Текст книги "Созидательный реванш (Сборник интервью)"

Автор книги: Юрий Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Килограмм цивилизации

По своим человеческим и экономическим ресурсам, по недрам и природным богатствам мы принадлежим к тем странам, которые, безусловно, самодостаточны. И в нашей истории были периоды, когда мы обходились своими возможностями. Впрочем, это не значит, что все получалось очень хорошо. Однако я хочу напомнить, что именно в те эпохи, когда Россия начинала жить своим умом, и происходили достаточно мощные рывки в экономическом и социальном развитии. Возьмем Александра III, который весьма скептически относился к нашим взаимоотношениям с Европой и говорил, что у России только два союзника – армия и флот. Тем не менее во время его царствования начал бурно развиваться капитализм. Не будем забывать и о том, что свой технологический рывок в XX веке Россия совершила уже будучи за «железным занавесом».

Хватит ли у нас сил питать только собственными соками свое искусство, культуру и не превратиться при этом в захолустье? Понимаете, даже в период слаборазвитых средств коммуникации культурный обмен не затухал. Шолохов, Шостакович, Пастернак – кто скажет, что это было искусство второго сорта? Полная культурная изоляция невозможна. Возможно лишь некоторое ослабление контактов. Но дело-то в том, что последние двадцать лет отношение к нам со стороны Запада отличалось колониальным пренебрежением, сбросом в наше культурное пространство каких-то маргинальных и тупиковых трендов, которые у себя уже не развиваются. Поэтому вполне возможно, что некая герметизация культурного пространства и необходима. Как и ограничение ввоза недоброкачественных западных продуктов. Говоря метафорически, «ножки Буша», обколотые антибиотиками, достаточно навредили здоровью народа: хочется отечественной доброкачественной курятины. «Ножки Буша» – это синоним всей системы западного импорта.

То, что мы при определенной политической конъюнктуре в мире останемся без европейских брендов в искусстве и тем более в большой литературе, – это чушь. Как мы можем обойтись без Диккенса со Стендалем, если они уже переработаны, включены и оплодотворены нашей литературой? Это то же самое, что сказать: ах так, мы теперь порознь, так возвращайте нам все, что вы заимствовали у Толстого и Достоевского. И как вы себе представляете этот процесс размежевания?

Что же касается политической самодостаточности, то мне абсолютно не жалко, если у нас не будет возможности копировать ту систему, которую нам навязывают. Западная демократия как некий эталон, типа платинового метра или килограмма, которые хранятся на Капитолийском холме в США, меня не устраивает. Универсальной демократии не существует, это всего лишь термин, которым назывались и американская демократия времен плантаторского рабства, и устройство древнегреческих полисов. Это всего лишь «свободообразный вид принуждения», а еще точнее – та или иная степень принуждения, которую тот или иной народ в тех или иных условиях для себя допускает. России после колоссального кризиса 1990-х, после ситуации демографической ямы нужны другие формы правления. Это не значит, что у нас должна быть диктатура, но то, что нам нужна та степень свободы, которая будет не разрушать страну и государство, а укреплять их, это очевидно. И эту степень нам самим определять!

Я всего лишь хочу, чтобы у нас была национально сориентированная демократия. Надеюсь, что это не помешает свободно путешествовать по миру и свободно обмениваться с Европой идеями, книгами, талантами.

«Российская газета»,

8 сентября 2008 г.

«С комсомолом я никогда не расставался»

Комментарий к дате

С комсомолом я никогда не расставался и считаю, что с ним не надо расставаться. По крайней мере, стране нужна такая молодежная организация под патронажем государства, а как она будет называться, неважно. Ведь надо кому-то серьезно заниматься новым поколением, лучшие мозги которого уплывают на Запад, а худшие – отравляются наркотиками. Вот мы говорим: новые технологии. А кто их будет воплощать в жизнь, если у нас нет системной молодежной политики и министр по молодежи то появляется в правительстве, то исчезает. В течение семнадцати лет, с тех пор как был распущен комсомол, не возникло ни одной достойной альтернативы ему.

По-моему, ликвидация союза молодежи в нашей стране под названием «комсомол» – не что иное, как преступление перед обществом. Те, кто это творили, не понимали сущности наших традиций, не хотели вникать в многовековую историю государства, его обычаи, менталитет. Допускаю и другое: ушлые дяди захотели присвоить собственность комсомола, у которого было много объектов по стране как идеологических, так и культурных. И что же мы имеем на сегодняшний день? А ничего.

Говорю это не потому, что моя молодость была связана с комсомолом, благодаря которому я приобрел какие-то навыки в области руководства, управления, получил путевку в литературную жизнь, став лауреатом премии Ленинского комсомола, хотя и это важно. В первую очередь меня волнует будущее нашей страны, ее моральный климат, который в основном определяет молодежь.

«Трибуна»,

30 октября – 6 ноября 2008 г.

«В советское время боялись ЦК, а сейчас – спонсоров»

В издательстве «Астрель» выходит в свет новый роман Юрия Полякова «Гипсовый трубач, или Конец фильма». Наш корреспондент встретился с известным писателем, недавно удостоенным Большой Золотой медали Бунина.

– Поздравляем с премией!

– Спасибо! Знаете, удивительная премия. Все поздравляют. Меня так даже с Государственной премией не поздравляли.

– А медаль действительно золотая?

– Чистое золото! Без дураков.

– Но давайте о романе! О том, что вы начали «Гипсового трубача», «МК» сообщил, кажется, лет пятнадцать назад… Неужели романы пишутся так долго?

– Бывает. Но у меня на роман уходит обычно года три-четыре.

– Тоже многовато! Некоторые писатели выдают по три романа в год!

– Это не писатели, а пипы.

– Какие такие пипы?

– Персонифицированные издательские проекты. Сокращенно – пипы. Как бы это попроще объяснить… Ну, вот, например, наш президент скоро выступит с посланием Федеральному собранию. Вы думаете, он сам его пишет от первой до последней строчки?

– Нет, конечно. Ему помогают консультанты, спичрайтеры…

– Правильно! И пипам помогает группа товарищей, хотя на обложке стоит одна-единственная фамилия, а с фотографии улыбается одинокое лицо. Это не литература, а книжная продукция. Литература же пишется долго и трудно. Но с «Гипсовым трубачом» я действительно подзатянул. Знаете, как-то не шел. Начинал и откладывал. Видимо, я еще не был готов к этому замыслу. Чего-то не хватало. Может, жизненного опыта, может, профессионализма. А потом вдруг пошло-поехало…

– И что получилось?

– Большой роман, смешной и грустный. Сюжет в двух словах такой: режиссер Жарынин и литератор Кокотов приезжают в Дом ветеранов культуры «Ипокренино», чтобы написать сценарий по мотивам рассказа Кокотова «Гипсовый трубач».

– В кино вы разбираетесь. У вас же почти все вещи экранизированы.

– Почти. Скоро начнутся съемки фильма по моему роману «Грибной царь»… Но вернемся к «Трубачу». Они приезжают, садятся писать и вдруг происходят необыкновенные вещи. Начинается и детектив, и любовная история, и плутовская катавасия, и сатирическая фантасмагория, и многое другое… В романе много вставных новелл, одну из которых, «Три позы Казановы», я и хочу предложить по сложившейся традиции читателям «МК».

– Поясните, что это за традиция?

– Первым читателем моей повести «ЧП районного масштаба» стал ваш главный редактор Павел Гусев. Впрочем, нет, не читателем, а слушателем. Зимой тысяча девятьсот восемьдесят второго года он приехал ко мне в Переделкино, и я всю ночь читал ему еще горячую рукопись. Кстати, редактором он тогда не был. А как только его назначили, он сразу напечатал главу «Собрание на майонезном заводе». И получил за это свой первый редакторский выговор. С тех пор в течение двадцати пяти лет перед выходом каждой новой вещи я всегда отдаю фрагмент вам в газету. И вот теперь – «Гипсовый трубач».

– Почитаем. А что в чернильнице? Какие творческие планы?

– Экий вы скорый! Ведь выходит только первая часть романа. И я сейчас дописываю вторую.

– Когда допишете?

– Бог даст, в новом году.

– А пьесы? Что с пьесами? Я вот недавно, признаюсь, ходил в Театр сатиры на ваш «Хомо эректус» в постановке Житинкина. Впечатляет. Зал на тысячу триста мест. Переаншлаг. Зрители три часа хохочут, а выходя, чуть не плачут под впечатлением от неожиданной и грустной концовки. Теперь собираюсь во МХАТ на «Халам бунду»… Вы ведь сейчас один из самых востребованных драматургов.

– Не жалуюсь. Только в одной Москве у меня идет шесть пьес. «Козленка в молоке», например, в Театре имени Рубена Симонова, за десять лет сыграли уже триста тридцать раз, и всегда при переполненном зале. Мои пьесы широко ставят в России и СНГ. Недавно летал в Ереван. Там в русском театре имени Станиславского состоялась премьера «Левой груди Афродиты», блестяще поставленной Александром Григоряном. Правда, есть одна проблема. Многие из нынешних режиссеров предпочитают почему-то унылые перелицовки классики или помойно-наркотическую чернуху. Зритель не идет, в репертуаре не задерживается, зато «Золотая маска» тут как тут. Острой, современной, социальной трагикомедии, той самой, которую так любит зритель, они боятся. Когда Станислав Говорухин принес одному худруку, кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством» первой степени, наш «Контрольный выстрел», тот воскликнул, прочитав: «Стасик, ты хочешь поссорить меня со всеми моими спонсорами!» Вот как! При советской власти боялись ЦК. Теперь спонсоров…

– А что нового вы написали для театра?

– Мелодраму «Одноклассница». Впрочем, это не чистая мелодрама, там много смешного, но печального больше. Такая жизнь. Вещь получилась острая, на грани фола и, конечно, ехидная… Режиссеры побаиваются, они разучились ставить сложные пьесы, где один жанр перетекает в другой, а степень неприятия сегодняшней жизни грозит неприятностями. Но именно на такие пьесы идет зритель, именно такие книги раскупает читатель…

– И «Гипсовый трубач» тоже такой?

– Такой, такой…

«Московский комсомолец»,

31 октября 2008 г.

Карась с клешнями

В издательстве «Астрель» выходит новый роман Юрия Полякова «Гипсовый трубач, или Конец фильма». Известный автор, получивший на днях за свои книги Большую Золотую медаль Бунина, охотно ответил на вопросы корреспондента «ЛГ».

– Поздравляем вас от имени возглавляемого вами коллектива!

– Спасибо. Тронут. Не ожидал.

– Насколько я помню, впервые о намерении написать роман под названием «Гипсовый трубач» вы сообщили в интервью лет пятнадцать назад…

– Если не больше!

– За эти годы выйти в свет ваши романы «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег», «Грибной царь»… Вы сделались драматургом. Ваши пьесы теперь широко идут по стране и за рубежом. А что же происходило все это время с «Гипсовым трубачом»?

– Он созревал. Я честно садился за него после окончания каждой из названных вами вещей, но, сочинив несколько страниц, откладывал в дальний ящик.

– Почему?

– Не знаю… Каждой книге – свое время. Когда, допустим, человека вдруг назначают на высокую должность, а он к ней не готов, это сразу всем заметно. В литературе происходит то же самое. И понимание того, готов ли ты как писатель к воплощению замысла, – это один из главных признаков профессионализма, а возможно, и таланта. Кстати, история литературы знает немало случаев, когда сюжет, родившийся в малоодаренных мозгах, потом становился подлинным искусством под пером совсем другого, готового к нему писателя.

– Так это не ваш сюжет?

– Мой, мой, успокойтесь!

– Значит, созрели наконец?

– Наверное. Читательская оценка покажет. Для меня это главный критерий.

– А критика?

– Объективной, качественной критики у нас теперь почти нет. Есть люди, оценивающие чужие сочинения с точки зрения интересов своей литературной группы, политической тусовки или по законам премиальной возни. Но и они делают это с неохотой, стараясь при первой возможности перебежать «в писатели». Любопытно, что как писатели они уже не ждут милости от критики, а тщательно организуют, продавливают положительные рецензии на свои сочинения, а также старательно заручаются поддержкой в премиальных жюри. Это я говорю со знанием дела, как главный редактор со стажем…

– И что же это за роман – «Гипсовый трубач»?

– Сам не знаю… Свободный роман. Поначалу я собирался написать рассказ про любовь, случившуюся в пионерском лагере.

– Что-то вроде «Пионерской Лолиты»?

– Упаси бог! Я нормальный человек – и мои герои тоже нормальные. Меня чрезвычайно интересует другое: совмещение в одной человеческой судьбе двух эпох – советской и постсоветской. Но рассказ так и не написался. Потом, когда мои ранние повести начали экранизировать, я столкнулся с миром кино. И мне захотелось сочинить смешную повесть о том, как режиссер и писатель сообща изготавливают сценарий. Ведь это интересный и очень забавный процесс: два человека, ссорясь и подначивая друг друга, из абсолютнейшего жизненного сора, обрывков чужих судеб, обломков своих нереализованных замыслов, из каких-то глупых историй, придуманных или услышанных, постепенно создают параллельную действительность. И она, эта действительность, иной раз оказывается такой яркой, что затмевает самих создателей, более того, неким мистическим образом воздействует на их реальную жизнь…

– А где они пишут сценарий, в Переделкине?

– Ну что вы! Я не настолько жесток, чтобы поселить моих героев в нынешнем Доме творчества «Переделкино». Режиссер Жарынин и литератор Кокотов сошлись в придуманном мной Доме ветеранов культуры «Ипокренино». В восемьдесят шестом – восемьдесят седьмом годах я довольно долго жил в Доме ветеранов кино в Матвеевском. Там с Евгением Иосифовичем Габриловичем мы писали сценарий про любовь инструкторши райкома (ее должна была сыграть Ирина Муравьева) к театральному режиссеру, совершенно запутавшемуся в себе.

– А почему райком?

– А что, инструктор райкома уж и влюбиться не может? Между прочим, следуя логике характеров, мы невольно предсказали крах перестройки. Второе объединение «Мосфильма», с которым у нас был заключен договор, гневно отвергло сценарий как «неинтеллигентный». Тогда сомневаться в перестройке и Горбачеве считалось «неинтеллигентным», как потом «неинтеллигентным» считалось ругать грабительские гайдаровские «реформы». Такая уж у нас творческая интеллигенция… Габрилович был ошеломлен и обижен. Я, конечно, тоже огорчился, хотя нет худа без добра: поработав с великим Габром, я фактически окончил Высшие сценарные курсы. К тому же мне удалось вблизи понаблюдать жизнь кинозвезд на закате. И я решил написать об этом повесть.

– И не написали.

– Как вы догадались? Наконец за десять лет, прошедшие с момента окончания романа-эпиграммы «Козленок в молоке», во мне скопилось немало социальной злости, достаточной для нового сатирического сочинения. Мы живем в обществе, где кривда и несправедливость сплетаются в самые невероятные, фантастические формы, вроде карася с рачьими клешнями, выловленного недавно на Истринском водохранилище.

– Но об этом, в сущности, написан ваш «Грибной царь».

– Ну и что? Значит, я еще недоборолся со злом. Кроме того, мне давно хотелось сочинить свободный роман, такую вещь, где сюжет прихотливо витает меж разговоров, воспоминаний, вставных новелл. Ведь мы с вами значительную часть жизни проводим просто разговаривая, выслушивая чужие истории или перебирая в памяти минувшее. Это важная, если не главная часть нашего земного удела…

– А какое отношение все эти нереализованные замыслы имеют к новому роману?

– Самое непосредственное. Все они как-то сами собой слились и воплотились в «Гипсовом трубаче». За него я уселся вскоре после окончания «Грибного царя». Пишу я, кстати, подолгу, на роман уходит три-четыре года. Как некоторые мои коллеги умудряются нашарашить роман за полгода, честное слово, не понимаю! Но, обсуждая с издателями перспективы сотрудничества, я имел неосторожность сообщить, что первая часть у меня почти готова. Они тут же предложили ее выпустить. Поначалу я наотрез отказался. Но потом, поразмышляв и вспомнив прецеденты мировой и отечественной литературы, согласился. Тем более что первая часть получилась довольно обширной – около четырнадцати авторских листов. Нынче, я заметил, даже стостраничную повесть не моргнув объявляют романом, издают с широченными полями и набирают огромным шрифтом, как в букваре: «Мама мыла раму». В ноябре книга выйдет в свет…

– А вторая часть?

– Надеюсь закончить ее в будущем году. Вчерне она написана, но текст я обычно выпускаю из рук не раньше, чем сделаю редакций восемь – десять. Каждая редакция, поверьте, прибавляет твоему сочинению несколько лишних лет читательской благосклонности.

– И последний вопрос. Режиссер Жарынин у вас постоянно цитирует Сен-Жон Перса. Вам действительно так нравится этот лауреат Нобелевской премии?

– О да! Особенно его афоризмы.

– Например?

– «Литературное сообщество похоже на огромную ассенизационную станцию, в одном из закоулков которой разместили зачем-то крошечную парфюмерную лабораторию…»

Беседовал П. Х.

«Литературная газета», 6 ноября 2008 г.

Не изменять себе

В рубрике «Открытая трибуна» главный редактор Владимир Портнов беседует с известным писателем и драматургом, главным редактором «Литературной газеты», недавно удостоенным Большой Золотой медали Бунина Юрием Поляковым.

– Юрий Михайлович, поздравляю Вас с присуждением Бунинской премии и хочу спросить: что значит эта премия для известного российского писателя Юрия Полякова?

– Получение Бунинской премии было для меня большой радостью. Я получил очень много поздравлений, гораздо больше, чем по случаю других премий, в том числе и Государственной (правительственной) премии. Поздравления – вроде бы факт сугубо личный, но на самом деле он говорит о том, какой широкой известностью и значимостью пользуется эта сравнительно молодая премия. Кроме того, для меня эта премия особенно много значит еще и потому, что искусству владения словом и манере письма и подходу к литературному творчеству я учился у Бунина, конечно, наряду с Булгаковым, Гоголем, Чеховым. Бунина я считаю своим учителем. Он один из немногих поэтов, который, придя к прозе, стал писать, так скажем, прозу прозаика, а не прозу поэта.

Еще, простите за нескромность, мне думается, моя литературная судьба в чем-то схожа с судьбой Бунина (без эмиграции, конечно). Бунин входил в литературу и становился крупным писателем в пору, когда были чрезвычайно сильны различные модернистские направления. Тогда не только знаменитыми, но и властителями дум становились писатели не крупные, зато талантливо эксплуатирующие какой-то моноприем и очень умело использующие настроение публики. В такой ситуации у автора появляется соблазн работать на потребу невзыскательного читателя. Так вот в отличие от таких писателей Бунин откровенно демонстрировал свою приверженность классической литературе. Ведь подлинное новаторство заключается в развитии традиций, а не в отрицании их. Подобная картина и сегодня. Могу твердо сказать – я стараюсь следовать принципам Бунина. Обычно считается, что мастерство заключено в самовыражении, что самовыражение это и есть мастерство. Все наоборот: самовыразиться можно только через мастерство. Не случайно именно Иван Алексеевич Бунин стал первым нобелевским лауреатом среди русских писателей.

– Один из парадоксов нашего времени заключается в том, что почти все чиновники, воспитанные на серьезной литературе в советский период своей жизни, куда как лояльнее относятся к произведениям постмодернистского направления. Почему?

– Здесь тот же механизм, что был в двадцатые годы прошлого столетия, когда активно поддерживались произведения нереалистического направления, и этим как бы демонстрировалась приверженность демократии. К тому же, герои этих книжек играют в конфликты, но сами произведения, по сути, бесконфликтны и лишены социально-нравственной аналитики. Когда в государстве много проблем, то нет никакого желания получать о них напоминания от литературы и искусства.

– Конечно, я для себя это сформулировал так: писатель должен вести следствие по делу о душе героя, а не катить пустую таратайку сюжета.

– Да, точное выражение. Если бы вашу точку зрения разделяла критика. Например, театральные критики, видя, что в репертуаре театров нет современных пьес, а к чернухе да порнухе интерес зрителя явно упал, стали это объяснять особенностями нашего времени, охлаждением публики к театральному зрелищу, окончанием времени больших залов, потребностью легкого отдыха. Это неправда. Мои остросоциальные пьесы идут по всей стране (в сорока регионах) и в СНГ при полных залах, шесть из них – в Москве (сейчас в работе седьмая – «Одноклассница»). В театре Рубена Симонова скоро будет сыгран трехсотпятидесятый спектакль по моей пьесе «Козленок в молоке». Но, несмотря на то, что мои пьесы сегодня одни из самых востребованных, театральные критики упорно не замечают спектаклей, по ним поставленным… А замалчивание форма манипулирования общественным сознанием.

– Юрий Михайлович, вы сказали, что постановки по вашим пьесам широко идут по стране и за ее пределами. Они идут в переводах на другие языки?

– Они играются в русских театрах. Вы коснулись очень серьезного вопроса. Я – человек русский, и для меня очень важно отражать менталитет русского человека, его самобытность, духовность, язык, его проблемы. Почему-то считается, что в России акцентировать эти моменты не только не следует, но и предосудительно. Категорически не согласен. Если произведение, к примеру, татарского писателя пропитано национальным духом, то это хорошо, а если у русского писателя, как писал А. С. Пушкин, «Русью пахнет», то это плохо. Русский и русскоязычный – это не одно и то же. Есть писатели хорошие, но с неразвитым национальным чувством – это нормально, а есть – с развитым национальным чувством – почему же это плохо? По-моему, это замечательно. Развитие национального чувства – очень важно для писателя любого народа. Меня, как писателя, представляющего русский народ, в первую очередь интересует судьба русского человека, русский национальный характер, русская культура, русский язык.

Но в литературном мире складывается, к сожалению, такая ситуация, когда о своей русскости как-то не принято заявлять. А почему? У меня обе родительские ветви из Рязанской губернии, которая сильна богатейшими традициями и самобытностью. И я считаю своим долгом представлять свой народ, так же как представляют свои народы армянин, еврей, башкир… Для этого вовсе не обязательно бить себя в грудь и кричать: «Я русский!» Но и забывать об этом нельзя. В многонациональной, многоукладной, многоконфессиональной стране должны быть писатели – носители духа своего народа. Более того, именно своей самобытностью они интересны. А то, что русский язык обслуживает литературы разных народов – это тоже нормально. Не надо подозревать человека с обостренным национальным чувством во всяких фобиях. При всем своем различии мы едины, потому что мы все – Россия.

Беседовал Владимир ПОРТНОВ

«Студенчество», декабрь 2008 г.