Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Юрий Терапиано

 
Снова ночь, бессонница пустая,
Час воспоминаний и суда.
Мысли, как разрозненная стая,
В вечность отлетают навсегда.
 
 
Полночь бьет. Часы стучат, как прежде,
В комнате таинственная мгла:
Если в сердце места нет надежде,
Всё-таки и тень её светла.
 

 
Писать стихи совсем не весело
И отчего так сердцу больно?
Что, Муза, голову повесила
И чем ты снова недовольна?
 
 
А соловьи поют по-прежнему
И те же розы и закаты
И тот же след по полю снежному,
Которым все мы шли когда-то.
 

 
Как звезда над снежными полями,
В августе над золотом садов,
В ночь весеннюю над тополями
Русских сел и русских городов
 
 
Ты восходишь, наш покров незримый,
Матерь Божия. Любви твоей
Над землею, некогда любимой,
Милость драгоценную пролей.
 
 
Дни проходят, тишиной томимы,
Гибели и смерти нет конца;
Ты, Которой служат серафимы,
Ты, Которой служат все сердца,
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к стране своей приди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади!
 

 
Только гибель и воспоминанье…
Ясны сумерки. Гроза прошла.
За рекой на дальнем расстоянье
В городе звонят колокола.
 
 
Гулкий, смутный звон средневековый.
И, как в детстве, в церкви на стене
Пальцем мне грозит старик суровый
И святой Георгий на коне
 
 
Топчет разъяренного дракона.
И звучат в душе, звучат слова —
Строфы покаянного канона
О тщете земного естества,
 
 
О бесстрастии, об одоленье
Духа злобы, о грехе моем —
Темном, тайном, данном от рожденья —
Страшно быть с душой своей вдвоем.
 
 
………………………………………………..
Раненый, в Ростове, в час бессонный,
На больничной койке, в смертный час,
Тихий, лучший, светлый, примиренный,
До рассвета не смыкая глаз,
 
 
Я лежал. Звезда в окно светила.
И, сквозь бред, постель оправить мне,
Женщина чужая подходила,
Ложечкой звенела в тишине.
 

 
Матерь Божья, сердце всякой твари,
Вечная, святая красота!
Я молюсь лишь о небесном даре,
О любви, которая чиста,
 
 
О любви, которая безгрешна,
О любви ко всем и ко всему.
Я молюсь – и снова мрак кромешный
К сердцу приступает моему.
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к душе моей приди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади!
 

 
Зимой в снеговом сугробе,
Прижавшись к чугунным дверям,
Две жизни скрестились – за обе
Ответ Всевышнему дам.
 
 
Как в марте и как в июле,
Пятнадцатого января
Все то же: свистящие пули,
Сияющая заря.
 
 
И на мостовой, без ответа,
В бреду, в темноте, в снегу,
Смешенье мрака и света,
Прощание на бегу,
 
 
С грохотом бьющие в камень
Осколки вдоль мостовой,
Северных звезд над нами
Свет призрачно-голубой,
 
 
И вот пароходам навстречу —
Босфор, берега и поля,
Огни, как пасхальные свечи,
Не русские тополя…
 

 
– «Дано вам: чудное счастье,
Страны и города,
Господь на неравные части
Свои разделил стада.
 
 
Одних пасет Он железным
Жезлом, и будет пасти,
А детям своим любезным
Открыл иные пути.
Благословенья, проклятья,
Любовь и ненависть там…
Он дал и пищу и платье,
И слезы соленые нам;
 
 
Но он окропил нас свободой,
Вывел нас на простор,
Израиль новый, – Исхода
Неугасимый костер».
 
 
…В темной комнате глуше,
Долог и труден путь,
Ночью проснешься: слушай,
Прошлого не забудь!
 

 
– «За что, такое нечестье?
Зачем Ты одних увел
В прекрасные земли, за честью,
Где ревет прежний орел,
 
 
Где в сумрачном мире видений
Вне времени воскрешена
Былая Россия, где тени
И славные имена?
 
 
Ты, жнущий незримый нивы,
Что дал России, когда
Степные стремил разливы
В разрушенные города?
 
 
Ты слал удар за ударом,
Смертью дышал, свинцом,
Белым вставал пожаром
На западе пред концом.
 
 
Ты был в огне Перекопа,
Ты был под Варшавой – и вот
Смятенье, голод, – потопа
И ныне земля твоя ждет».
 

 
Но падают золотые
Оттуда, с неба, лучи.
Шумят, как прежде, в России
Источники и ключи.
 
 
И снег в октябре ложится
На взрыхленный чернозем,
И зверь полевой и птица
Не ведают ни о чем.
 
 
Не знают, теперь какие
Охотники ходят им вслед,
Не знают о том, что – Россия —
Имени больше нет.
 
 
Над рельсами и поездами,
Над трактом и полотном,
Над тракторами, бороздами,
Над телегой, крытой рядном,
 
 
Все та же сегодня клубится
Довоенная летняя пыль.
Степь таврическая. Жнец и жница.
Пролетающий автомобиль,
 
 
Где с портфелями на коленях,
Партработник в дорожных очках
Мчит начальством… И ветер на Сене,
Дождь на улицах, на площадях,
 
 
Где, чуть свет, что ни день, в непогоду
Жизнь я рву по часам, по гудкам —
Проклинаю мою свободу,
Ничему не кланяюсь там.
 
 
Не молюсь, не верю, не вижу
В темном будущем – и потому
Так люблю я, так ненавижу
И так страшно – близок всему.
 

Опасаясь беспорядков, Николай I велел

срочно перевезти тело Пушкина в Тригорское.

В спешке взяли слишком большой гроб,

и всю дорогу тело колотилось о стенки гроба.

 
Сияющий огнями над Невой,
Смятенный город – ропот, плач, волненье.
Двух черных троек топот роковой —
О, эти дни, которым нет забвенья!
 
 
Фельдъегерь бешено кричит во тьму
Ругательства – усталость, холод, злоба,
А он в гробу колотится: ему
По росту не успели сделать гроба…
 
 
И этот стук, России смертный грех,
На нас – на «будущих и бывших» – всех.
 

 
Командарм под стражей, под замком.
Часовые МВД кругом.
 
 
Завтра рано утром повезут
Командарма красного на суд.
 
 
– Ты предатель родины и вор,
С заграницей вел ты разговор,
 
 
Ты с собакой-Троцким яму рыл,
С мертвым Каменевым ворожил!
 
 
И увидел командарм – в дыму, в огне —
Как он лихо мчался на коне,
 
 
Как он перед строем гарцевал,
Шашкою отмахивал сигнал.
 
 
– Помнишь, помнишь синий поезд твой,
Ярко-красный флаг над головой?
 
 
Как равнялся конный строй, пыля,
Как гудела, как тряслась земля,
 
 
Как сплеча рубил ты, разъярясь,
Как поляков втаптывал ты в грязь,
 
 
Как для белых наряжали взвод
Вывести их начисто в расход?..
 
 
– Упадешь ты так же, руки врозь, —
С головой простреленной насквозь!
 

 
Воскресный день, сырой и душный.
Что делать мне? Везде тоска,
Свинцово-серый свод воздушный,
Деревья, люди, облака.
 
 
Весь мир, как будто поневоле,
Томится в скучном полусне.
Поехать в лес? Поехать в поле?
Теперь все безразлично мне.
 

 
Еще недавно так шумели
Витии наши обо всем,
Еще недавно «к светлой цели»
Казалось нам, что мы идем,
 
 
Что мы «горим», что вправду «пишем»,
Что «дело нас в России ждет»,
Что «воздухом мы вольным дышим»,
Что мы «в послании» – и вот
 
 
Лишь скудное чужое небо,
Чужая чахлая трава
И, словно камень вместо хлеба,
Слова, газетные слова.
 

 
Я верил в тайное сближенье
Сердец, испытанных в беде,
Я думал – горнее служенье
Дано изгнаннику везде.
 
 
Но верность, высшая свобода,
Изменой верных смущена.
– Бессонной ночью, до восхода…
Паденье до конца, до дна.
 
 
– Лишь пена, что в песке прибрежном
Кипит, несомая волной,
Лишь горы, что виденьем снежным
Вдали стоят передо мной…
 

 
Без «возвышающих обманов»,
Гостями странными везде,
Чужие средь различных станов
И нелюбимые нигде
 
 
Вы, обреченные судьбою,
Друзья, хранители огня,
Друзья, гонимые со мною
Враги сегодняшнего дня.
 

 
Куда нам, с нашей нищетою,
В сегодняшний стучаться день?
Над стадом вещей чернотою
Орлиная несется тень.
 
 
Война… Гражданское волненье…
– Но прочь! Вдоль темных берегов
Люблю воды глухое пенье,
Сиянье горных ледников.
 
 
Тропой кремнистой над обрывом
Иду один. Навстречу мне
Неумолкаемым приливом
Несутся тучи в вышине.
 

 
Чугун, гранит. Реки глухие воды.
Конец столетья – гордый пустоцвет,
Шум сборищ, воздух споров и свободы,
Закат, еще похожий на рассвет,
 
 
Садов Семирамиды увяданье…
Осенний дождь, туман и мокрый снег,
Тоска, безвыходность и состраданье —
Серебряный, но все ж великий, век!
 
 
Мы научились принимать без позы
И свет и мрак. Увы! узнали мы
Арктические белые морозы,
Смертельные объятия Москвы.
 
 
Но здесь цветут блаженною весною
Каштаны вдоль бульваров, и закат
Над городской разрушенной стеною
Прекраснее былого во сто крат.
 
 
Вслед обреченной гибели Европе
Заря встает и утро свежесть льет,
И не умея думать о потопе,
Офелия безумная поет,
 
 
Бредет, с полузакрытыми глазами,
Над омутом. И на его краю,
С отчаяньем, восторгом и слезами
Я гибель и Офелию пою.
 

 
Бьется челнок одинокий
Времени в ткацком станке,
Ветер шумит на востоке,
Тучи идут налегке.
 
 
И в облаках, искушая
Смелостью гибельный рок,
Ласточек легкая стая
Ищет пути на восток.
 
 
Смотрит в пространство пустое:
Неодолимо оно…
Сердце мое ледяное,
Бедное светом окно!
 

 
Хмуро надвинув наличник
Путь часовой сторожит.
Мимо столбов пограничных
Заяц не пробежит.
 
 
Зверю и человеку:
– «Стой!» – сиянье штыка.
Ветер сухой через реку
Низко несет облака.
 
 
В снежную русскую вьюгу,
В зимнюю трудную мглу,
Брату родному, другу:
– «Стой! Пропустить не могу!».
 

 
Ветром холодным, снежным…
– Бьется шинель на ветру…
Снегом пушистым, нежным…
– Ближе к огню, к костру…
 
 
И над полями пустыми,
Громче, все громче, ясней,
Слышится чудное имя
Будущей славы твоей.
 

 
Россия! С тоской невозможной
Я новую вижу звезду —
Меч гибели, вложенный в ножны,
Погасшую в братьях вражду.
 
 
Люблю тебя, проклинаю,
Ищу, теряю в тоске,
И снова тебя заклинаю
На дивном твоем языке.
 

 
Ночью, в бурю и мороз
Вылетает бомбовоз.
 
 
Летчик, парень молодой,
Забирает путь крутой.
 
 
Поднимается,
Приближается,
Метко целится
И снижается.
 
 
Раненые кричат – люди кричат,
Выстрелы, беспомощные, стучат,
 
 
Летчику горя мало:
– «На тебе!
Попало?»
 
 
Плачет женщина: «Ванюшка ведь!..»
Плачет девочка: убит медведь,
Медвежонок ручной – подвернулся,
На снегу лежит, растянулся.
 
 
Ну, потери что там считать!
Воевать, так воевать!
 
 
В страхе народ разбегается,
В темноте пожар разгорается,
 
 
Раз – налет
И еще налет —
Высоту берет
Самолет.
 

 
По реке не тронется летом ледоход,
Легконогой коннице не идти в поход.
 
 
Лапчатою цепью кован новый конь,
Грохот по дорогам от железных бронь.
 
 
А, бывало, конница ранним утром шла
С музыкою, с песнями, улицей села.
 
 
Где вы, годы старые, пики да султаны,
Черные гусары, синие уланы?
 
 
Конница, конница двигалась с утра…
Легконогой конницы кончилась пора.
 

 
В грозе, в дыму, Господь, благослови
И удостой в раю счастливой вести,
Грехов прощенья и Твоей любви
Безбожников и верующих вместе.
 
 
Одним покровом, Боже, осени,
Дай русским соснам их прикрыть ветвями,
Штыки, снаряды, пули отклони,
Незримый щит подняв над их рядами.
 
 
О, сколько алой крови на снегу!
Встают бойцы навстречу рати черной,
Стоят они, наперекор врагу,
России новой силой чудотворной,
 
 
России прежней славою былой,
Как некогда на Куликовом Поле,
В огне Полтавы, в битве под Москвой…
Благослови народ великий мой
В его великой трудности и боли!
 

 
Под музыку шла бы пехота,
Несли б на подушке кресты,
А здесь – на заводе работа,
Которой не выдержал ты.
 
 
Бесстрастную повесть изгнанья
Быть может, напишут потом,
А мы, под дождя дребезжанье,
В промокшей земле подождём.
 

Моей жене

 
В Крыму так ярко позднею весною
На рейде зажигаются огни.
Моя подруга с русою косою
Над атласом склонялась в эти дни.
 
 
Шли корабли в морской волне соленой,
Весь мир следил за ходом кораблей;
Над темной бездной, над волной зеленой
Неслась надежда родины моей.
 
 
А девочке с глазами голубыми
И мальчику – тревога без конца:
Мечтали мы над картами морскими
И звонко бились детские сердца.
 
 
Потом – в дыму, в огне, в беде, в позоре
С разбитых башен русский флаг спадал —
И опускалась и тонула в море
Моя любовь среди цусимских скал.
 

 
Ты помнишь вьюгу, суету вокзала
И эту ночь, похожую на ад,
Когда в столице пушка грохотала,
И выстрелы гремели с баррикад?
 
 
Ты помнишь путь – сугробы ледяные,
Палящий Юг и в бухте корабли,
И ту, что стала знаменьем России,
Полоску исчезающей земли?
 

 
Флаг развевался – хищный, дерзкий, смелый
Над Францией, униженной войной,
И радио, безумное, хрипело,
Фанфары выли в комнате пустой.
 
 
А ты с узлом в дверях тюрьмы стояла,
Ты мерзла в очереди под дождем,
Но восходило чудное начало
Звездой рождественской в снегу чужом.
 
 
Как в детстве, наклонялись мы с тобою
Над картой, – мы б не расставались с ней.
Спи, милая, с моею сединою,
Спи, милая, с любовию моей!
 
 
Ты можешь видеть чудные виденья,
Как потонувший Китеж под водой:
Пространства нет и нет разъединенья,
Нет лишних лет, страна моя со мной.
 
 
Туман над затемненною Москвою,
В кольце осады сжатый Ленинград,
Мой древний Крым – они перед тобою,
Они с тобой, как много лет назад.
 

 
Земля моя, за каменной стеною,
За крепким частоколом – не пройти:
Любить вот так, любовию одною —
И вновь – не Ты, и нет к Тебе пути?
 
 
Склонись опять над картой, с затрудненьем
Ищи слова, знакомые слова;
Ты, девочка моя, скажи с волненьем:
«Владивосток». «Орел». «Казань». «Москва».
 
 
Задумайся о славе, о свободе
И, как предвестье будущей зари,
О русской музе, о родном народе,
Поэтов русских строфы повтори.
 

 
Да воистину из ада
Наша музыка распада,
Разложенья, нищеты:
Ничего любить не надо,
Правды нет и красоты,
Нет надежды и спасенья,
Только гибель, только мщенье
На пороге пустоты.
 
 
О бессмыслице искусства,
О безвыходности чувства,
В сладкой музыке конца:
«Слезы, грезы, розы, розам…»
 
 
– Нет!
Стоградусным морозом
Вглубь до сердца прожжена
Страшная моя страна.
 
 
В кандалах, под ханским троном,
Слухом, болью обостренным,
Сердцем, горем просветленным,
Чутко слушает она…
 
 
Нет ответа.
Ночь темна.
 

 
Быть может, так повелено судьбою:
Настанет ярости Господней год,
И солнце над разрушенной Москвою
В багровом дымном облаке взойдет.
 
 
Быть может, все, что дорого нам было —
Века истории и наших муз сады
Сметет слепая атомная сила,
Страшней Батыевой орды.
 
 
Стада погибнут, одичают люди,
В пещерах станут мертвых хоронить,
И будет некому просить о чуде
И некому по-русски говорить.
 

 
Восстанет, восстанет Она
Из праха, из пепла, из тлена,
Ей новая будет дана
Победа до края вселенной.
Вы ризы делили Ее,
Вы кровью Ее торговали…
И с криком взлетит воронье
Над теми, кто падалью пали.
 

 
И после девятого вала
Подвижница Муза опять
Таинственно нас волновала,
Сердца заставляла звучать.
 
 
Пленительно-смутное пенье
Во тьме, в пустоте ледяной…
Так тянется к солнцу растенье,
Лишённое почвы родной.
 

 
Течёт река, скользя меж берегами,
Как злая мутно-серая змея.
Ненужный сор уносится волнами,
И для чего с моста склонился я?
 
 
Всегда всё то же: лодка у причала,
Чужой гранит и грязная вода,
А молодость прошла и жизнь пропала,
Как будто ты и не жил никогда.
 
 
Нам суждено стать жертвами забвенья,
Дышать с трудом, надеяться и ждать
И, не дождавшись, всё своё презренье
И ненависть потомкам передать.
 
 
– «В чём оправданье вам?» – потомки скажут,
– «Вы волю предали родной земли
В те дни, когда мы всенародно тяжесть
Великих бедствий на себе несли».
 
 
– Что им ответить? Точно ль мы такие?
Но, может быть, судьба не солгала,
И всё-таки поэзии России
Душа такой же странницей была?
 

 
Эпоха отлетела в Лету,
Былая музыка, прости!
Теперь старинные заветы
От печенегов не спасти.
 
 
Пусть в мировом переполохе
Нас рок неотвратимый мчит,
Все ж, непокорная эпохе,
Былая музыка звучит.
 
 
И чуть на миг звезда надежды
Над морем вспененным взойдёт,
Вновь Арион свои одежды
Просохнуть на скалу кладёт.
 
 
И, позабыв землетрясенье
И пламя гибели, опять
Готов хвалу и песнопенье
Рассвету новому слагать.
 
 
Шумят в подполье карбонары:
«Мы каждый день событий ждём»,
А Зевса щедрого динары
К Данае сыплются дождём.
 
 
Нет дела им до русской боли,
А там, по-прежнему, страна
Мечтает о «земле и воле»,
И верит призракам она.
 
 
И только кое-где по снегу
Кровавый след ведёт в тайгу,
И ветер скифскую телегу
Покачивает на бегу.
 
 
Над Атлантидой погребённой
И над Атлантикой с земли
В полёт космически-взметённый
Ракеты мечут корабли.
 
 
Луна любимая, простая,
«Подруга дней моих, луна»,
Я уношусь, я улетаю,
И ты мне больше не видна.
 
 
Луна, владычица влюблённых,
Луна, старинная луна,
Свети во тьме ночей бессонных
«Сквозь раму тусклого окна!»
 
 
Но огненным движеньем пишет
Перст пламенеющий, как встарь:
Ты – мене, текел, фарес – слышишь? —
Ты осуждён на гибель, царь!»
 
 
И небывалое крушенье
Уже готово встать со дна.
О, неужели нет спасенья,
И вся земля осуждена?
 

Избранные стихотворения разных лет. Другие редакции

«Тогда нечестивые подмастерья

приступили к Адонираму, дабы

выспросить у него, в чем существо

истинного строительства…»

 
Вы что хотите выпытать у нас?
Светильник Соломона не погас:
 
 
Лишь маловерные ученики
Цель полагают в мастерстве руки.
 
 
Я вместе с вами мучаюсь, горю,
Я с Богом ночью втайне говорю,
 
 
Тоска, отчаянье и темнота
Кладут печать и на мои уста.
 
 
Я не умею циркуль растворять,
Я не умею контур рисовать,
 
 
Отвес мой, наугольник и тесло
Порой лишь оскорбляют ремесло:
 
 
Как вы, я слеп, и нерадив, и глух, —
Но не к земному напрягаю слух.
 
 
Я Воле вышней нахожу слова,
Я Бога вижу в центре вещества.
 

 
Луч сквозь готический витраж пробился —
И, вдруг, возникнув в блеске и в лучах,
Перед Женой, сияющий, явился
Посланник Божий с лилией в руках,
 
 
Глядит Она, еще лишь смутно зная,
Кто этот вестник, приходящий к Ней,
А сверху льется радуга цветная
Летающих, как бабочки, огней.
 
 
Благословенная! Твой плащ зеленый,
Дубовый стол и прялку и руно
Художник, чудным таинством смущенный,
В восторге наносил на полотно.
 
 
И краска, драгоценная, густая,
С кистей текла на просветленный фон,
И радуга ложилась золотая
В коричневые сумерки колонн…
 
 
Все: смуглое лицо в блаженной муке, —
Марии и Его нездешний лик —
Творили жадные земные руки,
Не останавливаясь ни на миг.
 
 
И лишь когда был мрак над той равниной,
Что чрез окно видна доныне нам, —
Художник стал перед своей картиной,
Окутанной в лазурный фимиам.
 

 
Как звезда над снежными полями,
В августе – над золотом садов,
В ночь весеннюю – над тополями
Русских сел и русских городов
 
 
Ты восходишь, наш покров незримый,
Матерь Божия! Любви твоей
Над землею, некогда любимой,
Милость драгоценную пролей.
 
 
Дни проходят, тишиной томимы,
Гибели и смерти нет конца;
Ты, которой служат серафимы,
Ты, которой служат все сердца,
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к стране своей прийди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади.
 

 
Падать без конца… Быть снова нищим,
Вновь идти – всё это ни к чему.
Только верность в горнее жилище
Долетит к престолу Твоему.
 
 
Верность, а не этот несвободный,
Скудный дар – сухих сердец зерно;
В плевелах и на скале бесплодной
Всё истрачено, расточено.
 
 
Отступившие от благодати,
Мы утратили Тебя – и вот
В этом мире нет сестер и братий,
Жжет кольцо мне руку, руку жжет…
 

 
Только гибель и воспоминанье!
Ясны сумерки. Гроза прошла.
За рекой, на дальнем расстояньи,
В городе звонят колокола.
Гулкий, смутный звон средневековый.
И, как в детстве, в церкви на стене
Пальцем мне грозит старик суровый,
И Святой Георгий на коне
Топчет разъяренного дракона,
И звучат в душе, звучат слова —
Строфы покаянного канона
О тщете земного естества,
О бесстрастии, об одоленьи
Духа злобы, о грехе моем
Темном, тайном, данном от рожденья —
Страшно быть с душой своей вдвоем:
Раздвоившись, мудрый и безгрешный
Видит грешного себя тогда,
Видит вдруг в себе весь ад кромешный,
Богом сотворенный для суда…
………………………………………………..
Раненый, в Ростове, в час бессонный,
На больничной койке, в смертный час,
Тихий, лучший, светлый, примиренный,
До рассвета не смыкая глаз,
Я лежал. Звезда в окно светила
И, сквозь бред, постель оправить мне
Женщина чужая подходила,
Ложечкой звенела в тишине.
 

 
Матерь Божья, сердце всякой твари,
Вечная, святая красота!
Я молюсь лишь о небесном даре,
О любви, которая чиста,
 
 
О любви, которая безгрешна,
О любви ко всем и ко всему.
Я молюсь – и снова мрак кромешный
К сердцу приступает моему.
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к душе моей приди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади!
 

 
Вот летчик и серебряная птица,
Что режет грудью воздух разреж енный,
Летят и не хотят остановиться
Над Атлантидой, в море погруженной.
 
 
Всё строже, и стремительней, и туже
Суровый ветер, холод и сиянье,
И одиночество, и звездный ужас
В пустыне нерушимого молчанья.
 
 
Я вспомнил о предании – поэме,
Которую читал еще в России,
О том, как в Индию, с ружьем и в шлеме,
Разведчик прилетел из Лемур ии;
 
 
Как парсы молча, в суеверной дрожи,
Большой толпой сбежавшись отовсюду,
Смотрели на костюм из желтой кожи,
На летчика и на стальное чудо…
 
 
– Но снился мне не Леонардо важный,
Склонившийся над распростертой птицей,
А древний ил, взметенный бездной влажной,
Огромный город и чужие лица.
 
 
Я видел кратер, лавою кипящий,
И материк, погибший в океане,
Там, в черном небе, над водой блестящей,
Метался летчик на аэроплане:
 
 
Искал он сушу – и не мог спуститься,
И реял над огнем землетрясенья,
И думал: в будущем кому приснится
Такое ж безысходное круженье!