Текст книги "Они были первыми"

Автор книги: Юрий Герман

Соавторы: Алексей Пономарев,Лев Василевский,Анатолий Мельников,Габид Тахватулин,Клавдия Федотова,Петр Филиппов,Владимир Бонч-Бруевич,Евгений Виллахов,Любомир Жженых,Иван Иннокентьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

М. Риу
КРАСНЫЙ ОТРЯД НА СЕВЕРЕ

В 1921—1922 годах вся Якутия была охвачена волной повстанчества. В трудной борьбе приходилось отстаивать молодую Советскую власть. Десятки разных эпизодов из боевых дел тех лет отчетливо сохраняются в памяти. Я поделюсь воспоминаниями о далеком Севере. В этом глухом краю и в летний зной, и в жгучие морозы красные отряды совершали изнурительные переходы, вели, жестокие бои с белобандитами.

Случилось так, что к апрелю 1922 года Верхоянский и Колымский округа, то есть почти вся северная часть Якутии, оказались в руках белогвардейцев, которые устремились сюда из Охотска за пушниной. Последний отряд красных партизан из жителей Колымского округа был предательски уничтожен. Пятьдесят самых стойких бойцов погибло от рук белоофицерских палачей. Никогда не выветрится из памяти людей ужас этой кровавой расправы…

Мартовское утро. Жители Среднеколымска, согнанные со всего городка, везут дрова и на берегу реки складывают в штабеля. Кто из них знал, для чего все это делается? Кто мог подумать, что сегодня расправятся с лучшими сынами родного края?

…Выводят первую группу местных советских работников. Впереди председатель окружкома И. Николаев, за ним идут учитель П. Слепцов, фельдшер Н. Пинегин.

– Эти винтовки еще повернутся против вас! Да здравствует Советская власть! – кричит Николаев.

Его расстреливали с особой жестокостью. Первыми шестью пулями из наганов прострелили правую ногу и правую руку, последующими выстрелами – левую ногу и левую руку. Двенадцать пулевых ран. Последний выстрел в голову прекратил мучения героя.

Следующая группа – В. Котельников, Н. Петранкин, Ф. Бармин. Казнью руководит бандит-уголовник Киреев…

К утру ярко полыхал костер на берегу Колымы. Теперь-то всем стало ясно, для чего возили дрова. Тела советских активистов сожгли на костре.

До нас доходят вести – одна тревожнее другой. В Абые расстреляны уполномоченный губчека С. Мешковский и член партбюро П. Нехорошев, убиты М. Солдатов, И. Хаенко, В. Тарасов. В Аллаихе героически погибли уполномоченный Губревкома по Северным округам В. Котенко, с начальником окружной милиции Ф. Новохатским расправились на глазах его семьи.

5 марта 1922 года белые ворвались в Верхоянск Тринадцать коммунистов и сочувствующих им были начеку. Завязалась перестрелка, продолжавшаяся почти сутки. Наконец осажденным удалось незаметно выбраться из города, пешком пройти пятьдесят километров и там раздобыть оленей. Этот отряд после многих трагических эпизодов пробился в Вилюйск и очень помог в обороне города.

В Верхоянске белые расстреляли пятнадцать человек. Поводом служила малейшая симпатия к Советской власти…

Надо было немедленно начинать борьбу с активизировавшимися бандами, большая часть которых засела в Верхоянье. К походу на Север стали готовиться красные отряды, укомплектованные молодежью, уже получившей закалку в боевых схватках…

Помню, как в ОГПУ едва не разругались с М. Л. Новгородовым. Дело в том, что только один оперативный работник мог поехать с первым красным отрядом на подавление мятежа в Верхоянске. Мы доказывали заместителю начальника ОГПУ Ф. Богословскому, что следует отправить двух работников, т. е. Новгородова и меня, но – все напрасно!

– Поедет только один, – сказал он.

И вот тут-то и разгорелся сыр-бор. Наш спор, можно сказать, наилучшим образом прекратил Богословский. Он объявил, что с отрядом поедет Новгородов, а мне предстояло ехать тоже на Север, но только другим путем.

Летом в Верхоянск выступил отряд под командованием Панкратова. Он насчитывал около ста бойцов и состоял из русских и якутов. Переход был очень трудным. Бездорожье, комары, плохое питание изматывали бойцов, но дух красноармейцев был высоким. Еще до того, как отряд прошел половину пути, начались стычки с заставами противника. Недалеко от почтовой станции Нера наша разведка внезапным налетом смяла на тракте бандитскую заставу и захватила в плен несколько человек вместе с командиром, местным казаком Козловым. Это было большой удачей, так как от пленных удалось получить важные сведения. Выяснили, что бандиты, около четырехсот человек, рассредоточены по многим наслегам. Наиболее боеспособная группа находится в городе Верхоянске. Командуют ею местные жители: Новгородов Павел и Новгородов Семен, но за их спиной стоят «советники» – русские офицеры Масюков и Раков, и, главным образом, штаб-ротмистр Канин. Вооружены винтовками и устаревшими берданами, боеприпасов у них для длительных боев явно недостаточно. Но самое важное – значительная часть рядовых участников, обманом вовлеченная в авантюру, не хотела воевать.

Наш отряд вооружен лучше: трехлинейные винтовки, хороший запас патронов, два станковых пулемета – «Максим» и «Кольт», несколько ручных «Шошей».

Узнав о нашем приближении, противник стал готовиться к бою.

– До последней капли крови будем сражаться с комиссарами, – кричал штаб-ротмистр Канин, специально приехавший в Верхоянск «для поднятия духа».

Но стремительное наступление наших бойцов деморализовало мятежников. Забыв о своих угрозах, они в панике бежали. Картина незабываемая. Красные занимают город, в панике скачут на лошадях бандиты, болтаются на седлах шкуры песцов, награбленных в факториях.

Население с радостью встречало освободителей. Наскоро была организована погоня за бандитами. Все внимание обращено на группу Канина. Малейшее промедление могло сорвать операцию…

Ранняя осень. Только что выпал снег, трудности подстерегают на каждом шагу. Озера начали замерзать, но тонкий лед не выдерживал бойцов и им нередко приходилось купаться в ледяной воде. В стычках с противником, нападавшим на нас из засад, несли потери. Но все-таки настигли банду и прижали к озеру. Главарь ее – Канин просидел в холодной воде несколько часов. И только воспользовавшись тем, что красные бойцы плохо знали местность, ему удалось спастись. Утром он с остатками своего отряда по жердям перешел озеро и стал уходить в глубь округа. Продолжать преследование не было смысла и погоню решили прекратить. Наш отряд остался на зимовку в Верхоянске.

…Прошло время. Стало известно о движении генерала Пепеляева на Якутск. Бандиты активизировались, они со всех сторон обложили город. Главные опорные пункты их находились в Негедяе, в десяти верстах от Верхоянска, второй в Батале, в четырех верстах. Они решили взять нас измором, так как ни дров, ни продовольствия в городе не было. И пришлось на дрова разбирать дома, скот почти весь забили на мясо.

Восемь месяцев, день за днем, дрались наши бойцы с превосходящим в несколько раз противником. Сколько было боев и стычек за это время?! К концу осады начался голод. Ели убитых лошадей, но это не поколебало мужества красных бойцов, показывавших образцы дисциплинированности, высокого понимания своего долга перед народом.

Не раз совершали вылазки в глубокий тыл противника, с боями добывая табак, чай и продовольствие. Особенно активно участвовал в рискованных операциях уполномоченный ОГПУ Михаил Лаврентьевич Новгородов, которого знали и боялись враги. Это был смелый и мужественный чекист. Однажды под огнем противника он доставил в город трупы убитых в бою в м. Силян красноармейцев Мальчехова и Холмогорова. В другой раз Новгородов спрятал в мешок из-под табака две гранаты и положил эту хитрую штуку на видном месте. Разведка противника, обнаружив невесть откуда взявшийся мешок, стала рассматривать содержимое, но так как кольца у гранат были удалены, рычаги отскочили, гранаты взорвались и несколько беляков были убиты. Бандиты всполошились и, желая отомстить, додумались до хитроумной затеи. За одну ночь на всех тропинках вокруг города они расставили около сотни самострелов, с помощью которых охотники обычно промышляют лосей и оленей. Но Новгородов и тут помог нам: за несколько часов все самострелы были обезврежены, а стрелы собраны – могли пригодиться.

Вылазки в глубокий тыл противника стали для нас повседневным делом. И все-таки до бесконечности так продолжаться не могло. Надо было кого-то отправить в Якутск, чтобы сообщить о положении в районе.

Предстояло проделать путь в тысячу верст, пробираясь по местам, где на каждом шагу могла поджидать вражеская засада. Выполнить эту задачу опять-таки вызвался Новгородов. С большой неохотой отпускали мы его. В конце февраля он предпринял попытку прорваться в Якутск, но в Бустахском наслеге был схвачен и в м. Ат-Баса в тридцати километрах от Верхоянска в марте 1923 года расстрелян. Погиб замечательный человек…

По мере приближения весны положение под Верхоянском стало меняться. Неудачи Пепеляева, несмотря на все старания скрыть их, становились известными населению. У бандитов началось дезертирство, перебежки в город. И белый отряд постепенно «растаял». Но главари, главным образом офицерье, скрылись в сторону Абыя, Момы и Аллаихи. Наступившая распутица, а затем и летнее бездорожье не дали возможности нам преследовать их. За все время осады красный отряд потерял тринадцать лучших своих бойцов, которые захоронены в братской могиле.

Летом 1923 года восстановилась связь с Якутском. Но борьба за Советскую власть на Севере на этом для меня не кончилась. К маю 1925 года Верхоянск снова оказался в кольце бандитов.

6 мая из Якутска выступает особый отряд ОГПУ под командованием Павлова, я был заместителем у него. Не успели мы покрыть треть пути, как началась оттепель. Дальше продвигались по черной земле. Жалко людей, оленей. Но бойцы горят одним желанием: только вперед! Более четырехсот верст прошел отряд пешим порядком, без хорошей пищи. Причем почти всю дорогу пришлось идти по воде, смешанной с талым снегом. А обувь у бойцов вся разбитая. Словом, трудности, даже для местных людей, привыкших к ним, были огромными.

В одном месте путь преградила речка Тирях. Двигаться нельзя, но и тут нашли выход из положения. Два отделения, которыми командовали Бычков и Казаков, запрудили ее лесом и возвели мост. Груз и нарты перетащили, оленей доставили вплавь.

Преодолев весенний разлив горных рек, мы оказались в другом крайне трудном положении: в отряде не осталось ни куска хлеба, соли и других продуктов. Почти полмесяца отряд шел впроголодь, питаясь только куропатками. Помню, как по моему приказу лучшие стрелки отряда во главе с Казаковым каждый день получали патроны, и скалы Верхоянского хребта в долине речки Сартан оглашались выстрелами, к очередному привалу мы добывали сто – сто двадцать куропаток.

Но вот прошли тундру и не стало куропаток. Питаемся совами, пришлось убить несколько собак…

Позднее нас выручили охотники. Они вышли навстречу нам и привезли на нартах продукты.

Вступаем в Верхоянск, радость жителей осажденного города неописуема. У нас один вопрос: – Где же бандиты? Оказалось, что они окопались в пятидесяти километрах от города…

С ночи до полудня идет бой. Не выдержав натиска, противник бежал в сторону Оймякона…

1930 г.

И. Виноградов
В БОРЬБЕ С БАНДАМИ

Новая жизнь упорно пробивалась сквозь отсталость и бескультурье, сквозь буреломную тайгу, через засады бандитов…

Разбросаны улусы по тайге… Банды всех оттенков, вооруженные японскими пулеметами, американскими винчестерами, рыская по лесам, грабили фактории Якутторга.

Но не только грабеж сплачивал преступников: вместе с дармовым золотишком терлись по карманам свеженькие листовки. Они призывали свергнуть Советскую власть. На самозваных съездах представители «освободительного войска» распинались в любви к «Тунгусскому государству», а тунгусы угоняли оленей подальше от своих «представителей».

Летом 1927 года в Среднеколымске расклеивались прокламации против коммунистов… Вооруженная группа появилась на реке Амге… Шайка Рахматуллина, которого в уголовном мире за громадный рост и атлетическое телосложение прозвали Большойко, грабил крестьян на Лене…

11 ноября белобандитский отряд Кириллина занял центр Западно-Кангаласского улуса – село Покровское…

* * *

В конце декабря начальник Управления пограничной и внутренней охраны страны вызвал меня, старшего инспектора войск этой охраны.

– Вам, члену партии, надо выехать в начале января в Якутию, – сказал Зиновий Борисович Кацнельсон, пододвигая ко мне объемистую стопку донесений, переписки, справочников. – Во Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете готовится поездка в Якутию. Вы и еще несколько сотрудников нашего управления будете ее охранять, выполнять спецзадание. В вашем распоряжении будет народ молодой, горячий, еще не обстрелянный. – Зиновий Борисович медленно обвел карандашом то место на карте, где была обозначена Якутия.

– Оденешься потеплей…

«Вот как бросает судьба, – подумал я. – Пять лет на Северном Кавказе в специальных войсках ОГПУ, борьба с бандами, засады, облавы, а теперь…»

– Там может быть и пожарче, чем на Кавказе, – угадав мои мысли, произнес начальник управления. Он выдвинул ящик стола и достал солдатские варежки с отдельно связанным указательным пальцем.

«С умом вязали, – сообразил я, – чтоб стрелять удобней».

– Держи, – сказал Кацнельсон, – пригодятся.

– Зиновий Борисович, у меня скоро зачеты, экзамены в университете.

– Знаю, дорогой, знаю. Такая наша судьба. – Он подошел к окну и задумчиво посмотрел на первые снежинки, закрученные ветром.

– Мне пришлось быть в ссылке в тех местах, – тихо сказал он. – Когда в Якутию привезли ссыльных большевиков Ярославского, Петровского, Орджоникидзе, – началась у нас настоящая жизнь. – Он стал загибать пальцы: – Два марксистских кружка, споры с меньшевиками, побеги… – И уже другим, деловым тоном добавил:

– В работе вашей комиссии будут большие трудности. Колоссальные пространства, бездорожье. Рабочих мало, а деревня отстала на целые века. Но надо, понимаешь? Надо ехать. Говорю тебе об этом я, а посылает тебя партия. Да, а в университет я позвоню, попрошу не исключать из списков…

На складе я получил целый мешок теплых вещей. Помню, мне было неловко тащить мимо управления узел с полушубком, валенками, сапогами. Я знал, что даже самое высокое начальство умещало весь свой гардероб на плечах.

Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет 2 января 1928 года вынес решение – для выработки необходимых политических, хозяйственных и культурных мер послать в Якутию Правительственную комиссию в составе: председателя – заместителя председателя ВЦИК Я. В. Полуяна, членов комиссии – представителя ЦК ВКП(б) А. Н. Асаткина-Владимирского и начальника Особого отдела Государственного политического управления С. В. Пузицкого.

В списке комиссии стояла и моя фамилия. Биография людей, под руководством которых предстояло работать молодым партийцам и комсомольцам, была частицей славной истории нашей партии. Я. В. Полуян уже в то время был испытанным государственным деятелем. Он неохотно говорил о себе, но мы-то все знали, что он еще в 1920 году был одним из организаторов подпольной работы на юге России. А после освобождения Красной Армией Кубани и Черноморья Полуян был в составе Кубано-Черноморского комитета РКП(б). Если за ним охотились на юге страны, не скупясь на вознаграждения за его голову, то Асаткин-Владимирский агитатор-пропагандист Костромского комитета РСДРП, организатор боевых рабочих дружин в 1905 году – был объектом вожделенных поисков жандармов на Севере.

О Пузицком товарищи говорили коротко: «Это работник стиля Дзержинского».

* * *

Самая легкая часть нашего пути – по железной дороге от Москвы до Иркутска. К нашему приезду было изготовлено 18 возков. В них нам предстояло добраться до Якутска. В день приезда, когда мы, отвернувшись от ветра, разминали затекшие ноги, к Я. В. Полуяну подошел человек, одетый в матросскую шинель. Поодаль стоял строй из четырнадцати молодых парней.

– Товарищ председатель Правительственной комиссии, – докладывал моряк, – в ваше распоряжение поступает полувзвод чекистов-комсомольцев, проверенных лично мной в яростных схватках с классовым врагом… с бандами, значит. Фамилия моя Петров. Вот мандат. – Петров широко улыбнулся: – Так что вместе зимовать будем.

– Неужели в шинели не холодно? – спросил Полуян, не сдержав улыбки. – Или она у вас на меху?

– Так точно, – Петров расстегнул верхнюю пуговицу. – Подшита шкурой. Изъяли ворованную шубу у одного гада. Ну и начальство приказало приспособить ее для обогрева.

На локтях шинель была вытерта, на груди зашита в двух местах.

– Так и носили бы шубу, – сказал Полуян.

– Дал слово дойти в этой шинели до полной победы социализма. – Петров оглянулся на своих людей. – Смеется кое-кто из сухопутных над таким моим чудачеством, но я смеху не препятствую, тем-более что это – в свободное от строя время.

Следующий день был началом первых суток пути, а впереди их было девятнадцать. Наш маршрут до Качуга – по тракту, а от Качуга – по льду Лены, между торосами. Эшелон двигался без дневок, с остановками на ямских станах для смены лошадей и обогрева. В первую очередь накрывали попонами лошадей и только потом присаживались к печке. У многих лица были в пятнах – «укусы» мороза: почти все время было 50—55 градусов ниже нуля. В одну из таких остановок, когда мы только присели у красной от жара печки, раздались выстрелы. Мы бросились на улицу – на снегу лежал боец из полувзвода Петрова; пуля попала ему в лицо. А неподалеку, проваливаясь в снег и время от времени стреляя, Петров преследовал пять или шесть человек, исчезавших за торосами. Мы бросились за ними, но не нагнали – в километре от нас были спрятаны оленьи упряжки…

– Славный был парень, – грустно сказал Петров, когда мы отошли от могилы. – Невеста его ждала…

Этот случай был не последним на нашем пути от Иркутска до Якутска. Но не только засад надо было опасаться. Мы неоднократно попадали в предательские полыньи: из берегов Лены местами бьют горячие источники, да еще крутая быстрина реки часто подмывает лед на перекатах. Уже трех человек с обмороженными ногами поручили мы заботам местных жителей… На Петрове лица нет – опять из его полувзвода.

Петров, заросший рыжей щетиной, которая, кажется, соединяется с такими же рыжими бровями, похож на якутского деревянного идола: скуластый, с виду не чувствительный к усталости и морозу, – он все время впереди. Его ребята, как и он, чувствуют себя здесь хозяевами, хотя большинство из них ненамного раньше нас в Якутии. Из разных мест страны приехали они по путевкам комсомола. Комсомольцы нашего рабочего аппарата жгуче завидуют им – ведь те уже были в боях!

Сегодня Петров, лежа на льду, держал провалившегося в воду Витю Потапенко – паренька из Харькова – до тех пор, пока не подоспели другие. Петров попросил накрыть шубами парня и, просунув руки под шубу, растирал его.

– Тело парню порежешь рукавами, – сказал я Петрову.

Он и не заметил, что мороз схватил его мокрую шинель так, что рукава стали похожи на бутылки. Чертыхаясь, он быстро надел шубу, а в это время другие ребята, сменяясь, растирали своего товарища…

Вот показался огонек юрты. Наши мохнатые лошаденки пошли резвее. Дверь не заперта. Таков обычай. Входим. Большое помещение. Квадратный земляной пол. Стены из бревен, поставленных тыном. Посередине – камелек, отдаленно напоминающий русскую печь, только с трубой, устремленной прямо из горна в закопченный потолок. Огонь печки и согревает юрту, и освещает ее.

Когда глаза привыкают к полутьме, различаем нары у стен. По примеру наших возчиков, не разговаривая и не снимая одежды, садимся на лавки. Провалившегося под лед парня продолжают растирать уже у печки.

Через несколько минут из-под меха на нарах показалась всклоченная голова якута. Он медленно оглядел нас. Встал. Привычным движением сунул в рот трубку и уставился на огонь.

– Капсе! – сказал он. Значит, «рассказывай». Наверное, он бы не обиделся, если бы ему никто не ответил. Это слово расценивается и как доброжелательное приветствие.

Потом из-под шкур выпрыгнул мальчонка лет шести-семи, сел рядом со взрослым. Потянулся ручонкой к трубке, сунул ее себе в рот, начал усиленно посасывать.

Как по команде, встали и другие обитатели юрты. На столе появился чай.

– Здравствуйте, товарищи, моя фамилия Полуян. Мы представляем Государственную комиссию…

– Мех нужен? – спросил якут. – Нету меха.

– Вы меня не поняли. – Полуян сел рядом с ним. Якут-переводчик начал быстро переводить.

– Мы пришли сюда, чтобы бороться против бандитов, против тех, кто грабит. Мы просим об одном – пригрейте у себя человека, мы спешим и не можем ждать…

– Хо-ро-шо, – раздельно сказал хозяин. Он бесстрастно смотрел, как мы выкладываем на стол провиант.

Ребенок, который только что сосал трубку, потянулся рукой к сероватой головке сахара. Отец прикрикнул на него, и мальчик отошел от стола.

– Хватит, – сказал хозяин.

– Берите, берите, – засмущался Полуян, – у вас же большая семья. – Он оглядел всех нас и достал из кармана карту. – Вот в этом месте, через сутки, нас ждут оленьи упряжки.

Это означало, что дальше будем двигаться по компасу, через бурелом, через валуны. И проходить надо по пятьдесят-шестьдесят километров в сутки. Именно здесь, когда все внимание устремлено на дорогу, когда чаще приходится бежать за нартами, чем ехать в них, – здесь-то и появляется шанс у бандитов стрелять по уставшим людям – из-за валунов, почти в упор. Так случилось на второй день пути…

Нельзя не рассказать о замечательном проводнике нашего каравана полуякуте-полуцыгане из селения Крест-Хальджай. Все звали его Макаром. На знаю, было ли это его настоящее имя. На коротких привалах он рассказывал о себе: царские власти выслали их табор в Якутию за какую-то провинность: половина поумирала, другую половину поубивали местные богачи, а Макар остался в живых – у тойона произошла осечка с ружьем, и ребенка спрятали батраки.

– А теперь крепко породнился я с якутами. – Макар подбрасывает сухостой в железную печурку. – Но все равно цыганская кровь бередит душу. – Он встает и, потянувшись, мечтательно говорит: – Возьму своих деток, посажу в большие сани. – Он поворачивается ко мне: – Знаешь, крытые, как чум, поставлю в них печку, оленей запрягу, и – айда!

Я всегда удивлялся искусству Макара читать следы. По следам нарт и ног он определял, кто прошел. Больше, того – якут или тунгус.

– Надо сильнее охранять сегодня оленей, – говорил Макар. – Следы нехорошие.

Каждый вечер проводник отпускал животных пастись. Они долго крошили копытами снег, чтобы добыть мох. В поисках еды далеко отходили от наших палаток, где под руководством Макара уже через пятнадцать минут варилось конское мясо. Если б пропали олени, никто бы из нас не остался в живых. Каждое утро проводник выходил к ним с мешочком соли на шее. Посыплет соль на ладонь, скажет что-то, и олени, как по команде, сбегаются к нему.

…Когда наши сани растянулись по руслу реки, с двух сторон раздались выстрелы, эхо от них было подхвачено дробным стуком пулемета. Упали олени, шедшие впереди, загородив путь. Петров, укрываясь за торосами, побежал к пулемету.

Растянувшись цепью, мы двинулись навстречу засаде. Выстрелы прекратились – бандиты уходили к лесу.

– Эй, подождите! – Петров, намного опередив цепь, мчался к широким нартам, на которых был установлен пулемет. – Подождите, говорят! – кричал, задыхаясь, Петров. – Свой я, свой!

Я похолодел. Неужели – враг? Вскинул винтовку.

– Не стреляй! – ко мне бросился Абаев из полувзвода Петрова. – У него граната здесь! – Он показал себе на грудь. Абаев весь дрожал. – Успел бы!

Видно, Петрову крикнули, чтобы он бросил пистолет. Он откинул его в сторону. «Бумага у меня для вас!» – эти его последние слава слышали наши люди с краю цепи. Возле самых нарт Петров вскинул, руку с гранатой и, расстреливаемый беспорядочными выстрелами в упор, швырнул ее в сани с пулеметом, разнеся их в клочья…

Когда мы прощались с Петровым, Абаев уже успел зашить его неизменную шинель, продырявленную пулями…

Лежит в якутской земле молодой коммунист Петров. Хорошо знают якуты эти три валуна. Идут ли мужчины на охоту, отправляют ли сына в институт, быть может, в тот самый институт, о котором жадно мечтал Петров, остановятся возле этих камней. «Большой человек был, – скажет самый старый из якутов. – Очень большой». – «Сильный?» – спросит внук. – «Сильный». – «Валуны мог двигать?» – «Мог… А что для него валуны?» – разозлится дед. «Он смог жизнь изменить…» И в памяти народной вырастает щуплая фигура Петрова до размеров исполина, и нет в этом неправды.

Скоро наш караван миновал то место, где погиб народный герой Каландаришвили.

Мы, сотрудники ОГПУ, ответственные за охрану комиссии, старались предусмотреть все. Опасаясь засады, мы за двести километров до Якутска шли впереди и вели разведку по сторонам дороги.

10 февраля 1928 года въехали наконец в Якутск. К этому времени сдались белобандиты Михайлова в Амгинском улусе, захвачен врасплох отряд Попова и Захарова в Нелькане. Но это еще было не все.

Проверив все факты, Правительственная комиссия разработала план полного искоренения бандитизма. Направленный в Верхоянск, Жиганск, Булун и устье Лены отряд, возглавляемый Г. С. Сыроежкиным, прошел, натыкаясь на засады, тяжелый путь, дойдя до Русского Устья. Очистив от преступников заданные районы, чекисты лишь летом вернулись во Владивосток на судне «Ставрополь». Выполняя задание Правительственной комиссии, Сыроежкин доставил командованию главарей бандитского движения.

Одновременно с Сыроежкиным покидал Якутск и я.

Мне было приказано возглавить оперативную группу, прибывшую из Охотска. В нее входил и председатель Оймяконского улусного революционного комитета, один из первых комсомольцев Якутии, коммунист Богатырев.

Немного отдохнув, стали готовиться к новому тысячекилометровому пути – в Оймякон: там было не спокойно. 26 февраля мы были уже в Усть-Амгинске. Сменив лошадей на оленьи нарты, поднялись по руслу горной речки Хандыги к перевалу Главного хребта, затем вышли к притоку Индигирки. Чем ближе к перевалу, тем дольше остановка. Все труднее дышать. Только Макар, который и здесь был с нами, не замечает усталости. Жестом человека, которому знакомы все горы, реки и долины, он показывал нам редкие места. Мы увидели слюдяную гору, подобную застывшей слезе, а под Оймяконом на наших глазах курилась вода из серного источника, туманом растекаясь на сорокоградусном морозе. Туман сгущался и, оседая на деревьях, ваял причудливые, фантастические фигуры…

Помню, Макар вывел нас по следу к двум чумам бродячих охотников-тунгусов, предложив всем обогреться, пока он с помощниками развертывает и ставит палатки. Никогда не забуду трех тунгусок, встретивших нас. Поверх меховой одежды они носили в суровую стужу ситцевые платья… С испугом смотрели они на вооруженных людей. Они боялись нас, «людей с ружьем», а мы думали о том времени, когда эти женщины будут грамотны, когда не надо будет бояться бандитов и грабителей…

– Знаешь, Макар, Оймяконское плоскогорье – вторая точка полярного холода в Азии, после Верхоянска, – сказал я, вспомнив справочник.

– Знаю, знаю, как же, – ответил Макар, думая о своем. При подходе к перевалу он стал как-то особенно беспокоен.

А беспокоился Макар из-за густеющих облаков, которые словно придавливали перевал – самое трудное место на пути. Тут нет мха для оленей – значит, перевал нужно проскочить в одни сутки. А дуют такие ветры, что каждый метр преодолевается с трудом. Макар все время твердил: «Пройти тистое, пройти тистое». «Чистое место» – это каменный гребень на макушке перевала, залитый льдом. Там нет даже снега. Его начисто сдувает ветром. На этот перевал мы шли как в атаку. Иногда оленей приходилось тащить за рога, а иногда сами цеплялись за оленей, чтобы не упасть…

И мы перешли перевал. Потери – два оленя со сломанными ногами.

Добрались до Оймякона. Скоро здесь скопилось довольно много пушнины, отобранной нами у белобандитов. Она мне не давала покоя – гарнизон маленький: враги могут совершить налет, поджечь склады. От этой мысли пропадал сон.

В Оймяконскую больницу, а вернее сказать – в избу, названную больницей, привезли раненого. Из его отрывочных слов стало ясно, что пойманный недавно главарь банды Неустроев дал на хранение пушнину старейшине тунгусского рода. Единственного свидетеля, перетаскивавшего меха в тайное хранилище, бандиты решили убрать, «оплатив» его труд смертельными ножевыми ранами. Мы с Богатыревым пригласили старейшину в Оймякон.

В мартовский солнечный день мы, представители Советской власти, собрались у здания ревкома. И вот на горизонте показались наши гости. Мощные самцы, вскинув ветвистые рога, несли, словно невесомые, нарты, на которых стоял старейшина. Крепкий, широкоплечий, он породил легенды о своем возрасте. Замечу, что учет возраста здесь велся примитивно: оперировали в основном круглыми цифрами – с нулем или пятеркой на конце. Нашему старцу насчитывалось девяносто пять лет, но у него были все основания оспаривать свой возраст: он год назад женился и на днях стал отцом.

Мы отметили это событие скромными подарками, которые старейшина принял с большим достоинством.

Богатырев сказал ему, что пушнина, которую он прячет – награбленная, а владелец ее – Неустроев арестован за убийства и бандитизм. Сказал ему и о том, что жизнь воина его рода спасти не удалось.

Переводчик обратился ко мне: старейшина хочет увидеть Неустроева, он дал ему слово, что сохранит пушнину…

Привели арестованного. Он волком смотрел и на нас и на старейшину.

– Что, старик, смерти моей просить приехал? – сказал он по-тунгусски. – Я у твоих людей по две, а то и по три смерти вытаскивал. Точнее не я, а мошка.

Старик не изменился в лице, но на его совершенно лысой голове заблестели капельки пота. Неустроев заметил это.

– А, вспомнил? – Он захохотал, потирая руки. Стал говорить по-русски, сбиваясь и спеша выговориться: – Привязали мы двух ваших к деревьям, возле болотца, мошка там свирепая, а мы этих голубчиков из одежды вытряхнули. – Он засмеялся тихо, как смеются, вспоминая заветные радости.

– Уведите, – сказал я.

После такого откровения бандита старик даже не посмотрел ему в след.

– Пришлите своих людей, – перевел его слова переводчик. – Оленей я дам.

На следующий день командир нашей караульной роты Петров – однофамилец погибшего Петрова, напоминавший того своей решимостью и беспредельным авторитетом у бойцов, привез на нескольких нартах ценнейшую пушнину…

С нашей помощью вскоре здесь был создан крестьянский комитет, организовано кредитное товарищество, а потом прошел объединительный кооперативный улусный съезд.

Мой рассказ будет неполным, если я не расскажу о скромном и трудолюбивом человеке – Богатыреве. Неизвестно, когда он спал: часто прямо с партийного собрания отправлялся в какой-нибудь наслег. Особенно много хлопот вызывало влияние шаманов. Грохотом бубнов они заглушали наставления фельдшера, который, хотя и работал не покладая рук, не мог успеть везде. В результате, сопровождаемая завываньями и приплясываниями, якутка-роженица, сдерживая крик, тащилась рожать в какой-нибудь закуток, подальше от жилого места. Сразу после родов возвращаться с ребенком ей также запрещалось. Богатырев уговаривал и увещевал без устали, и не было ему равных в этом изматывающем деле.