Текст книги "Они были первыми"

Автор книги: Юрий Герман

Соавторы: Алексей Пономарев,Лев Василевский,Анатолий Мельников,Габид Тахватулин,Клавдия Федотова,Петр Филиппов,Владимир Бонч-Бруевич,Евгений Виллахов,Любомир Жженых,Иван Иннокентьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

1984 г.

К. Федотова
ТРОПЫ ПАРТИЗАНСКИЕ

Отряд держал путь на Сунтар. Поселок был захвачен бандой Павлова, насчитывающей около двухсот человек. Дружинников было куда меньше. Но силы красных росли от наслега к наслегу: в отряд вливались добровольческие дружины.

Неподалеку от Эльгяя заметили двух всадников. На ветру развевались необычайно длинные полы их странной одежды.

– Семенов, смотри, никак бабы едут, – крикнул один из дружинников шеинскому учителю, присоединившемуся в числе других коммунистов к вилюйскому отряду.

– Не болтай, откуда тут быть женщинам, – возразил учитель.

Дружинники окружили верховых, с интересом разглядывая их чудной наряд: многие впервые видели людей в шинелях. Всадники оказались красноармейцами отряда Пястолова, уже успевшего занять Сунтар.

Это был взвод чекистов из 33-й роты ГПУ, пришедшей из Олекминска. Он имел задание командования объединить добровольческие дружины в Сунтаре, Нюрбе, Верхневилюйске и оказать помощь осажденному Вилюйску.

Партизаны стали расспрашивать о силах бандитов.

– Да трусы ваши бандиты, – отвечали красноармейцы, – только наша «бабушка» закашляет – бегут, как зайцы.

«Бабушкой» они любовно называли свой пулемет.

В поселке командование решило часть подошедших дружинников направить в разведку: они лучше знали местность. Командиры Кириллов и Михалев выделили семнадцать человек, в числе которых оказался и учитель Иннокентий Сафронович Семенов.

Едва разведчики вышли из Сунтара, как наткнулись на свежие следы от широких лыж. Видно, противник отходил, оставляя засады. Километров через пять, около одинокой юрты разведчики заметили двух оседланных лошадей. Седоков не было видно. Женщины оказали, что белые разыскивают охотника по прозвищу Буолто. Партизанам было знакомо имя этого человека. Он не раз оказывал им помощь. И если враги напали на его след, то от них пощады не жди. Надо было срочно выручать товарища.

Семенов и четверо всадников рысью пустились к соседнему аласу. Хозяин, завидев их, сокрушенно покачал головой: «Поздно прибыли».

На обратном пути нарвались на засаду. Трое дружинников были убиты. Отстреливаясь, учитель с трудом добрался до своих…

Опасаясь за Вилюйск, окруженный бандой Канина, Пястолов решил оставить Сунтар и двинулся на выручку города.

В Нюрбе красные нашли большие запасы пушнины, продовольствия, которое предназначалось для бодайбинских приисков, но не было вывезено из-за тревожной обстановки в крае. Нельзя было допустить, чтобы это богатство досталось противнику. Решено было оставить здесь небольшой отряд, а основными силами двинуться дальше – на Вилюйск…

Командование нюрбинского отряда понимало всю опасность положения и с первых же дней приняло меры по укреплению обороны. Вместе с жителями красноармейцы рыли окопы, ходы сообщения, сооружали завалы.

Доходили слухи, что в районе Сунтара Павлов продолжает накапливать силы. Разграбив государственные магазины, он каждому «добровольцу» отпускал пять аршин ситца, кирпич чая и фунт табака.

Кому-то надо было побывать в расположении противника, разведать его истинные силы.

И снова выбор пал на Семенова: знал русский язык и был родом из тех мест.

Вместе с сопровождающим он ехал двое суток почти без передышки. Дорогу часто преграждали водные потоки: весна делала свое дело. Но учитель торопился, надеясь добыть кое-какие сведения у знакомого старика. На исходе второго дня добрался до его аласа.

В юрте оказались старуха и двое мальчишек. Одного из них Семенов попросил сбегать за хозяином: он сеял ячмень.

– Ну как, – спрашивает Семенов у старухи, – есть в ваших краях «братья»? (Так тогда себя бандиты называли).

– Нет, у нас все тихо. Мы ничего не знаем.

Хозяйка оказалась на редкость несловоохотливая, на все вопросы отвечала односложно, нехотя.

Время шло. Пора бы прийти старику и мальчишке. Семенов вышел во двор. За ним мышонком выскользнул второй мальчуган.

– Слушай, дядя, – озираясь, зашептал парнишка, – тут полно бандитов! Сегодня у нас были!

И как бы в подтверждение слов мальчика со стороны леса донеслись голоса.

Дальнейшие события развивались так.

– Размышлять было некогда, – вспоминает Иннокентий Сафронович. – Бросаюсь в лес, залегаю за корягой. Вижу, на конях промчались двое. Они, видно, решили, что я подался в сторону реки.

Возвращаться в юрту было опасно. Услышал вдали удары топора, осторожно пробираюсь на звуки.

– А, учитель, – радушно встретил хозяин.

Завожу разговор о «братьях».

– Погоди, скоро придет Митя, от него все узнаешь.

Митя был своим человеком и возможность встретиться с ним меня обрадовала.

Он рассказал о силах неприятеля все, что знал. А потом, услыхав, где я был, ахнул:

– Вовремя утек от старухи! У нее сын подался к бандитам…

Добыв нужные сведения, я уже думал собираться в дорогу, но почувствовал страшную усталость. Разговор собеседников доходил до меня какими-то обрывками фраз. Я силился понять их смысл, но в глазах мерещился то всадник на моей белой лошади, то злая старуха, которая таскала за вихры юркого мальчонку.

– Э, дорогой, да ты спишь, – тряс меня за руку хозяин.

Находиться в юрте небезопасно и меня решили проводить к соседу. У того стоял на отшибе амбар, в котором можно было передохнуть.

Разбудила меня какая-то подозрительная возня за стеной. Сон как рукой сняло. Присмотрелся через щели – бандиты. «Ну нет, – думаю, – живым не дамся!» Начинаю через щели отстреливаться…

Очухались враги, когда я перебежал через алас, скрылся в соседнем ельнике. Пробираюсь к реке. На другом берегу вижу кулацкую усадьбу. Знакомые места. Надо бы бедняка знакомого разыскать. Только подумал – везет! – тот сам навстречу.

– «Ветку» бы, – говорю, – хоть какую-нибудь.

– Счастливый ты… Вон сын князя сеять пошел, а лодка в кустах…

Отвязываю большую, человека на четыре, лодку, хватаю какие-то палки (весла искать уже некогда) и выгребаю на середину реки. Только перевел дыхание, как с берега донеслись крики и тут же рядом с лодкой стали выплескиваться фонтанчики. Недолет… Еще раз недолет. А вот пуля просвистела мимо… Значит, у бандитов не только дробовики. Тут я вскидываю неестественно руки, валюсь на дно лодки и отдаюсь во власть течения. Маневр удался. Белые сочли меня убитым и догонять не стали…

Однажды, уже будучи начальником штаба, Иннокентий Сафронович с несколькими партизанами наблюдал с колокольни за противником. Из-за деревьев показался большой отряд. Партизаны приготовились к бою. Но, пройдя примерно с полкилометра, отряд повернул назад и скрылся в лесу… Странные были маневры. Позднее партизаны узнали, что командир бандитов, Павлов, собирал мужиков соседних наслегов, вооружал их кольями и палками и гонял строем для устрашения партизан…

Вскоре банды начали обстрел Нюрбы. Вот тут и пригодились тщательно вырытые окопы, в которых залегли дружинники.

Все мирное население Нюрбы, зная, что боев не миновать, заблаговременно расселилось по ближайшим деревням. Только одна смелая девушка, которую звали Таней, бесстрашно доставляла бойцам еду. Под градом пуль она пробиралась в окопы то с ведром похлебки, то с грудой оладьев.

Семьи многих партизан находились в деревне Антоновке, верстах двух от Нюрбы. Там оставалась и семья командира отряда Василия Ивановича Наумова. С ним были только сыновья Гурий и Александр.

На шестой день осады пришла из Антоновки сестра одного из партизан Таюрская. Она была послана бандитами с ультиматумом: партизанам предлагалось сдаться. Подпись под текстом гласила: главнокомандующий белогвардейскими отрядами Петр Трофимович Павлов. Ниже шли подписи командиров отрядов.

Ультиматум давал два часа на размышление. Но не прошло и этого срока, как Павлов первым возобновил стрельбу…

К вечеру на другом берегу Вилюя партизаны услышали выстрелы. Вовремя пришла подмога! Это был отряд чекистов под командованием Пястолова.

Банде новоявленного «главнокомандующего» пришлось несолоно хлебавши отступить в сторону Сунтара…

Так горстка смельчаков в сорок пять человек сумела сдержать противника, раз в пять-шесть превосходящего по силам.

Высоко оценил оборонительные действия партизан герой гражданской войны в Якутии И. Я. Строд.

«Добровольческая дружина в Нюрбе, – писал он, – плохо вооруженная, но сильная духом, в течение пяти дней выдержала натиск белых».

Долгие годы Иннокентий Сафронович был председателем исполкомов Вилюйского, позже – Мегино-Кангаласского, Горного, Булунского районных Советов депутатов трудящихся, возглавлял клуб революционной и трудовой славы в Вилюйске.

1967 г.

В. Бухалов
КОЛЬЦО

Три не раскрывшие своей тайны буквы, пущенные рукой умелого гравера по ободку широкого золотого кольца, нет-нет да и всплывают перед глазами.

«Почему при встрече подследственный, нет, теперь уже осужденный, машинально перекручивал кольцо так, чтобы буквы не были видны? Может быть, в процессе этого долгого и напряженного разбирательства я стал чересчур подозрительным ко всяким деталям, мелочам? – размышлял следователь. – Но это пройдет, это должно пройти, угаснуть. Я утомился. Да, видно, устал… Отдохнуть, забыть все. Ведь как будто точки над «и» расставлены – группа бандитов понесла наказание за преступления, совершенные четверть века назад».

Следователь перевернул листки настольного календаря – двадцать семь дней тянулось расследование… На одном из них следователь нарисовал по памяти портрет владельца кольца, выделив характерные черты: скуластость, крутой помятый подбородок, узкие, обметанные морщинами потухшие глаза, слегка раздутые ноздри широкого и короткого носа. Привычка делать такие наброски осталась с первого самостоятельного расследования. Теперь набралось их много.

«Б. В. П…» А тот с кольцом – Захаров Иван Дмитриевич по прозвищу Хорохойдя… Общего мало…

Следователь с наслаждением подставил свою русую, с глубокими залысинами голову под холодную воду из ковша. Он считал, что это помогает приводить мысли в порядок…

В эту минуту он и решил: с владельцем кольца надо встретиться еще раз. Обязательно… Нельзя свои вопросы оставлять без ответа…

* * *

На площадь, обнесенную невысоким частоколом, насильно согнали почти весь улус.

Сбившись в круг, народ испуганно таращил глаза на цепочку людей в мундирах. Они шли по тропинке от дома, подталкивая впереди себя человека. Остановились неподалеку от толпы, развернулись веером, вытолкнули на свободное пространство полуживого, почти голого, в кровавых ссадинах мужчину. Толпа откачнулась, признав своего земляка Эверстова.

– Хамначиты! – обратился к народу ротмистр Румянцев. – У меня нет времени, чтобы толковать подробно. Вы меня и без того знаете как верного слугу отечества. Я беспощадно наказываю тех, кто идет против него!

Румянцев сделал шаг вперед. Толпа, словно камыш на ветру, качнулась назад. Отрядники предусмотрительно передернули затворы заиндевевших винчестеров. Румянцев оглянулся на солдат, коротко обронил:

– Не к чему это, ребятки!

Ротмистр ходил по узкому людскому коридору, и в тишине методично разносился хруст снега.

– Вот ты говоришь: белые – враги народа! Смешать их с землей надо! – Румянцев остановился подле Эверстова. – А ведь эти белые вели себя скромно, на хамначитов сильно не нажимали, брали провиант лишь тогда, когда в этом была крайняя нужда. Может, не так? Может, белые придумали разверстку, обложения, бумажные деньги, которыми рассчитываются с вами красные? – он хохотнул. – Они только и пригодны на то, чтобы справить нужду!

Улусные хранили молчание.

– Хорошо! Мне можете не верить, – Румянцев поднял воротник полушубка, передернул плечами.

– Но послушайте своего земляка Кыйчыкы, вернувшегося из Якутска.

Из-за спины отрядника выкатился коренастый владелец двух стад оленей.

– Большевики отобрали у меня добро, нажитое хребтом, – начал он. – Они расстреливают в Якутске наших братьев-якутов, и потому я буду против них! И всегда буду! Они установили свою власть и думают, что так и надо. Дудки! Теперь сверху нажимает Америка, а снизу придет на помощь Япония. И разбегутся большевики! И ничего от них не останется! Нам, улусным, надо держаться нашей власти!..

Под босыми ногами Эверстова колкий снег уже не таял. И все тело не чувствовало мороза. Клонило в сон, в голове хаотично мелькали картины короткого ночного боя.

«Предупредить бы опергруппу Белянкина… Но как?!» Эверстов поднял тяжелые веки и сквозь смерзшиеся ресницы, словно сквозь решетку, посмотрел на земляков.

– По крови он ваш брат, – это снова держал речь Румянцев. Он резко повернулся к Эверстову. – Но и среди кровных есть предатели. За хороший куш этот большевик продал вас красным. Мои ребята взяли у него воз пушнины и взрывчатки. Куда он гнал его? Пушнину, конечно, себе, а взрывчатку Советам! Пусть же божья кара падет на голову предателя! – заключил ротмистр и, повернувшись к строю, обронил:

– Кончайте.

Размотав кнуты, два рослых якута подскочили к Эверстову.

– Бей красных, чтобы побелели! – крикнул один из них, и кнут, рассекая воздух, обвил грудь Эверстова…

Кнут распарывал морозный воздух до тех пор, пока обессилевший, исхлестанный в кровь Эверстов не упал, словно срубленное дерево. В жутком безмолвии, падая на снег, он, собрав последние силы, крикнул: «Да здравствует Советская власть!»

Голос был слаб, но услышали его все.

* * *

Угомонились уставшие за день олени, затихла предсонная возня в юртах…

Во вместительной юрте, обшитой оленьими шкурами, скучились у камелька пятеро тойонов. Трепещущее пламя плясало на потных лицах, сверкало в злых глазах.

– Есть занятие для наших, – перебирая толстыми пальцами нитку бус, произнес ламутский голова, хозяин юрты. – На мою тропку завтра выйдут чекисты. Возвращаются с рудника Эндыбал. Доносят, хороший товар везут…

– Не темни, говори сразу, какой товар! – оборвал хозяина Букан, организатор общины «Сестричество». – Чего ради по тайге шастать?

– Несдержанность твоя, Букан, погубила общину, – возразил ламут. – В обозе есть пушнина, наш товар. Имеется и динамит, но это для военных.

– Видно, худо комиссарам в Якутске, если наладили отряд динамит искать за восемьсот километров, – прищурив узкие глаза и поглаживая редкую бороденку, вымолвил степенно чукотский голова и добавил уверенно: – Загибнут где-нибудь!

– Не хорони раньше времени, – зло пробурчал Букан. – Твои мертвецы воскресли почему-то и отняли у тебя оленей! А тоже считал, что покончено с ними.

– Не бери так круто, – набычился чукча.

– Довольно! Не время разлад городить, – прервал перепалку ламут. – Дело слушай… Чекисты с подводами пойдут по озерной дороге к отрогу горы Лисий хвост – другого пути, более короткого, у них нет. Перещелкать их сверху будет просто. Стрелять еще не разучились?

– Сколько их? – подал голос молчавший до сих пор Степанов, хозяин рудника.

– На каждого по одному хватит, – ответил ламут.

– Я к тому говорю, чтоб ярмарку не устраивать, – продолжал Степанов, – чтоб наша голытьба чего не разнюхала да по фактории не разнесла… А то еще и бучу загодя поднимут.

– Наши хамначиты, слава богу, тихие, – с укором заметил поп Иннокентий.

– Не торопись, святая душа, – Степанов поднялся, прошелся по юрте, разминая затекшие ноги. – Я так же думал – до тех пор, пока не потерял свои рудники. Приехал комиссар с бабой из Якутска и в два счета взбудоражил рабочих, казалось, тихих да покорных… Теперь я здесь… Свидеться бы с тем комиссаром, живым бы сожрал!

– Степанов дельно говорит, – ламут сунул бусы за пазуху. – Не песцов идем ловить… Сумели чекисты в один край пройти, не погибли. И посты наши их проморгали… Но теперь деваться им некуда. Проводниками у них поедут наши люди. Чтобы в горячке проводников не подстрелить – они будут на белых оленях.

– Дело придумали! – поддержал Букан. – Умный ты!

* * *

Поселок рудника. Махорочный терпкий дым витал в избенке, утонувшей по самые окна в земле. Здесь разместилась оперативная группа чекистов. А гостями их были рудничные рабочие, пастухи, охотники.

Шутка ли, пройти восемьсот таежных верст зимой?! Миновать кордоны белых, обмануть бандитских прихлебателей и появиться здесь, во владениях новоявленного хозяина края полковника Бочкарева… Любопытство разбирало собравшихся.

Чекисты сидели за столом, на котором металось пламя жировки. Темно-русый, с овальным лицом – на нем выделялись смелые глаза – особо привлекал внимание: этого уже знали. В прошлом году, когда рудник еще работал, появился вдруг комиссар Василий Белянкин, русский по виду и привычкам человек, с женой – молодой остроглазой якуткой, добродушной хохотуньей. Несерьезно восприняли тогда рабочие затею Якутска, уполномочившего супружескую пару отобрать рудник у хозяина!

Не сразу пришел этот Белянкин к рабочим. Присматривался к людям. На охоту ходил вместе, в игрищах участвовал. А потом заявился безоружным и как со старыми знакомыми начал толковать, как говорится, за жизнь. Доподлинные слова его, наверное, забыли, но все помнят: говорил убедительно.

Тенью метался за уполномоченным хозяин рудника Степанов: искал случай расплатиться с комиссаром, но рабочие не дали ему совершить зло. По нраву пришелся им Василий, покорил простотой, смелостью. Кровопийце Степанову заявил: «Почему рабочие должны жить плохо, если могут жить лучше!»

По первой оттепели Белянкин тронулся в Якутск – новые дела назад позвали…

– Говорят, будто японские и китайские войска на Лену вышли и атаман Семенов двигается на Якутск, – раздался голос из темного угла. – Разъясни, ты человек знающий.

– Вранье это, но не скрою, товарищи, настоящий политический момент сложный, – Василий пятерней провел по волосам. – Но что касается ответа по существу, так это бессмысленная авантюра антисоветских элементов, которая разносится обывателями по улусам, и некоторые неустойчивые люди клюют на гнилую приманку, больше того – создают банды, грабят своего же соседа.

– Это я понимаю, но вот вопрос все же имеется… – От двери к столу прошел высокий рабочий. – Интересен ли Советской власти я, Петр Христофоров? Или пусть он, Петр Христофоров, загинается, как олений рог?

– О себе чего речь повел? – зашумела, заволновалась избенка.

– Пущай капсекает.

– Что ты – Колчак или какая другая знаменитость, время чтобы на тебя убивать?

– Рабочий я! – распалялся Петр. – Советская власть – есть власть рабочих. И еще крестьян. А раз такое дело, значит, ей интересен и я, как я есть рабочий. Так я понимаю?

– Продолжай!

– Тогда на какой хрен хозяина рудника скинули?! Шахты закрыли! У меня дома три рта… Чем их кормить? Получается: неинтересен я Советской: власти?

– Ну ты погоди выводы-то выводить, – Белянкин хлопнул шапкой о стол, поднялся. – Понимаю, тяжело, трудно. Но это, товарищи, временный политический момент. И тут ты хоть и рабочий, а темнишь. Скатываешься на мелкособственнические тенденции.

– Чего там, своя рубаха, она, конечно, ближе к телу, – зашумели в избе. Лепесток пламени закачался, чадя и постреливая.

– Но всю жизнь за свои хомуты тоже нельзя трястись! – крикнул другой.

– Потерпите чуток, товарищи, работа будет налажена, и хлеб будет, – произнес твердо Белянкин. – Разобьем белую нечисть, все наладится!

– Правильно, комиссар…

* * *

– Белянкин Василий… Как же это кольцо попало к вам? – следователь, скрывая волнение, нажал локтями на стол так, что тот заскрипел.

А старого бандита воспоминание, видно, всколыхнуло, он оживился…

– Смотрю я тогда на Белянкина, а у самого сердце зашлось. И как спокойным быть? Белянкин-то чекист, как две капли воды, похож на одного офицерика, который был в банде Румянцева два года назад… Как две капли воды!. Больно гордился им ротмистр. Толковый, мол, офицер, таких поискать… Только чудак он был маленько, любимчик Румянцева. Сделал шпоры, нацепил железки на сапожки и звенел ходил… Смеялись мы потихоньку за это. И другое помню. Как появился этот со шпорами, стали наши чаще попадать в засады. Захваченные нарочные из Якутска утекли из домзака. В западной тундре, в тылу Бочкарева, среди населения нелады начались. Помню, помню… Шпоры-то эти он на радиостанции мастерил! Однако их благородию доверия больше стало: предложил Румянцеву обучать наших местных военному делу. А там, глядим, и ротмистра нашего не узнать: сам в мундире, где-то кресты, медали раздобыл. На отрядников старую казацкую форму напялил, заставлял ходить в ногу, отдавать честь и говорить: «Здравия желаю»! Так было.

После их благородие как в воду канул. Сколько ни искали, толку нету. А на радиостанции, на верстаке, шпоры его нашли. И все. Вот те и их благородие!..

* * *

Далеко просматривались окрестности с горы, где одиноко стоял заброшенный домишко. Для засады место – лучше не придумаешь. У окна, наполовину забитого досками, торчал Савва Горохов. Посматривал на извилистую дорогу, проложенную по льду озера Билиллях. В окно задувало, и Савва, чтобы согреться, то и дело ожесточенно потирал руки, хлопал себя по коленям.

Поодаль, на лавочке у печки, полулежал Румянцев, задумчивый и хмурый. Напротив него кулаки вместе с ламутским головой тянули спирт. Четверо в дальнем углу резались в карты. Остальные, человек пятнадцать, дремали кто где.

– А если все-таки свернут с дороги? – приподнял голову Румянцев. – Канут в тайге… В Якутск пройдут.

– Не пройдут, начальник, – возразил один из кулаков. – Наши люди выведут их.

– Поглядим потом, что это за «наши»! – оборвал его Румянцев и, запахнувшись в полушубок, шагнул за порог.

* * *

Короткий день уходил, натягивая на всю округу холодный сумрак. Первые звездочки проклюнулись в вышине…

На просторный заснеженный алас из чернеющей полосы леса выскользнули шесть легких нарт.

– Алас пройдем, отдыхать надо. Оленей кормить будем, сами чай кушать, – крикнул весело Белянкину проводник Колесов. – Здесь последний дом, потом до самого Якутска не будет хорошей крыши.

Олени, почуяв жилье, прибавили ходу.

– Ребята, подтянись! – обернувшись на санный поезд, арканом извивающий по аласу, крикнул Белянкин, и крик его захлестнул раздавшийся внезапно стройный оружейный залп. Кто-то сзади вскрикнул и разразился матом.

Василий оглянулся…

Два оленя, встреченные пулями, бились в предсмертных конвульсиях. На третьей нарте, поперек ее, лежал навзничь Петр Рогожин. Руки его безжизненно повисли, из обнаженной головы тонкой струйкой сочилась кровь на синий снег.

Обоз смешался, остановился. Стрельба прекратилась. В голове у Василия тесно лихорадочным мыслям. «Принять оборону?.. На таком морозе не продержишься долго. А стреляли не менее чем из десятка ружей – звук густой». Прикинул, сколько до кромки леса, откуда выехали, и закричал:

– Разворачивай! – ухватившись за рога, рванул животное на обочину. Тотчас над тайгой прокатился хлесткий звук, ударил по ушам.

– Гони! – кричал Белянкин.

С макушки высотки посыпались, как шишки с дерева, черные фигурки. Стремясь настигнуть обоз, не дать ему втянуться в лес, на дорогу выскочило несколько верховых.

– Гони!

Белянкин бежал рядом с нартой.

Спасительная полоса тайги приближалась, будто спешила на помощь. Вот он уже достиг ее, но вдруг олень начал падать. Василий отскочить не успел – олень рухнул на него. Белянкин выругался, с трудом вытащил ногу из-под туши оленя. Прислушался…

«Не уйти нам, если не задержать конников», – промелькнуло в голове. Василий сдернул брезентовый чехол с шошовского пулемета, заправив ленту, крикнул Проне Данилову:

– На второй версте неприметный сворот! По нему обойдете засаду. Я догоню!..

В лес на полном ходу влетели всадники, нарушая дикими криками тишину. Василий не спеша прочертил стучащим пулеметом черту, пропуская через рамку прицела прыгающие фигурки. Лошади, словно наткнувшись на невидимую преграду, вздернули храпящие морды, раздираемые натянутыми уздами, поднялись на дыбы…

Пулемет метнул уже вдогонку всадникам раскаленные пули и затих. Василий скинул рукавицы и, обхватив кожух пулемета, отогрел закоченевшие пальцы. Белые молчали.

«Нет, так они не уйдут. Обложат, как медведя, и отведут душу», – подумал он. Натянул рукавицы и достал из-под ящиков бухточку бикфордова шнура. Один конец протянул к детонатору, спрятанному в центре нарт, между ящиками со взрывчаткой. Другой, свободный, в несколько метров, Василий, чтобы не потерять в сгущающейся темноте, закрепил за пояс. Затем вставил новую ленту в магазин, нажал на спуск. И оторвался от пулемета, когда тот, проглотив ленту, затих. Василий откатился от нарты, сдернул с пояса шнур и, бросив его позади саней, запалил. Едва приметный огонек живо бежал, казалось, по снегу. Василий подхватил винчестер и, пригнувшись, побежал по дороге. Неожиданно что-то толкнуло его в левую ключицу, будто на острый сук напоролся. Рука повисла плетью. Отбежав от нарты на добрую сотню метров, Белянкин резко свернул с дороги и пошел снежной целиной в глубь тайги. Его расчет строился на выигрыше времени. После взрыва белые, если и наладят погоню, то только за обозом, а тот теперь далеко ушел…

Тяжело дыша, Василий продирался сквозь заснеженный кустарник, ветки его легко, со звоном, ломались. Сдерживал движение глубокий снег – сухо, как песок, сыпался за голенища торбасов и таял, обволакивая влагой ноги. Ныло раненое плечо, и вся рука начала гореть. Белянкин торопился: надеялся встретить на дальней обходной дороге свой обоз. Гулко, будто летний гром, прокатился над тайгой взрыв. Вздрогнувшие деревья осыпали снегом идущего в лунном свете человека.

* * *

Пастух Афоня Кривошапкин поднялся рано. Надумал съездить на дальний выпас к брату за новыми нартами. Привычно наладил упряжку, бросил в нарты узелок с провиантом и, кликнув собаку, тронулся в дорогу. Не успел отъехать от своей юрты, как наткнулся на человека. Остановился. Поправил нож на поясе и, склонившись над лежащим, приподнял ему голову.

Человек зашевелился, открыл глаза и выдохнул чуть слышно:

– Помогите…

Афоня, огорченно цокая языком, уложил незнакомца на нарты и, сопровождаемый собачьим лаем, повернул назад.

– Интересно совсем, какого гостя я к себе привел, а? – спросил Афоня, когда человек немного отогрелся у живого камелька.

– Своего привел, товарищ, – ответил хрипло незнакомец.

– Так, так, – Афоня ловко выхватил из камелька жаркий уголек, положил его в трубку и вышел наружу.

Сел на снег у входа. Прищуренные глаза смотрели куда-то далеко в одну точку. Вот по морщинистому лицу с редкими кустиками волос на щеках прошла легкая судорога, и Афоня, резко поднявшись, осторожно вошел в юрту. Незнакомец спал. Афоня постоял немного над ним и тихо вышел. Вскоре его быстрая упряжка растаяла за серым горизонтом.

Разбудило Белянкина тяжелое предчувствие. Он с трудом разлепил веки, приподнялся. Юрта была пуста.

«Непростительно долго спал», – подумал Василий и вытащил из-под полушубка наган, крутнул барабан. Шесть патронов… И нетронутый магазин в винчестере.

Где же пастух? Рука теперь горела сильнее, опухшему плечу тесно под гимнастеркой.

Совсем рядом он услышал веселый лай, скрип нарт. Василий вскочил, рванулся к выходу и лицом к лицу столкнулся с Афоней. Рука незнакомца легла на рукоятку нагана.

– Эй, эй, эй, – пастух стряхнул снег с унтов, прошел на середину юрты. – Осторожный ты человек, товарищ.

Снова откинулась шкура, прикрывающая вход, и в юрту скользнул тщедушного вида якут.

– Брат мой, Федот, – сказал Афоня. – Вот к нему и поехал я утром, да ты неожиданно поперек моего пути лег. На беду ли, на счастье – никому не известно.

– Человек ты в наших краях новый, – заметил Федот и прошаркал торбасами в дальнюю от Василия сторону юрты. – Потому сдать тебя надо нашей власти.

– Какая же тут власть? – спросил Василий.

– Какая нам по душе… Да ты ее сейчас сам увидишь, – пообещал Федот. – Погоди немножко!

– Погожу, чего же, – спокойно произнес Василий. По надменным интонациям в голосе Федота он догадался, что попал впросак.

– Покурить-то можно? – обратился он к Афоне и, когда тот полез в карман за табаком, выхватил наган.

– А ну-ка, братишки, давай в кучу, – Василий продвинулся к выходу. «На дворе нарты… Ищи потом ветра в поле…»

Афоня поднялся с орона и подошел к ухмыляющемуся Федоту.

– Вот так! Покурите, а я до ветра схожу. – Держа на прицеле братьев, Василий попятился за полог и тут же почувствовал тупой удар по голове. Теряя сознание, он неуклюже осел на снег…

…Сознание медленно возвращалось к нему. Василий открыл глаза, обвел взглядом знакомую юрту и сник. Свет жировки золотился на погонах военного, устроившегося напротив Белянкина. Чуть в стороне, поджав под себя ноги, сидел якут, его лицо показалось Василию знакомым. Присмотрелся. Так это же проводник! Тот самый, что при первых выстрелах метнулся с нарт и исчез.

– «Предъявитель сего сотрудник ЧК Белянкин Василий, – читал офицер удостоверение, – командируется, на свинцовые рудники горного предприятия Степанова для выполнения возложенного на него поручения», – офицер отложил бумагу… Да…!

– Вот это птица! – воскликнул кто-то.

– После такого свиданьица на тот свет с превеликим удовольствием отойти можно, – Румянцев остекленевшими глазами смотрел на Белянкина, он узнал в нем бывшего своего приближенного. – Нет, все-таки бог есть на этом свете, и отныне я буду молиться всю жизнь. – Ротмистр расправил удостоверение Белянкина. – Товарищ сотрудник ЧК… В детстве я увлекался нумизматикой. Теперь коллекционирую такие бумажки… Вот еще одно удостоверение личности Эверстова, старшего милиционера, члена ВКП(б)…

«Хороший парень был, жаль».

– Куда ушел обоз, красная гнида?! – заорал Румянцев. – Говори!

– Господин Румянцев, чего с ним беседы ведете, отдайте его мне. Мой он, – раздался чей-то голос из полутьмы.

– Вот если не ответит на мой вопрос, тогда…

– Да я наперед знаю, не ответит, это же чекист. Дай рассчитаться с ним за рудники мои, – канючил Степанов.

– Шкура ты, Степанов. Только и печешься о руднике. А кто о России думать будет? – Румянцев повернулся к Белянкину. – По какой дороге ушел обоз?

«Спрашиваешь, значит, след потерял», – обрадовался Василий, и легко стало на душе. Он улыбнулся:

– Ограниченный ты человек, Румянцев, если не веришь Степанову. Ведь и вправду ничего не скажу.

– Я интеллигентный человек, не стану марать об тебя руки при этом грязном стаде… Степанов, забирай! Он твой.

Белянкина вытолкнули из юрты, отвели по снегу к одинокому кустику. Холодный ветер остудил горячее лицо Василия, пылающую огнем руку, ворошил русые волосы.

Прямо перед ним, метрах в десяти, застыл неровный строй бандитов. Схваченные изморозью стволы нащупывали его фигуру. Василий глядел не на эти стволы, а куда-то поверх голов бандитов. Желтовато-красное солнце наплывало над горизонтом…

– Погодите, – вопил Степанов. – Сначала я всажу в него пулю! Я…

Залпа не слышал, только вдруг ослабели ноги и он упал. Конец. Но сердце стучало, глаза видели. Видели, как надвигался на него Степанов. Василий силился подняться навстречу врагу, но страшный удар опрокинул его… Потом били еще, еще…