355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Безелянский » 69 этюдов о русских писателях » Текст книги (страница 5)
69 этюдов о русских писателях
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:00

Текст книги "69 этюдов о русских писателях"


Автор книги: Юрий Безелянский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

В советское время Радищева почитали как великого революционера. По личному указанию Ленина ему в Петрограде поставили памятник, однако наводнение 1924 года разрушило его. Партийные пропагандисты и идеологи считали, что заветы и мечты Радищева воплощены в жизнь. Сегодня с чувством удивления, смешанным с умилением, можно читать, что писали в печати о том, как «неузнаваемо изменилась жизнь в родном селе Радищева – Верхнем Аблязове. «Зажиточно и культурно живут колхозники сельхозартели «Родина Радищева». В селе построены начальная и средняя школы, работает опытная сельскохозяйственная станция. Колхозники осуществляют высокую обработку почвы, проводят насаждения лесных полезащитных полос. Выписывают больше 400 газет и журналов...»

Социалистическая идиллия! И ни слова о том, что гнет помещиков сменился партийным гнетом. Но что об этом говорить? Давно нет СССР, развеялось, как дым, всевластие КПСС. В России строится капитализм, и не простой, а олигархический. Изменилась жизнь в деревнях и селах. Почти повсюду раздор и нищета, повальный алкоголизм, дебилизация людей, вымирание. Этого, конечно, не мог предполагать Александр Николаевич. «Внезапу вихри восшумели,/ прервав спокойство тихих вод...» – все та же «Вольность».

Вопрос другой, а был ли Радищев истинным революционером? Он верил в эволюцию, а не в революцию. А якобинский терроризм во Франции его очень напугал, и правлению безжалостного Робеспьера он предпочел мир самодержавной «неволи». Его разочарование в революции советские историки тщательно затушевывали. Как правило, классиков литературы гримировали и одевали в революционные наряды, мол, смотрите, какие были предтечи!

Радищева давно нет. Однако «Путешествие из Петербурга в Москву» продолжается. Путешествуют люди. Перемещаются идеи. Перекидываются события. Вспомним: Февральская и Октябрьские революции 1917 года возникли именно в Петербурге (тогда Петроград), а уже потом перекинулись в Москву. Большой террор (убийство Кирова 1 декабря 1934 года) начался именно в Ленинграде, а уже потом перебрался в Москву и распространился по всей России. Господи, сколько всего было! Петербург-Петроград-Ленинград как колыбель всяких печальных начинаний и новаций, опять же выступление декабристов на Сенатской площади. А перевод Академии наук СССР уже в советские времена из Ленинграда в Москву. И уже наши дни – «нашествие» питерцев на Москву. Питерская команда против московской!..

Соревнование-соперничество идет, тут двигатель – амбиции и жажда власти, а как насчет кардинальных реформ, в которые так верил Александр Радищев? Опять со скрипом и торможением? Шаг вперед, два шага назад? И опять окрест «меч и отрава»?

И последняя цитата из радищевского «Путешествия»: «Нет человека, который бы не чувствовал прискорбия, видя себя унижаема, поносима, порабощаема насилием, лишаема всех средств и способов наслаждаться покоем и удовольствием и не обретал нигде утешения своего...»

И тогда мы имеем не здравое «Путешествие из Петербурга в Москву», а прискорбно-комическое путешествие «Москва – Петушки» незабвенного Венички Ерофеева.

 
Воззрим мы в области обширны,
Где тусклый трон стоит рабства...
 

Стихотворные строки из радищевского «Путешествия», глава «Тверь»:

«Куда едешь, несчастный? Где может быть блаженство, если в своем доме его не обретешь?..»

На этом прощаемся с Радищевым и переходим к другой персоне.

«ЧАРОДЕЙСТВО» НИКОЛАЯ КАРАМЗИНА

Николай Карамзин

Николай Михайлович Карамзин – выдающийся русский историк, поэт, прозаик, журналист, реформатор языка. Илья Репин назвал Карамзина одним из «запевал» российской художественной интеллигенции.

Его «История государства Российского», без всякого преувеличения, потрясла просвещенную Россию. «Все, даже светские женщины бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную, – вспоминал Александр Пушкин. – Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили...»

Карамзин, по мнению Михаила Погодина, «заохотил русскую публику к чтению истории».

«Старина для меня всего любезнее», – признавался автор «Истории государства Российского». Незадолго до смерти Карамзин в одном из писем признавался: «Пусть никто не будет читать моей истории: она есть, и довольно для меня...» Ему чуть-чуть не хватило времени, чтобы довести свою «Историю» до избрания Романовых: его труд заканчивался 1612 годом.

Восемь томов «Истории государства Российского» вышли в свет 28 января 1818 года тиражом в 3000 экземпляров и разошлись в один месяц, и сразу же потребовалось второе издание. Это был огромный успех. Но этот успех дался автору тяжелой ценой. Почти два года Николай Михайлович Карамзин потратил на чтение корректуры. «Читаю корректуру до обморока», – писал он 12 марта 1817 года. Она отнимала все рабочее время историка.

Последний, двенадцатый, том, не законченный Карамзиным, был издан в 1829 году, уже после смерти «российского Ливия» (так Жуковский сравнивал Карамзина с римским историком Ливием, автором «Римской истории»). И сегодня «История государства Российского» читается весьма современно, ее аналогии подчас просто пугают, неспроста в советское время ее боялись и не переиздавали в течение 70 лет.

Ныне исторические книги пекутся как блины (история снова в моде), но, увы, всем современным историографам далеко до Карамзина, ибо никто не владеет методом Николая Михайловича, а он удивительно прост и одновременно весьма труден: «порядок, ясность, сила и живописность». Умение красочно и выпукло организовать материал – это уже талант. А Карамзин, без всякого сомнения, был талантливым историком.

Однако историком он стал не сразу, а шел к своему призванию постепенно, «он смолоду любил надевать маски, менять лица», по выражению Юрия Лотмана, автора книги «Сотворение Карамзина».

Николай Михайлович Карамзин родился 1 (12) декабря 1766 года, по одним сведениям, в селе Михайловке, по другим – в Богородском в Симбирской губернии. Происходил он из крымско-татарского рода, известного с XVI века, представители которого стали русскими дворянами, небогатыми, но традиционно гордившимися образованием и независимостью. Отличные корни для русского писателя.

Первые шаги Карамзина неоригинальны – служба в гвардейском полку. Но следующий оригинален – отставка в 17 лет! С тех пор Николай Карамзин никогда не служил, что выглядело в ту пору как вызов. Почему бросил военную службу? В стихотворении «Послание к женщинам» Карамзин это объясняет так:

 
... в войне добра не видя,
В чиновных гордецах
чины возненавидя,
Вложил свой меч в ножны
(«Россия, торжествуй, —
сказал я, – без меня!»)...
и, вместо острой шпаги,
Взял в руки лист бумаги...
 

Итак, вместо шпаги – перо. И новая стезя: журналистская. Карамзин пишет стихи, прозу, сотрудничает в журнале Новикова «Детское чтение для сердца и разума», создает свой журнал, да не просто журнал, а новую его форму – альманах. Все дальнейшие российские альманахи вышли из «Аглаи» Карамзина. После «Аглаи» Карамзин взялся за издание журнала «Пантеон иностранной словесности». Еще он издавал «Московский журнал», он, кстати, выходит по сей день.

Впрочем, перечислять, что написал Карамзин, что создал, с кем сотрудничал, – слишком длинно и утомительно (нужна отдельная книга о Карамзине). Пожалуй, следует выделить предпринятое Карамзиным в молодые годы путешествие по Европе (Швейцария, Германия, Франция и Англия) и созданные на основе увиденного «Письма русского путешественника».

Еще один штрих к биографии Карамзина: одно время он был в кругу масонов и даже делил с одним из них комнату в «масонском доме» в Кривоколенном переулке в Москве. Интересовался утопическими проектами возрождения человечества и имел прозвище «лорд Рамзей» (философ-утопист). Карамзин мечтал о создании человека новой культуры – цивилизованного, утонченного, «чувствительного», с тонкой душой и гибким умом, наследующим все лучшее из наследия мировой культуры. Но, как историк, Карамзин понимал, что этот идеал почти недостижим. «Век конституций напоминает век Тамерлана: везде солдаты в ружье...»

В стихотворении «Гимн глупцам» (1802) Карамзин рассматривает государство как неизбежность реального мира, где, к сожалению, господствуют глупцы, оно может вырвать кинжал из рук злодея или само убить Сократа, может лишить счастья человека с умом и сердцем, но осчастливить может только дурака:

 
Глупцы Нерону не опасны:
Нерон не страшен и для них.
 

Это как бы аллегория, а вот о реальной действительности: 21 июля 1813 года Карамзин пишет письмо графу Сергею Уварову, попечителю Петербургского учебного округа, будущему министру народного просвещения: «...хвалю усердие и мысли Ваши. Дай Бог, чтобы щастливый мир дал Правительству более способов заняться с успехом внутренним благоустройством России во всех ее частях! Доживем ли до времени истинного, векового творения, лучшего образования, назидания в системе гражданского общества? Разрушение наскучило. Говорю в смысле нашего ограниченного ума: Божественное видит иначе; но мы, бедные люди, имеем право молиться, в засуху о дожде, в бедах о спасении. Питайте в себе усердие к общему добру и веру в возможность лучшего. Наблюдайте, размышляйте, пишите и приятельски сообщайте мне плоды Ваших трудов...»

Сам Карамзин, как историк, считал, что «всякие насильственные потрясения гибельны». Он стоял за просвещенный путь развития: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».

Последние 10 лет своей жизни Карамзин провел в Петербурге при дворе. При этом неоднократно повторял: я не придворный, но тем не менее был им. Царская семья постоянно приглашала его к обеду. Сам Государь не раз общался с Карамзиным, стараясь не мешать «исторической откровенности», как выразился историк. Более того, Александр I «душил его в розах». Однако ордена и награды не радовали Николая Михайловича, а скорее огорчали. Все дворцовые ритуалы лишь отвлекали его от основной работы. Когда грянуло восстание на Сенатской площади, Карамзину захотелось воочию посмотреть, как происходит смена исторических эпох. Но при этом он сильно простудился. 22 мая 1826 года Карамзин умер на 60-м году жизни.

Ну, а теперь перейдем от Карамзина-историка к Карамзину-человеку. Себя он считал «Холодным Меланхоликом». В книге «Спутники Пушкина» Викентий Вересаев пишет: «Карамзин в среде близких ему людей пользовался огромным уважением, почти поклонением. В своих воспоминаниях они рисуют его как исключительно доброго и благородного человека. «Прекрасная душа», – отзывается о нем Пушкин... На большинстве дошедших портретов Карамзина лицо у него брезгливое и губы недобрые. Карамзин был в жизни, как и во взглядах своих, очень воздержан и умерен, ни в какие крайности не вдавался, очень был аккуратен... очень бережлив, но если покупал, то уже самое лучшее...»

Карамзин был дважды женат и имел 10 детей: одну дочь от первой жены Елизаветы Протасовой и девять детей от Екатерины Колывановой. В стихотворении «Элегия» писал:

 
Печально младость улетит,
Услышу старости угрозы,
Но я, любовью позабыт,
Моей любви забуду ль слезы!
 

Мы и сегодня восхищаемся слогом Николая Карамзина. Он первым заговорил о литературе простым разговорным языком, освободил его от прежней ходульной напыщенности. «Карамзин, – говорил Пушкин, – освободил язык от чужого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».

Карамзин начал, а Пушкин продолжил. Именно Карамзин ввел в русский язык новые слова: «общественность», «образ», «развитие», «человечный», «общеполезный», «трогательный». И еще – «промышленность». Однажды на обеде у английского консула Карамзин провозгласил тост за «вечный мир и цветущую торговлю». Это его выражение тотчас сделалось крылатым.

Много перлов рассыпано в поэзии Карамзина. Вот, к примеру, из стихотворения «Выбор жениха»:

 
Всем любиться в свете должно,
И в семнадцать лет не можно
Сердцу без другого жить.
Что же делать? Где искать?
И кому «люблю» сказать?..
 

А как замечательно сказано о том, что «мы слабых здесь не угнетали», так как «у нас не черные сердца!» Или вот о русском национальном характере:

 
Престань, мой друг, поэт унылый,
Роптать на скудный жребий свой —
И знай, что бедность и покой
Еще быть могут сердцу милы.
 

Для ленивых и вялых сограждан эти слова Карамзина как бальзам на душу. Зачем бурлачить и тянуть тяжелую лямку труда? Крутиться, изворачиваться? Когда можно тихо прожить «без напряга», как-то перебиться, перекантоваться, перезимовать. Мол, нам богатство не нужно, нам бедность в сладость и, конечно, пресловутая духовность. Если говорить о Карамзине, то он не был «сентименталистом жизни», как выразился Юрий Лотман. Он сам сотворил себя писателем. Знаменитая мадам де Сталь после встречи с Карамзиным оставила запись: «Сухой француз – вот и всё».

Нет, не был Карамзин сухим человеком. Он был человеком размышляющим и свои эмоции держал в узде. Он пытался все время разгадать таинственный ход истории и отчаивался оттого, что не находил его:

 
Непроницаемым туманом
Покрыта истина для нас.
 

Да, и сегодня нам ничего не понятно: куда идет Россия? на Запад или Восток? к демократии или к тоталитаризму? к просвещению или к новому варварству?.. Один «непроницаемый туман». И что остается?

 
На минуту позабудемся
В чародействе красных вымыслов!..
 

Вымыслы спасают от абсурда бытия. Иногда абсурд и глупость жизни доходят до такого предела, что начинаешь безудержно хохотать. И, как говорил Карамзин: «Смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно». В конечном счете, лучше смеяться, чем плакать. Спасибо за совет Николаю Михайловичу Карамзину.

ПОЭТ-ГУСАР

Денис Давыдов

Мы живем в странном обществе. Нас не привлекает история. Мы обожаем сиюминутность, всякие развлечения и экстримы («шок – это по-нашему!»). В июле 2004 года исполнилось 220 лет воину и поэту, герою Отечественной войны 1812 года Денису Давыдову. И почти никто не вспомнил о нем. Подумаешь, «кровью всех врагов России омыл свой доблестный булат». О Филиппе Киркорове писали все. О Денисе Давыдове напрочь забыли. Так давайте вспомним о нем.

Друг Пушкина

Поэт-гусар, «питомец муз, питомец боя», организатор партизанского движения в Отечественной войне 1812 года. Все европейские газеты того времени рассказывали о подвигах Дениса Давыдова и называли его Черным капитаном. В кабинете Вальтера Скотта висел портрет Черного капитана. Многие поэты посвящали ему стихи: «Усач. Умом, пером остер он, как француз. Но саблею французам страшен...» (Федор Глинка), «Давыдов, витязь и певец Вина, любви и славы!..» (Александр Воейков). «Анакреон под доломаном, Поэт, рубака, весельчак!..» (Петр Вяземский).

Сам Александр Пушкин имел пристрастие к Денису Давыдову: «Я слушаю тебя и сердцем молодею...» А когда вышла из печати «История Пугачевского бунта», Александр Сергеевич подарил Давыдову экземпляр, снабдив его стихотворным посвящением: «Не удалось мне за тобою/ При громе пушечном, в огне/ Скакать на бешеном коне...» Пушкин выделял своего героического друга из близкого ему окружения: «Я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник».

Денис Давыдов родился 16 (27) июля 1784 года в Москве, на Пречистенке. Впоследствии жил в Трубниковском переулке, на Арбате и на Смоленском бульваре. Все дома, к сожалению, не сохранились. В конце 1820 года Денис Давыдов приобрел дом в Большом Знаменском переулке, но содержать его не смог и был вынужден продать.

 
Помоги в казну продать
За сто тысяч дом богатый,
Величавые палаты,
Мой Пречистенский дворец... —
 

писал Денис Давыдов Пушкину в шутливой «Челобитной».

Сын военного, Денис Давыдов и мечтал быть военным.

– Любишь солдат? – спросил его Суворов.

– Люблю Суворова, – восторженно ответил мальчик, – с ним солдаты, и победа, и слава!

– Удалой, удалой, – отвечал Суворов. – Я умру, а он уже выиграет три сражения.

Пророчество Суворова сбылось.

На службе и в отставке

В 17-летнем возрасте Денис Давыдов начал военную карьеру. Пять лет состоял адъютантом князя Петра Багратиона. А потом грянула Отечественная война, в которой Денис Давыдов проявил и храбрость, и умение, и смекалку. После войны, однако, ему дважды пришлось уходить в отставку. Власть не слишком жаловала Давыдова за его острый язык и сатирические и оппозиционные стихи. Он смело критиковал монархический строй, но тем не менее в ряды декабристов не вступил, считая, что Россия станет свободной страной лишь в отдаленном будущем, а пока она, «расслаблясь ночною грёзою... сама не хочет шевелиться, не только привстать разом».

Короче, Денис Давыдов был не совсем благонадежным генералом. «В течение сорокалетнего, довольно блистательного моего военного поприща, – писал он, – я был сто раз обойден, часто притесняем и гоним людьми бездарными, невежественными и часто зловредными...»

Как отмечал Белинский, Денис Давыдов – «истинная русская душа – широкая, свежая, могучая, раскидистая». А кому нужна такая душа? Власть любит людей узких, покорных, тихих и послушных, такова уж природа российской власти во все времена.

В 48 лет (в 1832 году) Денис Давыдов покинул Москву и уехал в свое имение Верхняя Маза, где жил до конца своих дней, лишь изредка наездами посещая две столицы. Его уделом были охота, сельское хозяйство и воспитание детей (6 сыновей и 3 дочери). И, конечно, литературная работа: «Я пишу много прозою, т.е. записки мои; стихи ничто, как десерт после обеда рюмка ликера, чашка кофе». А когда-то, в молодые годы:

 
Люблю разгульный шум, умов, речей пожар
И громогласные шампанского оттычки...
 

Словом, с Денисом Давыдовым произошла возрастная метаморфоза: из беспечного гуляки он превратился в образцового домоседа. Бывает такое...

Денис Давыдов скончался скоропостижно 22 апреля 1839 года на 55-м году жизни. Умер за столом, готовя эпитафию на могилу Багратиона: «Прохожий, скажи нашей родине, что мы умерли, сражаясь за нее».

Любовные кулисы гусара

Поэзия Дениса Давыдова в основном состоит из «распашных» гусарских стихов, военной и любовной лирики. Вот характерная «Песня» (1815):

 
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!

Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!

Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!..
 

«Шумная сеча боя» воспета Давыдовым бодро и звонко. А любовь? В ней Денис Давыдов предстает совсем другим, почти робким и застенчивым романтиком.

 
Как я любил! – В те красные лета,
Когда к рассеянью всё сердце увлекало,
Везде одна мечта,
Одно желание меня одушевляло,
Всё чувство бытия лишь ей принадлежало!..
 

Эти строки из «Элегии VII» и посвящены они Лизе, красавице полячке Елизавете Злотницкой. И до нее у отважного гусара были различные любовные интрижки, но тут он, как говорится, запал и потерял голову, и решил жениться. Лиза приняла предложение руки и сердца, но перед самой свадьбой наотрез отказалась соединить своею судьбу с Денисом Давыдовым. Она предпочла более красивого Петра Голицына, отвергнутый жених, как писал один современник: «Давыдов был не хорош собою...» Небольшого роста, с азиатским обликом, с маленькими глазами, – явно не красавец. И посему отказ. Денис Давыдов впал в бешенство и тут же написал стихотворение «Неверной»:

 
Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я – тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши – к вам же отсылаю...
 

И бравая, настоящая гусарская концовка:

 
Чем чахнуть от любви унылой,
Ах, что здоровей может быть,
Как подписать отставку милой
Или отставку получить!
 

Лукавил Денис Васильевич, лукавил. Очень переживал он из-за любовных приключений и даже чах. Сначала по балерине Ивановой, потом по неверной полячке, затем по молодой соседке по симбирскому имению Кукушкиной и по другим «милым девам», прежде чем жениться и остепениться с чувствами. В этом смысле он был необычным сентиментальным гусаром.

 
Вы личиком – пафосский бог,
Вы молоды, вы стройны, как Аглая;
Но я гусар... я б вас любить не мог,
Простите: для меня вы слишком неземная!.. —
 

так писал Денис Давыдов своей соседке Кукушкиной.

В возрасте 35 лет Денис Давыдов женился на Софье Чирковой. Богатое приданое пришлось весьма кстати. Жена попалась ему заботливая, внимательная, любящая, ухаживала за ним, как за малым ребенком (гусар в мирное время – точно малое дитя). В одном из писем Давыдов писал одному из друзей: «Что тебе сказать про себя? Я счастлив! Люблю жену всякий день всё более и более... Несмотря на привязанность к жене милой и доброй, зарыт в бумагах и книгах, пишу, но стихи оставил! Нет поэзии в безмятежной и блаженной жизни».

Какие стихи, когда кругом целая ватага детей – Васька, Николенька, Денис, Ахилл и прочие «партизаны», все галдят и требуют к себе внимания. Хорошо-то хорошо, но на душе что-то свербит. Мучает Дениса Давыдова ностальгия по молодости, по боям, по друзьям-собутыльникам:

 
Где друзья минувших лет?
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?..
 

С одним из таких, с Дмитрием Бекетовым, Денис Давыдов особенно сдружился, благо он жил недалеко от него, верст в двухстах, не более. У Бекетова Давыдов и познакомился с его племянницей Евгенией Золотаревой. Ей 21 год, она прехорошенькая, эдакая Психея пензенская, очень начитанная и обожает стихи. Нетрудно догадаться, что возникло взаимное чувство. Он – женатый мужчина, да еще с кучей детей, она – девица на выданье, но разве сердцу прикажешь, кого надо любить, а кого нельзя?

Эжени (на французский лад) Золотаревой Денис Давыдов пишет стихи в альбом:

 
В тебе, в тебе одной природа не искусство,
Ум обольстительный с душевной простотой,
Веселость резвая с мечтательной душой,
И в каждом слове мысль, и в каждом взоре чувство.
 

Долго не писал Давыдов стихи, а тут вдруг прорвало: одно стихотворение прекраснее другого. Любовь – источник вдохновения. Он пишет Эжени и стихи, и письма (сохранилось 57 писем к «пензенской богине»). Они встречаются. Но встречи эти, естественно, тайные и робкие: оба понимают, как опасно дать разгореться любви и страсти. И вот наступает закономерный конец.

«Я знаю хорошо, что это должно так кончиться, но это не облегчает удара, – писал Золотаревой Денис Давыдов. – Всё кончено для меня; нет настоящего, нет будущего! Мне осталось только прошлое, и всё оно заключается в этих письмах, которые я вам писал в течение двух с половиной лет счастья».

Тоже странность. Обычно любовные письма просит вернуть женщина, а тут мужчина. Но этим мужчиной был поэт, а поэты всегда бывают немножечко странными. И вот последние стихи:

 
Прошла борьба моих страстей,
Болезнь души моей мятежной,
И призрак пламенных ночей,
Неотразимый, неизбежный.
И милые тревоги милых дней,
И языка несвязный лепет,
И сердца судорожный трепет,
И смерть, и жизнь при встрече с ней...
Исчезло всё!..
 

Под давлением родственников Евгения Золотарева приняла предложение и обвенчалась с пензенским помещиком Манцевым. Была ли тут любовь? Трудно сказать. Но стихов не было точно. Письма Дениса Давыдова Эжени сохранила при себе и передала по наследству сыну. Значит, дорожила.

Ну, а Денис Давыдов? После расставания с Эжени, по наблюдению современника, «стал стареть ужасно». А вскоре подоспела и смерть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю