Текст книги "Крылья"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

Но у обычной ранайской девушки нет крыльев.

В общем, мне не хотелось давать Ллуйору шанс взять надо мной верх, и я предложила ему обратиться к отчиму.

– Он злится на меня, – поморщился Ллуйор. – Говорит, не для того учит меня боевому искусству, чтобы я применял его в кабацких драках. Ну подумаешь, выпил с друзьями, что ж мне, уж и поразвлечься нельзя – всю жизнь только и думать о том, как аньйо пытать и жизни лишать?

– А зачем тебе тогда лишний раз упражняться на мечах? – усмехнулась я.

– Да так, скучно же… – Логика никогда не была его сильным местом. – Пойдем, а?

– Не хочу, – буркнула я.

– А на шпагах?

Это было уже что-то новенькое. Он прямо-таки подлизывался ко мне, и я не могла понять, зачем ему это надо. Впрочем, у меня тут же появилась надежда, что, может быть, ему и в самом деле надоела наша вражда и он решился первым сделать шаг навстречу. Увы, я, наверное, никогда не отучусь от дурной привычки думать о других лучше, чем они того заслуживают.

– Куда мы пойдем? – сказала я. – Дождь на дворе. Отчим не признавал плохой погоды для тренировок и всегда выгонял нас на улицу, но проделывать подобное по своей воле мне не хотелось.

– А мы на чердаке, – ответил Ллуйор. – Места хватит. И вот, словно много лет назад, мы вновь поднялись вместе на чердак. Я давно не была там и даже удивилась, каким тесным и маленьким он мне показался. Мы кое-как разгребли старый хлам, освобождая себе пространство для поединка, и скрестили шпаги.

Бой был жарким, без поддавков. При счете 8:5 в мою пользу Ллуйор наконец отсалютовал мне и опустил оружие, признавая свое поражение.

Я стояла, обмахиваясь крыльями, а он, как в былые годы, вытащил из сундука гобелен с охотниками и улегся, заложив руки за голову. Ллуйор лег с краю, явно оставляя место для меня, и я села рядом.

– Помаши еще, – попросил он; как видно, никак не мог остыть после физических упражнений в душном помещении. Я чувствовала запах его пота, и мне было неприятно, но ради этого внезапного воскресения былой дружбы я решила не обращать внимания, понимая к тому же, что от меня в этот миг тоже пахнет отнюдь не цветами тнуала.

Разговор, однако, не клеился. Ллуйор, должно быть, стыдился возвращаться к детским воспоминаниям и в то же время понимал, что истории из нынешней его жизни мне вряд ли понравятся. Я тоже не знала, о чем с ним говорить после всех этих лет отчуждения. Наконец продуктом растущей неловкости стал его вопрос, что я сейчас читаю. Читала я Йирклойа, и вряд ли Ллуйору это могло быть сильно интересно. Этот философ, несмотря на весь ум и эрудицию, за которые, в частности, его так ценил отчим, отличается на редкость нудным и тяжеловесным стилем изложения. Даже битва с учебником гантруской грамматики казалась мне предпочтительней распутывания полуторастраничных йирклойевских фраз. Вероятно, девушки, читающие Йирклойа, встречаются ненамного чаще, чем девушки, владеющие мечом. Но тут уж мне совсем нет дела до дурацких половых предрассудков. Культурный аньйо должен знать труды Йирклойа – хотя бы для того, чтобы иметь право с ними не соглашаться.

Тем не менее Ллуйор спросил, и я ответила. Радуясь, что нашлась хоть какая-то тема для разговора, я принялась излагать, стараясь держаться доступного ему уровня, идеи основоположника негативизма, попутно приводя и свои возражения. Ну и что, что мне было всего четырнадцать? Тот, кто считает, что мыслить самостоятельно вправе только взрослые, не научится самостоятельно мыслить никогда. Ллуйор вежливо слушал какое-то время, но потом не выдержал и, перебив меня на середине фразы, сообщил, что тоже читает книгу.

Стараясь, чтобы это не звучало саркастически, я поинтересовалась, что это за книга, и он с готовностью процитировал какой-то пошлейший стишок – из тех, что я недавно упоминала. Видя мою скептическую, чтобы не сказать – брезгливую реакцию, он обиженно заметил, что стихи куда лучше, чем философская скука.

– Может быть, писания Йирклойа и скучны, – признала я, – но лучше уж скучная мудрость, чем скучная глупость.

– Как говорят твои любимые философы, – решил проявить эрудицию Ллуйор, – теория проверяется практикой.

И прежде чем я поняла смысл его слов, он вдруг сгреб меня в охапку и впился губами в мои губы.

Я даже не знаю, что было более омерзительно – ощущение чужой слюны во рту или эти липко блестящие похотью глаза, которые я впервые увидела столь близко и отчетливо. Спазм подступил к горлу, я чувствовала, что меня сейчас стошнит. Я рванулась, отталкивая Ллуйора, но он не отпускал. Тогда я ударила его кулаком в скулу, так, как учил меня отчим – резко и сильно, как била бы смертельного врага; да он и был для меня в этот миг смертельным врагом. Его голова мотнулась, зубы клацнули, и он осел на пол. Должно быть, удар был так силен, что на пару секунд сознание Ллуйора помутилось. Я вскочила, выхватывая платок и тщательно вытирая губы; но этого было недостаточно, мне нужно было срочно прополоскать рот, и вообще, хотелось как можно скорее вымыться, словно одним этим взглядом он вымазал меня в чем-то гадком с головы до ног. Я перепрыгнула через него и, подхватив валявшуюся шпагу, бросилась на лестницу.

– Дура! – неслось мне вслед. – Дура перепончатая! Принца ждешь? Да кому ты, уродина, нужна?

Я буквально ссыпалась вниз по лестнице и на площадке налетела на отчима. Он, конечно же, спросил, что случилось, но я лишь что-то промычала, мотнув головой – мне не хотелось говорить, пока я не прополощу рот, – и побежала в сторону ванной.

Потом, конечно, я все рассказала отчиму – не вижу никаких причин, по которым мне не следовало этого делать. Впрочем, пока я мылась, он нашел Ллуйора и вынудил его во всем сознаться. Тот, конечно, выражал оскорбленное недоумение – «ничего не было, я ее просто поцеловал, и вообще, сейчас же брачный сезон, а ей уже четырнадцать». По ранайским законам четырнадцать действительно считается нижним пределом брачного возраста для женщин. Изнасилования, этого отвратительного преступления, совершающегося лишь во время брачных сезонов, тоже не было – хотя я уверена, что, не окажи я столь решительного сопротивления, Ллуйор довел бы свое намерение до конца. Однако формально перед законом он был чист; тем не менее для отчима это происшествие стало последней каплей. Он заявил, что обучение Ллуйора закончено и тому остался последний этап – самостоятельно проведенная казнь, после чего он должен будет покинуть дом и жить, как ему будет угодно, пока место королевского палача Йартнара не станет вакантным. «И вот что, молодой аньйо, – добавил отчим. – Не вздумай сделать вид перед чиновниками Канцелярии, что не умеешь казнить. Это не поможет тебе задержаться в доме – я просто объявлю тебя в принципе не способным к этой работе. На меня это навлечет известные неприятности, как на не справившегося с обязанностью подготовки преемника, но ты, не получив сертификата палача, останешься вообще без средств к существованию».

Ллуйор, как видно, сразу понял, что просить и унижаться бессмысленно. Он лишь мрачно пробурчал что-то, но, когда отчим предложил ему повторить погромче, сделать это не осмелился. В обычное время года следующей казни можно было бы ждать долго – бывает, что за полгода, а то и больше в столице и окрестностях не совершается ни одного преступления, заслуживающего столь сурового возмездия. Однако в брачный сезон, как я уже говорила, преступность резко растет, причем преступления чаще всего совершаются без особого ума и раскрываются быстро, так что не было сомнений, что первая казнь состоится сразу же по окончании сезона, то есть меньше чем через месяц.

За это время мы с Ллуйором не встречались практически ни разу, хотя и продолжали жить под одной крышей. Прекратились даже совместные тренировки – отчим теперь занимался со мной, но не с ним. И вот наконец пришел день, когда Ллуйор должен был доказать комиссии свою профессиональную состоятельность. Ему выпало казнить женщину, осужденную за отравление мужа. Сама я не пошла на это смотреть (я и отчима-то видела за работой лишь один раз, и то втайне от матери), но позже узнала, что Ллуйор проделал свою работу с явным наслаждением – один из членов комиссии даже сделал ему замечание за излишнюю, не предусмотренную приговором жестокость. Тем не менее он получил свой сертификат и отныне мог занимать должность палача в любой из провинций Ранайи. Однако для того чтобы занять место королевского палача Йартнара со всеми причитающимися правами и привилегиями, ему надо было дождаться, пока отчим освободит этот пост. Ллуйору была выплачена предусмотренная законом сумма, которой хватило бы месяца на три умеренной жизни, после чего ему предстояло самому заботиться о своем обеспечении. В наш дом он уже не вернулся. Получив сертификат, он издевательски поклонился отчиму и поспешно зашагал прочь, быстро скрывшись в ближайшем переулке.

Я почувствовала большое облегчение, узнав, что больше не увижу его – по крайней мере, в ближайшие годы, ибо отчим был здоров и крепок и в отставку не собирался. И все же в глубине души осталось какое-то смутное беспокойство.

Как всегда, вместе с зимой (как будто ее одной недостаточно!) начался новый учебный год, однако на сей раз утешительная новость заключалась в том, что для меня этот школьный год был последним.

Я все чаще задумывалась, чем займусь после выпуска. Хорошо бы, конечно, поступить в королевский университет – я надеялась, что уж там-то компания подберется поумнее, чем в школе, но это было не так просто. Хотя Аклойат III и издал эдикт, разрешающий женщинам получать высшее образование (так же, как другим указом он разрешил то же самое крылатым), и эдикты эти до сих пор не отменены, но на практике тем, кому долгие века отказывали в равных правах, по-прежнему чинятся всевозможные препоны. Казалось бы, чего проще – принимать экзамены только в виде письменных работ, помеченных не именами, а номерами; тогда каждый получит только ту оценку, которую заслуживает. Нет – «священные традиции ранайских университетов требуют, чтобы всякий претендующий на высокое звание студента прошел личное собеседование с профессорами», а потом гадай, за что тебе снизили оценку – за то, что у тебя в голове, или же за то, что у тебя за спиной либо в штанах, извините за грубость. А поскольку у меня сразу в двух последних местах не то, что положено иметь добропорядочному студиозусу согласно «священным традициям»… Нет, я, конечно, надеялась, что моей голове удастся пересилить все остальное, но тут возникала еще одна проблема: плата за обучение. Пока отчим занимает свою должность, сложностей со средствами не будет, но зависеть от него не хотелось. Не лучше ли для начала найти какую-нибудь работу и самой накопить денег на образование? Конечно, перспектива шить или готовить меня не прельщала – не слишком-то я это и умела, да и как бы не поглупеть на такой работе. Идеально было бы устроиться секретарем к какому-нибудь ученому; вот где можно не только заработать, но и провести время с пользой для ума.

Все эти мои планы рухнули в одночасье за пять декад до Нового года. Именно тогда мальчишка-посыльный из лавки, несколько более разговорчивый, чем его предшественник пятнадцатилетней давности, принес в наш дом весть о пришельцах со звезд.

Точнее говоря, принес он весть о бродяге, заявившемся в наш город откуда-то с запада и ныне сидящем в ближайшем кабаке и рассказывающем о пришельцах. Конечно, любой здравомыслящий аньйо решил бы, что это всего лишь байка, придуманная бродягой в надежде заработать бесплатную выпивку, но я-то видела летящую звезду…

Надеясь, что бродягу еще не напоили до полного бесчувствия, я поспешно сунула ноги в сапоги, набросила меховую накидку, подвесила к поясу шпагу и кинжал (все-таки кабак – не самое безопасное место) и, невзирая на протесты матери, выбежала на улицу.

Бродяга все еще был там – сидел в самом центре, окруженный плотным кольцом слушателей. Большинство из них, конечно, ему не верили, однако охотно ставили угощение за то, что он «складно врет».

Я с трудом протолкалась сквозь эту веселящуюся толпу.

– …почти, значит, как аньйо, – рассказывал он, должно быть, уже по десятому разу, – только головы у них большие, круглые и без волос…

– Без волос? – удивилась я. Никогда не слышала, чтобы крылатые страдали повышенной склонностью к облысению.

Рассказчик покосился на меня, недоумевая, должно быть, что совсем юная девчонка – из благородных, если судить по одежде, – делает в таком месте.

– Ну да, без волос, – снизошел он до ответа. – Блестят на солнце головы-то.

«Ладно, блестят так блестят, может, они специально бреются, как у нас священники», – подумала я и задала более важный для меня вопрос:

– А летать они умеют?

– Ясное дело, умеют. – Он, должно быть, поражался моей глупости. – Со звезд они пешком пришли, что ли?

Несколько аньйо засмеялись.

– Я не про то, – нетерпеливо пояснила я. – Со звезд они, наверное, на воздушном корабле прилетели…

– Не на корабле. – Бродяга наставительно поднял палец и отхлебнул из кружки. – В башне они прилетели. В большой-большой башне, выше, чем у любого замка, а снизу у нее огонь пыхает и гром грохочет.

– Вот ведь плетет и не краснеет! – хохотнул кто-то сочным басом у меня над ухом.

– Как это не краснеет? – удивился второй шутник. – Ты на нос его посмотри!

– Без башни! – крикнула я, перекрывая общий хохот. – Без башни, сами по себе, они летать умеют? Ну, как птицы или вйофны…

– Умеют, – размашисто кивнул бродяга, двигая по столу пустую кружку. Кто-то с готовностью налил ему еще. – Летают по небу так, что ни одна птица не угонится.

– Значит, и крылья у них есть? – уточнила я, чувствуя, как колотится сердце.

– Ну, знамо дело, есть! – Я, должно быть, казалась ему законченной идиоткой. – Раз летают, значит, есть! Как без крыльев летать-то?

– Так, как башня летает, – мстительно возразила я.

– Нну… так то башня… – протянул он с явной растерянностью.

После этих слов у меня зародилось твердое подозрение, что сам он пришельцев не видел, а лишь пересказывает дошедшие до него слухи. Тем не менее других источников информации не было, и я продолжала наседать:

– Так ты сам их видел?

– Как тебя! – уверенно ответил он.

– И говорил с ними?

Он на мгновение задумался, и я окончательно поняла, что он врет.

– Так они по-нашему-то не разумеют, – вывернулся он. – Как с ними говорить-то?

– Ну ладно, а где это было? Где эта их башня?

– Башня-то? За морем она. На острове.

– За каким морем? На каком острове? – наседала я.

– За морем? Ну, этим… Илсудрумским…

– Нет такого моря! Может, Ирсалийским?

– Ну да, точно, Ирсалийским! Подумаешь, уж и оговориться нельзя…

– На северо-западе, значит, которое?

– Где же еще?

– Вот и врешь! Ирсалийское море на юге!

Снова послышались смешки. «Ишь, как она его… ученая, видать», – прокомментировал кто-то в толпе.

– Мужики, да уберите вы эту девку! – взмолился бродяга. – Что она рассказывать не дает!

Большинство встретили этот вопль души хохотом, но кое-кто, похоже, и впрямь был готов выполнить просьбу.

– На самом деле я знаю, что ты говоришь правду! – поспешно воскликнула я. Несколько аньйо, включая и самого рассказчика, воззрились на меня с удивлением. – Просто ты сам там не был и не видел, так? Тебе рассказали.

– Ну, так… – неохотно пробурчал бродяга, утыкаясь в кружку. Он понимал, что его бенефис на сегодня окончен.

– Кто и где рассказал? – продолжала я допрос.

– Матрос один… в ллойетском порту…

Это было похоже на правду. Ллойет находится на северо-западе.

– Он их сам видел?

– Говорит, что сам…

– Все-таки, какое море и остров? Постарайся вспомнить! —Я перечислила ему моря и крупные острова, лежащие к северо-западу от нашего континента. Чувствовалось, что бродяге хочется соврать, согласившись с первым попавшимся названием, но, попавшись на удочку один раз, он больше не решился испытывать мою проницательность.

– Да не помню я, – сокрушенно покачал он головой.

– Ладно, не расстраивайся. – Я положила перед ним серебряный. Кто-то хмыкнул, кто-то присвистнул, удивляясь такой щедрости. – Если вдруг вспомнишь, приходи к дому Штрайе, что в Старокаменном переулке. Спросишь Эйольту. Получишь еще денег. Только смотри – не врать!

Ну конечно же, произошло то, что должно было произойти. Как только я назвалась, вокруг меня начала сама собой образовываться пустота. В толпе зашушукались, и я явственно различила пару раз прозвучавшее слово «палач». Как только я уйду, они сразу объяснят бродяге, кто живет в доме Штрайе, после чего, разумеется, этот аньйо не решится приблизиться к нашему дому и за вдесятеро большую сумму. Проклятые предрассудки!

Тем не менее три дня я жила надеждой, что он все-таки вспомнит и придет. На четвертый день к нам наведался доктор Ваайне. Я перехватила его на входе и выложила новости, напомнив о виденной мною летающей звезде. Но, как оказалось, дополнительные подтверждения ему уже не требовались.

– Да, барышня, похоже, вы и в самом деле видели небесный корабль, – покивал он. – Я получил письмо из Королевского научного общества, до них тоже уже дошли эти сведения. Наш почтенный коллега из Илсудрума, чья добросовестность не вызывает сомнений, пишет о небесных пришельцах, высадившихся как раз в те дни на одном из островов к западу от Гантру. Он, правда, не наблюдал их лично, но ссылается на заслуживающие доверия гантруские источники.

К западу от Гантру! За полмира от нас! Впрочем, можно было догадаться, судя по тому, как долго шли сведения… А я-то пыталась угнаться за ними на тйорле… Ох, ну почему я такая несчастная?!

Спустился отчим – он видел, как доктор Ваайне шел по дорожке к дому, и недоумевал, почему тот не поднимается. Я впервые рассказала ему все. Оказалось, он тоже уже знает.

– Моей работы напрямую это пока что не касается, – сказал он, – но я слышал, что первые донесения поступили в Тайную Канцелярию еще две декады назад. Правда, со ссылкой на непроверенные источники. Имеется директива пресекать слухи как способные вызвать смущение в умах. Этого твоего болтуна, должно быть, уже упекли в тюрьму за бродяжничество, хотя точно не знаю, этим занимаются муниципалы. Но если все это правда, скоро придут новые подтверждения, и скрыть новости не получится…

– О чем ты говоришь! – возмущенно воскликнула я. – К нам прибыли гости из другого мира, а ваша Канцелярия только и думает, как бы это скрыть!

– Да, мне бы тоже не хотелось, чтобы эти господа пытались наложить свои длинные руки на то, что в принципе не могут контролировать, – согласился доктор Ваайне. – Хотя, с другой стороны, их тоже можно понять. Фактически мы сейчас в том же положении, в каком были северные дикари, когда к их континенту пристал первый ранайский корабль. Не могу сказать, чтобы жизнь большинства дикарей после этого изменилась к лучшему.

– Думаете, они хотят нас колонизовать? – Эта мысль как-то не приходила мне в голову.

– Кто знает? – развел руками доктор. – Может быть, они собираются завоевать нас, может быть, торговать с нами, хотя не представляю, что мы можем предложить народу, умеющему летать меж звезд… А может быть, пока мы тут гадаем и волнуемся, они уже давно улетели и больше не вернутся.

Судя по его тону, несмотря на все свое научное любопытство, последний вариант он считал не самым худшим – но для меня не было ничего ужаснее. Столько лет втайне даже от себя самой верить в несбыточное, вдруг дождаться его и снова навсегда упустить?! Нет, только не это! Я не верила, что пришельцы прибыли как завоеватели, но даже если так… что ж, они должны узнать во мне свою. И если для того, чтобы вернуться в мой по-настоящему родной мир, мир крылатых, мне придется сражаться в их рядах против армии Ранайи, я готова и на это.

Но надо спешить. Сколько времени прошло с посадки их летающей башни? Конец лета… осень и брачный сезон… зима на середине – шесть месяцев! И для того чтобы добраться туда, понадобится не меньше. В нашем мире ни один корабль не стал бы так долго задерживаться возле новооткрытой земли. Но тут все-таки не остров, даже не материк – целая планета! Пусть, о пусть они дождутся меня!

Я была в таком возбуждении, что готова была прямо сейчас броситься на улицу, оседлать Йарре и скакать к городским воротам. Каждая секунда промедления казалась мне катастрофой. Но я все же напомнила себе, что мне придется пересечь половину мира. Половину мира! Не каждый моряк может похвастаться столь дальним путешествием.

И, конечно же, к нему стоило как следует подготовиться.

Я ничего не сказала отчиму. В тот момент я еще не решила, покину ли дом, бывший мне родным все эти годы, тайно, оставив лишь письмо, или прощальное объяснение все-таки состоится; но даже и во втором случае я намеревалась открыться не раньше, чем буду полностью готова. Хотя вообще-то все доводы были в пользу тайного отъезда. Во-первых, я все еще была несовершеннолетней и родители имели не только моральное, но и юридическое право задержать меня, если понадобится – силой. Во-вторых, я представляла себе, насколько тяжелой будет сцена прощания (особенно с мамой), и не была уверена, что останусь столь же твердой в своем решении ехать. Однако и тайный отъезд казался мне предательством. Я готова была предать свою страну, но не своих близких.

В общем, думать обо всем этом было неприятно, и я отложила это на потом, а пока расспрашивала доктора и отчима о том, что им известно. Известно им, однако, было немного – слишком скупы и, вероятно, искажены были первые сведения, дошедшие до нас через два континента и океан. Хотя способность пришельцев летать вроде бы подтверждалась.

Может быть, мне следовало дождаться более точных сведений – ведь пока я даже не знала, где именно высадились пришельцы! – но время не терпело; я решила, что узнаю все необходимое по дороге. Первой своей промежуточной целью я наметила Ллойет; если бы мне удалось сесть там на корабль, идущий на запад, то не пришлось бы пересекать посуху илсудрумскую границу, чего мне не слишком хотелось.

Мир между Ранайей и Илсудрумом все еще сохранялся, несмотря на вечные споры вокруг северных колоний, но меня беспокоила другая проблема – насколько я знала, илсудрумские законы не признавали равноправия крылатых. Илсудрумская империя вообще и древнее, и консервативнее Ранайского королевства.

Обдумала я, впрочем, и еще одну возможность – если цель моего путешествия находится так далеко на западе, то, может быть, ближе будет путь в обратном направлении, на восток? Я долго рассматривала и измеряла ниткой глобус в библиотеке; не зная точных координат летающей башни, я не могла однозначно ответить на этот вопрос. Но по дороге на восток пришлось бы пересекать совсем дикие земли, в том числе Великую пустыню Гвайорат, да и восточных языков я не знала, так что решила придерживаться первоначального плана.

Втайне от родных я готовилась к путешествию три дня, не столько покупая вещи, сколько продавая их. Я рассудила, что путь мой, по крайней мере пока, лежит через цивилизованные страны и удобнее будет делать покупки в пути по мере необходимости, чем тащить за собой громоздкую поклажу. Мне пришлось продать не только всю одежду, кроме той, в которой я планировала отправиться в путь, но и принадлежавшие мне лично книги. Увы, выручить за все это удалось немного. Когда я заикнулась в одной из лавок о прибавке, оценщик заявил, что он вообще не должен ничего покупать у такой маля… – тут он покосился на шпагу у меня на поясе – у столь юной особы без разрешения ее родителей, и мне пришлось отступиться. Мои сбережения, скопленные за прошлые годы, также были скудны – отчим предпочитал покупать вещи, о которых я просила, нежели выдавать мне наличные.

Так что теперь всего моего состояния хватило бы разве что на дорогу до Ллойета, а вот оплатить проезд на корабле было бы, скорее всего, уже нечем. Я знала, где в доме хранятся деньги, и понимала, что могу взять определенную сумму, не нанеся ущерба семье, но красть у собственных родителей? В то же время чем дальше, тем отчетливей я понимала, что не могу открыться им.

В общем, на четвертый день я все еще пребывала в мучительных раздумьях, так и не зная, на что решиться, и ругая себя за это. В тот день отчим рано ушел из дома – должна была состояться очередная казнь; кажется, момент для отъезда был подходящим. И даже если я возьму деньги, никакие упреки меня уже не настигнут – ведь я уезжаю навсегда… Навсегда. Пожалуй, впервые я поняла это со всей отчетливостью. И это простое слово показалось мне страшнее всех опасностей пути.

Пока я терзалась сомнениями, внизу послышался какой-то шум.

Хлопнула дверь, зазвучали незнакомые голоса на лестнице… затем я услышала, как громко вскрикнула мать.

Я выскочила из своей комнаты и увидела, как двое стражников поднимают по лестнице носилки. Следом шел еще один, четвертый, незнакомец, одетый в гражданское платье, что-то говорил плачущей маме. На носилках, укрытый плащом, лежал отчим; лицо его было неестественно бледным, в углу рта засохла струйка крови. Глаза были закрыты.

– Он мертв?! – кинулась я к пришельцам.

– Жив, но без сознания. Он серьезно ранен, – ответил одетый в гражданское. Как выяснилось позже, это был врач, волею судьбы оказавшийся неподалеку от места трагедии.

Все произошло, когда отчим, выполнив свои обязанности, возвращался домой. Бандиты в масках напали на него в узком переулке, где, несмотря на дневной час, не оказалось народу. Нападающих было пятеро или шестеро. Несмотря на внезапность нападения, отчим сумел зарубить двоих и, судя по оставшимся на снегу следам крови, ранил еще одного; но, уже когда в конце переулка показалась пара прохожих, тут же бросившихся за стражниками, одному из преступников удалось нанести роковой удар. Когда подоспел патруль, отчим был еще в сознании, но он не узнал нападавших; он лишь распорядился нести его домой и послать за доктором Ваайне, а затем лишился чувств. Его перевязали в доме жившего на соседней улице врача, а затем принесли сюда.

Отчима осторожно уложили в его спальне. Прибыл доктор Ваайне, о чем-то озабоченно пошушукался с коллегой; затем тот, получив плату за свои услуги, откланялся. Ваайне велел маме вскипятить воды и выгнал всех из комнаты. Двое стражников остались на всякий случай караулить внизу.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем доктор снова вышел к нам, неодобрительно покачивая головой.

Пока он жив, но шансов очень мало. Клинок прошел насквозь, повредив позвоночник. Даже если Кйотн выкарабкается, он уже не сможет ходить.

Мама, заставившая было себя успокоиться, вновь расплакалась. Я чувствовала, что у меня тоже предательски влажнеют глаза, и зло стискивала зубы, пытаясь подавить это проявление слабости. Мне было в этот миг труднее, чем маме. Мне хотелось плакать не только от жалости к отчиму, – хотя в тот момент, увидев его умирающим, я поняла, что все-таки любила его. Но не менее острой была и моя жалость к маме, которой вслед за мужем предстояло теперь потерять и дочь.

Ибо ничто на свете не могло отвратить меня от желания вернуться в мир крылатых.

В тот миг я твердила себе, что уезжаю не навсегда, что, возможно, я еще прилечу в Йартнар со своими новыми друзьями со звезд и что, может быть, они согласятся взять маму с собой на летающую башню и мы заживем счастливо там, на небе… Конечно, это были очень детские, очень наивные мечты, но они помогли мне удержаться.

Я не заплакала.

Явился дознаватель из Тайной Канцелярии. Он спрашивал нас, нет ли у нас подозрений о личностях злоумышленников. Мы ответили, что не знаем ничего конкретного и можем лишь предположить, что это месть сообщников кого-то из казненных. Дознаватель подтвердил, что следствие тоже склоняется к этой версии, тем более что в это утро отчим как раз казнил главаря банды, охота за которым шла уже не первый год. Затем он поинтересовался у доктора перспективами и, услышав, что отчим в любом случае уже не сможет выполнять свои обязанности, сообщил нам, что семье выплатят компенсацию, но в то же время дом будет передан новому королевскому палачу, а потому нам следует позаботиться о поисках нового жилья.

Услышав об этом, я вдруг поняла, что кое-какие подозрения у меня имеются. В самом деле, кто как не Ллуйор был заинтересован в смерти отчима, дабы унаследовать дом и доходную должность? И он имел зуб на отчима и даже угрожал, когда тот отказал ему от дома. Да и кабацкие дружки Ллуйора наверняка были немногим лучше бандитов из ныне обезглавленной шайки. Все это я немедленно высказала дознавателю, не обращая внимания на удивленный и осуждающий взгляд матери, которой подобная мысль явно казалась слишком чудовищной. Чиновнику, однако, моя гипотеза показалась вполне правдоподобной, и он заявил, что Ллуйор не вступит в должность, пока не будет проведено полное расследование.

Однако я не могла дожидаться, чем все это кончится. Я приняла твердое решение ехать на следующий день.

Не стану пересказывать все подробности разговора, состоявшегося у меня с матерью наутро. Сами понимаете, приятным и легким этот разговор не был. Сначала она просто не могла поверить, что я говорю серьезно, потом, конечно, решила, что моя затея – обычная подростковая блажь, от которой я по здравом размышлении («ну ты же умная девочка!») откажусь. Не могу не признать, что со стороны это действительно выглядело безумием – мне еще не исполнилось пятнадцати, а я собиралась одна «на край света» (до чего же живучи в языке неграмотные выражения!), к каким-то пришельцам из чужого мира, о которых ходят лишь смутные слухи и которые на самом деле совсем необязательно настроены дружелюбно. Упомянуты были и мой родной отец, тоже сбежавший из дома в четырнадцать лет («и ты знаешь, чем он кончил»), и отчим, находящийся в тяжелом положении, и грядущие сложности со сменой жилья и началом фактически новой жизни, где без моей помощи не обойтись, и как-то совсем жалко, почти смешно прозвучавший на фоне всей этой тяжелой артиллерии аргумент, что мне надо закончить школу. Все это было верно, но каким бы призрачным ни был мой шанс попасть в мир крылатых, я не собиралась его упускать. «Но ты хоть понимаешь, что, прежде чем ты до них доберешься, с тобой могут сотворить такое, что школьные беды покажутся ерундой? Ведь нас с тобой чуть не убили в родной деревне! А тут – чужие аньйо и другие страны, где нет наших мягких законов…» Я возразила, что ни в деревне, ни в школе у меня не было оружия, а теперь есть и я умею им пользоваться. Но этот довод, похоже, напугал маму еще больше, так что я поспешно добавила, что не стану показывать свои крылья там, где не надо.