Текст книги "Перевертыш"
Автор книги: Юрий Леж
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
– Справились, штурмовики? – спросил повеселевший капитан, возвращаясь к бойцам. – Но это вам не служба, а только службишка, служба – сейчас будет. Настя вас проводит в свободную комнату, даст бумагу и чернила, бумагу – под отчет, что б потом все испорченные листы сдали. Будете писать настоящий отчет. Понятно?
– Так точно, – сказал Пан.
– Может, не надо? – одновременно с ним сказал Успенский. – Мы же с отчетом полночи просидим…
– Что бы интереснее сидеть было, раскрою служебную тайну, – улыбнулся капитан. – Сейчас, по моей просьбе, патруль задержит и доставит сюда ту самую «мамочку» из вашего борделя.
– Ну, вот, как бордель, так наш, а как сходить туда, то только с разрешения начальства, – пошутил Успенский.
– Когда доставят, вы на нее незаметно глянете, та ли это, что бы я время зря не терял на допрос, – не обращая внимания на реплику старшего сержанта, разъяснил капитан. – А вот по результатам разговора с ней продолжим разговор с вами…
…В приемной их уже ждала Настя, выбравшаяся из своего закутка за барьером, в потрепанном, но чистом и аккуратно ушитом по её размер штурмкомбе, с простой стариковской палочкой в руках, на которую она опиралась, передвигаясь.
– А ты думал, чего я тут сижу, – со смехом отреагировала она на чуть удивленный взгляд Пана, – могла бы бегать, давно в батальон бы сбежала…
Настя отвела их в тесную, только-только столу и поместиться, комнатку неподалеку от приемной капитана Мишина, выдала двадцать листов бумаги, повторила слова капитана, что б ни листочек не пропал, и оставила ребят наедине с творческим процессом, ехидно пожелав им не ударить в грязь лицом по сравнению с великими русскими писателями…
– А как эти отчеты-то писать? – задумчиво почесал в затылке Пан, и без того изнуренный рассказами о своей интимной жизни.
– Ну, как-как, Мишин любит, что б в произвольной форме, – пояснил Успенский. – А вообще-то, сверху в правом углу, как заголовок: «Начальнику особого отдела шестого штурмового…» ну, и так далее, а потом… ну, как сочинение. Писал в школе-то?
– Как я провел лето? – улыбнулся Пан.
– Точно. Только сейчас пиши, как я провел прошлую ночь в городе. И – подробнее, подробнее… – добродушно засмеялся Успенский.
– Что, и это самое подробно? – ужаснулся Пан. – Такие ж слова, что я говорил, писать нельзя… они… это – нецензурные, вот.
– Нет слов нецензурных, если люди, которым эти слова не нравятся, – глубокомысленно произнес Успенский. – И вообще, хватит трепаться, давай писать, тут, в самом деле, не на один час работы.
Уже через полчаса Пан понял, что отслеживать офицеров противника на снайперской лежке, пусть и пробовал он это только в учебном бою, гораздо легче, чем писать сочинение на тему «Как я провел ночь в городе». Постоянно что-то забывалось, приходилось править, потом вспоминалось, что делали и как себя вели его товарищи, и это тоже желательно было отразить в отчете. А еще страшно мешал Успенский, пыхтящий, сопящий и поминутно подымающий глаза к потолку, будто что-то вспоминая. Похоже, и ему написание отчета давалось с трудом…
Промучились почти три часа, с коротким перерывом на опознание бандерши, выкурив все свои папиросы, пришлось даже у Насти просить, которая, несмотря на ночь, продолжала преспокойно сидеть в приемной капитана Мишина. Но все-таки сотворили что-то читабельное, хотя еще неизвестно, как начальство отреагирует. А начальство, в лице Мишина, оказалось легко на помине.
– Мальчики, – проворковала Настя, появляясь на пороге. – Вас товарищ капитан госбезопасности к себе приглашает. И очень он не в настроении, так что – поторопитесь. А листочки все мне отдавайте, все-все, ты чего, Пан, не понял?
– А ты что же – это читать будешь? – ужаснулся Пан.
– Вот еще, была нужда в ваших тайнах копаться, – засмеялась Настя. – Я все сложу, пронумерую и передам Пал Сергеичу, а то ему и так на работу времени не хватает, а тут еще ваши каракули регистрировать и разбирать по листам…
– Ты, это, в самом деле, не читай, что там, – попросил Успенский, на секунду вытолкнув Пана за дверь и оставшись с девушкой наедине. – Парень переживает, что б никто не узнал.
– Поняла я всё, Вещий, – успокоила его Настя. – Буду молчать даже о том, что их видела. А теперь – вперед!
… – Что ж, бойцы, все не так плохо, как кажется, – бодро начал капитан Мишин, когда они вновь устроились за маленьким столиком в углу его кабинета. – Все гораздо хуже. Допрос бандерши только подтвердил основные вещи, которые говорил тут Пан. Потому, я официально включаюсь в разработку этого борделя, как местечка странного, привлекающего внимание. Вы пока никому-ничего, но об этом может и не стоит повторять, люди вы взрослые и грамотные.
Ваши отчеты я позже почитаю. А сейчас думаю привлечь вас к одной операции именно в этом борделе. Сейчас возвращайтесь в батальон, спокойно отдыхайте, если, конечно, майор Смирнов никаких ночных тревог не сыграет. Но я его попрошу, что для вас не было ничего тревожного сегодня.
Завтра особо себя на учебе не утруждайте, но делайте всё, как всегда, что бы никаких отличий от обычного дня. Вечерком я за вами заеду, ну, скажем, для уточнения деталей в деле о стрельбе по мотоциклисту.
И съездим мы с вами прямиком в этот бордельчик… Все ясно?»
– Так точно! – дружно ответили бойцы.
– Ну, тогда идите, отдыхайте, – отпустил их капитан Мишин. – Сами-то до батальона доберетесь?
Вопрос был задан из вежливости, вряд ли капитан мог подумать, что Успенский и Пан добирались до комендатуры на попутках…
Оставшись один, Павел Сергеевич вытащил из нижнего ящика стола бутылку коньяка, стакан, налил себе побольше половины, медленно с удовольствием выпил, закурил. Потом отпустил отдыхать и Настю, оставшись один в кабинете и приемной, заперся на ключ, убрал со стола в сейф и ящики все папки, положил перед собой чистый лист бумаги и задумался…
«Почему ж я поторопился? Не спугнул ли кого такой поспешностью? Впрочем, когда допрашивал эту бандершу, я свалил всё на бойцов. Мол, претензии только к ним и претензии дисциплинарные, а её это не касается, разве что, поможет начальству и составит о себе благоприятное мнение. Да тут еще эта меткая стрельба на улице неподалеку в масть пришлась.
Бандерша эта, тетка хоть и хитрющая, но только в том, что касается непосредственно её дела. Похоже, с ней никто из контрразведчиков дел никогда не имел и её уровень – участковый «упал намоченный» с четырьмя классами образования, вот тут она королева: не подходи – убьет, как трансформатор. Бордельчик этот открыла на деньги одного не очень уважаемого в городе человека. Бандита, проще говоря. Так что вопрос причастности к непонятным делам того, кто финансировал, отпадает. Бандиты редко бывают замешаны в чем-то, кроме явной уголовщины. Да и открывался бордельчик еще до войны.
Теперь, что же бандерша рассказала про пановскую мулатку, как бишь её зовут-то? Шака, Шоко, Шако? Ладно, не важно, я её пока пущу под именем «Мартышка». Бандерше она говорила примерно тоже самое, что и Пану. Приехала уже во время войны откуда-то с крайнего юга полуострова. Там другое государство, с ним мы никак не связаны, агентурной сети пока там нет, только-только налаживается, так что подробные справки мы в ближайшие полгода-год не наведем, увы.
В работе, вроде бы, чуть поэнергичнее других, по словам бандерши. Поинтереснее для клиентов. Но – девочка как бы со странностями для такой профессии. То, что в губы целуется – это одна из них. Не боится беременности и болезней – вторая. Все девчонки боятся, а она – нет. Я прямых вопросов не задавал, это из контекста разговора такой вывод. И еще! Вот такой – мертвой, не дышащей, – её один раз заставали подруги, длилось это тоже всего несколько минут, а потом мулатка объяснила это какой-то странной, неместной болезнью, вроде эпилепсии, не заразной для посторонних и в жизни не мешающей. Бандерша хотела её тут же выгнать, но за девчонку вступился один богатый клиент, пришлось оставить. Что за клиент? Сразу, конечно, интересоваться не было смысла, даже такая баба, как эта хозяйка, поняла бы, что мне интересно на самом деле. Но все-таки я её не насторожил, ведь должны же были оккупационные власти когда заинтересоваться её заведением. Почему не сейчас, под предлогом посещения борделя недисциплинированными солдатами? Буду надеяться, что с этой стороны все в порядке».
Капитан, видимо, выплеснув отрицательные эмоции во внутреннем монологе, спокойно закурил следующую папироску и продолжил:
«Ничего это нам не дает. Информации – почти ноль, кроме невнятных обрывков. Конечно, Пану я сразу поверил, мальчишка еще, но внимательный и без дури в голове, а тут еще и бандерша подтвердила. Но – что бы это значило? Очень это похоже на индийских йогов.
Есть в Индии секта, там народ чудесами занимается. Да-да, настоящими, если верить очевидцам. И по битому стеклу босиком ходят, и по раскаленным углям. И – умеют задерживать дыхание и сердцебиение. Вот эта методика известная, и даже у нас давно применяется, но только не каждому поддается. Но – что бы случайная девица в заштатном борделе владела такой методикой? Тут она уже переходит в разряд разведчиков высшего ранга. Но для высшего ранга она слишком молода. Да и что тут делать такому агенту?
За этот вариант говорит только то, что прибыла она в город уже после начала войны. И то, что она желает здесь зацепиться любыми средствами. Может быть, в город приедет кто-то из наших высших руководителей? Такого ранга, что знают её начальники, но не знаем мы, здесь, на месте. Бред? Пусть будет версия в качестве бреда.
Может быть, в городе есть что-то ценное, скорее всего научное, что надо или вывести или уничтожить. Тогда её присутствие тоже оправдано. Тем более, город мы захватили с налета. Пусть будет и это направление.
Что-то я постоянно упускаю из виду… что-то лежащее на поверхности, но такое незаметно-наглядное, что все время ускользает… Что? что?
У нее хороший, но по учебнику выученный, местный язык. На других языках она при бандерше и девочках не говорила ни разу, хотя нормальный человек, если он не скрывает своего происхождения, нет-нет, да и выругается на родном языке. У нее темперамент повыше среднего, понятно, южная кровь, стык разных рас. В постели она ведет себя также, как и другие, вот только нравится ей «французская» любовь. Причем, ни бандерша, ни девочки её этому не учили. Может быть, это в обычаях тех мест, откуда она родом? Вряд ли, вряд ли в южных деревнях такое сильно распространено. Во всяком случае, я ни о чем подобном не слышал.
А может быть, я все-таки прав в своем первом порыве? Правильно решил, взять эту «Мартышку», привести сюда. Подвалы в здании отличные, надавить ей на нервы криками избиваемых и пытаемых, надуть щеки…
Эх, знать бы заранее, что шкурка стоит выделки, то можно было и слежку поставить, и агентурную игру организовать, но только времени и людей на такие оперативные тонкости нет. Еще пара недель, максимум – месяц, и батальон бросят в бой. А я при батальоне, куда ж деваться-то?
Значит, остается только один вариант: берем «Мартышку» и пытаемся ей накрутить хвоста…»
Капитан Мишин глянул на часы. Половина первого, за размышлениями пошли уже следующие сутки… «А в Москве сейчас начало рабочего дня, – вспомнил он про часовую разницу, – может быть, стоит все-таки позвонить? Есть же с кем посоветоваться, раз уж такой случай неординарный попался… Пусть в очередной раз скажут, что это не мое дело… или – заинтересуются…»
Налив себе еще полтораста граммов коньяка, Павел Сергеевич нехотя снял телефонную трубку местной связи:
– Капитан госбезопасности Мишин! Дайте узел связи… Майор Казаков? Сам дежуришь, что ли, сегодня или, как я, на работе засиделся? Зайду к тебе… да, прямо на узел… позвонить надо по делу… ну, по личному я бы звонить через ЗАС не стал… Жди.
*
Притормозив невзрачный, стандартно камуфлированный «козлик» чуть в стороне от въезда в тупичок, так что бы видно было и здание борделя, и аптеку на углу, и даже злополучный бар, в котором, кроме водки солдатам, продавали и наркотики местным жителям, капитан Мишин включил стационарную рацию с выведенными на приборную панель машины микрофоном и динамиками, коротко, жаргонными словечками переговорил с выходящими на исходные группами. Судя по докладам, всё было на мази и операцию можно было начинать через десяток минут.
– Вот приглядитесь, ребята, – попросил капитан сидящих на заднем сидении автомобиля Успенского и Пана, – где бы напротив этого домика можно было устроить снайперское гнездо, что бы и вход-выход контролировать свободно, без помех, и пути отхода были чистыми, спокойными?
Пан прислонился к боковому стеклу, а Успенский – наоборот – вытянул шею, старательно вглядываясь в городской пейзаж через стекло лобовое. После пары минут задумчивости, они почти в один голос признали: «Только вот тот чердак, через два дома, напротив борделя. Вот только с отходом оттуда надо еще посмотреть, но, со стороны глядя, позиция – идеальная».
– Я и сам про этот домик подумал, тем более, он как-то заброшенно выглядит, – признался капитан, – но проконсультироваться со специалистами все-таки надежнее. Я вас, ребята, прихватил не только, что б в опознании помогли. Сейчас мы попробуем одним ударом создать дымовую завесу, пошуровать наркоторговцев и задержать для разбирательства мулатку.
– Прямо сразу? – засомневался, поддерживая разговор, Успенский, а Пан промолчал, прочувствовав, что в этот момент ему пока не по чину встревать в разговор давно и хорошо знакомых друг с другом капитана госбезопасности и старшего сержанта штурмовиков.
– Расчет простой, а чем проще, тем лучше, это в жизни всегда так, – философски заметил капитан. – Начинаем проверку бара на предмет наркотиков. Вроде бы, заодно проверяем и аптеку, и бордель. Тут вам и польза, и дымовая завеса сразу. Извести местную мафию не изведем, но хотя бы попугаем, будет свои делишки не так явно и нагло обделывать. А это уже и тем, кто после нас тут работать будет – подмога. Но основная фигурантка – все-таки, Пан, твоя мулаточка.
Капитан не стал рассказывать, что вчера, вернее, уже сегодня, но ночью, в Москве его старые друзья очень заинтересовались происшествием. И пусть разговор шел в основном намеками, старинными кодовыми словечками и ссылками на «ты помнишь…», но Мишин понял, что подобные случаи чрезвычайно интересуют центральный аппарат и не только армейской контрразведки. Получилось, что он «принес в клювике» ценную информацию. А уже поутру местного времени с Мишиным связался – страшно подумать, не то, что сказать! – сам Генеральный комиссар госбезопасности и дал «добро» на проведение операции по захвату «Мартышки», предупредив со своей стороны о возможных странных, малообъяснимых явлениях, как в процессе задержания, так и потом, в процессе работы с объектом.
Теперь, кроме каверзных вопросов с задержание, содержание и обработкой самой «Мартышки», у капитана Мишина встал вопрос и с рядовым Пановым, и со старшим сержантом Успенским, которые превратились из обыкновенных военнослужащих в носителей высших государственных секретов. Впрочем, решать такого рода вопросы капитан предпочитал по мере их поступления. Сейчас на очереди была «Мартышка».
– Вы, бойцы, как я смотрю, с «семёнами» своими не расстаетесь? – уточнил капитан после небольшой паузы.
– Табельное оружие, – солидно ответил Пан.
– Да ладно уж, скажи прямо, нравится тебе этот карманный карабин, – засмеялся Мишин. – Но то, что вы с оружием – хорошо.
Капитан покопался в ящичке для инструмента, встроенном возле переднего сидения и передал назад, старшему сержанту плоскую коробочку, раскрашенную под камуфляж, размером чуть побольше его портсигара, но толщиной превышающую тот раза в три.
– Видел такое? – спросил капитан. – Рация нового образца, пока секретная, но скоро, я думаю, пойдет в войска вплоть до уровня взвода. Там две кнопочки – «прием» и «передача», частота фиксированная, на мою основную рацию.
Вы сейчас обойдете тот домик, где бы сами обосновались, осмотритесь внимательно, подымитесь на чердак, поглядите там. Если окажется кто хоть чуток подозрительный, задерживаете, вызываете через меня конвой, а сами оставайтесь на месте. Если вдруг там будет не один-два человека, то немедленно вызывайте подмогу, мне тут подвиги со смертельным исходом не нужны. Не фронт.
Я вас тревожить не буду, что бы не сказать чего не надо под руку, да и не демаскировать. Только в самом крайнем случае. Но сами докладывайте по мере продвижения.
Задача ясна?»
– Так точно, – хором ответили бойцы.
– Вперед!
Успенский и Пан вывалились из машины и не спеша, стараясь не привлекать особого внимания прохожих, двинулись за угол дома.
– Вот уж не думал, когда в учебке с винтовкой бегал, что буду в спецоперациях особого отдела участвовать, – нервно сказал Пан, когда они скрылись с глаз капитана Мишина.
– Мы пока при комендатуре, – флегматично отреагировал Успенский. – И капитан наш от коменданта действует. Так что – простая гарнизонная служба. Как думаешь, через этот дворик проскочим?
– Проскочим…
Они, чуть разойдясь в стороны, что бы в случае беды не попасть под одну короткую, прицельную очередь, быстро проскочили маленький, уютный и тихий дворик, в который выходили подъезды сразу трех домов.
– Так, а щель впереди плохая, – констатировал Успенский.
Узкий проход между стенами двух домов, который старший сержант назвал щелью, и в самом деле не внушал оптимизма. Противник с противоположной стороны мог держать эту щель под прицелом и, пока не обойдешь его по флангам, сопротивляться насколько позволит боезапас.
– Хорошо, что город не штурмовали, – покачал головой старший сержант, когда они с Паном по очереди, страхуя друг друга, просочились через щель. – Тут бы и три дивизии положить можно было б…
Пан не отвечал, считая свои возможные комментарии не успевшего повоевать человека, неприличными в присутствии Успенского. Но вот уже возле стен домика Пан высказался:
– Похоже, дом-то, в самом деле, не жилой…
– По окнам судишь? – поинтересовался Успенский.
– Не только, стекла-то грязные и у неопрятных людей могут быть, только вряд ли во всем доме одни грязнули живут, – отозвался Пан. – Но и дверь в подъезд – смотри какая…
Дверь висела на одной петле, хоть это и было незаметно издали.
– Неприятная дверь, ловушечная, – насторожился Успенский. – Такую бесшумно не открыть…
– Не хочется туда входить, – вдруг поежился Пан. – Ничего не чувствуешь?
– Кажется, нет, – удивился старший сержант. – А ты – что?
– Как будто дует оттуда чем-то, – признался Пан. – Ну, не воздухом, как при сквозняке… чем-то другим, неприятным…
Успенский покачал головой. Он уже видел такие предчувствия у совсем разных людей. Вот только бывало это всегда перед боем, в момент напряжения, ожидания смерти. А тут – казалось бы в мирном городе, у простого, заброшенного дома…
Чуть отвернувшись от подъезда, благо, снайпер страхует, старший сержант извлек из внутреннего кармана рацию и нажал кнопку «передача». Но, к удивлению своему, не услышал ни треска, ни шорохов эфира, как оно бывало обычно при связи из броневиков и с переносных пехотных раций. «Здесь Вещий, вызываю Медведя», – привычно выговорил он позывные, не надеясь на ответ, похоже было, что врученная капитаном новинка не работала. Но кнопку «прием» дисциплинированно нажал.
– Что у вас там, Вещий? – необычайно чисто и громко, будто бы стоял капитан рядом, за спиной, послышался из коробочки голос Мишина.
– Вышли к объекту, – от неожиданности Успенский позабыл нажать «передачу» и пришлось повторять: – Вышли к дому, похоже, он нежилой. Идем на чердак. Вокруг все тихо. Прием.
– Вперед, ребята, – подбодрил капитан, – мы начнем после вашего доклада. Очень хочется, что б кто-то на все посмотрел сверху… До связи.
– Вот это техника, – одобрительно покачал головой Успенский, – такие бы рации, да на фронте, цены б им не было.
– Капитан говорил, что скоро, – напомнил Пан.
– Да знаю я это «скоро», – отмахнулся старший сержант. – В танки радио вставляли почти год, потом батальонам придавали ящики трехпудовые, тоже полгода… Ладно, разговоры в сторону. Пошли.
«Эх, гранату бы туда первой», – подумал Пан, распахивая дверь подъезда и пропуская вперед Успенского.
Но – внутри было все тихо. И лестница оказалась припорошенной едва ли не годовалой, слежавшейся пылью. Вот только в пыли этой выделялись старые, но отчетливые следы обуви. Странной обуви, не похожей по отпечаткам ни на армейские сапоги, ни на штатские ботинки местных, на которые Пан успел насмотреться за время своей ночной экскурсии по городу. Подошва этих была исчеркана глубокими рубцами, и носы, квадратные, грубоватые, оканчивались неожиданным едва выделяющимся выступом.
«Давно прошел», – взглянул на Успенского Пан. «А обратно не спускался», – жестами показал Успенский. В самом деле, припорошенная пылью цепочка следов вела только вверх по лестнице.
«Получается, он вышел через какой-то другой выход, – подумал Пан. – А подъезд в доме один». Но уже на втором этаже они увидели разгадку возвращения таинственного владельца необычной обуви. Следы выше по лестнице были слегка затерты, и кое-где проступали отпечатки квадратных мысков ботинок, только уже в противоположном направлении. «Спустился обратно по своим следам и свернул в какую-то квартиру… вот в эту», – просмотрел цепочку следов на лестничной площадке Пан. «Зайдем?» – кивнул он на дверь квартиры, в которую ушел «квадратный», Успенскому.
– Позже, – вслух ответил старший сержант, – и постарайся следы сохранить…
Звук его голоса, пусть и еле слышный, вселил уверенность в Пана. Нежилой, дремуче засыпанный пылью подъезд уже перестал казаться таким зловещим, нагнетающим страх, натягивающим нервы, как случайный отблеск расколотого стекла в развалинах.
Пан кивнул, он и до этого старался обходить странные отпечатки, понимая, что они очень могут пригодиться капитану Мишину.
Стараясь ступать по каменным ступенькам как можно тише, бойцы поднялись еще на два этажа вверх, везде встречая плохо прикрытые двери пустых квартир, и слои пыли, нанесенной сюда за годы отсутствия человека. Ощущение не уютности, дискомфорта, хоть и не знал он такого слова, непонятного, необъяснимого страха усиливалось у Пана с каждым шагом вверх по лестнице, а уже под самым чердачным люком он понял, что и Успенский ощущает нечто похожее, уж больно резко и нервно передернул старший сержант плечами, стараясь будто бы сбросить эти ощущения с себя.
– Ну, что, Пан, – усмехнулся сержант, – лезть не хочется?
– Жуть, как не хочется, – согласился Пан, присматриваясь к люку в потолке, защелкнутому с этой стороны на простую, похожую на шпингалет, защелку.
– Вот и у меня ощущения такие, что нам здесь лучше переждать, – подтвердил Успенский. – Только лезть все-таки надо…
– Тогда я первый, – предложил Пан.
Успенский кивнул и посоветовал:
– Не суетись, как выглянешь, сразу «семена» выставляй и пали, если даже там мышь пробежит. Очень мне не нравится тут…
Пан перешагнул через следы под лесенкой, ведущей к люку, и, осторожно ступая по металлическим прутьям, стал подыматься наверх. И как только голова его уперлась в доски, страх, нежелание двигаться дальше, ощущение жути – исчезли, будто кто-то щелкнул выключателем. Под ногами, чуть отступив в сторону, маялся сержант, на скомканную пилотку давило сухое дерево люка, но никаких иррациональных страхов уже не было. И Пан, аккуратно, почти бесшумно, сдвинул шпингалет, откинул крышку и выпрямился, старательно обегая глазами чердачное помещение.
Чердак был пуст и – чист, как будто бы на нем прямо перед появлением Пана орудовала бригада дневальных первого года службы. Даже расположенное поодаль узенькое окошечко сияло чистыми стеклами, пропуская столько света, сколько не было во всем подъезде.
Пан подтянулся на локтях, встал на пол на колени и еще раз внимательно огляделся. Пол на чердаке был тщательно выметен, стены – тоже не сохранили ни следа пыли или паутины. И чердак был пуст. В смысле, ни одного сколько-нибудь живого существа не было видно или слышно. Но вот вдоль глухой стены, противоположной окошку, выходящему в переулок, громоздились ящики, банки, коробки самых разнообразных размеров и фасонов из жести, дерева, пластика, картона. Крышки у большинства из них отсутствовали или были открыты, и на первый взгляд все ящики были пусты.
Отодвинувшись от люка, Пан слегка наклонился к нему и позвал:
– Вещий, подымайся, тут чисто…
Он впервые назвал старшего сержанта Вещим, как делали это его старые друзья и знакомые, и даже немного испугался, вдруг он еще «не дорос» до того, что бы так именовать Успенского. Но тот не сказал ни слова против, быстро вскарабкавшись на чердак. И только тут, повторно за Паном, оглядевшись, сообразил:
– Ты глянь, стоило подняться, и страхи все исчезли, будто и не было их…
– У меня тоже, – признался Пан, – только это еще под люком было, будто черту какую-то перешел.
– Хитро это как все, – сказал Успенский, доставая рацию. – Но – думать уже потом будем. Медведь, я Вещий! Мы на месте, чердак чистый, повторяю, чистый. Прием.
– Понял, что все в порядке… – проворчал капитан.
– Не просто в порядке, Медведь, – счел нужным пояснить Успенский. – В подъезде пылища вековая, мусор, а чердак чистый, прибирался тут кто-то совсем недавно и очень тщательно…
– Вот тебе раз, – задумчиво сказал Мишин. – Ладно, все потом, оставь рацию на передаче, и, если будет что не так в округе, сразу говори мне. А Пан пусть смотрит только на свою мулатку, когда её из дома выводить будут…
– Выполняю, – отозвался Успенский и все-таки не сдержался: – Медведь, когда народ к нам пойдет, пусть аккуратнее в подъезде топчут, следы там странные…
– Понял, мы начинаем, всем внимание, – отозвался капитан.
Наблюдать со стороны работу солдат и офицеров комендатуры было, честно говоря, неинтересно хотя бы потому, что основные события разворачивались в помещениях бара, аптеки борделя, куда резво забежали по десятку бойцов во главе с офицерами, а чуть позже, с вальяжной ленцой, не торопясь, прошествовали представители военной прокуратуры. Капитан Мишин, сегодня переодетый в простую, пехотную форму, продолжал оставаться в своем «козлике», координируя действия всех участников операции.
Приткнувшись с обеих сторон к окошку, просматривая крест-накрест тупичок, выход из него и часть улицы, ни Пан, ни Успенский сразу и не заметили небольшую полусферу, очень похожую на естественный нарост под маленьким подоконником. И только понаблюдав за выводимыми из бара посетителями, Пан чуть отвлекся от уличных происшествий.
Наощупь полусфера оказалась твердой, чуть теплой и гладкой, будто отполированный шарикоподшипник. Но тут любопытные изыскания Пана пресек Успенский.
– Смотри, что-то там у девочек…
Из окна первого этажа, спиной вперед вылетел кто-то из бойцов, в полете теряя штурмгевер. Звон стекла и громкие выкрики команд были плохо слышны на чердаке, но вот короткая очередь внутри здания прозвучала отчетливо и ясно. Прикинув мысленно расположение комнат, Пан подумал, что солдата выбросили из общего зала, где они с Успенским и Пельменем поили девочек шампанским, а вот выстрелы прозвучали уже где-то дальше, как бы даже не в той комнате, где он отдыхал с мулаткой.
– Медведь, я Вещий, трое в дальнем углу тупика, вооруженные, – подал голос Успенский.
– Принято…
Через пару секунд в тупичке появились пятеро патрульных со штурмгеверами из резервной группы. Короткая очередь издали, над головами, и подозрительные парни явно призывного возраста, толкающиеся в уголке тупичка, предпочли поднять повыше руки.
А обстановка в бордельчике, похоже стабилизировалась. Выстрелов и криков оттуда уже было не слышно. Выпавший в окно солдат поднялся на ноги, отряхиваясь и ощупывая себя на предмет переломов, подобрал штурмгевер и нехотя побрел обратно.
– Посмотри, что я нашел, – попросил Пан, заметив, что общая обстановка на улице остается под полным контролем комендантских.
Успенский погладил-пощупал нарост под подоконником, отвлекся на несколько секунд от наблюдения и тщательно оглядел его.
– Чертовщина какая-то, – признался он, – ничего не понимаю, что это за штука. Ну, да ладно, у капитана разберутся…
В этот момент на улице появились где-то конфискованные на время пять автобусов, в которые начали сажать задержанных на улице вооруженных мужчин, следом за ними выводимых из бара посетителей, официанток, бармена, хозяина заведения. Потом пришла очередь клиентов борделя, их оказалось на удивление много, трое молодых мужчин, двое постарше, ближе к сорока годам, и еще трое совсем уж немолодых, седых и представительных, хорошо одетых. Следом за ними, в другой автобус завели уже знакомых Пану и Успенскому двух брюнеток, блондинку и рыженькую девицу, а потом – уже отправив автобусы, из дверей борделя вывели окольцованную наручниками «мамочку». Её усадили в открытый «додж» местного производства с конвоем из двух патрульных. Последней на пороге заведения появилась мулаточка, почти полностью прикрытая внушительными фигурами двух солдат, ведущих её под скованные руки. Пан обратил внимание, что по сравнению с «мамочкой» руки Шаки были скованы сзади. «Что ж это её так по серьезному? Сопротивление, что ли, оказала?» – успел подумать Пан. Мулатку начали пристраивать в «козлик» капитана Мишина, вернее, в очень похожую на его машину, когда Пан неожиданно высказал сомнение:
– Вещий, спроси у Медведя, больше никого там не осталось?
– Медведь, здесь Вещий, кто остался еще в борделе? – исполнил просьбу товарища Успенский.
– Три уборщицы, – ответил капитан, – сейчас и их выведут. В чем вопрос?
Успенский выразительно посмотрел на Пана.
– Не похожа, – коротко сказал Пан. – Та, но не похожа.
– Сомнения в мулатке, – «перевел» Успенский, – еще такие же есть?
– Остальные не в том возрасте, – ответил капитан. – Разберемся на месте, в комендатуре. У вас что-то еще есть?
– Есть, конечно, – вздохнул Успенский. – Но лучше бы вам самому посмотреть…
– Ждите, – недовольно буркнул в рацию Медведь.
В ожидании капитана Мишина Пан и Успенский успели заскучать. Впрочем, они хорошо понимали, что сейчас у капитана начинаются самые веселые и бестолковые для общего дела часы, часы согласования огромного количества вопросов и подписания несчетного количества бумаг после завершения активной стадии операции. Причем большинство вопросов возникало на пустом месте и требовало почему-то незамедлительного решения именно руководителем и ответственным за операцию лицом.
Вообщем, прошло почти сорок минут томительного в своей ненужности и бестолковости ожидания, прежде, чем штурмовики услышали внятные ругательства и звук шагов в подъезде. За прошедшее время Пан и Успенский проверили все лежащие у глухой стороны чердака коробки, в самом деле оказавшиеся не только пустыми, но и чистыми, будто протертыми влажной тряпкой за полчаса до прихода бойцов на чердак. Потом они со всех сторон осмотрели, ощупали и даже попробовали оторвать от стены, к которой он был прилеплен, подозрительный нарост сферической формы. Делали бойцы это более от скуки, чем по необходимости, может быть поэтому ничего у них и не вышло.
