Текст книги "Перевертыш"
Автор книги: Юрий Леж
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
– Надо было сразу их обратно отправить, – посетовал Октябрьский, – ну, раз уж так получилось, то пусть подождут полчасика. А пока, молодежь, пойдем-ка со мной…
Пан осторожно положил винтовку на небольшую приступочку возле крыльца. Все-таки, внутри дома с «семеном» сподручнее. А Октябрьский тем временем взял из рук старшего сержанта фонарик и шагнул к двери. Пан, опережая московского гостя, грубовато оттеснил его плечом, толкнул дверь стволом пистолета и сразу же полунырком ушел от прохода влево, опускаясь на колено. Рванувшегося было следом Успенского Егор Алексеевич просто не пустил, закрыв собой проход и ворчливо заявив:
– Ну, и молодежь, все бы только первыми поглядеть…
Но глядеть в домике было не на что. Рассеянный свет фонарика прояснил абсолютно пустое внутреннее пространство, без мебели, без домашней утвари, даже извечных в любом хозяйстве тряпок не было видно, только маленькие занавесочки на окнах, снаружи выглядевшие нарисованными. И в центре пустого пространства, как жертва на языческом алтаре, лежала слегка раскинув рук и ноги, обнаженная мулатка.
Она даже не отреагировала на попавший в глаза свет, только заметно дернулись, сужаясь, зрачки. Пан поднялся на ноги и подошел поближе к мулатке. Оказалось, этого вполне достаточно, что б она ожила.
– Я живая, он отключен, – равнодушно и тихо сказала она, но слова её понял, вернее, прочувствовал, только Пан. – Требуется включить.
Подхромал и Октябрьский, посветил фонариком, разглядывая девушку с любопытством не мужчины, а профессора-энтомолога, поймавшего новое, забавное насекомое. Впрочем, как мужчина к мулатке ничего не ощутил и Пан. Слишком уж пассивной и холодной была её поза, слишком много бессилия и нежелания исходило от нее. Да и женщина ли, в простом человеческом понимании этого слова, лежала перед ними?
*
Всё утро и первую половину дня Октябрьского мучили короткие, бессвязные сны, которые он забывал, едва проснувшись. Просыпал Егор Алексеевич от мучительной тянущей боли в ноге, ругал себя за то, что, как мальчишка, увлекся ночью преследованием, побежал сам на захват, да еще и там, вместо того, что бы, как порядочный «представитель», руками водить из далекого и надежного укрытия со всеми удобствами, решил лично посмотреть на происходящее с близкого расстояния. «Вот тебе и близкое расстояние, вот тебе и посмотрел», – укорял он себя, с трудом сползая с постели.
Впрочем, было в этих укорах что-то наигранное, нарочитое, потому что собой Егор Алексеевич был доволен. И все, что предпринимал за это короткое время в далекой командировке за океан, оказалось правильным, а главное – результативным. Чего давненько не случалось. Не вообще в его работе, тут достижения были и – значительные, но вот в этой теме никак не удавалось добиться настоящего результата. И заплатить за этот результат всего лишь болями в ноге казалось Октябрьскому вполне приемлемым.
Правда сейчас, дохрамывая к выставленному в углу за ширмой большому отхожему ведру с крышкой, он думал только о болячке, прицепившейся к нему десяток лет назад и мешающей нормально жить и работать. Он всегда думал, как хорошо быть молодым и здоровым, когда хотел отвлечься от других мыслей.
За его спиной, в другой походной постели, заворочалась, замычала что-то во сне Марта. Она тоже переживала предрассветный набег на домик у берега океана. Да и кто же не переживал случившегося заново, хотя бы и во сне?
Здесь, в одной из отдаленных, просторных комнат бывшего губернаторского дворца, собрались на отдых все непосредственные участники вылазки: и капитан Мишин, и старший сержант Успенский, и рядовой Панов. Часть своей добычи – «Мартышку» – они «замуровали» в небольшую, смежную комнатку без окон. Видимо, сам зал когда-то служил кабинетом значительному чиновнику, а комнатка за ним – комнатой отдыха. Дверь в нее прикрыли, но даже не стали запирать на замок. Октябрьский почему-то был твердо уверен в безопасности для окружающих плененной вновь мулатки, да и Пан подтвердил это, покивав головой, мол, чувствую, что так, но почему…
Кроме непосредственных участников операции, в комнату загнали досыпать и доктора Соболева, и майора Прошина, но майор спать не стал, предпочтя дежурить у дверей, сидя на стуле. Да и то ладно, он успел подремать в то время, пока остальные бегали по побережью или лежали на гребне обрыва, всматриваясь в предрассветные сумерки. Да и кроме самого майора с противоположной стороны дверь охранял специальный пост, выделенных комендатурой солдат, и еще десятка два патрульных специально следили за окнам кабинета, пусть и находящимися на высоком втором этаже.
А под присмотром майора оставались еще и «останки» некоего существа, убитого или отключенного Паном, и таинственный аппарат, который это существо держало в руках. Помещать его вместе с как бы живой мулаткой ни у кого не возникло даже мыслей. Кроме этих трофеев, в домике на берегу океана не нашлось ничего. Хотя, Октябрьскому очень хотелось ободрать до последней досочки весь дом, особенно – гладкий, будто сделанный из одной, огромной по длине и ширине доски, пол. Но для этого потребовалась бы работа целой бригады, а значит, последующий контроль еще за двумя-тремя десятками душ. И контроль за контролирующими, и проверка достоверности, и периодические провокации… Словом, тьма всяческих оперативных рутинных мероприятий, до которых Октябрьский был большой неохотник. К чему распылять и без того не безразмерные силы и средства? Впрочем, и предавать огню, всеблагому и заметающему любые следы почище воды, домик тоже не стали, рука не поднялась. Пришлось так и бросить его без особого присмотра, надеясь только на уже имеющуюся у строения славу «нехорошего места» и относительную отдаленность от городской черты. Даст бог, любители поживиться чужим имуществом не найдут в нем ничего для удовлетворения своей хищнической страсти.
Впрочем, сейчас Егору Алексеевичу хотелось больше всего наглотаться болеутоляющего, снова лечь и поспать, наконец-то, нормально. Но – болеутоляющее он уже принимал перед рассветом, когда выезжали из города. Повторять прием ранее, чем через сутки он себе просто не позволял, не столько боясь привыкнуть и «подсесть» на лекарства, как наркоман подсаживается на трубочку с опием или понюшку кокаина, сколько продолжая непрерывно воспитывать себя в духе борьбы с трудностями. Да и не требовалась сейчас, после завершения активной фазы операции физическая выносливость, а моральной у московского гостя было вполне достаточно.
То ли заслышав возню Октябрьского у ведра, то ли уже потому, что время пришло, но следом за «высоким гостем» стали просыпаться и остальные обитатели комнаты, без стеснения громко зевая, кряхтя, потягиваясь, поругиваясь в полголоса, закуривая тут же, не вставая с постели, первую утреннюю папиросу.
Справедливости ради, надо отметить, что за папиросу схватился не привыкший жить в общежитиях и казармах старенький доктор, остальные же пока терпели, дожидаясь общего подъема, одевания, возможности выйти в коридор, а уж там…
Отбросившая всякие намеки на стыдливость в мужском обществе Марта поднялась с постели в одном нижнем белье, по-королевски сморщила носик, проворчала: «Тут есть не хорошо пахнет…», и, сунув босые ноги в сапоги, прошествовала за ширму.
Слегка смутившийся Пан, поспешил открыть настежь пару окон, и сразу в комнату потянуло свежим, совсем не осенним воздухом, запахом зеленеющей листвы и травы, горящих где-то недалеко ароматных сосновых дров.
– Молодец, Пан, – похвалил его Октябрьский, – а то и в самом деле, казармой попахивать стало…
– Так ведь сколько народу набилось, – пояснил Успенский, одеваясь и позевывая, – да еще никто не помылся после возвращения…
– А что же – у вас в батальоне солдаты каждый день моются? – заинтересовавшись, спросил Егор Алексеевич.
– В обычное время – только под душем, – сообщил старший сержант. – Баня раз в неделю, а уж если в боях, то по всякому бывало…
– Про бои и полевые условия я понимаю, – согласился Октябрьский. – А как же вот там, у вас, без водопровода, было душевые-то организовать?
– Водопровод есть, – не согласился Успенский. – Только вода в нем холодная, но воду чуток подогреть и душ-то сделать проще, чем неделю ходить-вонять. Опять же всяких кожных болячек у бойцов меньше…
Давным-давно забывший, что такое рядовая срочная служба в армии, да и никогда не служивший в военное время, Октябрьский с интересом слушал старшего сержанта, излагавшего, как тому казалось, прописные истины заботы о здоровье личного состава, без чего любая служба превращалась в насмешку на самим этим понятием.
Пока они обменивались мнениями, подъем местного «личного состава» и приведение себя в порядок окончился и как-то, не сговариваясь, все собрались возле большого письменного стола, стоящего здесь еще со старых времен.
– Товарищ лейтенант, – попросил Октябрьский Прошина, – не сочтите за труд, пошлите кого-нибудь в столовую за завтраком… или уже за обедом, если точнее сказать… На всех…
– Слушаюсь, – ответил Прошин и собрался было сам отправиться в коридор, как его остановил возглас Марты:
– Что это там?
Девушка в одиночестве сидела на широком подоконнике, попыхивая папироской, и просто смотрела в глубину парка, окружавшего бывшей губернаторский дворец. И вот там, в парке, она и заметила нечто… Привлеченные её словами, все мужчины, кроме Октябрьского, торопливо подошли к окнам.
Среди вечнозеленых деревьев и кустов видно было небольшую группу явно местных жителей. Присмотревшись, можно было разобрать, что там собрались в основном молодые девушки с редкими вкраплениями юношей, пестро одетые, что-то выкрикивающие, то и дело подымающие над головами самодельные плакатики. Но на таком расстоянии, да еще и за деревьями, надписей на маленьких листах ватмана было не видно, даже знающий язык капитан Мишин только покряхтел недовольно, безуспешно пытаясь прочитать хоть что-нибудь.
Откуда-то слева к двигающимся в сторону дворца местным выскочили десятка два патрульных во главе с офицером. Сблизившись, солдаты построились в неровную шеренгу и попытались вытеснить девушек из парка. До окон долетели крики, ругань, женский визг, хотя, как успел заметить Мишин, в прямое соприкосновение с пришлыми бойцы еще не вступали.
– Это беспорядки? Здесь? – слегка презрительно спросила Марта, освобождая место у подоконника подошедшим.
– Да хрен его знает, – высказался Успенский, оказавшийся рядом, – извините, фройлен.
– Не беда в словах, – с милой неправильность простила Марта.
– Этого только не хватало, – проворчал добравшийся, наконец, до окна Октябрьский, наблюдая, как кто-то из солдат дал над головами девушек трассирующую очередь.
Женский визг и вопли усилились, и наблюдающие увидели, как девушки попадали на землю, прикрываясь, как фиговыми листочками, своими плакатиками. Офицер, возглавляющий патрульных, нервно походил вокруг группы лежащих, потом отдал какую-то команду, и возле девушек осталось трое бойцов, остальные, вместе с самим офицером зарысили куда-то за угол здания.
– Бардак в нашем колхозе… – высказался капитан Мишин.
– Ладно, товарищи, теперь у лейтенанта Прошина будет еще одно задание, кроме обеспечения нас обедом, – узнать, что происходит вокруг комендатуры, да и вообще в городе, – сказал Егор Алексеевич.
– Я могу сходить, уточнить, – вызвался капитан Мишин.
– А потом три дня писать отчеты о том, где были, с кем и о чем разговаривали в это время? – язвительно спросил Октябрьский.
– Зачем? – не понял Пан, уже вполне освоившийся при своем низшем звании быть на равных с офицерами и «личным представителем» из Москвы.
Впрочем, освоившись, Пан не зарывался, стараясь соблюдать положенную дистанцию. Просто в разговорах он уже не ждал, когда поинтересуются его мнением, а смело высказывал его, и задавал вопросы, вообщем-то, нижним чинам не положенные.
– А зачем я вас всех сюда собрал и вместе спать положил? – спросил в ответ Егор Алексеевич. – И еще охрану, в лице товарища Прошина, приставил?
«В самом деле, зачем такие сложности, если мы с Вещим вполне могли уехать вместе со взводом в батальон и спокойно выспаться там на своих кроватях», – подумал Пан. Но вслух говорить не стал, сообразив, что его мысли посчитают верхом наивности.
– Да просто для того, что бы потом «высокие» дяденьки из разных проверяющих управлений и отделов не сомневались, была ли от нас утечка информации, или её источник надо искать в другом месте… – пояснил Октябрьский. – Вам же легче будет…
– Обязательно должна быть утечка? – поинтересовалась Марта.
– Обязательно будет, – убежденно ответил Егор Алексеевич. – Но не от нас.
– Вы, Георг, не очень хорошего мнения о своих людях, – с упреком сказала Марта.
– Я очень хорошего мнения, – возразил Октябрьский. – Просто информация – это не слиток золота, который можно спрятать в подвал и забыть про него. С информацией постоянно работают, сталкиваются с ней самые разные люди. Вот потому она и распространяется чаще всего независимо от воли и желания человека.
Заслушавшийся Прошин не успел приступить к выполнению приказа, как за дверями, ведущими в коридор, послышались громкие голоса, невнятная толкотня, будто кто-то хотел кого-то оттеснить в сторону, потом в дверь громко постучали, и в комнату ворвались отпихивая друг друга, караульный начальник, выставленный Прошиным для охраны самой комнаты и окон, выходящих в парк, а вместе с ним – плотный, бритоголовый полковник в полевой форме и с бешеными, возмущенными глазами.
Навстречу им тут же уставились четыре ствола: Пан и Успенский достали оружие автоматически, у майора-лейтенанта Прошина два пистолета, казалось, сами впрыгивают в ладони при малейшем намеке на опасность, – а капитан Мишин и Марта скромно «припрятали» свои пистолеты у бедра, так, что они не сразу бросались в глаза.
– Комендант, – негромко сказал Мишин Октябрьскому, которого заслонил своей спиной майор Прошин.
– Комендант города полковник Сизовцев, – подтвердил слова капитана сам вошедший в комнату полковник. – Безобразие, меня сюда собственный же караул не пускает…
– Молодцы караульные, – сказал Октябрьский, появляясь из-за спины Прошина. – Вам благодарность, товарищ лейтенант!
Караульный начальник, вытянувшись в струнку, гаркнул: «Служу Отечеству!», поедая глазами столкнувшееся в комнате, на его беду, начальство.
– Извините, товарищ, – обратился полковник Сизовцев к Октябрьскому, – если бы не чрезвычайные обстоятельства, не стал бы тревожить…
– Откуда вы меня знаете? – вгляделся в коменданта Егор Алексеевич, продвигаясь поближе.
– Больше года назад, а Ставке… – начал было полковник, но Октябрьский его перебил обрадовано:
– Точно-точно, вы тогда в группе генерала Кондратьева были, что-то по тыловой работе…
– Так точно! Тыловое обеспечение третьей ударной, – с облегчением доложил Сизовцев. – А тут я за коменданта города, временно… Как узнал, что вы прилетели, то старался не мешать, у каждого свои дела и задачи, но сегодня…
– А что у нас сегодня? Престольный праздник? – решился пошутить Егор Алексеевич.
– Беспорядки в городе, – доложил полковник. – Пока еще стихийные, в студенческом районе и среди негритянских кварталов, эти-то, черные, всегда побузить готовы, но как бы и сюда не перебросилось…
– Так и причем тут я? – уточнил Октябрьский немного удивленно. – Вам ведь и карты в руки, зачищайте улицы, арестовывайте главарей… Особый отдел-то функционирует? Или проспали?
– Особый отдел работает, сложно только тут, да и вот, там у них требования такие… – комендант чуть понизил голос, оглянувшись на так и стоящего столбом у двери карнача.
– Н-да, – хмыкнул Октябрьский. – Товарищ лейтенант, продолжайте несение службы…
– Есть!
Козырнув, лейтенант с облегчением в душе вышел за дверь, плотно прикрыв её с обратной стороны, а Егор Алексеевич жестом пригласил коменданта к столу, из-за которого обитатели комнаты выскочили на еще призыв Марты.
– Присаживайтесь, и потерпите еще минутку, – попросил Октябрьский, поворачиваясь к Прошину: – Все-таки, озаботьтесь обедом на всех, товарищ лейтенант, а уж с обстановкой мы теперь как-нибудь разберемся…
Когда Прошин вышел, а все присутствующие расселись за столом, полковник, подозрительно покосившись на сержантские лычки Успенского и пустые погоны Пана, продолжил:
– Вообщем, как мне доносят, студентишки эти требуют немедленного освобождения задержанных днями капитаном Мишиным гражданских, ну, и отмены комендантского часа, прекращения патрулирования… А вы ведь, товарищ, прилетели специально к капитану, как бы не в связи с этими задержаниями…
Переведя дыхание, и подержав паузу, нарушать которую никто не стал, комендант скомкано закруглился:
– Я, конечно, понимаю, что не мое это дело, и лезть в него не собираюсь, а вот предупредить вас просто обязан был, тем более, только что, в парке, у дворца прорвались какие-то профурсетки с плакатами, да и вообще, за оградой какое-то шевеление непонятное…
– За предупреждение, конечно, спасибо вам, товарищ Сизовцев, – спокойно ответил Егор Алексеевич. – А сколько у вас в подчинении народа?
– Непосредственно – запасной полк внутренних войск МВД, – доложил полковник, – и прикомандированных – два стрелковых полка, механизированная бригада, штурмовой батальон, но они, как бы, просто в городе обитают, хотя – помогают без слов, если попросишь…
– То есть, сил достаточно и ни о каком захвате власти в городе можно не думать? – уточнил Октябрьский.
– Боже упасти, – присутствующим показалось, что полковник Сизовцев сейчас перекрестится, да и он сам с трудом сдержал правую руку, потянувшуюся ко лбу. – Но побоище они устроить могут… вооруженных много, почти у каждого второго – дома пистолет или ружье, им тут раньше так можно было, а сдают неохотно, если только за продукты или работу хорошую…
– Ну, да их пистолетики-то дрянь, – прокомментировал Успенский, – сталкивались, приходилось…
– Связь с частями поддерживается? перебоев нет? – уточнил Октябрьский.
– Связь надежная, – заверил комендант. – Со всеми, а если надо, то и с одиннадцатой армией…
– А что ж, может пригодится и одиннадцатая, – задумчиво сказал Октябрьский. – Несите-ка сюда карту, товарищ полковник, здесь, на месте, подумаем и решим, как быть… Только всяких адъютантов, помощников и прочих с собой не приглашайте, разберемся и решим своими силами…
– Слушаюсь! – вскинулся с места обрадованный комендант.
Едва только захлопнулась за полковником дверь, а сунувший в комнату голову карнач удостоверился, что комендант и в самом деле пошел за картой и обратно его можно будет пустить без всяких препон, Марта сказала:
– Таких совпадений не бывает. Кому-то очень надо задержать нас здесь.
– Не преувеличивай, – мягко посоветовал Егор Алексеевич. – Мы отсюда в любой момент вырвемся. Да хоть вот – под прикрытием штурмбата…
Он кивнул на Мишина, Успенского и Пана, сидящих рядком.
– И все равно… – заупрямилась Марта.
– Не умножай сущностей без необходимости, – Егор Алексеевич задумчиво потер переносицу. – А тут и сущностей-то всего раз-два – и обчелся…
*
Через три часа стихийно организовавшаяся при «личном представителе» бригада плотно отобедала, даже приняла перед едой по сто пятьдесят граммов коньяка – не пьянства ради, а здоровья для. Потом припрятала потщательнее накопившиеся трофеи и боевого выхода к океану, и уцелевшие после кровавого налета на комендатуру «друга Мартышки», и более ранние, обнаруженные при проведении операции «Бордель». После обеда вся бригада, в полном составе, обсудила с комендантом основное расположение и передвижения войсковых частей при подавлении внезапно возникших беспорядков в городе. Как выяснилось из непрерывных донесений городского особого отдела, вокруг дворца начали усиленно накапливаться протестующие с самодельными плакатами, по внешнему виду – не вооруженные, то есть, без винтовок и дробовиков в руках, но настроенные кем-то очень агрессивно.
Студенты и студентки, поддержанные чернокожей криминальной молодежью с окраин, громили витрины дорогих и не очень магазинчиков, поджигали стоящие на проезжей части, брошенные перепуганными владельцами, автомобили, горланили какие-то песни и невнятные лозунги. Вообщем, вели себя, как и положено буйной, хмельной толпе, подогретой умелыми провокаторами или организаторами беспорядков. Людей средних лет, рабочей внешности среди них замечено не было, разве что, совсем уж опустившиеся личности неприглядного вида мелькали иной раз в толпе.
Скопившаяся на небольшой площади перед бывшим губернаторским дворцом часть погромщиков и протестантов пару раз попробовала подойти поближе к металлической ограде придворцового парка, но бойцы из запасного полка очень решительно, пусть и без жертв, обстреляли смельчаков из ручных пулеметов, старательно пуская пули над самыми головами, так, что бы свист их был хорошо слышан. На большую часть толпы это подействовало отрезвляюще. А еще более они отрезвились, когда узнали о быстром и беспощадном расстреле группы, попытавшейся проникнуть в парк с тыла. Там два десятка студентов, вооруженных бутылками с бензином и пистолетами, да еще и нюхнувшими для храбрости то ли кокаина, то ли чего-то похожего, пропустили в парк и – двумя длинными очередями уложили всех, добив уцелевших и раненных выстрелами в затылок. И хотя свидетелей этого расстрела не было, слух о нем быстро разнесся сначала по площади, а потом и по всему городу. Видимо, организаторы беспорядков просчитались, поставив наблюдать за этой группой людей невыдержанных и нервных. Впрочем, от увиденного расстрела кто хочешь станет нервным, если не прошел перед этим несколько лет кровавых, беспощадных войн на Западе, Ближнем Востоке, Маньчжурии и здесь, за океаном.
Как-то незаметно с площади исчезли все, кто поумнее, потрезвее, постарше, оставив буянить и вопить почти подростков, едва преодолевших, а то и не успевших еще преодолеть порог призывного возраста. Но кроме воплей и швыряния камнями в стены и окна окружающих площадь домов это сборище малолеток ничего не предпринимало, видимо, все-таки хорошо сознавая, что полторы тысячи штурмгеверов, скопившиеся вокруг дворца, способны сделать из них кровавый фарш за несколько минут. А такой исход не устраивал тех, кто организовал и подогревал это сборище.
За прошедшие часы комендант снял всех патрульных с улиц города, укрепив оборону стратегических объектов: электростанции, нефтеперерабатывающего завода, аэропорта, – блокировав выходы и выезды из города со стороны негритянских кварталов силами армейских частей, временно подчиненных ему. Рассуждая здраво, сейчас можно было спокойно попивать чаек или коньячок и дожидаться, пока у протестующих не окончится спиртное и «революционный» запал, потому как судьба остальных местных жителей, поневоле попавших в переделку, коменданта, да и остальное армейское руководство, так же, как и бригаду московского гостя, не волновало нисколько.
Но неожиданно, побесившись еще часок, студенты выделили из своей среды пятерых представителей, которые с белой тряпкой в руках подошли к ограде и принялись требовать разгоовра с комендантом города для изложения ему своих требований. Им повезло, что местным языком не владел никто из солдат, да и офицеры знали его с грехом пополам, благодаря по выданным еще в начале армейской операции разговорникам, иначе, не сдержавшись от наглости и беспардонности «требований», положили бы парламентеров тут же, возле ограды, парой коротких очередей.
Но так или иначе, двух девиц, одного огромного, двухметрового негра и двух белых парней помельче провели во дворец под солидным конвоем и заставили дожидаться приглашения у кабинета коменданта, в котором сам комендант с утра побывал всего два раза. Первый раз он захватил отсюда все хранившиеся у него карты города и окрестностей, а во второй – приказал перевести всю оперативную связь в дальний, резервный кабинет, где с раннего утра отдыхали, вернувшись из загадочного предрассветного рейда, некие «представители» и начальник особого отдела штурмового батальона капитан Мишин. В этот резервный кабинет вход был закрыт для любого заместителя коменданта, и даже для командиров прикомандированных полков не сделали исключения, с ними комендант беседовал в коридоре.
Когда по телефону коменданту было доложено о парламентерах, он тут же передоложил об этом сидящему за соседним столом Октябрьскому, который, вместе с капитаном Мишиным, пытался составить безопасный резервный маршрут для всей группы к аэропорту. К сожалению, информация из города поступала отрывочная и противоречивая, потому оба руководителя терялись в догадках, что же лучше: пробиться налегке и побыстрее, используя преимущество внезапности, или же прихватить в качестве конвоя штурмовую роту и пройтись по городу огненным шквалом в полной безопасности для себя и для груза. По большому счету, это была игра ума, и Октябрьский, и Мишин занимались ей в частности, что бы скоротать время, потребное на успокоение города. А то, что окончание беспорядков не за горами, чувствовали все, даже приободрившийся комендант, так во время, а главное, непринужденно переложивший ответственность со своих плеч на «московского гостя». Стихийное, порожденное чье-то злой волей и совершенно не подготовленное к длительным действиям безумствование местных хулиганов и люмпенов должно было выдохнуться очень скоро.
Услышавший от коменданта о парламентерах, Октябрьский оживился:
– А что, почему бы не поговорить, лишь бы человечки приличные попались…
Невольное бездействие, да еще в обществе нервозного, ожидающего кар небесных на свою голову полковника Сизовцева требовало разрядки, и праламентеры пришлись очень кстати, несмотря на то, что всерьез эту делегацию никто не воспринимал.
Как настоящий режиссер, Октябрьский захромал, закружил по комнате, выстраивая мизансцену, необыкновенно довольный тем, что может развлечься и проявить до сих пор скрытые собственные таланты перед публикой.
В центр комнаты вытащили стол, заставили его бутылками коньяка, водки, за которыми специально послали одного солдатика из караула, сервировали блюдо, оставшееся после обеда, пустыми банками из-под тушенки, неожиданно обнаружившейся селедкой, кусочками хлеба. Не забыли и про стаканы по числу участников действа, выложили пачки папирос, пепельницы из главного губернаторского кабинета, солидные, хрустальные и мраморные, неведомыми путями попавшие в эту комнату.
– Так, товарищ Прошин, ты у нас будешь изображать пулеметчика, – с азартом расставлял теперь статистов Октябрьский. – Попроси у караула пулемет и садись на подоконник. Кстати, шутки шутками, но посматривай за этими… парламентариями… кто знает, что у них на уме…
Предупреждать майора-лейтенанта о бдительности, наверное, и не стоило, он с радостью вооружился с помощью карнача и даже хотел было испытать ручной пулемет, но Октябрьский запретил палить в помещении без особой нужды.
Тем временем, талантами Егора Алексеевича Пан превратился в летчика с капитанскими погонами (у запасливого коменданта и не такие еще нашлись), Успенский стал артиллеристом, а сменивший после операции штурмкомб на привычный мундир офицера госбезопасности капитан Мишин был посажен в центр композиции, как свадебный генерал.
– Эх, времени нет, а то бы… – мечтательно покачал головой Октябрьский.
Марта, вспомнив один из случаев «а то бы…», скромненько фыркнула в рукав. Пусть это и случилось давно, в узких кругах до сих пор рассказывали, как на дипломатической встрече экспертов на уровне личных помощников глав государств, встрече во фраках, с канделябрами и лакеями в званиях не ниже капитанов спецслужб, появился «хромой комиссар» в кожаном картузе с поломанным козырьком и красной звездочкой, в потертой, пропыленной кожаной куртке, перепоясанной офицерской портупеей, в галифе, разбитых сапогах и – с маузером К-96 в деревянной кобуре-прикладе… Эффект от его появления превзошел все самые смелые ожидания. И хотя встреча прошла в теплой обстановке, состоялся взаимный обмен мнениями и длительная беседа, но представителям западных держав вновь пришлось встречаться на следующий день для дополнительного согласования позиций, высказывать которые при «комиссаре» им показалось в тот вечер рискованным для здоровья и жизни.
Сегодня в выстроенной мизансцене Октябрьский отвел себе внешне скромную, но самую ответственную роль беседующего через переводчика, капитана Мишина, с парламентерами «самого ответственного лица». К радости для коменданта, тот был задвинут далеко в глубину комнаты, к доктору Соболеву и Марте, которую показывать, а тем более – представлять полным титулом – нежданным гостям было неразумно.
– Теперь можно и запускать этих… – Октябрьский поморщился, – парламентариев, мать ихнюю собачью за ногу…
– Георг, как вам не стыдно, – укорила его Марта из глубины своего уголка.
– Всегда тебе говорил, читай Экклезиаста, ты же верующая, тебе сам бог велел помнить, что «во многой мудрости много печали», – ответил Октябрьский. – А ты: «Буду учить русский, буду учить…», вот и выучила на свою голову…
Марта засмеялась, и в этот момент конвой ввел пятерку парламентеров, сильно перенервничавшую перед кабинетом коменданта, а потом переведенную через полздания под той же усиленной охраной, что и с улицы, – сюда. В какой-то момент одной из девиц, когда-то бывавшей в губернаторском дворце, даже показалось, что их ведут в подвал, где, по слухам, «красные медведи» устроили застенок и пытают задержанных. Она слегка сомлела, но в этот миг конвой остановился перед дверями, и их пропустили внутрь, к «высокому начальству».
Заваленный бутылками и остатками закуски стол не поразил парламентеров, примерно так они и представляли себе времяпрепровождение красных военноначальников. Так же не впечатлила и фигура «кровавого энкавэдэшника» в центре стола, а вот направленный на них ствол пулемета, расположенного на коленях сидящего на подоконнике майора, заставил нервно вздрогнуть всех, даже негра Джека, который, пользуясь своими физическими данными, заявлял, что никого и ничего не боится. Впрочем, заявлял он это очень давно, почти час назад, и очень далеко отсюда, на площади перед дворцом, в среде беснующейся молодежи… и за прошедшее время. после более наглядного знакомства со стволами и прикладами штурмгеверов, спесь его сильно поубавилась…
– Леди и джентльмены! – раздался голос совсем не оттуда, откуда ожидали парламентеры.
Говорил невысокий, длинноволосый пожилой человек в кожаной куртке больше похожий на анархиста в представлении студенческой братии, чем на «красного командира». Он развалился на стуле немного в сторонке от стола, как бы дистанцируясь от остальной компании, и медленно крутил в руках пачку сигарет, то ли не решаясь закурить, то ли просто в силу старой привычки.
