоме стало восемь мест из пятнадцати (по четыре у левых эсеров и большевиков). Становилось очевидно, что в создавшихся условиях ждать октября чтобы передать государственную власть в руки Советов не имело смысла. Остро встал вопрос о прибытии в Петроград Ленина. Тогда-то мы и вспомнили о словах Львова насчет полета и пилота. Бывший полковник был срочно отозван с дачи и в тот же день отправился на поиски своего знакомца. К счастью, его поиск не оказался долгим. Уже вечером на нашей пустовавшей несколько дней квартире состоялся круглый стол с участием Глеба (везет нам на это имя!) Васильевича Алехновича, летчика-испытателя Русско-Балтийского вагонного завода. Ввиду отсутствия в доме хозяйки – Ольга с Герцогом остались в крепости – стол был накрыт по-простому: чай, ситный хлеб и колбаса. Алехнович поведал нам удивительные вещи. Оказалось, что 'Александр Невский' вовсе не фантом, а реально существующий самолет, доведенный до состояния опытного образца. 'Невский' по своим техническим данным значительно превосходил своего предшественника. Летал выше, дальше и быстрее 'Муромца'. Мог принять на борт значительно больше пассажиров и груза. Дальность полета 'Невского' без посадки почти вдвое превышала дальность полета 'Муромца'. Это вселяло оптимизм и мы, убрав со стола еду, расстелили на нем карту Европы с нанесенной на ней линией фронта. Васич вооружился циркулем-измерителем и мы стали прикидывать возможные маршруты полета.

   – По прямой от Питера до Берна чуть более двух тысяч километров, – задумчиво произнес Васич.

   – Самолеты по прямой, да еще на такие расстояния, не летают, – огорчил Васича Алехнович.

   – Да знаю я! Всяко, километров пятьсот набросить надо. А если лететь от линии фронта?

   Васич поставил одну ножку циркуля в район Ровно.

   – С накрутками больше полутора тысяч. Без посадки на вражеской территории не обойтись!

   Васич с досадой отбросил циркуль. А вот мне наоборот пришла в голову идея. Я взял обиженный Васичем циркуль и пустился в свои измерения. Остальные, молча, следили за моими манипуляциями.

   – Если лететь через Швецию, то можно пролететь над Германией без посадки! – наконец объявил я.

   – И что толку? – раздраженно спросил Васич. – Можно подумать, в Швеции нас кто-то ждет!

   – В Швеции могу ждать я, – неожиданно подал голос Львов.

   Все головы повернулись к экс-полковнику.

   – Вы?! – озвучил общее удивление Васич.

   – Я вам уже как-то рассказывал, что моя семья сейчас в Стокгольме, – сказал Львов. – Этот выбор не случаен. Дело в том, что моя жена родом из влиятельной аристократической шведской семьи. Я думаю, что находясь в Швеции, мог бы организовать посадку и даже дозаправку самолета.

   Васич мигом воспрянул духом.

   – Так ведь это же то, что доктор прописал! – воскликнул он. – Этот путь еще и безопаснее.

   И вновь огорчил Алехнович.

   – Ничего не получится, – заявил он.

   – Почему? – удивился Васич.

   – А как вы предполагаете уговорить Сикорского лететь в Швецию?

   – А разве нельзя обойтись без него, просто угнать самолет? – спросил я.

   – Только не с заводского аэродрома, – твердо заявил Алехнович. – Тому есть много причин, но с вас хватит и той, что на это никогда не пойду я.

   – А зачем вы тогда вообще согласились на эту встречу?

   – Потому что в ходе разговора с Петром Евгеньевичем в моей голове сложился определенный план.

  ГЛЕБ

   План у моего тезки был, честно признаться, хреновый. Но попав в руки опытного начштаба, очень скоро превратился во вполне даже выполнимый. Уже на следующий день мы приступили к его исполнению. Макарыч и Львов убыли на завод, где Алехнович должен был представить их Сикорскому. Ерш и Бокий отправились в ПК очень надеясь на то, что Юлиан Семенов ничего не придумал, и у Шляпникова действительно была экстренная телеграфная связь с Лениным. Я же на штабной машине отправился в Петропавловскую крепость, где меня ждала штабная работа и непростой разговор с Ольгой.

* * *

   Собаке коменданта позволено многое, и Герцог беззастенчиво пользовался предоставленной свободой. Мы с Ольгой вели себя более скромно, чинно меряя шагами протяженность крепостных стен.

   – ... Такой вот получился план.

   Этими словами я завершил рассказ о предстоящей операции, которой было присвоено кодовое название 'Цюрих-транзит'. Ольга, которая до этого слушала молча, рассматривая что-то у себя под ногами, подняла голову и посмотрела мне в глаза.

   – Я поеду с тобой!

   Сказать 'нет!', значило попусту потратить твердое мужское слово. Тут нужна была особая военная хитрость, на которую способен только опытный начштаба. У меня такая хитрость в запасе, разумеется, имелась.

   – Хорошо, – согласился я. – Кому на время своего отсутствия передашь Центр подготовки бойцов спецназа?

   Ольга крепко задумалась. (На самом деле, она только сделала вид, что думает над моими словами. Но понял я это слишком поздно). Потом решительно произнесла:

   – Тогда мы должны обвенчаться до твоего отъезда!

   Хлоп! Дверца захлопнулась, и хитроумный начальник штаба, в который раз, погорел на простой женской уловке. Одержав легкую победу Ольга явила благородство и увела разговор в сторону от грустной для побежденного темы.

   – Мишка, понятное дело, остается на хозяйстве. А Ерша ты с собой берешь?

   – Нет, – помотал я головой. – Сначала хотел, но потом передумал. Какой-то он последнее время не такой.

   – Все очень просто, – усмехнулась Ольга. – Наш мальчик влюбился.

   – Нашла мальчика, – фыркнул я, – дяденьке за сорок, а с учетом разницы во времени, так и все сто сорок! – Тут до меня дошел смысл сказанной Ольгой фразы. – Как влюбился?!

   – Очень просто. Как мальчишка. Ему ведь по факту и тридцати нет, а ей и того меньше.

   – Ей? Ты что ее видела?

   – Видела, случайно. Наташей зовут.

   – Красивая?

   Ольга вздохнула.

   – Она молодая, почти девочка, в этом возрасте все красивые.

  МИХАИЛ

   Сикорского мы нашли в подавленном состоянии. Дела на заводе шли из рук вон плохо, а тут еще и царь отрекся. Не помню, был ли Сикорский убежденным монархистом, но с представителем Совета встречаться отказался категорически. Но не зря же со мной поехал Львов, который был знаком с Сикорским лично. О чем они там наедине говорили я, конечно, не слышал, но примерно представлял, поскольку основные тезисы беседы мы со Львовым набросали вместе. Короче, 'отец русского авиастроения' сменил гнев на милость и вышел-таки ко мне пусть и с хмурым лицом. Правда к концу беседы хмарь сошла с холеного лица, а я удостоился приглашения на чай. И все потому, что пообещал авиаконструктору, что Совет и производство наладит, и даже 'Невского' поможет в серию запустить. Но для этого требуется доказать надежность аппарата. Сикорский тут же выразил готовность и аэроплан к испытаниям подготовить, и лично принять в них участие. Местом испытания предварительно наметили Юго-Западный фронт. Я, не тяня резину, отправился в рабочий комитет и, хоть и не без труда, убедил товарищей рабочих прекратить все формы саботажа.

  НИКОЛАЙ

   Товарищи из Петроградского комитета сначала отнеслись к нашему предложению с недоверием. Но тут Бокий разразился такой пламенной речью, что мне оставалось лишь поддакивать. В итоге, решили все-таки перестраховаться. Шляпников согласился доложить Ильичу уже окончательный вариант его доставки в Россию. А на большее мы и не рассчитывали.

  Глава девятая

  ГЛЕБ

   Ощущение было непривычным. И вовсе не от полета, хотя за время, что мы находились в воздухе, я уже успел оценить, насколько далеко шагнула авиация за столетие. Оно (ощущение) появилось за несколько дней до того момента, как 'Александр Невский', распугав ревом моторов окрестных птиц, оттолкнулся шасси от взлетной полосы питерского аэродрома и, набирая высоту, взял курс на Киев. Может, за суетой дел, я, нет-нет, да и терял бы это ощущение, но золотое кольцо, упруго обволакивающее безымянный палец правой руки, не давало мне это сделать.

  Вы уже, конечно, догадались, о чем идет речь. Ольга, с присущей в таких вопросах женщинам твердостью, привела меня таки под венец. Все было очень скромно. Маленькая церквушка недалеко от Сенной площади. Минимальное число свидетелей таинства. Удивленный батюшка, который никак не мог взять в толк, откуда взялось столько простаков, ничего не смыслящих в обряде венчания? (Оно и понятно. Львов в целях конспирации в церемонии участия не принимал, а Бокий, как выяснилось, понимал в этом деле не больше нашего). Я смиренно держал голову под венцом, послушно бубнил подсказанные слова, когда, неожиданно, внутри меня возникло то самое, непередаваемое словами ощущение, о котором я говорил в начале. Не хочу списывать все на обряд, но только в тех двух случаях, произошедших со мной в прошлой жизни, когда мне довелось посещать ЗАГС (первый раз, когда расписывался, второй, когда разводился) ничего подобно за собой я не припоминаю. Ночью, когда я рассказал про это сыто мурлыкающей на моем плече Ольге, она спросила: 'Тебе это мешает?'. И я честно ответил: 'Нет'. Для того чтобы закрыть тему, осталось упомянуть, что между ночью и венчаньем аккуратно вместился дружеский ужин, где к нашей компании присоединился Львов.

* * *

   Теперь Львов занимался организацией промежуточной посадки. Вместе с ним в Швецию убыл Бокий. Это был щекотливый момент. С одной стороны, нам не хотелось отпускать полковника одного – слишком много было поставлено на карту. С другой – обижать его недоверием тоже не хотелось. И пока мы с Макарычем, уподобясь буриданову ослу, зависли между упомянутыми сторонами, выход из ситуации предложил сам Львов. Он просто-напросто попросил дать ему напарника, мотивируя просьбу сложностью поставленной задачи.

   Еще лучше решился вопрос со Швейцарией. Шляпников сообщил, что Ленин не только одобрил наш план, но и заручился поддержкой влиятельных швейцарских социалистов. Они пообещали сделать так, чтобы власти закрыли глаза на посадку 'Невского' на аэродром вблизи Цюриха. Правоохранительные органы благополучно 'проморгают' наш прилет; нас даже дозаправят, а растроганные местные товарищи долго будут махать вслед улетающему самолету.

   Подготовка самолета заняла ровно десять дней. Сикорский не мог нарадоваться, как споро идут дела. Макарыч, размахивая мандатом, воодушевлял рабочих на трудовые подвиги во имя торжества революции. Благодаря чему, к концу работ, главный конструктор стал относиться к Петросовету, кажется, с бо́льшим уважением.

   В канун вылета я распределил свои полномочия. Штаб сдал Макарычу, должность коменданта Петропавловской крепости – Ершу. Заботу об Ольге возложил на Герцога. Другим кобелям я свое сокровище доверить не решился.

* * *

   В пассажирский салон заглянул довольный Сикорский.

   – Киев, господа! – сообщил он. – Приготовьтесь к посадке. Будет дозаправка.

   Я посмотрел в иллюминатор, но города, к сожалению, не увидел – одно лишь летное поле.

   Разминая ноги вблизи застывшего на полосе 'Невского' Я искренне разделял радость главного конструктора. Тыща с гаком без посадки – это что-то! Ему – рекорд, мне – уверенность в том, что задуманное мы осилим.

* * *

   Командующий Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии Брусилов принимал нас с Сикорским по отдельности. Сначала его, – проговорили, чуть ли не час – потом меня. Руки не подал, смотрел угрюмо, морщась, прочел мандат. Спросил, не скрывая раздражения:

   – Что у вас? Излагайте короче, у меня очень мало времени!

   Я без предварительных ласк начал излагать командующему разработанный нами план. Вернее, ту его часть, которая, как нам думалось, не могла его не заинтересовать. Это сработало. Если вначале Алексей Алексеевич слушал небрежно, то и дело, поглядывая на часы, то потом недовольство на его лице уступило место сначала любопытству, а потом и заинтересованности. Мне было предложено присесть, а когда я закончил командующий смотрел на меня весьма даже доброжелательно.

   – Простите, голубчик, что неласково вас встретил, – произнес Брусилов. – Принял вас за очередного... – он покосился на звезду на фуражке в моих руках, – Впрочем, неважно. То, что вы предлагаете, разумеется, авантюра. И не возражайте! Авантюра чистейшей воды. Но если у вас получится, то это станет большой удачей, а нет, то... Какие у нас могут быть максимальные потери?

   – До полусотни бойцов и два самолета! – отрапортовал я.

   – То есть незначительные, – подытожил генерал. – Что ж, голубчик, вот вам мое благословение, необходимую поддержку получите в штабе, я распоряжусь. Идите, голубчик, с Богом!

   На этот раз Брусилов руку протянул. Генеральскую ладонь я пожал, но остался стоять на месте. Левая бровь на лице командующего слегка изогнулась.

   – У вас ко мне что-то еще?

   – Да. Я бы попросил вас на время проведения операции нейтрализовать Сикорского. Он ведь захочет полететь сам, а мне не хотелось бы подвергать его жизнь опасности.

   – Хорошо, – улыбнулся Брусилов. – Сикорского я беру на себя.

* * *

   Называя предложенную мной акцию авантюрой, Брусилов был абсолютно прав. Но ничего иного мы так и не придумали, как ни старались. Все случилось, когда мы дружно ломали головы над тем, как нам долететь с Западной Украины до Цюриха. Собственно, все уперлось в расстояние. Без посадки было никак не обойтись. Пустив циркуль по кругу, мы по очереди предлагали варианты один фантастичнее другого. Вскоре вся Чехия, Словакия и Венгрия были в отметинах, а стоящего решения так и не находилось. Мы уж хотели было остановиться на таком варианте: сесть где-нибудь подальше от жилья, выбрав поляну поровнее, заправиться захваченным с собой топливом и маслом и продолжить полет. У этого варианта была такая куча минусов, что их даже перечислять не хочется. Потому и не спешили мы с приятием решения. Пока все набирались смелости, Алехнович поставил вторую ножку циркуля на территорию Венгрии и задумчиво на эту точку уставился.

   – Что тут? – спросил я.

   – Тыловой аэродром, – ответил летчик. – При небольшом авиаремонтном заводе.

   – Захватить аэродром? – присоединился к разговору Ерш. – Мы ведь это уже обсуждали. При самом хорошем раскладе кому-то придется прикрывать вылет с земли. Верная гибель!

   – А как называется это место? – спросил Львов.

   Алехнович ответил.

   – Интересно... – протянул полковник.

   – Что именно? – спросил я.

   – Здесь неподалеку должен быть старинный замок.

   – И что?

   – А то, что в этом замке находится тюрьма для высокопоставленных офицеров российской армии, попавших в плен. Там даже содержится парочка генералов.

   – Сколько всего офицеров содержится в тюрьме? – поинтересовался я.

   – Не больше двух десятков, – ответил Львов. – Я же говорил – это привилегированная тюрьма.

   И в этот момент мне пришла в голову идея, которая закрепилась потом в основе операции, так заинтересовавшей Брусилова.

* * *

   Первый борт вылетел за четыре часа до рассвета. 'Муромца' пилотировал лучший пилот Юго-Западного фронта. На этот раз бомбардировщик исполнял роль десантного судна. Я возглавил группу из двадцати пяти человек: двадцать моих спецназовцев и пять офицеров-добровольцев от Брусилова, все переодетые в форму австрийских жандармов. Время было выбрано не случайно. К объекту надо было подлететь незаметно и именно в предрассветном сумраке, чтобы видеть посадку, но и застать аэродромную охрану врасплох.

  В темноте нас не могли видеть с земли, а мы летели, полностью полагаясь на пилота. На что полагался сам пилот, лично для меня осталось загадкой. Но он не подвел. Доставил нас в лучшем виде: в нужное место, в нужное время.

   Такой дерзости от нас никто не ожидал, потому аэродром, а за ним и завод захватили без единого выстрела. Правда, заводом это можно было назвать лишь с большой натяжкой – так, небольшие мастерские. Мы уже полностью контролировали объект, когда в небе послышался гул моторов – это Алехнович вел на посадку 'Невского'. На нем прибыли остатки моего отряда и среди них Шляпников, техники и пилоты. Я отдал распоряжение готовить 'Муромца', 'Невского' и те вражеские самолеты, которые мы можем использовать, к вылету. Все остальное, включая цеха, подготовить к уничтожению.

   Я определенно рассчитывал найти если не на аэродроме, так на заводе грузовик, но то, что к нему прилагался еще и легковой автомобиль, счел большой удачей.

* * *

   Замок показался за очередным поворотом, как принято говорить в подобных случаях, неожиданно. В жизни он выглядел намного эффектнее, чем на фотографии. Спросите, откуда взялось фото? Это все Львов. В 1915 году после взятия русскими войсками Перемышля ему довелось сопровождать Николая II на фронт. Тогда в штабе наступающей армии созрел план одной очень дерзкой диверсионной акции: а не наведаться ли в гости к австриякам, прямо в штаб одного из корпусов, который в то время квартировал как раз в том самом замке? Был составлен план операции, к которому прилагалась подробная карта местности, схемы подходов, план самого замка и даже фотография. План был отправлен в Генеральный штаб, где его, чуть было, не утвердили. Но тут началось отступление, и план утратил актуальность. Штаб австрийского корпуса сменил место прописки, а замок вскоре превратили в место заточения попавших в плен высокопоставленных российских офицеров. Папка с планом неосуществленной операции перекочевала в архив, откуда мы ее и добыли. Везение продолжилось уже на Юго-Западном фронте. Когда по приказу Брусилова к подготовке операции подключился штаб, выяснилось, что в разведке фронта до сих пор служит тот самый капитан, которому два года назад пришла в голову шальная мысль. Теперь уже полковник Зверев был удивлен и обрадован, и тут же пожелал принять личное участие в операции. Мне это было только на руку. Так число участников операции увеличилось еще на пять человек – Зверев оказался не единственным добровольцем.

   Перед въездом на замковый мост путь колонне преградил опущенный шлагбаум. Часовой пугливо косился на жандармские петлицы, но поднимать шлагбаум не спешил. Я внимательно осмотрел доступную глазу часть донжона. Собственно он и являлся замком, поскольку внешних стен строителями предусмотрено не было. Пулеметные точки располагались там, где мы и предполагали. Сейчас оба ствола были нацелены на колонну. Это меня волновало слабо, поскольку сами пулеметчики наверняка взяты на прицел снайперами, которые покинули колонну чуть раньше и уже должны были занять позиции. Другое дело ворота. Если нам не удастся их открыть до начала стрельбы, то наш план спокойно можно вешать в отхожее место. И тут многое зависело от Зверева, который вальяжно развалился теперь на заднем сидении кабриолета с откинутым верхом. Полковник должен был изображать венского аристократа, вынужденного носить военную форму, которому все это надоело, и который жаждет одного: побыстрее избавиться от так некстати свалившегося на его голову поручения. Офицер, сидящий рядом с водителем, крикнул в сторону часового:

   – Поднимай шлагбаум, болван! Господин барон желает побыстрее избавиться от этих русских свиней, которых он привез в подарок вашему коменданту!

   Часовой ответил чуть срывающимся от волнения голосом:

   – Я не могу. Нужен приказ. Пусть господин барон сходит к коменданту и договорится.

   Мы дружно заржали, а тот же офицер продолжил костерить часового:

   – Ты точно болван! Пропусти хотя бы нашу машину. Ты ведь не думаешь, что господин барон пойдет по мосту пешком?

   Часовой так не думал. Он отвязал веревку, и полосатая палка поползла вверх. Грузовик остался стоять на месте, а кабриолет поехал через мост к воротам. Там уже отворилась калитка, и в проеме маячил какой-то чин.

   – Кто вы такие? – крикнул он, когда кабриолет остановился в метре от ворот.

   – Официрштелльфертретер, подойдите к машине! – крикнул Зверев, сопровождая слова жестом руки.

   Австрияк сделал пару неуверенных шагов, всматриваясь в лицо Зверева. Я тут же занял его место, не давая часовому закрыть калитку. Улыбаясь ошарашенному солдату, я вежливо, но настойчиво оттеснил его от калики внутрь двора. За моей спиной тут же проскользнули два офицера и, смеясь, принялись открывать ворота. Все это напоминало забавы принаглевших аристократов, которым никой закон не писан. Все это читалось на лице часового, потому он и медлил с принятием решения. Когда ворота открылись, это уже перестало иметь значение. Официрштелльфертретер и часовой получили рукоятью револьвера в висок и рухнули, не издав ни звука. Кабриолет рванул с места и влетел во двор замка. Водитель грузовика тоже не стал медлить и, сбив шлагбаум, повел машину по мосту. Часовой у шлагбаума вскинул винтовку и тут же схлопотал пулю, посланную из кузова грузовика. Снайперы сняли пулеметчиков.

   Большая часть гарнизона оказалась на положении пленников даже не успев схватиться за оружие. Остальные так же не оказали серьезного сопротивления. Австрияки не немцы, отдавать жизни за агонизирующую монархию не спешили.

   Пленных офицеров застали всех вместе. У них, оказывается, был завтрак. Стол не ломился от яств, но накрахмаленная скатерть, салфетки и столовые приборы как-то не вязались с обликом тюрьмы. Когда же мы объяснили пленникам ситуацию и предложили следовать за нами они пришли в явное замешательство, причину которого тут же разъяснил один из них.

   – Видите ли, господа, сказал он несколько смущенным тоном. – Дело в том, что все мы дали коменданту замка честное слово, что не будем пытаться бежать, в обмен на некоторые послабления режима содержания. А то, что предлагаете нам вы – это и есть побег.

   Если бы у меня было на то время – я бы точно офигел. Но времени не было, и я приказал привести коменданта. Потом обратился к Звереву:

   – Предложите ему вернуть данное офицерами слово в обмен на то, что мы не станем больше никого убивать, ничего не будем поджигать и уж точно никого не возьмем в плен.

   Надо ли говорить, что комендант охотно принял наши условия? Заперев оставшихся в живых австрияков в подвале замка, мы поспешили на аэродром.

* * *

  К вылету было подготовлено четыре борта: 'Муромец', 'Невский' и два вражеских бомбардировщика. Когда 'Муромец' с освобожденными офицерами и один из бомбардировщиков с частью десанта взлетели и взяли курс на восток, на летном поле остались только подготовленные к уничтожению вражеские машины, 'Невский' и второй бомбардировщик. Теперь оставалось лишь устроить спектакль для пилота бомбардировщика. Его показания должны были объяснить пропажу 'Невского'. Под моим руководством ребята начали уничтожение чужого имущества. Сначала взорвали мастерские. Дым от возникшего пожара заволок полнеба. Теперь надо было отослать второй бомбардировщик. Я приказал Алехновичу начать рулежку, и когда 'Невский оказался прикрыт от глаз пилота бомбардировщика одним из подготовленных к взрыву самолетов, произвел подрыв. А потом стал по очереди взрывать и другие самолеты. Пилот бомбардировщика не мог видеть ничего кроме огня и дыма, а когда из этого ада выбежал один из моих бойцов, ввалился на борт и страшным голосом прокричал: – 'Невский' взорвался, все погибли! – у пилота не было другого выбора, как поднять самолет с остатками моих бойцов на борту в воздух. Когда бомбардировщик растаял в синеве небесной, взлетели и мы, взяв курс на Цюрих.

* * *

   Пока чистенькие служащие швейцарского аэропорта под присмотром Алехновича заправляли 'Невского', мы со Шляпниковым, стоя на аккуратно стриженом газоне, смотрели на приближающуюся к нам группу. Ленин в черном пальто и того же цвета котелке возглавлял шествие. За ним семенила Крупская. Других женщин не наблюдалось. На этот раз Инесса Арманд в число приглашенных не попала. Как и многие другие. Группа была крайне малочисленна. Человек десять не считая двух сытых господ, но это были, видимо, местные социалисты. Когда между нами оставалась пара шагов, Шляпников сделал шаг навстречу.

   – Здравствуйте, Владимир Ильич! – произнес он, протягивая руку.

   – Здравствуйте, Александр Гаврилович! – слегка картавя, ответил Ленин, потом перевел любопытный взгляд на меня.

   – Глеб Васильевич Абрамов, – поспешил представить меня Шляпников. – Член Петроградского Совета и начальник штаба Красной Гвардии. Он с товарищами и добыл этот самолет для доставки вас в Россию!

   Ленин протянул руку.

   – Очень рад, товарищ!

   Было видно, что он хотел бы продолжить беседу, но помешала череда знакомств с остальными членами группы.

* * *

   Я стоял в сторонке, наблюдая, как суетится возле аппарата Алехнович, когда меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся. Рядом, улыбаясь, стоял Ленин.

   – Как вы думаете, у нас есть в запасе несколько минут? – спросил он.

   – Минут тридцать, думаю, есть, Владимир Ильич, – ответил я.

   – Замечательно! Тогда, может, немного побеседуем?

   – Охотно! – согласился я. – С чего начнем?

   – Растолкуйте мне ваше видение происходящего сейчас в России, в Петрограде и сделайте, пожалуйста, особый упор на создании Красной Гвардии.

   Мой рассказ занял почти все отведенное для беседы время. Ленин слушал внимательно, не перебивая, накапливая вопросы в памяти. Когда я закончил, спросил:

   – Скажите, товарищ Абрамов, насколько прочен существующий сейчас союз между большевиками и эсерами?

   – Я не готов ответить за всех эсеров, Владимир Ильич, но за большую часть тех, кто входит сейчас в Красную Гвардию, в Петроградский Совет и в его Исполком я поручиться готов!

   – Откуда такая уверенность? – хитро прищурился Ленин.

   – Так мне со стороны виднее, – улыбнулся я. – Я ведь, Владимир Ильич, формально ни к какой партии не принадлежу, хотя тесно связан с большевиками. Но у меня много партийных друзей. Глеб Бокий и Николай Ежов – большевики, Михаил Жехорский и Вячеслав Александрович – эсеры. Я могу твердо сказать: у нас общие цели и общие интересы.

   – Тогда я спрошу по-другому. Как вы думаете, Глеб Васильевич, если ЦК ПСР возьмет курс на конфронтацию с большевиками, решатся ли ваши товарищи выступить против мнения ЦК, вплоть до раскола?

   – Думаю, да, – твердо ответил я.

   Ленин задумался над моим ответом. В это время нас позвали в самолет.

   – Договорим в Питере, товарищ Абрамов, – сказал Ленин. – И не сочтите за труд познакомить меня с вашими товарищами.

   – Непременно, Владимир Ильич, – заверил я.

   Когда самолет оторвался от земли, я посмотрел в иллюминатор. Швейцарские социалисты махали нам вслед. А я ведь, честно говоря, представлял себе подобный эпизод не более как шуткой.

* * *

   Над Германией нас перехватить не пытались. Может, просто было нечем, а, может, немцы действительно считали прибытие Ленина в Россию фактором для себя желательным, неважно, в пломбированном вагоне или как иначе. Ленин весь полет о чем-то негромко беседовал со Шляпниковым. За шумом моторов мне их разговор слышен не был. Когда полетели над морем, я пошел в кабину. Алехнович был слегка озабочен.

   – Что невесел? – обеспокоился я дурным настроением пилота. – Горючка на исходе?

   – Топлива хватит, даже останется. Сесть бы до темноты.

   За иллюминатором действительно быстро темнело. Дело принимало скверный оборот. До суши дотянули еще засветло, а потом тьма поглотила самолет. Огней внизу было много, но к аэронавигации они отношения не имели.

   – Что будем делать? – спросил Алехнович.

   – По твоим расчетам, далеко еще до аэродрома? – ответил я вопросом на вопрос, проклиная себя в душе за то, что не предусмотрел возможности ночной посадки.

   – Должны быть уже на подлете, – ответил пилот.

   – Тогда снижайся потихоньку. Если они не догадаются обозначить нам посадку, на дорогу будем садиться, что ли.

   – Думаешь, могут догадаться? – повернул ко мне голову Алехнович.

   – Уверен! – почти выкрикнул я. – Смотри!

   Прямо по курсу были видны две параллельные цепочки огней.

* * *

   Первым на шведской земле нас встретил Бокий. Он влез в самолет сразу, как отдраили входной люк, и весело прокричал:

   – Здравствуйте, товарищи, с благополучным прибытием! – Потом добавил: – Выгружайтесь, ночевать будете здесь!

   Пока один тезка готовил самолет к ночной стоянке, а другой помогал пассажирам из него выгружаться, я подошел к стоящему в сторонке Львову. Мы поздоровались, и я поспешил поблагодарить Львова за догадливость.

   – Молодец, что обозначил полосу кострами!

   – Это было совсем не трудно, – пожал плечами Львов. – Мне доводилось бывать на фронтовых аэродромах, и я видел, как наши пилоты ночью сажали машины по трем кострам. Правда, здесь я запалил больше, но ведь хуже от этого не стало?