Текст книги "69 этюдов о русских писателях"

Автор книги: Юрий Безелянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

ПОЧИТАТЕЛЬ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

Алексей Писемский

Как известно, есть классики первого ряда (Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский...). А есть второй ряд. Вот в этом втором ряду обретается Алексей Феофилактович Писемский. Его знают – и не знают. Хотя написал он много. Тургенев назвал его «профессором литературного рисунка». «Это большой, большой талант», – определил Писемского Чехов. В конце XIX века вышло полное собрание сочинений Писемкого аж в 24 томах. В советское время, в 1959 году, выходил девятитомник: там – «Богатый жених», «Фанфарон», «Боярщина», «Тысяча душ», «Люди сороковых годов» и другие произведения автора. Писемского читают и сегодня, но не очень охотно: слишком буйный народный язык, и многие слова напрочь забыты. «Мастер крестьянской речи, в литературу ходок от мужиков», – так определил Писемского критик Юлий Айхенвальд.

Вообще Писемский – фигура оригинальная. Дворянин по происхождению, но крестьянин по духу. Родился он 10(22) марта 1820 года (по другим сведениям, в 1821-м) в селе Раменье Костромской губернии. Один из его предков – Федор Писемский выполнял личные поручения Ивана Грозного, и в частности ездил в Лондон по устройству брачных дел царя. Потом род обеднел и, как сказано об одном из Писемских, «ходил в лаптях и сам пахал землю».

Алексей Писемский уже не пахал землю, а трудился исключительно с бумагами, сначала как чиновник, потом как писатель. Характер у него был двойственный: от отца он получил в наследство здравомыслие, а от матери – художественную одаренность. Рос мальчиком хилым (из десяти братьев и сестер – единственный, кто не умер в младенчестве). Воспитывался «за тремя мамками». И вырос особенным: скорее реалист, чем романтик. Меланхолический увалень и в то же время отчаянный скептик. Уважал практицизм и ненавидел прекраснодушие.

Время Писемского – время громкокипящих фраз. Надежды, упования, восторги. Метания Герцена. Боль Белинского. Писемский, провинциал, приехавший из Костромы, учился в Московском университете, где даже стены дрожали от яростных споров по поводу настоящего и будущего России. Казалось бы, Писемский должен был легко заразиться этим фразерством, но он оказался стойким в своем трезвом взгляде на жизнь. Не бросился в объятия западников и не впал в славянофильство. Как отмечает современный критик Лев Аннинский: «Он судил русскую жизнь здраво: отвергал крепостников, опасался левых демагогов, уповал на общественность, скептически смотрел на церковное мракобесие, с надеждой – на просвещение...»

Писемский вступил на стезю чиновничьей карьеры: был канцелярским чиновником в Костромской палате государственного имущества, затем в Московской – столоначальником. А в поздние годы (1869 – 1872) неоднократно исправлял должность московского вице-губернатора. Но, как признавался он сам, его попутал «бес авторства». В 1846 году он закончил роман «Боярщина» (первоначальное название «Виновата ли она?» о женской эмансипации, а уже потом Герцен подхватил вопрос Писемского и сформулировал его по-прокурорски: «Кто виноват?»). Роман у Писемского вышел преоригинальный: виноватых нет, виноваты не люди, а сама жизнь, которая толкает их на определенные поступки. Маститый наставник Писемского Степан Шевырев поставил в рукописи кучу вопросов, и Писемский старательно перелопатил свое творение. Роман имел успех. Потом в печати появилась его вариация «Нина» о превращении романтически-идеальной дамы в заурядную обывательницу.

Далее последовала повесть «Тюфяк», которая вышла в трех книжках журнала «Москвитянин» в 1848 году и стала литературным явлением. О Писемском заговорили как о сложившемся писателе. Сам он дал такую характеристику своего творчества: «Сначала я обличал глупость, предрассудочность, невежество, смеялся над детским романтизмом и пустозвонными фразами, боролся против крепостного права, преследовал чиновничьи злоупотребления, обрисовал цветки нашего нигилизма... и в конце концов принялся за сильнейшего, может быть, врага человеческого, за Ваала и за поклонение Золотому тельцу...»

Писемский на время выходит в отставку и пишет, пишет... В 1858 году был издан его нашумевший роман «Тысяча душ» (как продолжение Гоголя или в споре с ним?), в нем писатель проникновенно и горько пишет об «убыли сердца», об окончательном вытеснении идеализма практицизмом. В «Тысячах душ» и в других произведениях Писемского просматриваются созвучные с Гоголем мотивы, и не случайно его сравнивали с Николаем Васильевичем. Один из героев «Тысячи душ» сетует на то, как «бесплодно проживет наше поколение, потому что оно окончательно утратило романтизм... Я с ужасом смотрю на современную молодежь... что же, наконец, составляет для них смак в жизни? Деньги и разврат!»

Это писал Писемский полтора века назад. А чем живет молодежь в современной России? Какой у нее смак?!..

Но не будем отвлекаться от Писемского. Интересно то, что, когда он стал выступать не в тон революционно-демократических идей левого лагеря, на него обрушились с шумом и гиканьем и изгнали из своих рядов. Курс литературных акций Писемского мгновенно пошел вниз.

Скандал разразился из-за романа «Взбаламученное море» (1863), в котором писатель выступил как последовательный антинигилист. В этом романе Писемский буквально пригвоздил всех революционных романтиков, посчитав все их радикальные устремления по переустройству жизни русского народа как плод дворянского безделья, как разновидность фанфаронства, как некую вредную игру. Сам Писемский, по словам Анненкова, был «совершенно свободен от розовых надежд ... на освобождение». Отсюда и резкие нападки на «властителей дум» – Герцена, Огарева, Чернышевского.

Один из критиков в советские времена восклицал по поводу Писемского: «Россия нуждалась – в безумстве храбрых. А он предлагал ей трезвость».

В своих фельетонах, где он выступал под псевдонимом Никиты Безрылова, Писемский не раз задевал прогрессивную для того времени «Искру», за что был вызван на дуэль искровцами Курочкиным и Степановым. Дуэль не состоялась, но тем не менее Писемский был вынужден покинуть Петербург, вконец затравленный нигилистами. Еще бы: он и цикл рассказов «Русские лгуны» написал!..

Прогрессивная общественность (примем такой термин) и Писемский стали врагами. Общественность хотела положить живот за народ, осчастливить его и во имя этой благороднейшей цели зачитывалась романом Чернышевского «Что делать?». А тут возникает Писемский и утверждает, что все эти прекрасные метания с фразерством и фантазерством всего лишь «взбаламученное море» – революционная накипь, пена, которая ни к чему хорошему не приведет. Писемский предлагал обществу не революционные судороги, а трезвую и спокойную работу на каждом участке жизни. Но именно это здравомыслие Писемского и было воспринято в штыки революционными демократами. Работать и ждать?!.. Как в современной песенке: «Нет, я хочу сегодня! Нет, я хочу сейчас!..» Непременный и кропотливый труд вообще не вписывался в революционные идеалы. Они, эти революционные демократы, хотели сразу десантироваться на кисельные берега и молочные реки. Без каких-либо проволочек и усилий.

«Честный, трезвый почитатель здравого смысла, теоретик практичности, никого и ничего не прихорашивающий», по определению Айхенвальда, Алексей Писемский оказался не нужным российскому читателю. Для сентименталистов он был неприемлем: ни восхитительных пейзажей, ни очаровательных женщин, ни таинственных свиданий в затемненных беседках... Для радикально настроенной публики Писемский тоже был неинтересен: к топору не звал, героев не возвеличивал, на своих страницах выводил всё больше чиновников да разный провинциальный люд, да и то в каком-то дремучем, неприветливом виде...

Да, Алексей Феофилактович пытался писать горькую правду о жизни (одна из его лучших пьес недаром носит название «Горькая судьбина») но и сам оказался в плену у этой несладкой российской действительности. Будучи чиновником при костромском губернаторе, был вынужден выполнять приказ: уничтожить часовни и библиотеки раскольников. И он это сделал, симпатизируя в душе гонимым. Идеалы – одно, а жизнь – это совсем иное: компромиссы да сделки с совестью. Все это Писемский понимал прекрасно и потому не хотел в своем творчестве приукрашивать действительность. На юбилее своей литературной деятельности Писемский сказал: «Единственной путеводной звездой во всех трудах моих было желание сказать моей стране, по крайнему разумению, хотя, может быть, и несколько суровую, но все-таки правду про нее самое. Насколько я успевал в этом случае – не мое дело судить».

Юрист и мемуарист Анатолий Кони вспоминал один из своих визитов к писателю: «Писемский вошел в просторном летнем платье, но без галстука. Расспрашивая одного из гостей о его семейных делах, он отстранил рукой налитый ему стакан чаю и, налив большую рюмку водки, выпил ее залпом, ничем не закусив. Через несколько минут он повторил то же самое и угрюмо замолчал, не отвечая на вопросы. Через десять минут он выпил третью рюмку. Я взглянул вопросительно на бедную Екатерину Павловну (супругу Писемского. – Ю.Б.). Она с печальною улыбкой в ответ мне пожала плечами и с затаенным страданием посмотрела на мужа».

Писемский не просто любил выпить, он пил по-настоящему. А сострадательная жена? На Катеньке Свиньиной Писемский женился после некоторого увлечения «жоржсандизмом». Свою благоверную писатель вывел во «Взбаламученном море» в лице Евпраксии как женщину холодную, не способную внушить мужчине пылкую страсть, и придал ей название – ледяшка. Как они там ладили в своем браке? – не будем копаться. Писемский испытал два удара от своих сыновей: любимый сын Николай внезапно покончил жизнь самоубийством. Второй сын Павел был безнадежно болен. Всё это не смогло не сломать писателя.

На портрете Ильи Репина (1880) Писемский выглядит взлохмаченным и испуганным стариком. Некий испуг в его натуре биографы вспоминают и раньше: боялся плыть из Петербурга в Кронштадт и как бледнел при звуке выстрела. Как иногда топтался на пороге своего дома, боясь войти: вдруг там грабители? или кто-нибудь умер? или пожар?.. Короче, страх сопровождал Писемского по жизни. Откуда? Надо спрашивать у Зигмунда Фрейда. В конечном счете напряженное творчество, борьба с литературными оппонентами, семейные переживания привели Писемского к преждевременному дряхлению. В одном из писем он признавался: «...я действительно устал писать, а еще более того жить».

Алексей Писемский умер 21 января (2 февраля) 1882 года в своем родном Раменье, на Чухломе, в возрасте 60 лет. О последнем его романе «Масоны» один из критиков отозвался так: «В романе ни эпохи, ни масонства, ни характеров».

Через неделю после смерти Писемского, 28 января, скончался Федор Достоевский. Оба писателя по-разному предостерегали Россию от грядущих бурь и потрясений. Общество не вняло пророкам.

И напрасно. Бесы пришли. И море взбаламутилось...

ДОСТОЕВСКИЙ БЕЗ ГРАНИЦ И БЕЗ КРАЯ

Федор Достоевский

Федор Михайлович Достоевский родился 30 октября (11 ноября) 1821 года, а умер в 1881 году. Споры и страсти по Достоевскому не утихают и, очевидно, не утихнут, никогда. О нем постоянно выходят статьи и книги – у нас и за рубежом. Проходят Международные Достоевские чтения. Его имя и произведения будоражат, волнуют, нервируют. Он – истинный возмутитель человечества. Все пытаются разгадать феномен Достоевского: кто он такой? что написал? что напророчил? и что говорит он нам сегодня? «Господа, меня мучат вопросы; разрешите их мне».

Один из первых исследователей Достоевского Валериан Майков отмечал, что «Гоголь – поэт преимущественно социальный, а Достоевский – по преимуществу психологический». Психология – вот океан, куда с головой нырнул Федор Михайлович. «Пловец страшных человеческих глубин, провидец тьмы, рудокоп души» – так определял его критик Юлий Айхенвальд.

Многие психические состояния человека названы в честь писателей – садизм, байронизм, мазохизм, толстовство и т.д. А достоевщина (был такой вульгарный социологический термин) – это про все человеческие состояния, а заодно и пороки, бездны и страхи разом. «Злобный, махровый враг революции» – так называли Достоевского в советские времена. «Архискверный Достоевский», – считал Ленин.

Бездны Достоевского

Политик и историк Петр Струве в 1931 году в Белграде произнес речь в память Достоевского, в которой отметил, что «личный душевный опыт Достоевского воплотился в фигуры и драмы его произведений: то, что думают и делают его «герои», этим жил он сам, над этими безднами он сам стоял, не отвлеченно, не «воспроизводя» их, как воспроизводили драмы жизни другие художники, а в самом подлинном смысле слова. Раскольников – это не произведение Достоевского, это сам Достоевский. Соберите Карамазовых – Федора Павловича, Ивана, Дмитрия и Алешу, и вы получите Достоевского. Или иначе: разложите Достоевского на отдельные стороны его страшно сложной натуры и вы с изумлением, даже скажу: с содроганием, увидите перед собой Карамазовых...»

Дополним Струве: а Смердяков?! Это разве не частица самого Достоевского? А в скольких людях сидит этот Смердяков – лакей и сволочь! Так что четыре брата Карамазовых, включая Смердякова, – страшная полифония русского национального характера – от бунта до смирения и покорности, от благородства к подлости и злодейству. «И с чего это взяли эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения?..» – вопрошал человек из подполья у Достоевского.

Великие ученые Ухтомский и Бехтерев считали, что Достоевский дал для психологии и психиатрии больше, чем все профессиональные психологи и психиатры. Сам писатель говорил: «Меня называют психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой». Но то, что «изображал» Достоевский, дало обильную пищу для многих смежных дисциплин – для философии, теологии, психологии, социологии.

Знаменитая фраза писателя: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».

Мнения и оценки

Интересно, что каждый пишущий о Достоевском воспринимает его по-своему и дает сугубо субъективные оценки, которые бывают часто полярными. Многоцветие pro et contra. Философ Лев Шестов отмечал, что Достоевский не только один из самых трудных писателей, но и самый мучительный. Народник Николай Михайловский сказал про Достоевского – «жестокий талант», а Максим Горький – «ядовитый». А еще Горький говорил: «Это огромная фигура, но это жуткий мстительный человек. Это враг жизни». А сам Достоевский утверждал, что «в несчастьи яснеет истина». Про «врага жизни» недавно на Западе вышла очередная книга под названием «Светлый и жизнерадостный Достоевский». Так светлый или мрачный?..

Не в тонах и красках дело. «Величайший писатель и мыслитель всех времен и народов» – такова оценка Сергея Булгакова. А Оскар Уайльд с горечью говорил, что после Достоевского «нам остались только эпитеты», то есть все «проклятые вопросы» жизни поставлены.

«Достоевский дает мне больше, чем любой ученый, – отмечал Альберт Эйнштейн. – Он вызывает у меня этический порыв такой непреодолимой силы, какой возникает от истинного произведения искусства».

«Достоевский не просто сильно повлиял на меня, – признавался Уильям Фолкнер, – я получаю огромное удовольствие, перечитывая его, и я по-прежнему перечитываю его примерно каждый год. Его мастерство, проникновение в человеческую душу, способность к состраданию делает его писателем, к которому хотели бы приблизиться многие, если бы могли. Он был одним из тех, кому поистине удалось сказать: «Я был в этом мире».

Вирджиния Вулф: «Романы Достоевского – это бурлящие водовороты, самумы, которые с шумом и свистом засасывают в себя. Они состоят целиком и полностью из душевной материи. Против воли нас захлестывает, вращает, мы слепнем, захлебываемся, – и в то же время испытываем головокружительный восторг...»

«Не будем называть их романами, – писал Стефан Цвейг о творениях Достоевского, – не будем применять к ним этическую мерку: они давно уже не литература, а какие-то тайные знаки, пророческие звуки, прелюдии и пророчества мифа о новом человеке;... Достоевский – больше, чем поэт, – это духовное понятие, которые вновь и вновь будет подвергаться истолкованию и осмыслению. Образ русского писателя пронизывает и озаряет сегодня все сферы духовной жизни – поэтическую и философскую, духовную и культурную».

Герман Гессе считал Достоевского прежде всего «пророком, угадавшим исторические судьбы человечества».

Во времена цензуры Даниил Гранин пытался сказать частичную правду о писателе: «Читая Достоевского, становится стыдно – это драгоценное качество гения... Как он умеет изображать низость, лицемерие, ханжество, жестокость! Нет, нет, это не больной талант, скорее целительный, не жестокий, а гуманный. Может быть, когда мы жаждем изо всех сил показать лишь хорошее, доброе, возвышенное, добродетельное, когда мы хвалим и отбираем лучших, примерных – мы усыпляем совесть, требовательность, мы льстим людям, народу. Авторитет, накопленный русской литературой, укреплялся, в частности, неустанным обличением пороков и заблуждений. В этом принимали участие не только Достоевский, а и вся великая русская литература, имевшая смелость говорить своему народу слова гнева, печали... Потревожить совесть сегодняшнего человека не просто. Она защищена ловко и надежно...» («Новый мир», 10, 1981).

Ниспровергатели

Подобных положительных и восторженных оценок и высказываний о Достоевском можно привести множество. Это, как говорится, «за». Но много есть и «против».

Лев Толстой возражал: «Нельзя ставить памятник человеку, который весь борьба». А еще как-то Лев Николаевич сказал про Федора Михайловича: «Он был болен и думал, что весь мир болен».

Достоевский, по Томасу Манну, – больной гений, ясновидец сатанинских глубин, преступник...

«Полубесноватый, полусвятой» – это уже мнение Дмитрия Мережковского.

Максимилиан Волошин: «Войдите в мир Достоевского: вся ночная душа России вопит через его уста множеством голосов. Это не художник, – это бесноватый, в котором поселились все бесы русской жизни. Ничего не видно: ни лиц, ни фигур, ни обстановки, ни пейзажа – одни голоса, спорящие, торопливые, несхожие, резко индивидуальные, каждый со своим тембром, каждый являющий сущность своей души и до конца».

Развенчивал Достоевского и Владимир Набоков: «Безвкусица Достоевского, его бесконечное копание в душах людей с дофрейдовскими комплексами, упоение унижением человеческого достоинства, – всё это вряд ли может вызвать восторг. Меня не увлекает, как его герои «через грех приходят к Христу». А русский писатель Бунин выразился еще крепче: у Достоевского, мол, Христос в каждой бочке затычка». Так же, как меня оставляет равнодушным музыка, я, к сожалению, равнодушен и к Достоевскому-пророку...»

Набоков читал лекции о русской литературе, и в частности о Достоевском, в американских университетах. Набоков отмечал и такие детали, что герои Достоевского «никогда ничего не произносят, предварительно не побледнев, не зардевшись». Кстати, исследователи давно подсчитали, что одним из излюбленных словечек Достоевского является слово «вдруг» как знак катастрофы. В «Преступлении и наказании» оно встречается 565 раз, в «Подростке» – 671, в «Братьях Карамазовых» – аж 1154. Отсюда и побледнения и покраснения на щеках, ибо «вдруг» – это как апокалипсический пожар.

И еще одно развенчание, ниспровержение Достоевского. «В монументальных произведениях Достоевского, – пишет Эдуард Лимонов, – море слез, тысячи истерик, колоссальное количество бесед за чаем, водкой и без ничего, бесед о душе, о Боге, о мире. Герои его упиваются беседами, самоистязаются словами и истязают других. Только и делают, что высасывают из пальца, из мухи производят слона. На Западе считают, что Достоевский лучше всех сообщил в словах о русской душе и изобразил русских. Это неверно. Истеричные, плачущие, кричащие, болтающие без умолку часами, сморкающиеся и богохульствующие – население его книг – достоевские. С русскими у них мало общего...»

И далее, по мнению Лимонова, «Россия предстала перед миром и собой в зеркале пошлейше искривленной, старомодной старухой КАРАМАЗОФФ в чеховских очках...» (заодно и Чехову досталось!).

Хулить Достоевского на родине стало модно? Вот и еще один наш современник (новый русский?), фамилию которого приводить не хочется, свои высказывания в одном журнале озаглавил: «Почему я ненавижу Достоевского». Я и Достоевский! Да кто он такой и кто Достоевский! Достоевский встрепенул весь мир. А что сделал этот новоявленный ниспровергатель? Бренчит на гитаре? Мурлыкает песенки? Малюет картины? Что-то пытается сочинять на своем ужасном «коверканном» русском языке?..