Текст книги "Ад - удел живых (СИ)"

Автор книги: Юрий Ливень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14

Война, это Путь обмана. Выступай, когда противник не ожидает.

Сунь Цзы, «Искусство войны»

Дмитрий Погожин, вольный стрелок.

13.04.2008, воскресенье, Московская область.

С тяжестью на сердце и пустотой в глазах, Дмитрий отъезжал от базы батальона «Знамя», расположившейся в окрестностях Фрязево. Слова командира, постаревшего за несколько прошедших дней с начала катастрофы, набатом звучали в сознании, как приговор.

«Дима, ты прекрасный боец, надежный товарищ, боевой брат… Но то, что ты сделал с гражданскими в Ираке, понять и простить нельзя! Если бы случайно их положил, никто бы тебе и слова не сказал, война есть война! Но ты же их… Эх, Дима… Наш батальон – последняя надежда всех, с кем поступают не по совести. Так было всегда, так есть и сейчас, когда все законы прахом пошли. Говорил тогда, скажу и сейчас – в любой ситуации, в любом состоянии, при любых обстоятельствах надо сохранять человечность! Утратил её, и стал не лучше, чем зомби, от человека в тебе остаётся лишь оболочка! Прости, брат, но ты… Прощай…»

Прости, брат… Прощай…

Отсидевшись несколько дней после начала эпидемии в своей берлоге, Дмитрий пробрался к своим побратимам, по окраинам бьющегося в агонии мегаполиса. Тысячи зомбированных, пожары, заторы из превратившихся в мертвое железо машин, выброшенные из берегов цивилизованности люди, стремительно тонущие в кровавом круговороте борьбы за жизнь и ресурсы, за каждый кусок хлеба и место в пока ещё способной передвигаться машине… Трагедия великого города мелькала за окнами бронированного «гелендвагена», так же, как и мысли в голове его владельца. Сначала с надеждой, что примут, простят, спишут с оглядкой на чрезвычайные обстоятельства, когда каждый штык дороже золота…

В обратную сторону мысли стали совсем другими. Отчаяние, боль, даже страх… Выросший в детдоме Дмитрий с первых лет жизни боролся за место под Солнцем, за право жить в обществе, а не существовать на его дне, в трепете перед теми, кто старше, сильнее, наглее. Батальон стал его семьей, братья по оружию стали его кровными братьями, не единожды спасая жизни друг другу, делясь последними крошками галет. Братья оставались единым целым не только в бою, искренне сопереживая, помогая, когда кто-нибудь из Семьи получал ранение или попадал в сложную ситуацию.

И вот всё позади, теперь уже навсегда. Прости брат, прощай…

Худое, сухощавое лицо Погожина исказилось в гримасе, зубы отчаянно заскрипели, когда он в очередной раз вспомнил крайние слова командира. Неторопливо катившийся по пустой полосе шоссе, ведущей в Москву, «Гелендваген» вдруг остановился. Дмитрий, покрывшись испариной, привалился лбом на руль, тяжело дыша, из приоткрытого рта закапала слюна на затянутый резиной пол. От захлестнувшей всю его сущность тоски захотелось умереть, раствориться в темноте спасительного ничто, или наоборот, бить, крушить, резать, захлебнуться фонтанами крови, бьющими из разрезанных глоток… Как тогда, в Ираке, в особняке беглого эмира… Так сладка была кровь из вспоротых артерий его жен и детей… Только стоил ли минутный экстаз той цены, которую он платит, уже не первый год? Стоил ли его грех многих, долгих ночей полного одиночества, отчаяния, слышал ли кто-нибудь, как он зовёт по именам своих братьев, оставшихся там, в Семье?

Немного успокоившись, Дмитрий достал дрожащими пальцами из бардачка портсигар с дорогими сигариллами, пахнущими пряностью табака и изысканностью вишни. Он не курил, с тех самых пор, как вышел за порог ненавистного приюта в день совершеннолетия. Ему нравилось лишь вдыхать аромат незажженного табака, наслаждаясь его грубым, чуть сладковатым запахом. Вытащив одну из сигарилл, Дима повертел её в пальцах, затем поднес к лицу, жадно ловя ноздрями каждый оттенок богатого букета.

Навстречу ехал нескончаемый поток машин, многие настороженно или с хищным интересом посматривали в его сторону, однако никто не рискнул остановиться. Как эти люди ещё соблюдают свою сторону дороги, привычка, что ли, не дает им выехать на пустынную встречную? Или вбитый на уровне подсознания стадный, рабский инстинкт? С этими надо поступать по совести? Или стереть с лица земли всех, чей смысл существования заключается в трепете перед тем, кто сильнее, наглее, старше?

Спрятав ароматную палочку обратно в дорогой портсигар, Дмитрий резко рванул машину с места. Разогнавшись до двухсот, Погожин наконец-то почувствовал себя лучше, гораздо лучше, кровь привычно закипела в венах, череда ненавистных рабских лиц во встречных авто смазалась в безликую ленту.

Перед самой Москвой Дима обогнал пару джипов, зачем-то двигавшихся в истекающий смертью город. Теперь он хотел своими глазами увидеть все, о чем несколько дней слышал из хрипящего динамика радиостанции. Толпы восставших мертвецов, таинственных мобов, отожравшихся мясом необращенных людей, бесчинствующие банды, грабящие слишком разжиревшую столицу. До вечера, на который у Погожина были планы, времени оставалось достаточно, надо провести его с пользой.

Проехав от шоссе до Перовской улицы, Дима с интересом понаблюдал за небольшой группой зомби, толкущихся возле «Ауди» последней модели, застывшей на перекрестке. Что-то или кто-то внутри, сильно привлекало мертвецов, скребущихся окровавленными руками в окна. На миг неопрятные фигуры зомби расступились, Дмитрий увидел бледное лицо девочки-подростка, в испуге застывшей на заднем сидении.

Немного подумав, стоит ли ввязываться, или лучше поберечь патроны, Дима вздохнул, и вынул бесшумного «стечкина» из кобуры на разгрузке. Он уже знал, что мертвецы наводятся на звук, поэтому излишне шуметь, стреляя из автомата, не собирался. Хотя, на фоне звуков непрерывной стрельбы, доносящихся со всех сторон, его выстрелы остались бы незамеченными. Конечно, существовал ещё шанс, что на огонек прибежит какой-нибудь не в меру ретивый мент… Однако, если верить радиоперехвату, бравые внутренние органы сами разбежались, куда подальше.

Осмотревшись по сторонам, во избежание неприятных сюрпризов, особенно со стороны разрушенного киоска в полусотне шагов от стоящего «гелика», Дмитрий выбрался из машины, сразу же направившись к серебристой «ауди», окруженной мертвецами. Сократив дистанцию до пяти метров, Дмитрий, не сбавляя шаг, расстрелял начавшие оборачиваться к нему фигуры. Легко и быстро, как в тире. Шесть выстрелов, шесть груд неподвижного тухлого мяса.

Обогнув машину по кругу, убедившись, что никто не шевелится, Погожин поманил рукой перепуганную девчонку, таращившуюся на него округлившимися от страха глазами. Взять бы, да уйти, пусть сама выбирается… Однако, в голове снова зазвучал голос командира «Мы последняя надежда для всех, с кем поступили не по совести… Прости, брат…».

Брат… Даже изгнав, командир называл его, Дмитрия, своим братом…

Кое-как выбравшись из смердящего испражнениями салона, девчонка, совсем молоденькая, с виду и до шестнадцати не доросла, опасливо подошла к Дмитрию, осматривавшего как недавнюю пленницу нежити, так и окрестности.

– Ты в порядке? – заговорил Дима, осматривая чумазую девчонку. – Салон не испачкаешь?

– Нет, я только пахну плохо, я аккуратно, в пакетик ходила, а окошко боялась открыть, там эти, руками лезли, а папа пошел бензин искать и не вернулся, а мне страшно было… – девочку вдруг прорвало, она затараторила, не останавливаясь и шмыгая носом. – А потом они пришли, а я закрылась…

Дмитрий насторожился, заметив нездоровое шевеление между углом ближайшего дома и сгоревшим магазином популярной продуктовой сети. Меньше ста метров, три фигуры, быстрым шагом направившихся к машинам.

Схватив под мышку болтающую девчонку, действительно дурно пахнущую, Дима быстро пошел обратно, к бронированном «гелику». Забросив спасенную на заднее сидение, Погожин перебросил наперед сумку с оружием, забрался за руль и торопливо нажал на педаль газа. Шедшая в его сторону троица резко ускорилась, желания знакомиться с ними почему-то не возникло. Было в них что-то неправильное – двигались они рвано и быстро, длинными, звериными прыжками, угрожая своей пугающей стремительностью.

Когда преследователи остались далеко позади, Дмитрий обратил внимание на девочку, все ещё взахлёб повторяющую историю про ушедшего отца и страшных зомби.

– Тихо! – рявкнул Погожин, зная, чем сменится словесный поток после пережитого шока.

Девочка запнулась на полуслове, уставившись перед собой стремительно мокнущими глазами, её губы задрожали, а через секунду затряслась в плаче, закрыв лицо маленькими грязными ладошками.

– Совсем ребенок… – пробормотал Дима, объезжая остов сгоревшего микроавтобуса с обугленным телом внутри.

С рыдающим грузом на шее, экскурсия по гибнущему городу откладывалась. Где-то в районе Дмитровского шоссе должен быть временный опорный пункт, где военные собирали беженцев и раздавали оружие всем, кто не вызывал подозрений. Если быстро доехать туда, времени останется ещё в достатке для задуманного. Только улицы…

Улицы не располагали к быстрой и лёгкой езде. Многие переулки выглядели ловушками, будучи заваленными костями, хламом и машинами, вездесущие мертвяки заставляли вилять по дороге и мешали поворотам, шоссе также не казалось лёгким путем. Ближайший перекресток пришлось объезжать по тротуару, сбив кенгурятником нескольких зомби, поковылявших наперерез автомобилю. «Мыть теперь придется» – с отвращением подумал Дмитрий, сворачивая в переулок, показавшийся свободным.

Проехав с сотню метров, Погожин обратил внимание на отделение милиции, занимавшее часть первого этажа какого-то заунывно-серого административного здания. Дверь участка оказалась подпертой снаружи толстой доской и украшенной надписью чем-то бурым, скорее всего кровью – «Не входить, заражено!».

– Сюда то нам и надо, коли не советуют… – сказал вслух Дмитрий, останавливаясь перед зданием и глуша мотор.

Услышавшая его спокойный, даже холодный голос, девчонка перестала рыдать, но всхлипывать не прекратила.

– Дядя… А куда… мы едем?.. – спросила она хриплым после плача голосом. – А как же папа, он искать меня будет…

– Туда, где безопасно… – стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Дима. – Я только в милицию сейчас зайду, договорюсь, чтобы твоего папу нашли, и скажу, где ты будешь его ждать…

Сердце Погожина сжало ледяными клещами, он увидел в этой девочке сироту, оставшуюся без матери, отца и дома. Совсем одна… Когда-то он был таким же, безнадежно ждущим, что его найдут, заберут домой… Только ему нельзя было показывать свою слабость, детдомовские не любили «ждалкиных». Как и сейчас, когда он остался совсем один, без семьи, без друзей и родных, во всем мире есть только он… и эта малявка, которой он нужен, такой, какой есть, сильный и непробиваемый. Вот ей все можно, никто не станет глумиться, никто не бросит вслед обидные слова…

– Сиди здесь! Я быстро! – как можно твёрже приказал девчонке Погожин.

Она опять захныкала, умоляя не оставлять её одну, ведь снооова придут эти, снова она будет запертааа в железном капкане…

– Тихо! – прикрикнул Дима. – У меня пистолет есть! И ружье есть! И тех, и этих застрелю, если придут! Ложись на сидение, закрой глаза, никто тебя не увидит!

Девочка безропотно растянулась на кожаном диване, закрыла глаза и моментально затихла, тихонько шмыгая носом.

– Так и лежи, малышка, скоро вернусь… – успокаивающим, отеческим голосом сказал Дмитрий, закрывая дверь, а затем, уже сам себе, пробормотал: – Свалилась на мою голову…

Повертев головой в поисках опасностей, осмотрев салоны стоящих рядом машин, Погожин подошёл к двери участка, бесшумно ступая на чистые от мусора и осколков места тротуара и крыльца. Ещё раз оглянувшись, заметил неподвижный силуэт, застывший у окна в доме напротив. Безопасно… Приложив ухо к прохладному металлу двери, внимательно прислушался. Тихо… Что не значит безопасно, вдруг там, у самой двери, замерла такая же фигура, как в доме напротив.

Приставив ботинок к двери так, чтобы она не могла открыться больше, чем на сантиметр, Дмитрий аккуратно вытащил доску из-под ручки. Петли чуть слышно скрипнули противным металлическим скрежетом, но изнутри никто не бросился на звук. Приоткрыв ещё немного, Дмитрий весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть малейший шорох. По ноздрям ударил тяжёлый запах тухлятины и химии, ещё чего-то невыносимо мерзкого, как если бы смешались запахи горящей проводки и сожжённой плоти.

Аккуратно отодвигая ногу, Дима расширил просвет ещё больше, аккуратно заглянув вовнутрь. Петли, к счастью, больше не скрипели, его присутствие мог выдать только свет, ворвавшийся в сумерки помещения. Никаких шумов, никто не ковыляет и не бежит навстречу, пытаясь заполучить кусок комиссарского тела… Убедившись в отсутствии угроз, Дмитрий тихо и плавно, как охотящаяся ласка, перетек в коридор, держа пистолет наизготовку.

За бронированным окном дежурного не оказалось никого живого. Или полуживого. На полу, в растекшейся, черной луже, лежало тело в милицейской форме, рядом валялся ПМ, на стенах и мебели темнели кровавые пятна. С сомнением посмотрев вглубь коридора, слишком темного для человеческого глаза, Дмитрий вернулся к машине, за лежавшем в сумке прибором ночного видения. Аккуратно прикрыв дверь, Погожин пошел обратно в здание, на ходу одевая шлем, с закрепленным на нем «ночником».

Проход вглубь коридора, перегороженный решеткой из толстых стальных прутков, был свободен, решетчатая же дверь открыта. Рядом с клеткой, дальше по помещению, виднелся почти полностью обглоданный скелет. Никакого движения… Перекатывая стопы с пятки на носок, Дмитрий крался по коридору, проверяя каждую дверь, заглядывая в незапертые кабинеты. Везде царила разруха, по комнатам словно смерч прошёлся – пол устилали бумаги, обрывки одежды, канцелярская дребедень, осколки стекол и обломки мебели, стреляные гильзы, обглоданные кости. Перед каждым шагом приходилось тщательно высматривать место, куда можно поставить ногу без риска нашуметь.

Добравшись до угла, где коридор поворачивал под прямым углом, Дмитрий заглянул в распахнутую электрощитовую, откуда несло смрадом паленой проводки и сладковатой вонью горелого мяса. На вырванных из шкафа толстых проводах висело обугленное тело, скалясь на визитера широко распахнутой челюстью.

Выглянув за угол, Дмитрий отпрянул назад. В конце коридора стояли мертвецы. Один из них сильно отличался от собратьев, его выделяло сутулое, массивное тело с длинными руками, увенчанными узловатыми пальцами с когтями вместо ногтей. Голова смотрелась устрашающе, широкая пасть не закрывалась полностью из-за длинных клыков, скошенный назад шишковатый лоб нависал над маленькими глазами.

«Моб!» – пронеслась в голове страшная догадка. Говорившие по радио описывали существо, Mortius Bestia на латыни, а по-русски «мертвый зверь», или просто «моб». Существо выглядело менно таким, зверочеловеком, передвигающемся на четырех конечностях. Впрочем, по слухам, у полноценного моба не оставалось ничего человеческого. Наверное, этот, если стоит на двух ногах, ещё не разожрался полностью, а значит, есть шанс… Назад идти намного опаснее, путь в одну сторону по крошеву дался с трудом, а если пойти обратно, малейший шорох, и уже не убежать. Пока что у него оставалось преимущество во внезапности, зверюга стояла боком, не замечая движения в темном коридоре.

Выругав себя за неосмотрительность и самонадеянность, Дмитрий достал из кармана разгрузки беруши, поглубже запихнув их в уши. Затем, предельно аккуратно, придерживая пальцами антабку, чтобы даже лёгкого щелчка не прозвучало, взял наизготовку дробовик. Первый патрон пулевой, второй крупная дробь, третий снова с пулей… С десятка метров голову монстра должно разнести в клочья, остальным тоже достанется.

Так же беззвучно снял с предохранителя, прицелился ногой на свободное от мусора место, и резко вывернулся из-за угла, почти сразу же выстрелив, передёрнул помпу и сделал второй выстрел в зашевелившихся зомби.

Полу-моб успел только развернуть корпус, когда ему в лоб влетел пучок дроби, не успевшей рассеяться. Запрокинувшись назад от удара, голова обнажила мягкую зону под челюстью, куда тотчас же влетела пуля, превратившая его череп в подобие распустившейся розы. Тяжёлое тело рухнуло на стоявших позади зомби, повалив их с ног. Дмитрий бросил дробовик, повисший на ремне, и, выхватив пистолет, быстро завершил начатое.

– Вот и все… – сказал воин, с трудом сдерживая рвотные позывы, к густой вони добавился кисловатый запах пороха, сделав воздух совсем уж ядовитым. – Не такие вы грозные, как о вас радио говорит!

Прикрыв нос краем рукава, амбре стало чересчур несносным, Погожин пошел к куче тел у железной двери, помятой ударами, исцарапанной когтями чудовища. На самого монстра старался не смотреть, выглядел он слишком тошнотворно, чтобы его изучать. ПНВ пришлось поднять и включить фонарик, глаза безудержно слезились от постоянных спазмов в желудке и глотке.

Оружейная комната оказалась закрыта, однако, внутри кто-то завыл, тоскливо, с надрывом.

– Эй, кто живой есть? – Дима несколько раз сильно ударил в дверь кулаком. – Открывай, кавалерия прибыла!

Вой прекратился, затем за дверью что-то заскрипело, упало, снова заскрипело. Когда непонятные шумы прекратились, молодой, почти мальчишеский голос задал дурацкий вопрос:

– А вы кто такой, не бандит?

– Спецназ ФСБ, могу документ показать! – с трудом сдерживая внезапно подкативший приступ совершенно неуместного смеха, ответил Дмитрий.

Переклинивший замок долго лязгал металлом, прежде чем поддаться, наконец, дверь немного приоткрылась. Паренёк с погонами сержанта и диким от страха взглядом попытался что-то ещё спросить, но вдохнув воздух из коридора, скрутился в приступе рвоты, блюя скупыми комками желчи.

Ожидая, когда парню станет легче, Погожин с интересом рассматривал помещение. Неплохо зашёл! В распахнутом шкафу висело два АКСУ, на полу валялось десятка полтора снаряженных магазинов, целый и початый цинк «пятерки», у дальней стены стояли друг на друге три целых ящика патронов. Наверняка, в кабинетах найдется ещё много подобного добра, можно даже с мальцом поделиться.

– Что здесь произошло? – спросил Дмитрий, когда парень кое-как отплевался.

– Ночью… С восьмого… Привели буйных в участок, в обезьянник закрыли… Наши с покусами тоже были, скорая не ехала… – каждое слово давалось парню с трудом, голос скрипел и срывался. – Мне бы воды…

– Здесь ничего не уцелело, пошли в машину, у меня есть! – Диме самому хотелось поскорее убраться отсюда, вдохнуть свежего воздуха.

Открыв «гелик», Погожин первым делом заметил, что девчонка уснула, в той же позе, как легла. Даже с пятнами грязи на лице, девичье лицо выглядело очень мило, а от её беззащитности у Дмитрия что-то ёкнуло в душе. Замерев на секунду, он посмотрел на размеренно поднимающуюся на вдохе едва развитую грудь, ощутив прилив бесконечной нежности к маленькой, слабой, нуждающейся в защите и опеке девочке. Сознание вдруг пронзило пониманием, что значит быть не одиноким, что чувствует отец, глядя на своего ребенка…

Стараясь не шуметь, Дима раскрыл сумку со снарягой, в ней лежали ещё и бутылки с водой. Взял две, у самого горло тоже першило от адской смеси отвратительных запахов. Осторожно прикрыв дверцу, ещё раз внимательно осмотрелся, не найдя ничего подозрительного.

– Когда наши начали подниматься, бросаясь на тех, кто оставался в участке, кто-то выбежал на улицу и заблокировал дверь. Заражённых пытались затолкать в клетку, но, когда открыли, закрыть уже не смогли, старшину толпой загрызли, прямо в коридоре. Оружие было только у дежурного, остальное у патрульных на руках осталось, и в оружейке, а она заперта. Дежурный расстрелял магазин в одного из больных, а тому хоть бы что, подошёл и вцепился, кусать начал… Остапов кое-как вырвался, заперся внутри. А я в кабинете был, отбивался от вошедшего… На пол его свалил, и к дежурке, смог проскочить мимо жрущих старшину тварей. Троим неудобно было, руками мясо рвать пытались, а четвертый прямо в кишки мордой зарылся…

Сержанта снова передёрнуло от рвотного позыва, однако, сдержался.

– Саня мне ключи от ружейки через окошко подал, сам уже на пределе был, плохо ему стало. Попросил родным передать, что он их любит, и застрелился, когда я убежал. – сержант грустно посмотрел на пустую бутылку и отбросил её в сторону. – Пока я с замками сейфа и шкафов, потом с магазинами возился, руки дрожали, кто-то на дверь навалился, я не мог её открыть. Потом с той стороны что-то врезалось в нее, да так, что металл погнулся. Я замок еле закрыл, стеллаж привалил, слышу скрежет когтей по железу, молюсь, и магазины набиваю из открытого цинка, маму зову. Как начинаю громче говорить, так дверь ходуном ходит, как замолкаю, стихает через время…

– Они на звук реагируют! – перебил парня Дмитрий. – Если своими бельмами не видят движения, на слух наводятся.

– Я понял это, и сидел тихонечко, ждал что подмога придет, или наши с патруля приедут. Никто не пришел… Я нашел в сейфе коробку сухпайка, кто-то её там оставил, непонятно зачем, и вода в пятилитровой фляге стояла. Тухлая, но пришлось пить…

– Четыре дня так сидел? – удивился Погожин. – Не появись я здесь, ты бы загнулся через день-другой! Почему не пытался вырваться?

– Боялся… – вздохнул парень. – Там кто-то очень сильный был, за дверью. Не знаю, откуда он взялся, но от каждого его удара штукатурка со стен сыпалась.

– С трёх выстрелов сдохла тварь, а у тебя под рукой их полтыщи было! В голову тварей бить надо, никто не говорил?

– Нет… – помотал головой сержант. – Я же только вечером в смену заступил, меня с выходного вызвали. Я толком и понять ничего не успел, как заваруха в отделе началась.

– Дурдом… – только смог сказать Дима. – Ладно, хватит языки чесать, вокруг мертвяков и бандитов полно, нам ещё везёт, что никто не появился. Давай, быстро тащи к машине все, что в оружейке, и по комнатам тоже, а я караулить останусь.

– А дальше куда? К вам на базу? Вы точно из ФСБ?

– Точно… Куда, потом решим! Главное, стволы и боеприпасы здесь не бросать! – Погожин добавил немного командирских интонаций.

Когда сержант скрылся внутри зловонного райотдела, капитан сокрушенно покачал головой:

– Из детского сада ещё бы оперов нанимали, дебилы…

Достав из бардачка влажные салфетки, Дмитрий отдал их девчонке, проснувшейся во время погрузки ящиков в багажник. Не забыв оставить несколько штук себе и Максу, так звали сержанта. Умывшись, его неожиданные спутники стали похожи на вполне симпатичных молодых людей, у Алёны ещё и забавные конопушки обнаружились. Она понемногу приходила в себя, по крайней мере, перестала впадать в детство и задавать глупые вопросы. Ведя машину по лабиринту улиц, Погожин время от времени бросал взгляды на её отражение в зеркале, каждый раз задавая себе один и тот же вопрос – нужна ли она ему? Ей он нужен, безусловно, без него она не проживет и дня… Совсем юная, абсолютно беззащитная, ребенок… Только ему, как с ней жить? Придется охранять не только себя, но и её, возвращаться каждый день в одно и то же место, она моментально станет его слабым звеном. Привязавшись к ней, он станет уязвим, а потеряв, начнет сходить с ума, шепча её имя бессонными ночами, как шепчет имена братьев.

– Эй, Макс! – окликнул он сержанта, оторопело смотрящего на изменившиеся до неузнаваемости улицы родного города. – Макс!!!

– А?!! – встрепенулся тот. – Я!!!

– Головка от… снаряда… – хмыкнул Дмитрий. – Слушай мою команду! Сейчас я тебя и Алёну довезу до ближайшего опорного пункта, там мы расстанемся. Вы с военными останетесь, я своей дорогой. Учти, если с ней что-нибудь случится, или ты сам её обидишь, из-под земли достану, и своими зубами горло перегрызу, понял?!

В голосе Погожина зазвучала сталь, холодная, смертоносная.

– Т…Так точно! – запнувшись, ответил парень.

– Ты мужчина, защищаешь женщину! Оружие в твоих руках защищает тебя! – Погожин кивнул на «укорот» сержанта. – Надо стрелять – стреляй без колебаний, понял?!

– П…Понял… – неуверенно ответил парень, увидев недобрые, ледяные глаза Дмитрия.

– Не слышу, боец! – рявкнул капитан на потерявшегося сержанта.

– Так точно, товарищ!..

– Капитан!

– Товарищ капитан!!! – звонко крикнул юноша.

Дмитрий замолчал, внезапно его посетила идея. Подумав немного, он отчаянно завертел головой по сторонам.

– Макс, ищи машину, целую! – приказал Погожин после того, как джип подпрыгнул на теле попавшего под колеса мертвяка. – Вопросы отставить!

На поиски подходящего транспорта ушло больше часа кружения по дворам и проспектам, по «гелику» несколько раз стреляли, к счастью, надёжное бронирование и безатмосферные колеса сохранили жизни и мобильность троицы. В конце концов исправная и заправленная «дэу» неброского, мышиного цвета устроила Дмитрия. Сержант занял место за рулём трофея, а спустя ещё час автомобили выехали за МКАД, по встречной полосе, свободной от потока транспорта, покидающего заражённый мегаполис.

– Слушай внимательно, воин! – начал Погожин, когда девчонка перебралась из джипа в легковушку. – Сейчас ты едешь по Носовихинскому шоссе, проезжаешь Есино, на развилке направо, дальше ещё раз направо, на указателе «Лесничество» под шлагбаум, сам откроешь-закроешь. Доедешь до длинного бетонного забора с колючкой поверху, не промахнешься. На серых воротах домофон с правой стороны, неприметный такой. Нажимаешь трижды, как спросят кто и зачем, говоришь, что к полковнику Таличу. Все понял?

– Так точно, тащ капитан! – по-военному выпрямившись, ответил сержант.

– Молодец… Люди ему нужны, тем более, способные постоять за себя и за близких… – Погожин сделал многозначительную паузу, с удовлетворением заметив, как в глазах парня загорается огонек решительности. – Самому Таличу скажешь, что вас прислал Дима, он поймет. Расскажешь, как всё было, без прикрас! Заодно запомни, обидишь девчонку – тебе не жить!

Последние слова Дмитрий произнес таким тоном, что Максим почувствовал легкую дрожь в коленях. Теперь ему стало плевать на голодных монстров, он боялся единственного – попасть в немилость к этому капитану, с полным льда взглядом убийцы.

Погрузив в багажник «дэу» початый и целый цинки «пятерки», а также цинк пистолетных, отдав парню половину автоматных магазинов, Дмитрий пожал ему руку и запрыгнул за руль Гелендвагена.

Пальцы мелко дрожали, зубы непривычно отбивали мелкую чечётку. Он почти физически ощущал, как из него утекает что-то очень важное, всю жизнь прятавшееся на задворках сознания, разбуженное лишь сегодня, робким лучом света, исходившем от потерявшейся, беззащитной девчонки. Холод одиночества заставил дрожать не только руки, но и все тело, вмиг покрывшееся гусиной кожей, боль утраты вцепилась миллионами колючек в каждую клеточку тела, и Дмитрий закричал, глядя вслед удаляющейся машине, остатками воли не давая себе пуститься в погоню, чтобы вернуть утраченное. В памяти мелькали совсем свежие образы детской растерянности, слез, грязных ладошек, закрывающих плачущее лицо, веснушки, прикосновение маленьких ручек к его рукам, привыкшим к грубости… Дмитрий сам затрясся так, как тряслась девочка, когда он переносил её из отцовской машины в свою…

– Зомби… Я зомби… зомби… – прохрипел Погожин, до боли в зубах закусывая обшитый дорогой кожей верх руля…

* * *

…Спрятав в портсигар ароматный цилиндр сигариллы, Дима завел двигатель и развернулся в сторону города, отгоняя от себя остатки перехлестнувших через край эмоций. Выхолостившая душу пустота, возникшая на месте утекшего важного, медленно заполнялась решительностью и колючим инеем рациональности. Если никому не нужно, то важное, что пряталось в нем, никому, кроме… Встряхнув головой, Погожин выгнал образ девочки из головы.

У него есть то, что нужно всем, и прежде всего ему самому – его таланты в уничтожении себе подобных. Меткость, скорость, расчётливость, способность доводить дело до конца в любых условиях и ситуациях…

С трудом переправившись через железный поток, затопивший Ярославское шоссе, Погожин добрался до Алтуфьевского шоссе и проехал по нему чуть менее двух километров. Дальше двигаться на машине, тем более, на такой приметной, стало просто опасно, следующие его действия требовали незаметности. Немного поискав распахнутые ворота с подходящим двором, Дима загнал «гелик» в спешно покинутое хозяевами подворье. Пакеты, обрывки бумаги, раздавленные коробки перед входом, распахнутые настежь гаражные ворота, все говорило о том, что семья, собравшись наспех, уехала подальше от гигантского рассадника заразы. Тем не менее, прежде чем закатить машину в гараж, Дмитрий внимательно осмотрел, как дом, так и постройки, обнаружив лишь следы разгрома. Похоже, здесь ещё и мародёры побывали, нигде не нашлось ни кусочка пригодной для употребления еды.

Оправившись, наскоро перекусив шоколадными батончиками, мужчина забрал из припаркованной в гараже машины сумку с оружием и снаряжением, кофр с СВД. Внимательно осмотрев окрестности, Дмитрий вышел на улицу, издалека приглядываясь к довольно бедному по здешним меркам, но высокому, в три этажа, дому. С него хорошо просматривалась не только улица с двором, где он спрятал «гелендваген», набитый хабаром из райотдела, но и нужный ему объект.

«Высотка» местного масштаба оказалась такой же заброшенной, как и предыдущий дом. Отличалась лишь запертыми воротами и калиткой, при этом в деревянном заборе зияла огромная дыра. Так же, как и предыдущий, этот дом подвергся разграблению, не заинтересовавшие мародеров содержимое многочисленных шкафов, комодов и кладовой валялось по всему дому.

Забравшись на чердак, Погожин удобно устроился в крохотной комнатушке под самой крышей. Вероятно, здесь любила уединяться хозяйка дома, или старшая дочь, их фотографии висели на стене в гостиной. Уютная келия, с книжной полкой, стеллаж для чайника, единственной чашки, и всяких дамских мелочей, собранных в две круглых коробки из жести, расписанной цветами. Грабители здесь не побывали, поленились, наверное, карабкаться по крутой и узкой лесенке.

Из небольшого окошка открывался прекрасный обзор на расположенный в ста пятидесяти метрах от места наблюдения, просторный участок почти квадратной формы, огороженный добротным трехметровым забором из крупного камня. Единственным местом, где прерывался забор, были тяжелые кованые ворота, украшенные готическими щитами.

В самом центре участка, почти полностью выложенного плоской брусчаткой, высился трехэтажный особняк из красного кирпича, выполненный в стиле рыцарского замка – высокие узкие окна в виде стрельчатых арок, декоративные башенки по углам, высокий шпиль на крыше.