Текст книги "Тропами подводными"

Автор книги: Юрий Папоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Ловцы губок, которые сами редко погружаются в воду, а промышляют губки со дна длинными специальными шестами, долго не переставали удивляться нашей храбрости. В их представлении алекрин, или тигровая акула, – это беспощадный людоед.

А Оскар вдруг задумчиво произнес:

– Жаль, что мы далеко от Гаваны, а то надо бы Луиса сдать в Академию наук. Там определили бы сразу, чем это он так приглянулся алекрину.

Мы решили сварить пасть акулы, чтобы разделить между собой ее треугольные, зазубренные в мелкую пилку зубы. Однако голова ее не вместилась ни в одно из ведер. Нам пришлось порядком повозиться, прежде чем удалось отделить пасть от головы.

В следующий раз встреча была молниеносной, но оставила по себе печальную память. Охотились мы у рифов Арройо-Бермехо. Обогнув подводную скалу у самого дна, я увидел перед собой торчавшие из узкой расщелины ноги. Должно быть, они принадлежали смелому, опытному охотнику или человеку, который просто не знал эти места, – рифы Арройо-Бермехо полны мурен.

Удивление мое возросло, когда из расщелины выбрался кубинский спортсмен, тело которого ничем не было защищено. Мы поднялись с ним за воздухом вместе и снова пошли на глубину. Незнакомый охотник торопился, поэтому опередил меня и, без предварительного осмотра, полез по пояс в небольшой грот с довольно узким проходом.

В следующий миг из грота пулей вылетела тень. Я успел рассмотреть, прежде чем тень растворилась в морской дымке, лишь длинный верхний луч хвостового плавника. Мне показалось, что то была акула-лисица или, что еще хуже, небольшая корнуда – акула-молот.

Когда я повернулся к охотнику, он был уже на полпути к поверхности. За ним тянулся легкий мутноватый след. Я поспешил к нему. Часть живота и весь левый бок его кровоточили. В лодке, где мы оказали первую помощь незадачливому охотнику, обнаружилось, что акула основательно его поранила.

Неподалеку от места, где доктор впервые использовал в качестве устрашающего оружия против акул бабушкин зонтик, был у меня облюбован никем не посещаемый дикий пляжик. Место это для отдыха и купания было превосходным, и я частенько приезжал сюда без товарищей-охотников, просто провести время, хотя в воду входил всегда в маске и, конечно же, с ружьем.

Однажды, уже возвращаясь с небольшим уловом, достаточным для хорошей ухи, я медленно плыл параллельно бровке. Впереди метрах в двадцати пяти, не больше, почти у самой поверхности двигалось темное пятно, которое я поначалу принял за плотный косяк сардин. Прибавляю скорость, но, прежде чем мне удается разглядеть более четкие контуры пятна, вижу совершенно фантастическую картину. К пятну цепочкой тянутся крохотные акулята. Я насчитал их шесть, а седьмой еще наполовину торчал – хвостом вперед! – из чрева матери, в которой было не менее трех метров.

Любопытство раздирало меня. Однако разум, очевидно, вовремя подавил во мне любознательность. Кто знает, как ведут себя рождающие маленьких акулят взрослые акулы? Да и новорожденные хищнички всем своим поведением совершенно недвусмысленно говорили о том, что больше всего их волнует, как и где чего-нибудь поесть.

Одного я отогнал от себя, ткнув легонько острием стрелы в рыльце, другого отпихнул ластом. А акулята тянулись ко мне, словно бы я был их мамой, а они только что появившимися на свет телятами. О! При всей их миниатюрности я все же не хотел бы им вместо соски подсовывать палец!

В тот памятный день, когда я был наконец удостоен друзьями звания «охотника на акул», мы плавали в широких протоках между островами Крус-дель-Па′дре и Гали′ндо, представляющими собой левое крыло архипелага Са′бана. Уже было время возвращаться на базу – вместительную рыбачью шаланду, – когда вездесущий Бентос неожиданно обнаружил в нише, еле различимой сверху, что-то интересное.

Кругом на расстоянии видимости простиралось довольно ровное, серое дно с небольшими нагромождениями камней и расщелинами в обнажениях твердых пород. Ниша образовалась на метровом обрывчике и уходила параллельно ему под козырек метра на два. До ниши с поверхности было не более двенадцати метров.

Бентос оживился и подал мне сигналы – «иди вниз» и «погляди». Третьим в команде был высокий парень-связист по имени Эфихенио. Они жили с Бентосом в одном доме. Эфихенио носил Бентосу разные книги, и тот в знак благодарности изредка брал связиста с собой на охоту. Как только я сунулся в нишу, тут же отпрянул и пошел вверх. Трудно было поверить, чтобы в этом безрыбьем месте вдруг можно было встретить акул. При повторном погружении можно было хорошо их разглядеть.

То была пара голубых; они, тесно прижавшись, лежали на боку у самого выхода из ниши. Отчетливо были видны их немигающие глаза. Я предложил не трогать их. Но Бентос, который всегда в подобных ситуациях умел находить такие слова, против которых трудно было возражать, сказал:

– Мне нужна кожа на обувь, – И тут же добавил: – А ты что, трусишь?

После этого я поднял голову, подозвал лодочника, взял из лодки мощное газовое ружье, зарядил его и спросил:

– Кто первый?

– Я! – решительно, по праву старшего в команде, заявил Бентос. – Эфихенио страхует поплавок, ты стреляешь вторым. – И немедленно пошел на погружение.

Эфихенио отправился к поплавку Бентоса, а я остался висеть над нишей. Бентос опустился с обрывчика вниз головой, приблизился к животным со стороны хвоста и долго целился. Прежде чем до моего слуха донесся звук выстрела и удар гарпуна о что-то твердое, стремительная тень вырвалась из ниши. Испытывая страх или преследуя свою добычу, акула способна почти мгновенно развивать скорость до 40 узлов. Обычно же скорость ее не превышает 10 морских узлов в час.

Не успел я разглядеть, что происходит с Бентосом, как вдруг увидел под собой, на глубине полутора метров, Эфихенио, уцепившегося обеими руками за поплавок; он довольно быстро скользил в сторону. Нырнув, я с трудом успел схватить его за ногу. Сила тяги раненой акулы была настолько велика, что еще секунд десять мы оба, общий вес которых составлял не менее 140 кг, находились под водой.

Бентос прямо-таки растерялся, когда, вынырнув, не обнаружил ни одного из нас. Он не знал, что и думать, но потом, увидев, что мы всплыли, поспешил на помощь. Бентос тоже ухватился за поплавок, но акула все еще тянула, правда теперь уже рывками, длившимися по пять – десять секунд, и с каждым разом слабее. Наконец хищница остановилась, однако линь был натянут, как стрела. Акула тянула в одну сторону, потом в другую.

Наступил, пожалуй, самый ответственный момент. Выстрел Бентоса явно не пришелся в мозг животного – единственное уязвимое место акулы, – хотя стрела и торчала из головы где-то совсем рядом. Предстояло приблизиться к акуле и загарпунить ее вторым выстрелом, с тем чтобы затем растянуть поплавки и таким образом как-то стабилизировать ее положение, дабы можно было произвести затем прицельно последний, решающий выстрел.

Бентос был похож на тренера конного завода, выгуливающего на манеже лошадь. Акула, как на корде конь, описывала более или менее ровные полукруги. Я должен был точно определить место очередного поворота, поднырнуть хищнице навстречу и выстрелить. Опасность заключалась в том, что акула сама, притом совершенно свободно, могла пойти на меня в атаку. Эфихенио плыл чуть сзади на подстраховку.

Акула, как только почувствовала мое приближение, с силой рванула в противоположную сторону. Бентос усиленно заработал ластами, чтобы приглушить силу ее тяги, а я устремился за ней, рассчитывая на то, что акула повернет от меня и таким образом налетит на Эфихенио, который и сделает второй выстрел.

Однако я настиг «беглянку», и тяжелый, острый гарпун с двухметровой толстой стрелой из французского газового ружья глубоко вонзился ей в самые жабры. От боли, а скорее всего от страха наша жертва сделала такой резкий рывок, что стальная, знаменитая стальная стрела – гордость Бентоса – треснула с характерным сухим звуком, как швейная иголка. Бентос стремительно помчался к моему поплавку, уже оставлявшему за собой на поверхности белый пенящийся след.

Нам просто везло. Бентос успел схватить линь рукой, когда поплавок уже уходил под воду. Линь обжег ладони, но поплавок был в руках охотника, а хищница снова в плену. Я бросил свое ружье на дно – стрела от него, поскольку им я пользовался только в случаях сражения с очень крупными рыбами, крепилась напрямую к поплавку – и поспешил к Бентосу.

Очередь была за Эфихенио. Он зашел с противоположной стороны. Это было опасно, ибо акула от него могла шарахнуться в мою сторону, а я был безоружен. Но выстрел его был удачен.

Тут же мы с Эфихенио поплыли в разные стороны и сковали движения нашей жертвы. Тем временем Бентос получил от лодочника запасное ружье, быстро зарядил его и, подплыв ко мне, предложил произвести третий выстрел. На этот раз, как и в первом случае, в момент вылета стрелы из ружья акула, очевидно, сделала движение. Выстрел мой не прикончил ее, но теперь мы уже могли передать поплавки лодочнику. Акула была в наших руках.

Прихватив с собой единственный оставшийся боеспособным мой арбалет резинового боя, мы с Бентосом направились на поиски брошенного нами в пылу сражения оружия. Я уговорил Бентоса подплыть к нише, но там, к нашему удивлению, второй акулы уже не было.

По возвращении в лодку мы подтянули акулу к борту, и лодочник нанес ей увесистой деревянной колотушкой, специально предназначенной для подобных целей, сильный удар по голове. Акула выпрыгнула из воды и буквально вцепилась зубами в борт лодки. Но рыбак был опытен. После второго удара акула, оглушенная, свалилась за борт, оставив на нем рваные царапины и глубоко вонзившиеся два клыка из верхней челюсти.

Мы подобрали Эфихенио и на веслах принялись буксировать нашу добычу к шаланде, до которой оставалось не более трехсот метров.

Придя в порт, мы взвесили наш трофей. В нем оказалось 246 фунтов – 130 кг!

Бентос похлопал меня по плечу и сказал: – Hombre! Ya eres cazador de tiburones![15]15
  Парень! Теперь ты настоящий охотник на акул.


[Закрыть]

– А тебе это не напоминает прилипалу? – спросил я его.

– Ну ладно, ладно. Знаю. Скромность украшает… но прилипала – это совсем другое. Ты ж доволен? А! – И Бентос принялся складывать в ящик со льдом уже выпотрошенную, с удаленными жабрами добытую нами в тот день рыбу. Акулу пришлось разрубить пополам, чтобы она могла поместиться в багажнике.

Мне ни разу не приходилось встречать акул в воде, на которых бы висели прилипалы. На борту рыбачьих шхун я видел этих интересных рыб, которые подолгу после того, как акулы были вытащены из воды, еще крепко висели на них. Но о прилипалах следует рассказать особо, а сейчас я хочу вспомнить еще об одной встрече с акулой, которую сопровождал ее не менее интересный спутник – маленькая, не длиннее спинного плавника своей подруги, рыбка. Кто-то прозвал ее лоцманом, считая, что, поскольку акула плохо видит, эта рыбка наводит хищницу на жертву. Мне кажется, что объяснение этого вида содружества совсем иное. Во время встречи меня удивило тогда другое явление, которое до конца еще, наверное, не разгадано наукой.

Однажды в течение минут пятнадцати я наблюдал за акулой, плавающей вокруг моего кукана с рыбой. Над головой хищницы, точно над местом расположения ее мозга, на расстоянии сантиметров тридцати повис лоцман.

Не знаю, что думала тогда акула, была ли она – впервые в жизни – сыта, боялась чего-то или просто пребывала не в настроении, но мако спокойно ходила вокруг кукана и даже как-то не особенно «принюхивалась», полностью игнорируя меня, и… в конце концов ушла. Лоцман же все время был единым целым с акулой, словно невидимыми нитями был прикреплен к ней. В движении акула меняла скорость, направление, глубину, а лоцман неизменно висел над одним и тем же местом головы хищницы. Я пытался заметить хотя бы одно движение лоцмана, опережавшее движение его подруги, и не мог. Он был прикован к акуле каким-то синхронно действующим аппаратом и делал только то, что делала она. «Если лоцман наводит акулу на еду, – подумал я, – то рыба, еще живая, сидит на кукане и вполне доступна и лоцману и акуле. Они не могут не чувствовать ее присутствия».

Скорее всего, думается мне, в этой паре не лоцман играет активную роль, а акула, и только когда она нападает на свою жертву, лоцман довольствуется остатками с ее стола, равно как и прилипала.

Но как удается лоцману улавливать нервные токи – команду акулы для очередного действия – и затем самому с точностью копировального станка повторять их, – вот вопрос, на который небезынтересно найти ответ.

Что же можно сказать об акулах в заключение? К каким выводам я пришел в результате моих наблюдений?

Если акулы «принюхиваются» к добыче, то, пожалуй, они делают это все одинаково. Но обязательно ли, прежде чем напасть, они «принюхиваются»? Нет! И так во всем. Кусто прав: совершенно «нельзя предугадать заранее, как поведет себя дальше акула».

Там, где могут быть акулы, добытую вами рыбу забрасывайте в лодку, а не сажайте на кукан. Никогда не чистите сами и не разрешайте другим чистить рыбу в лодке, а внутренности выбрасывать за борт до тех пор, пока все охотники не вышли из воды. Если так получилось, что рыба у вас на кукане и появилась акула, не жадничайте, отдайте ей свой улов, а сами поднимитесь в лодку или отплывите подальше. Не спускайтесь с лодки медленно, ногами вперед. Спрыгивайте и тут же осмотритесь кругом. Не украшайте себя в воде слишком блестящими предметами, избегайте белой одежды. Никогда не замирайте при встрече с акулой. Какого бы усилия над собой вам это ни стоило – двигайтесь. Но не в противоположную сторону от хищницы, не убегайте от нее. Помните: она – труслива!

Мир незнакомый, таинственный, манящий

Перед выходом в море без лодки. Подготовка снаряжения

Подводный охотник тщательно промывает стекло маски перед тем, как уйти в воду

Еще мгновение – и охотник в царстве Нептуна!

Внимание! В естественной нише дна на глубине 15 метров может оказаться крупная добыча

Бентос позволял себе охотиться без поплавка, притороченного к рукоятке ружья

Морской скат. Берегись!

Зазевался морской скат и оказался в пасти акулы, которая в свою очередь, стала трофеем охотника

Этот осьминог – грозный соперник

Аригуа-миктероперка. Вкусная и сладкая рыба

Рыба-попугай

В поисках добычи

В поисках добычи

Встреча с крупной акулой. Предстоит опасная борьба

Хищная барракуда на стреле

Жаркое сражение с белой акулой-людоедом на сей раз окончилось в пользу охотников

Даже для такой сильной хищницы иногда бывает достаточно одного меткого выстрела. Однако охотник подстраховывает себя на всякий случай

Выстрел был удачным. Акула-нянька на берегу

Охота окончена. Впереди обед – уха и свежая жареная рыба – тут же на живописном берегу моря

Барракуда, ранившая Роландо. Хищная, дерзкая, смелая и сильная рыба

Акула-нянька в доме Доминго Альфонсо. Последний трофей перед отъездом на родину

Малознакомый человеку мир. В пустотах мадрепоровых кораллов, под камнями, в ямах и зарослях водорослей притаилась рыба

Глава XIV. Морская щука или тигр морей

Каждый может есть барракудду безбоязненно, предварительно угостив этим блюдом кошку.

Фелипе Поэй, «Ихтиология Кубы»

Нас еще издали удивила полная тишина в лагере. Не струился даже дымок от костра.

Мы – три кубинских товарища из Океанографического института и я – возвращались на весельной лодочке с охоты после более чем четырехчасового отсутствия. В лагере, разбитом накануне вечером на живописнейшем берегу за внешними створками залива Баиа-Онда, по жребию с утра оставался дежурить мой друг Виктор, С ним мы намеревались провести на этом диком пляже оба праздничных дня, а кубинские товарищи спешили сегодня возвратиться в Гавану.

Еще вчера, чтобы улов наш был посолиднее, мы одолжили у жившего неподалеку рыбака две лодочки и верши, которые поставили на ночь, сами же охотились, пока не выбились из сил. Возвращались мы измученные и полагали, что дежурный встретит нас уже накрытым столом. Но странно: его нигде не было видно. Меня это обстоятельство весьма озадачило и взволновало, ибо проявление такого невнимания к товарищам было не в характере Виктора, Поэтому, пока остальные охотники вытягивали лодку на пляжик, отстоявший несколько поодаль от опушки, на которой мы ночевали, я без промедления направился в лагерь.

Еле заметная среди буйной растительности тропка шла параллельно крутому скалистому берегу. Услышав стоны, я прибавил шагу. Виктор корчился, катаясь в муках по земле, устланной перед палатками и машинами пальмовыми ветками и банановыми листьями.

– Что с тобой?

– Жуткие рези… – промычал он, держась за живот. Лицо его было в поту, а по гусиной коже было видно, что он совсем замерз.

– С час уже мучаюсь. Желудок вывернуло наизнанку, а не проходит, – с трудом выговорил Виктор.

– Что ты ел?

– Да вон! Рыбу. Как ты сказал, проверил верши. В одной оказалась щука. Я ее на сковороду и вам ухи наварил.

– Ты погоди. Сейчас разберемся, – сказал я и полез в багажник автомашины, где в рюкзаке лежала серебряная ложка.

Угли догорали в костре, но уха, подернутая легкой золотистой пленкой, была теплой. Ложка, опущенная в котел, тут же на глазах потемнела. Я вылил уху в яму.

– Желудок промывал?

– Нет. Так тошнило.

– Этого мало.

– Знобит. Мне холодно.

– Сейчас, сейчас поправим. – Я взял бутыль с пресной водой и передал ее Виктору. – Пей стаканов пять-шесть, а я приготовлю раствор марганцовки. Другого у нас ничего нет. Потом выпьешь полстакана коньяку.

Через полчаса Виктору стало легче. Он даже пытался улыбаться, но на то, как мы уписывали рыбу за обе щеки, глядеть не мог.

– С чего бы я так? – сокрушался он. – Ведь щука-то еще была живая. Веслом утихомирил.

– Да оттого, что щука эта не простая… В Средиземном называют ее спетто, в Австралии – динго, на Кубе – пикуда, в США она в тиграх моря ходит, а повсеместно барракудой зовут.

– Такой вкусной, собака, показалась.

– Узнаешь ее характер, не то заговоришь. Помнишь, ты меня как-то учил: «Пока в Москве зиму за баранкой не просидишь, водителем себя не считай».

– Помню.

Так вот, пока барракуду под водой не одолеешь, можешь не считать себя охотником.

Кубинские друзья, занятые сборами, слушали наш разговор улыбаясь.

– Чего ж ты не предупредил, что она несъедобна? – с упреком спросил Виктор.

– Отчего же? Съедобна. Сам говоришь – вкусная была. Да только временами мясо ее бывает отравленным. Ученые и те до сих пор не знают причины.

– Как же так?

– Так вот. Море таит в себе не одну загадку. Американский доктор Джон Рейндалл на средства Международного океанографического общества много лет подряд работал над решением этой проблемы. Так и не смог решить ее.

– Ну, а все-таки?

– Пикуда пожирает маленькую рыбку, – вступил в разговор один из кубинцев, тот, что был постарше. – Рыба эта в свою очередь питается травкой или, скорее всего, это водоросль, У нас в народе ее называют мансанильей.[16]16
  Мансанилья (исп.) – ромашка.


[Закрыть] Самой рыбке от нее ничего не делается, и пикуда, питающаяся ею, не дохнет. В отлив бывает, что земляные крабы поедают мансанилью, и им тоже ничего. А вот мясо диких свиней, пожирающих этих крабов, становится отравленным.

Но возвратимся к барракуде. Внешне и поведением своим эта рыба действительно очень похожа на щуку. Прежде всего удлиненной, почти цилиндрической формой тела, которое оканчивается огромной, слегка приплюснутой головой. Рыло барракуды заостренное, нижняя челюсть выдается вперед. Пасть вооружена двумя парами рвущих клыков и большим количеством режущих зубов, которые крепко сидят в глубоких лунках. Спина барракуды окрашена в густо-черный цвет, а бока и брюхо в серебристо-белый. От спины к брюху, особенно ближе к хвосту, заметны темные пятна. Чешуя некрупная, гладкая. Два коротких спинных плавника (у щуки он один, но крупнее) отнесены назад и разделены большими промежутками. Сила движения барракуды заключена в мощном хвостовом плавнике. Крупные взрослые рыбы достигают двух с половиной метров длины. Тогда они весят до центнера.

Если за все дни подводной охоты в кубинских водах с акулами мне доводилось встречаться не более пятнадцати раз, то не было выхода в море, чтобы рядом с нами не появлялась барракуда. А встречи с этой хищницей мало радуют подводного охотника, тем более если за неимением лодки, куда складывают добычу, он тащит ее за собой на кукане. Тогда он, охотник, сам превращается в объект охоты.

Так и случилось однажды со мной и Армандо. Барракуда была крупной, охотились мы с берега, и у меня было еще недостаточно опыта. Армандо сразу же, как только хищница появилась, подал знак – «не связываться». Но каково было мне глядеть на то, как какая-то рыба, холодная, скользкая и противная, пожирает мою первую добычу, висевшую на поплавке-кукане.

Делала это барракуда спокойно, по-деловому, не обращая на нас никакого внимания, словно бы она была корова, которой в кормушку подбросили охапку сена. Правда, повадками барракуда никак не походила на милое травоядное: с ходу она отхватывала кусок висевшей рыбы, отходила в сторону, заглатывала его и снова стремительно кидалась на кукан.

Возмущался я недолго, ибо вскоре стал смеяться. Как только мой кукан оказался чист, если не считать пары оставшихся голов, барракуда принялась за добычу Армандо. Армандо, конечно же, злился, но… терпел.

На обратном пути мне показалось, что мой наставник бездействовал, принося в жертву мой и свой улов, дабы дать мне наглядный урок, как нерентабельно охотиться без лодки.

В другой раз мы вышли в море опять же без лодки, но то было с друзьями из посольства, и мы охотились у коралловой гряды, проходившей неподалеку от берега. Глубина была небольшая, вряд ли достигала трех метров. Это-то и ввело меня в заблуждение. Вопреки правилу, я закрепил шнур от поплавка с куканом к поясу, а не к рукоятке ружья, за что и был порядком наказан.

Всю вторую половину субботы я мастерил из трех старый одно пригодное для охоты ружье. Что это за труд размонтировать ружья, скрепленные металлическими винтами и побывавшие в море, известно каждому подводнику. От нашего отечественного я оставил алюминиевую пустотелую трубку с рукояткой. Лучшего и более надежного спускового крючка у меня никогда не было. От венгерского были взяты шнур со скользящим кольцом и стрела с гарпуном, подогнанная под наш спусковой крючок. Головку с двумя парами отличных резиновых тяжей я снял со старенького американского «чампиона». Получилось превосходное ружье. Из него не более чем за полчаса мне удалось подстрелить двух губанов, небольшого скапа, трех желтых хемулонов и отличного синего луциана. Последней была безобидная собака.

Гарпун пришелся в тело рыбы ближе к хвосту, и она отчаянно сопротивлялась при пересадке ее на кукан. Это и привлекло внимание почти метровой барракуды. Когда я заметил ее, хищница неподвижно стояла метрах в пяти. Глаза ее были полны любопытства. Я оттолкнул поплавок с куканом, на котором висела добыча, и, не спуская глаз с непрошеной гостьи, не спеша отплыл, чтобы спокойно зарядить ружье на вторую пару резин.

Нужно было сделать все, чтобы барракуда ушла, ибо когда нет рядом лодки, присутствие барракуды, да еще такой крупной, означает конец охоте.

Заработав ластами и вытянув во всю длину вперед руку с ружьем, я поплыл на барракуду. Единственным моим намерением было испугать хищницу быстрым приближением. Мне приходилось это делать раньше, и чаще всего, покружившись немного, рыба уставала от этого занятия и уходила в поисках добычи в другое место. Но на этот раз, очевидно, мои движения были чересчур поспешными, что не испугало хищницу, а, наоборот, вызвало раздражение. Все ее сигарообразное тело вытянулось в струну, напряглось, глаза из вопрошающих стали злыми, пасть ощерилась, залязгали зубы, как у загнанного собаками волка.

Дело принимало неожиданный оборот. Поведение и поза барракуды означали одно – она изготовилась к атаке. У меня не было иного выбора. Я знал, что должен оказаться первым. В голове мелькнула мысль: «Жаль, что не свинтил наконечник». А в следующий миг стрела вырвалась из ружья. Острый наконечник гарпуна глубоко вонзился в шею у жабр, нанеся хищнице явно смертельную рану.

Молниеносный рывок, удесятеренный болью и страхом, отбросил рыбу в сторону. Я почувствовал, что в руке у меня словно бы вовсе и не было ружья.

Барракуда медленно удалялась с торчащей в теле стрелой, за которой тащилось с таким трудом налаженное накануне классное ружье. Я рванулся за ним. Но тут же ощутил, как натянулся линь от поплавка с куканом, полным рыбы. Плыть дальше с нужной быстротой я уже не мог. Пока же я отвязывал линь от пояса, барракуда растворилась в морской дымке, как иголка, упавшая в стог сена.

Вот если бы шнур от поплавка был, как положено, прикреплен к рукоятке ружья, я преспокойно проследовал бы за поплавком, настиг его и завладел бы приятным каждому охотнику достойным трофеем. Весила эта барракуда с полсотню фунтов, А так, за оплошность, я не только не обрел трофея, но и распрощался с ружьем.

Охота в этот день была испорчена. Правда, мы пытались искать раненую барракуду, надеясь, что ствол ружья могло заклинить в расщелинах рифа или соединяющий стрелу шнур мог зацепиться и запутаться в ветвях кораллов. Мы знали, что минут через пятнадцать – двадцать хищница должна была остановиться так или иначе, чтобы избрать себе место, где она окончательно ослабеет и тело ее станет легкой добычей других обитателей моря.

Была у меня и еще одна встреча с барракудой. Финал ее мог оказаться для меня куда печальнее.

В воде нас было четверо, плюс двое в моторной лодке. Вся добытая рыба прямо на стрелах подавалась на борт. Ни запаха крови, ни присутствия в воде на кукане раненой рыбы – казалось, ничто не могло привлечь внимания любознательной и охочей до легкой наживы грабительницы барракуды. Но появившуюся рядом с нами хищницу никак нельзя было отогнать. Что мы только не делали – барракуда, описав большой круг, через минуту вновь пристраивалась нам в спину.

Связываться с ней никому не хотелось, когда кругом было вдоволь крупного морского окуня и луцианов всех существующих оттенков и мастей и серого, и желтого, и красного, и синего.

Пришлось забираться в лодку и менять место охоты. Мы отошли на километр, но и там вскоре рядом застучала зубами барракуда, которая ни за что на свете не хотела расставаться с нами.

Поведение ее было подозрительным. Почему-то больше других хищницу интересовал наш Оскар. Она буквально не сводила с него глаз и все время держалась с его правой стороны, У пояса Оскара болтался белый металлический колпачок, которым Оскар заряжал стрелу своего пневматического ружья. Он чертыхнулся и спрятал колпачок в плавки. Но и тогда барракуда не ушла. Она стала приставать к каждому из нас по очереди. Казалось, она настойчиво хотела узнать, кто же спрятал игрушку, которая так ее забавляла.

Мы посовещались и решили покончить с назойливой преследовательницей. Выстроившись в боевую линию с интервалами примерно в три метра друг от друга, мы пошли в наступление. Барракуда вильнула в мою сторону. Я нырнул и последовал за ней в глубину, медленно сокращая расстояние между нами. Барракуда не спешила, уверенная в своем превосходстве. Прикинув, что мой рывок и быстро выброшенная вперед рука с ружьем дадут мне расстояние, достаточное для убойного выстрела, я энергично заработал ластами. Прицелился в голову и нажал на спусковой крючок. Гарпун беспощадно вонзился под острым углом в десяти – пятнадцати сантиметрах от жабр. Но выстрел оказался не совсем удачным. Гарпун не задел жизненно важного центра рыбы, поэтому рывок был сильным. Я выпустил из рук ружье – в легких уже не хватало воздуха и надо было всплывать. Вертикальное положение туловища, очевидно, и спасло меня. Барракуда, оглушенная ударом, резко пошла на дно. Но раньше, чем она достигла его, стрела коснулась скалистого выступа. Тут же барракуда серебряной торпедой метнулась вверх. Я, признаться, даже не успел ничего сообразить, лишь инстинктивно сильнее заработал ногами. Барракуда вцепилась в ласт, я почувствовал толчок, дернул ногу что было сил, и ласт, который всегда снимался с определенным трудом, слетел с ноги, будто галоша, которая на два размера больше ботинка.

Последнее слово принадлежало Оскару. Его выстрел был точным. Тело хищницы дернулось, и она, не выпуская ласта из пасти, словно это была не барракуда, а мертвой хваткой вцепившийся бульдог, медленно пошла ко дну.

У меня и Оскара было еще одно столкновение с барракудой. Встреча эта надолго запомнилась нам, ибо чуть было не стоила третьему нашему товарищу жизни.

Об этом я расскажу в следующей главе, а сейчас попытаюсь ответить на вопрос: барракуда – морская щука или в самом деле тигр морей?

Начнем с того, что общего между барракудой и щукой. В значительной степени внешний вид, повадки, прожорливость и проворство. Барракуда так же, как и щука, пожирает своих собратьев, но уснувшую рыбу, правда, не ест. Так же как и щука, выплевывает заглотанную ею рыбу в момент испуга или ранения. По моим личным наблюдениям, у барракуды к непогоде, как и у щуки, повышается аппетит, и она становится более агрессивной. В хорошую солнечную погоду барракуда в море встречается реже. Но там, где она появляется, пощады нет никому. Мне не приходилось ни видеть, ни слышать, чтобы рыбаки находили барракуд в желудках акул.

В чем же различие? Совершенно определенно могу сказать, например, что если щука бродит очень мало, то барракуда рыба-номад; если щука питается в зори, то барракуда всегда. Щука набивает желудок, а потом несколько дней переваривает пищу, не питаясь. Так вот, акул «стоячих» я видел, но барракуд – никогда. Попавшая в желудок барракуды рыба, в отличие от желудка щуки, переваривается гораздо быстрее.

Одним словом, подводя итог, скажу: барракуда многое взяла от щуки, а от тигра – его свирепость.