Текст книги "Крылья"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

Три дня подряд я только и делала, что отъедалась и восстанавливала силы. Спала я прямо на пляже, рассудив, что гостиница для меня – непозволительная роскошь. Далкрумский порт с двух сторон сторожат двадцатипушечные бастионы, коими оканчивается стена, подковой охватывающая город. За северным бастионом – устье реки Гирры, а на другом его берегу – рыбацкий поселок (кажется, в том же районе разместили и лагерь беженцев), но если пройти по узкой полоске гальки между прибоем и южным бастионом, дальше начинаются дикие пляжи, где почти никто не бывает, тем более осенью: по местным меркам вода была уже слишком холодна для купания. Там я и спала на мягком песке, закутавшись в плащ; ночами было уже не жарко, но терпимо, пока на четвертую ночь не пошел дождь, так что к утру я вымокла и продрогла. Поскакав немного вприпрыжку и постаравшись отряхнуть плащ от мокрого песка, я поплелась в город в прескверном настроении.

Я шла и думала, что мои дилумы тают, а я все еще не знаю, что делать дальше. Пока я не оправилась от голодовки, нечего было и думать искать работу, но теперь самое время этим заняться. Однако вряд ли кто-то здесь захочет платить за мои знания. Может, я и могла бы учить детей в каком-нибудь богатом семействе, но кто же меня возьмет без рекомендательных писем? Да и в таком костюме меня на порог не пустят! От владения шпагой (которой я к тому же теперь и не владею, хм!) тоже мало проку – если вдруг кому здесь и нужны частные охранники, то уж точно не пятнадцатилетние девчонки. А так как ремеслам я не обучена, меня могут взять лишь на самую черную работу. Скажем, мыть пол в таверне. Мало того, что это противно само по себе, так это еще и очень скудно оплачивается. Мне придется год копить на проезд до Гантру.

Предаваясь этим мрачным мыслям, я брела в направлении рынка и поначалу даже не обратила внимания на крики, раздавшиеся где-то неподалеку. Затем, однако, я подняла голову. Я как раз находилась у выхода из переулка на улицу, и с этой улицы неслось:

– Стой! Стой, йаг! Держи вора!

В следующий миг в подворотню прямо мне навстречу влетел какой-то паренек и, не успев затормозить, врезался в меня.

Я отшатнулась назад, рефлекторно хватаясь за него, чтобы устоять на ногах. Прямо перед своим лицом – он был выше меня, но ненамного – я увидела синие глаза, распахнутые от испуга: очевидно, он решил, что пойман. Произойди вся эта история год назад, так бы оно и было: как и положено добропорядочной гражданке и уж тем более дочери сотрудника Тайной Канцелярии, я бы приложила все усилия, чтобы задержать преступника. Но после всего, что со мной случилось, я вдруг приняла противоположное решение. Властным движением я потянула его за плечо вниз, одновременно толкая себе за спину. После мгновенного сопротивления он понял, пригнулся и присел позади меня.

Я слегка приспустила плащ и чуть развела крылья под ним, чтобы прикрыть парня еще лучше.

Через несколько секунд показалась и погоня. Несколько разгоряченных аньйо – в основном мужчины, но была среди них и тетка, настроенная весьма решительно, – на миг остановились, вертя головами: куда побежал вор – в мой переулок, в переулок наискосок напротив или дальше по улице?

– Туда! – крикнула я, указывая на подворотню напротив. – Скорее, уйдет!

Если у кого из них и мелькнула мысль осмотреть мой переулок повнимательней, то последняя фраза подстегнула их, и они помчались в указанном направлении. Я выждала еще немного, затем обернулась к спасенному.

Он выпрямился в полный рост, улыбаясь. У него не хватало двух резцов, верхнего и нижнего, отчего рот казался разделенным пополам.

– Будь, – сказал он. Вероятно, это означало «будь здорова» или «будь удачлива». Стандартным илсудрумским «спасибо» он явно брезговал.

– Буду, – пообещала я. – Эйольта, путешественница. – В Илсудруме я наконец уже могла не играть в псевдонимы.

– Нодрекс, вор, – ответил он мне в тон.

«Хоть этот сразу признался», – подумала я, разглядывая его.

Симпатичный мальчик (он был, пожалуй, даже моложе меня), но не похоже, чтобы воровство было для него прибыльным бизнесом. Вся его одежда состояла из рубахи с широкими рукавами и подпоясанных простой веревкой брезентовых штанов с неряшливыми заплатами на коленях. В тот момент он был бос, однако на глазах у меня достал из-за пазухи пару поношенных туфель и обулся.

– Ты слышала, как я бежал? – спросил он в ответ на мой удивленный взгляд.

– Нет.

– Вот именно. А в туфлях – бум-бум, бум-бум на всю улицу. Да и быстрее получается босиком. Идем, пока они не вернулись.

Мы быстро зашагали в противоположную от рынка сторону.

– А пораниться не боишься? – продолжила разговор я, вспоминая свой бег по ночной Тхане.

– Догонят – больней поранят, – усмехнулся он.

– Плохой день сегодня? – посочувствовала я.

– Кто сказал? – удивился он и сделал короткое движение рукой.

Из его широкого рукава в ладонь выскользнул небольшой кошелек. Не успела я опомниться, как добыча снова исчезла в рукаве. Я невольно проверила свой собственный карман. Он рассмеялся.

– У своих не краду. Но ты ухо востро держи. Тут не только я работаю.

– Мы уже свои?

– Ну, ты же мне помогла.

– Ты даже не спросишь, почему?

– Спрашивать – дурной тон. Захочешь – сама скажешь.

На самом деле он сказал «спрашивать – флюхаг», да и другие его реплики я привожу, так сказать, в переводе. Не меньше трети его слов были илсудрумским уличным жаргоном, который я, разумеется, никогда не изучала и теперь вынуждена была догадываться по контексту.

– Скажу, – решилась я. – Хотя… это долгая история. Короче, я тут проездом, у меня почти не осталось денег, и я не знаю, что мне делать.

– Тюфяк есть?

– Что?

– Ночуешь где?

– На пляже.

– Оно и видно.

– Почему это видно? – вдруг обиделась я.

– Да одежку твою как тайул жевал. И песок в волосах. «На себя посмотри!» – хотелось воскликнуть мне, но я сдержалась. Он-то на проблемы не жаловался.

– Как с присосками? – продолжал расспрашивать он.

– С деньгами, что ли? Говорю же…

– Не, про звяки я понял. Спрашиваю, к хвосту присосался кто? Ну, в смысле, гонятся за тобой?

– Нет. Здесь уже нет.

– Ты ведь не илсудрумка?

– Ранайка.

– Далековато учесала… Небось из дома сбегла?

– Мне бежать незачем. Я совершеннолетняя, – холодно ответила я.

Положим, на момент моего отъезда это было не так, но мне не понравилось, что он считает меня совсем несмышленой девчонкой.

– Да я уже тоже, дрыть… Четырнадцать стукнуло. Теперь все, поймают – вкатают по полной.

Да, вспомнила я, в Илсудруме мужчина считается совершеннолетним с четырнадцати лет, хотя женщина, как и у нас, – с пятнадцати. Это для того, чтобы юношей можно было пораньше призвать в армию. Глупость, конечно, полная, никогда в истории не только Илсудрума, но и всей земли не было такой войны, чтобы понадобилось призывать четырнадцатилетних… но закон ввел Прадрекс Великий, один из самых почитаемых илсудрумцами императоров (он действительно возродил государство после эпохи упадка и смуты, но на военной почве был малость сдвинутый), и с тех пор – традиция.

– А отсюда куда собираешься? – продолжал он.

– На запад Гантру.

– Чё ты там забыла? – Нодрекс удивленно уставился на меня. – Они ж язычники!

Вот уж не думала встретить защитника святой веры в уличном карманнике. Рассказывать ему про пришельцев сразу расхотелось.

– Спрашивать – фюлхаг, – усмехнулась я.

– Флюхаг, – поправил он. – Ладно, как знаешь. Чё-нибудь придумаем.

– Ты куда идешь? —А ты?

– Вообще-то я шла на рынок, купить еды.

– Дело, – обрадовался Нодрекс. – Идем.

– Только ты там это… по карманам не шарь.

– Ха! А чё еще на рынке делать?!

– Не хочу, чтобы меня повязали как твою сообщницу, – непреклонно сказала я. – И вообще, запомни, пожалуйста, – я тебе помогла, но я не воровка.

– Ну ладно, – скривился он. – Вообще-то в паре хорошо работать. Но если ты не умеешь, только больше риску засыпаться. Так что пока разделяемся. А на закате приходи ко мне. Подумаем, чё дальше делать. По крайности спать на пляже больше не придется.

Как я поняла из его объяснений, он жил где-то в районе портовых доков. В каком именно доме, он не уточнил, сказав лишь, что без его помощи внутрь я все равно не попаду, так что он меня встретит. После чего мы пошли каждый своей дорогой, и я искренне пожелала ему не попасться.

Днем я бродила по городу, несколько часов провела в порту, сидя с ногами на парапете и глядя на морские суда, два из них отчалили на моих глазах, одно из них – под гантруским флагом; впрочем, я уже достаточно знала об обычаях гантрусов, чтобы не рваться плыть на их корабле. Когда вечерние тени затопили улицы и в небе, пока еще беззвездном, засветился полумесяц Лийи, я была уже на месте встречи.

Нельзя сказать, чтобы это место мне понравилось. Нодрекс точно описал дорогу, и я явно не ошиблась поворотом, но никаких жилых домов, даже трущобных, поблизости не было. Только глухие каменные стены, какие-то сараи, заборы, нагромождения гнилых досок и старых ящиков, сквозь которые прорастали кусты колючки… Вокруг не было ни души, и если бы кому-то захотелось со мной разделаться без свидетелей, место было бы идеальным. «Брось, – сказала я себе, – никому ты здесь не нужна!» И тут же у меня за спиной раздался лихой разбойничий свист. Я обернулась, сунув руку под плащ и хватаясь за рукоятку ножа.

Но это был всего лишь Нодрекс. Он сидел на плоской крыше низкого сарая и махал мне рукой. Видя, что я его заметила, он повернулся, соскользнул с края крыши, на какой-то миг повис на руках и легко спрыгнул вниз.

– Идем. – Он подошел ко мне, отряхивая руки.

– Ты зачем туда забрался?

– Мало ли… посмотреть, не увязался ли кто за тобой. Здесь народ разный попадается.

Была ли это забота о моей безопасности или он боялся, что я наведу полицию на воровское логово? Я предпочла не уточнять.

Мы еще немного прошли по пустынной улочке между глухими стенами, потом нырнули в щель между длинными сараями. Там было почти совершенно темно, пахло сыростью и гнилью. Затем Нодрекс отодвинул доску в заборе, и мы вдруг очутились на морском берегу. Никаких домов здесь, конечно, не было. Справа прямо в море уходила каменная стена дока. Слева в полусотне локтей от нас в песок вросла старая баржа, на каких сплавляют по рекам зерно и лес (вверх по течению их втаскивают тйорлы-тяжеловозы). Должно быть, много лет назад в шторм ее вынесло в море из устья Гирры, а потом выбросило на берег. Это было так давно, что кромка воды с тех пор успела отступить. Над волнами в рыжих закатных лучах реяла одинокая йувва.

– Пришли, – сообщил Нодрекс.

– Где же твой дом?

– Вот. – Он зашагал к барже.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Нос баржи, в непогоду омываемый прибоем, совсем сгнил, в боку зияла дыра, полузанесенная песком, но корма выглядела достаточно крепкой. Нодрекс прошел вдоль борта и нырнул в пролом, откуда вскоре показался с деревянной лестницей в руках. Приставив ее к борту ближе к корме, он вскарабкался на палубу и махнул мне рукой – давай за мной. Когда я тоже влезла, он втащил лестницу наверх и хозяйским жестом указал мне на проход в кормовую надстройку.

Его нынешние апартаменты, вероятно, раньше служили и кубриком, и камбузом. По крайней мере, вдоль одной стены располагались в два ряда четыре койки (команды барж очень невелики), а у другой стояла железная плита с уходившей в потолок закопченной трубой; дрова, точнее, доски для плиты были сложены рядом. Еще в помещении были изящный, если бы не отсутствие одной ножки, круглый столик в центре, явно не из первоначального интерьера судна, а откуда-то притащенный Нодрексом, бочка с водой в углу, надтреснутое деревянное корыто рядом с ней и в разных местах – несколько ящиков, которые в зависимости от необходимости использовались и как шкафы, и как стулья. На койках, конечно, не было ни белья, ни матрасов, но на двух нижних таковые заменяли большие охапки соломы – не иначе как вторую подстилку Нодрекс сделал только сегодня специально для меня. Солома была разбросана и кое-где по полу.

– А говорил – не придется больше спать на пляже, – усмехнулась я.

– Пляж внизу, – обиделся Нодрекс, – а здесь мой дом. Шикарная хата на самом деле. Здесь даже зимой классно, у меня все щели законопачены.

«Ну, – подумала я, – учитывая, что Далкрум всего в нескольких градусах южнее южного тропика, зимы здесь не самые страшные».

– Воду, правда, таскать далеко, – продолжал рассказывать хозяин. – Зато такая здоровая баржа – и вся моя. Это тебе не вшестером в одной комнате на чердаке, как когда еще мать жива была… Только ты смотри, не сболтни никому. А то много найдется желающих на дармовую-то квартиру… Все ж думают – тут сгнило все, а оно еще сто лет простоит. Сюда без лестницы не добраться, но узнают, так и лестницу притащат…

– Не скажу, – пообещала я со смехом. – Да и кому бы я рассказала, я же тут не знаю никого.

– Утром ты и меня не знала, – логично возразил он. – Ладно, ты жрать хочешь?

– Я поела в городе, – ответила я. Хотя это была правда, на предложение подкрепиться мне все еще трудно было отвечать отказом; но при взгляде на эти роскошные апартаменты мне стало стыдно объедать их хозяина. Хотя, учитывая его утренний улов, он был в этот момент, пожалуй, богаче меня, но я тогда не подумала об этом, ибо все еще воспринимала себя представительницей одного из высших сословий, а он был из простонародья.

– Вот классно, и я тоже, – обрадовался Нодрекс. – Значит, не готовить. Ну, чаю попьем. – Он открыл плиту, вытащил из ее нутра закопченный чайник, зачерпнул им воды из бочки, кинул в плиту несколько досок, предварительно сломав их об колено, достал из ближайшего ящика кремень и огниво. – Ты плащ-то сымай, – предложил он, сидя на корточках спиной ко мне и чиркая огнивом. – И так тепло, а горячего напьемся – жарко будет.

М-да. А собственно, на что я рассчитывала? Если я собираюсь прожить с ним хотя бы несколько дней, он все равно узнает. А если я буду демонстративно кутаться в плащ все это время, станет подозревать неизвестно что – это, пожалуй, еще хуже правды…

Он, кажется, спиной почувствовал мои сомнения и повернулся, внимательно уставившись на меня своими синими глазами. Я сделала вид, что не замечаю вопроса в этом взгляде.

– У тебя… что-то есть под плащом, да? – негромко спросил он. – Я ведь заметил, как он раздвинулся, когда ты меня прикрывала. А руки у тебя при этом не шевелились.

Да, профессия обязывает. Вору нужно быть внимательным не менее, чем сыщику.

Ладно. Я решилась и быстро сняла плащ.

– Есть гвоздь, чтобы повесить? – спросила я как ни в чем не бывало.

– Да… вот там, – указал он в угол, не сводя с меня взгляда.

Я чувствовала этот взгляд, пока вешала плащ; когда я шла обратно и садилась на ящик перед столом, он старался отвести глаза, но все равно смотрел украдкой.

– Давай так, – потеряла я терпение, – ты подойдешь и посмотришь, сколько влезет, можешь даже потрогать. Но после этого перестанешь на меня пялиться, как на двухголового тйорла. Я этого не люблю.

– Ты, это, извини, – сказал он, смутившись. Кажется, извиняться в его среде было так же не принято, как и говорить «спасибо». – Сам знаю, пялиться флюхаг, за это и по морде огрести можно. Просто… никогда не видел, тем более таких больших.

– Ты в этом не одинок, – заверила его я. – Вот. – Я расправила крылья. – И вот. – Я помахала ими. – Нет, летать я не умею. И отрезать их не собираюсь. Потому что они мне очень даже нравятся. Все? Тема исчерпана?

– Еще один вопрос можно? – попросил он почти жалобно.

– Задавай.

– Ты из-за них сбег… ну, в смысле, это… путешествуешь?

– Ну, в общем-то да.

– А чё там, на западе Гантру?

– Это уже второй вопрос, – усмехнулась я, однако ответила: – Не знаю. Может быть, уже ничего. А может, корабль со звезд.

И как-то вышло так, что я рассказала ему свою мечту в подробностях, о которых не говорила прежде никому. Даже маме перед расставанием я не сказала прямо, что хочу улететь в мир пришельцев, а не просто пообщаться с ними, хотя она наверняка догадалась…

– Да, их железная птица несколько раз пролетала над Далкрумом, – подтвердил Нодрекс, – однажды я даже сам видел. Только если у них правда есть свои крылья, зачем им железная птица?

– У тебя есть свои ноги – зачем ты ездишь на тйорлах?

– Не-е, я пешком хожу, – беззлобно хохотнул он.

– Ну, другие ездят… Птица, она быстрая. Куда быстрей живых птиц.

– Ну, наверно… – не стал спорить он. – Чайник кипит.

В Илсудруме чай настаивают на других травах, нежели в Ранайе, так что с непривычки вкус мне не очень понравился. Пока мы не спеша потягивали горячую темно-зеленую жидкость, Нодрекс пытался как-нибудь обиняком навести меня на рассказ о моих приключениях. Воры не любят любопытных, и, блюдя воровской кодекс, он не решался расспрашивать напрямую. Но мне не хотелось рассказывать о своем путешествии. Слишком мало в нем было веселого и слишком свежи были воспоминания. Поэтому я предпочла перейти к практическим материям:

– Ты говорил, что подумаешь, как мне добыть денег. Что-нибудь надумал?

– Ну… сколько тебе надо?

– Как минимум сотни три серебром. – Я имела в виду, конечно, в дилумах. – Нужно же иметь хоть какой-то запас – корабль не привезет меня прямо к пришельцам, придется еще добираться до них из Гантру. А если, не дай бог, окажется, что пришельцы уже улетели, и мне придется плыть обратно… – Я безнадежно махнула рукой.

– Эвон хватила – три кучки! Такие звяки в грязи не валяются. Хотя, конечно… Так, говоришь, по карманам никогда не работала?

– Не работала и не собираюсь!

– Ну и зря. Я мог бы поучить. Хотя это время, конечно. С полтычка такую науку не освоишь. А вдруг твои пришельцы за это время улетят?

– Не больно-то твоя наука прибыльна, – усмехнулась я, обводя взглядом его жилище.

– Народ осторожный пошел, в кошельках много не носит… Но главное не это, конечно. Отдавать много приходится.

– Отдавать? – удивилась я. – Кому?

– Барону, дрыть!

– Барону? – Я совсем ничего не понимала. Неужто местные дворяне опустились до связи с карманными воришками?

– Ну, смотрящему над ворами, – нетерпеливо пояснил Нодрекс. – Он тоже вор, но сам уже на дело не ходит, только дань собирает. Ну и разбирается, если наедет кто. От полиции отмазать может, но это уж как сойдется, на это лучше не закладываться…

– Главный вор в городе?

– Не, барон – не главный. В городе главный – князь, а над ними еще короли есть, те сразу несколько городов держат…

Забавно, подумала я. Империя всегда кичилась своей строгой иерархической организацией, противопоставляя ее излишне свободолюбивой и децентрализованной, по илсудрумскому мнению, Ранайе. Действительно, случись мне здесь убить сына губернатора – или, как их тут называют, имперского комиссара, – за мной целенаправленно охотились бы по всей стране, а не в одной провинции, и даже наместникам северных колоний ушли бы соответствующие предписания… Но, оказывается, столь же строгая организация пронизывает и здешний преступный мир.

– А откуда барон знает, сколько ты наво… заработал?

– А он не долей берет, а по счету… «Фиксированную сумму» – поняла я.

– А где и как я столько добуду, ему без разницы… – подытожил Нодрекс.

– А если не платить?

– Руки переломают. Не хочешь на общак работать – и на себя не будешь.

– Значит, и мне бы переломали?

– Так это сперва узнать надо, что ты работаешь. А пока разнюхают, ты бы уплыла уже.

Я на миг представила себя шарящей по карманам. Это было до того нелепо, что даже смешно.

– Нет, – твердо сказала я.

– Вообще-то правильно, – признал он, помолчав. – Не стоит в это дело сейчас влезать, тем более с непривычки. Про новый закон небось не слышала?

– Какой закон?

– Император подписал. Чтоб ворам, пойманным с поличным, на лбу клеймо выжигать. Вообще-то такой закон и раньше был, давно, лет триста назад или больше. Потом отменили, только за особо тяжкие оставили. А сейчас вот опять за любое воровство.

– Что ж ты сразу не предупредил?!

– Так ты все равно отказалась.

– А если б согласилась?

– Ну, сказал бы потом…

Я посмотрела на него недоверчиво.

– Сам-то не боишься?

– Боюсь, а чё делать? Жрать-то надо.

– А честным путем – никак?

– Что ж ты ко мне пришла, если честный путь знаешь? – усмехнулся он.

Да, о том, что выбраться со дна почти невозможно, я наслушалась и от Шайны. И вряд ли, пользуясь гостеприимством Нодрекса и прихлебывая купленный на ворованные деньги чай, я была вправе читать ему мораль.

– Вот если б какое крупное дело провернуть, тогда потом можно и в завязку, – продолжал он мечтательно.

– Пожалуй, я знаю такое дело, – неожиданно сказала я. – Грабануть ювелира на улице маршала Гродла.

– Ого, вот это замах! – рассмеялся Нодрекс. – А прикидывалась скромницей… Не воровка она…

– Он сам меня обокрал, – строго возразила я. – Выманил настоящий камень как поддельный. Вот пусть и получит по заслугам.

– Да, чужестранцу всегда ухо востро держать надо. Их-то первым делом и облапошивают. Только ювелир нам не по зубам. Там такие замки и решетки… – Он покачал головой.

– А что нам по зубам?

– Если бы крупное дело было легко обстряпать, кто бы стал по карманам мелочь выгребать? Вот раньше, бывало, меня трубочистом брали, там много можно было заработать.

– Трубочистом? – В первый миг я удивилась, что такая работа считается здесь прибыльной, но тут же поняла, что это тоже какой-то воровской жаргон.

– Ну, хаты чистить… Через трубу влезаешь, когда очаг не горит, и подельникам дверь открываешь. На такое только мелких берут, взрослый-то не пролезет. Ахату богатую взять – это потом годы припеваючи жить можно. Только трубочисту, понятно, крохи достаются, главную-то добычу взрослые воры меж собой делят. Но когда куш хороший, даже и крохами вся семья месяц кормилась. А потом все, вырос, дрыть…

Меж тем совсем стемнело. Лийа светила в окно напротив, обволакивая голубоватым контуром силуэт моего собеседника; его лица я уже не видела. Негромко, успокаивающе шелестел прибой.

– Ладно, давай спать, что ли, – сказал Нодрекс. – Я тут свет зря стараюсь не жечь.

– И то верно, – согласилась я, – а то у меня уже в горле першит от этих разговоров.

Однако першило у меня не от этого. Купание в день прибытия мой ослабленный организм еще как-то выдержал, но ночевка под дождем не прошла для него даром. Наутро я проснулась с больным горлом, хлюпающим носом и тем неприятным ощущением легкости, которое сопутствует высокой температуре. И голоду, кстати, тоже, как я уже имела возможность узнать.

– Вставать будешь? – осведомился Нодрекс, подходя к моей кровати, но, должно быть, вид у меня был такой больной, что ответ не потребовался. – Не будешь, – констатировал он, трогая мой лоб. – Ну-ка ляг на спину.

Я подчинилась, и он встал у койки на колени, прикладывая ухо к моей груди:

– Давай, дыши глубже!

Я улыбнулась: мне представился на его месте доктор Ваайне с его холеными, приятно пахнущими цветочным мылом руками и отполированной до блеска медной трубочкой с широким раструбом. Если ему случалось пользовать меня зимой, он всегда предварительно отогревал эту трубочку, чтобы холодное прикосновение не было неприятно горячей коже пациентки. «А теперь, барышня, вздохните поглубже…» Что-то с ним сейчас, вспоминает ли он меня?

– Нормально. – Нодрекс с облегчением распрямился. – Хрипов нет, оклемаешься. У меня мать померла от этой, как ее, нимонии – вот у нее в груди клокотало… И сестры в ту же зиму померли. Тогда жуткие холода были, даже снег шел.

Несмотря на всю печальность его слов, я вдруг испытала зависть к жителям Далкрума – города, где снег – редчайшая катастрофа, а не заурядное явление. Я ведь уже говорила, кажется, как ненавижу холод и зиму?

Тем не менее простудиться можно и теплой по йартнарским меркам осенью, в чем я и убедилась. Болезнь была не то чтобы тяжелая, до бреда и тем более угрозы жизни дело не доходило, но все же четыре дня проваляться в койке с температурой мне пришлось. Лекарств-то никаких не было. Я, конечно, вручила мои оставшиеся немногочисленные дилумы Нодрексу с указанием купить в аптеке что-нибудь от простуды, но он сказал, что аптекарь ничего не продаст без рецепта врача (хваленая имперская организация!), а на то и другое у нас денег не хватит. Вместо этого он в первый же день вернулся домой с еще живой здоровенной жирной йупой, которая, наверное, тоже стоила немало. Птица испуганно курлыкала и дергала связанными короткими крыльями.

– Украл? – осведомилась я.

– Купил… – проворчал он, доставая из ящика нож и пробуя пальцем остроту лезвия. – Мне щас красть нельзя – вдруг заметут, а ты тут одна останешься. Ничего, монет, что ты дала, хватило, еще даже осталось чуток… – С этими словами он вдруг взмахнул ножом и резким ударом отсек птице ногу. Искалеченная йупа закричала.

– Ты что, сдурел?! – возмутилась я. – Она же живая!

– То-то и оно, – спокойно ответил он. – У меня тут ледника нет. Если ей сейчас бошку оттяпать, ты сразу все не съешь, и она испортится. А так на несколько дней растянуть можно. – И, встретившись с моим изумленным взглядом, добавил: – Да ты ее не жалей. Йупы, они же совсем глупые.

В общем, четыре дня он отпаивал меня горячим наваристым бульоном и кормил птичьим мясом, отрубая для этого у йупы каждый раз по ноге; сам он при этом питался в основном хлебом и дешевыми в это время года фруктами. Лишь на четвертый день, когда он наконец зарезал йупу и сварил не только последнюю ногу, но и остальное мясо, он разделил со мной эту трапезу. У йуп, впрочем, самое питательное – именно ноги, обеспеченные аньйо едят только их, все прочее слишком костлявое и хуже на вкус.

То ли бульон и впрямь оказал целебное воздействие, то ли мой организм справился сам, но на пятый день я уже чувствовала себя вполне неплохо, хотя еще немного покашливала. Нодрекс, который в эти дни почти не отлучался (хотя я и пыталась убедить его, что вовсе не так плоха, но, по-моему, ему было просто приятно заботиться обо мне), наконец отправился в город, предварительно строго наказав, чтобы я сидела дома, потому что болезнь еще может вернуться. Это было вообще-то резонно, но мне не понравился его тон, и я возмущенно заметила, что его широкий нос еще не дает ему права командовать, ибо мозги помещаются вовсе не в носу.

– Ладно, – пожал плечами он, – я оставлю тебе лестницу, но будешь уходить – не забудь спрятать ее в трюме.

Впрочем, хотя сидеть «дома» и было скучно, мысль о городской суете тоже энтузиазма не вызывала. Я ограничилась тем, что немного погуляла по пустынному в этом месте пляжу и проделала свой комплекс упражнений, пофехтовав с тенью ножом за неимением шпаги. Зато потом я отыскала в одном из ящиков Нодрекса бурый обмылок, нагрела воду в кастрюлях, наполнила корыто и наконец-то по-настоящему вымылась. Боже, как давно я это делала в последний раз! Я извела почти весь запас пресной воды, но дело того стоило.

Нодрекса не было допоздна; я доела остатки вчерашнего супа и уже начала беспокоиться, но на закате наконец в иллюминатор стукнул брошенный камушек. Я взглянула вниз, потом вышла на палубу и спустила ему лестницу. Глаза его азартно блестели, и я поняла, что у него появилась какая-то грандиозная идея.

– В город приехал зверинец, – сообщил он таким тоном, словно извещал о прибытии звездных пришельцев или наследстве от доселе неизвестного богатого дедушки. – Вообще-то он уже четыре дня тут.

– Ну и что? Ты никогда не видел диких зверей?

– Да не, не в том дело. Там, кстати, не только звери. Там уроды сросшиеся и старуха дикая на цепи, в шерсти вся… Но я не про то. Это наш шанс!

– Наш?

– Ну! Крупное дело! Народ к ним толпой валит. Вход – четвертак, я прикинул, за день сотни две у них набирается, а то и больше. Кусок, почитай, уже есть! И при этом – ни одного серьезного замка. Я там все обсмотрел, эти их вагончики ногтем открываются. Значит, ночью мы туда залезаем…

– Постой, постой. Я никуда лезть не собираюсь.

– Ну ясное дело, я полезу, ты на стреме постоишь. И берем кассу. Тебе триста, мне семьсот. Ну, ты ж понимаешь, основная работа моя, значит, мне больше… и потом, ты к звездам улетишь, а мне тут еще жить.

– А ты бы не хотел со мной к звездам? – спросила я в порыве великодушия, словно согласие пришельцев уже было у меня в кармане.

– Не-е… Ты ж говоришь, они крылатые. Что я среди них без крыльев делать буду? Они ж на меня как на урода смотреть будут. Все равно, что тут на… ой, извини, я не то имел в виду…

– Все нормально. Я знаю, как тут смотрят на таких, как я.

– Да и вообще, – поспешно продолжал он, – здесь мой дом, а там…

– Не очень-то он у тебя тут роскошный, – жестко заметила я.

– Не роскошный, зато свой! А там все чужое. Не, не надо мне такого счастья…

– Как знаешь, – пожала я плечами и вернулась к более практическим материям: – А как ты деньги-то взять собираешься? Ведь хозяева ночью у себя будут?

– Ну, может, и в кабак пойдут, хотя это жалко было бы – часть звяков потратят… Но если у себя, они ж дрыхнуть будут. Мы поздно пойдем.

– Не разбудишь?

Он посмотрел на меня с видом оскорбленной гордости.

– Когда трубочистом работал – ни разу не разбудил! А я тогда совсем пацаном мелким был, никакого опыта, страх один.

– А животные? Они же тебя учуют, шум поднимут.

– Ха! Да мимо них за день столько народу проходит! Одним больше, одним меньше…

Я немного помолчала.

– Сегодня ночью? – спросила я наконец.

– Лучше бы, конечно, завтра, тогда у них в загашнике больше будет. Но, говорят, они завтра уже уезжать собираются. Так что сегодня.

Я задумалась. В первую очередь меня беспокоила практическая сторона дела – не слишком ли велик риск, особенно в свете этого нового старого закона. Впрочем, я понимала, что основной риск берет на себя Нодрекс – если мне придется всего лишь, как он выразился, «стоять на стреме», и поймать меня и доказать мое соучастие будет не так-то просто, тем более при строгости формальной процедуры, принятой в имперских судах. И лишь затем я озаботилась более тонкими материями. Действительно ли я, приемная дочь королевского палача, бывшая школьная отличница, готова стать воровкой? До сих пор все мои столкновения с законом, включая убийство стражников, носили характер самозащиты. Меня несправедливо преследовали и не оставляли мне другого выхода. Но теперь я собираюсь взять деньги, украденные у владельцев зверинца, не сделавших и не собиравшихся делать мне ничего плохого… Но разве у меня сейчас есть другой выход? Разве я знаю другой способ достать деньги, и разве я не потеряла уже совершенно бездарно черт знает сколько дней, в то время как пришельцы, быть может, готовятся к отлету? Почему в мире, где аньйо с репутацией честных торговцев могут продать меня в рабство или обманом выманить драгоценность, где я должна прятать свои крылья, словно одно обладание ими делает меня преступницей, – почему одна лишь я должна проявлять щепетильность? Нет, добрые аньйо, к черту! Вы этому меня научили.