Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Юрий Терапиано

 
Наклонялась ты, сбирая
Свой букет из васильков,
В летнем небе мчалась стая
Белоснежных облаков.
 
 
Рожь высокая шумела,
Ивы гнулись у реки.
Средь стеблей движенья белой,
Нежной девичьей руки,
 
 
Стан и платье голубое,
Шеи девственный наклон —
Все, что связано с тобою,
Все, во что я так влюблен.
 

 
Тени темные роняя,
Звонко тополи дрожат,
Гулко в доску ударяют
За оградой сторожа.
 
 
И холодный вихрь осенний
Рвет с ветвей средь темноты
И кружит, как привиденья,
Пожелтевшие листы.
 
 
Выйдем ночью на дорогу:
Осень поздняя в саду,
Зверь ушел в свою берлогу,
Рыба спряталась в пруду.
 
 
Скучно, страшно до рассвета —
Кто там ходит под окном?
Далеко умчалось лето
На коне на вороном.
 
 
Но, часов покорен бою,
Милую целую прядь,
Я люблю вдвоем с тобою
Звукам осени внимать.
 

 
Руки хладные в награду
У камина отогрев,
Прочитали мы балладу
Про «Двенадцать спящих дев».
 
 
На дворе мороз веселый,
И как войско на врага,
Белый рой снежинок-пчелок
Вьюга сыплет на снега.
 
 
Верь мне, милая подруга,
Что, ведомые судьбой,
В мире мы нашли друг друга,
Небом связан я с тобой.
 
 
И горят для счастья свечи
Путеводною звездой
И окутывают плечи
Светотканною парчой.
 

 
Поднимается ветер сухой и холодный,
Листьев желтые груды шуршат, как прибой,
По асфальту скользя, и над пропастью водной
Наклоняется к озеру тополь сухой.
 
 
Осень, осень, любимое время поэтов,
Догоранье над городом смутной зари,
Запах яблок и кофе, мерцание света,
В полутьме и в тумане вверху фонари.
 
 
Я люблю, по парижски закутавши шею
Черным, в крапинках, шарфом, без цели идти
Вдоль опавшего парка, где бледные феи,
Улыбаясь прохожим, стоят на пути.
 
 
Я смотрю, как прекрасны старинные зданья —
Романтический, прошлого века наряд,
Я читаю в них отблеск любви и страданья,
Повторяя чужую строфу наугад.
 
 
Тут Верлэн проходил, здесь Леконт жил когда-то
Жизнь становится сном, все как будто во сне,
А над крышами, в небе, как черная вата,
Тучи медленно движутся к сонной луне.
 

 
Выйду в поле. На шоссе всё то же.
Изредка мелькнёт велосипед.
Вновь такой же, со вчерашним схожий,
Вечер, полумрак и полусвет.
 
 
Фонари автомобилей, звёзды,
Грусть о тех, которых не вернуть.
Тихий и прозрачный летний воздух
И кремнистый лермонтовский путь.
 
 
Снится мне: за грани туч прекрасных,
За ограды всех миров иных,
Музыкой таинственной и страстной
Ввысь летит дыхание земных,
 
 
И, росой вечерней ниспадая
На траву и пыльные кусты,
Хрупкой влагой, не достигнув рая,
Падает на землю с высоты.
 

 
Помолимся о том, кто в тьме ночной
Клянет себя, клянет свой труд дневной,
Обиды вспоминает, униженья
В постели смятой лежа без движенья,
И перед ним два призрачных пятна —
Окно и дверь, холодная стена…
Больнее нет обиды – униженья.
 
 
Помолимся о том, кто в час забвенья
И отдыха – без отдыха, без сна,
Всю ночь перед бутылкою вина,
Над грубой незапятнанной бумагой
Склоняется и дышит грустной влагой
Морей незримых, слышит шум времен:
Пусть к небу темное лицо поднимет он,
Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.
 
 
Помолимся о том, кто у ограды
Иль в опустевшем доме у окна
Заране знает – не придет она.
Еще помолимся мы о страданьи,
О радостях, о горе, о желаньи,
О звездах, о Венере, о Луне,
О грешниках, пылающих в огне;
Помолимся о подлых и преступных,
О нераскаянных и недоступных,
О самых гордых гордостью земной.
 
 
Но как молиться о душе такой,
Ни с кем в своем несчастьи несравнимой —
О том, кто знает, что в глазах любимой
Безвыходная скрыта пустота,
Кто ранен совестью, в ком нищета,
Кто мог бы все – и заградил уста, —
Такое горе – неисповедимо.
 

 
Когда ты на землю летела,
Полётом и счастьем горда,
Вечернее небо темнело,
В реке замерзала вода.
 
 
И сдержанность музыки пленной,
Что в звёздах звучала тебе,
И ропот стихий вдохновенный
В твоей отразились судьбе.
 
 
Ищи же разгадку несчастья,
Не плачь и не спрашивай нас,
Не надо ни мира, ни счастья
В последний оставшийся час.
 
 
Но, к небу глаза поднимая,
Заветную тайну узнай:
Прозреет Психея земная,
Вернется в потерянный рай.
 

 
Ах, эта сказка так известна
И столько раз повторена:
В земном кругу, скупом и тесном,
В тюрьме душа заключена.
 
 
Но, может быть, не заключенье,
А весть блаженная земле
Твое чудесное сниженье,
Твоё скитание во мгле?
 
 
Скользи же странницей слепою,
Лети сюда под тёмный свод,
Где звёзды радостной толпою
Сестры приветствуют полёт.
 

 
Про самую чудную тайну
Случайно мы все узнаём.
Во сне узнаём мы случайно
Преданье о мире ином.
 
 
Полна несказанного знанья,
Блаженным волненьем дыша,
Вся – радость, вся – слух, вся – желанье,
На родине снова душа.
 
 
Но счастья и памяти странной
Лишь отблеск она унесёт,
В земные печальные страны
Обратный свершая полёт.
 
 
Наутро, почти без сознанья,
Психея проснётся темна
И в зеркало мира – страданье —
Глядит с удивленьем она.
 

 
Выхожу на дорогу с тобою,
Милый друг мой, мы вместе идём.
Плачет ветер, подобно гобою,
Туча вновь угрожает дождём.
 
 
Под таинственным небом деревья
Спят в тумане, и сон их глубок,
Сон их – древность, костры и кочевья,
Дальний путь и тропа на восток.
 
 
Вот, лицо к твоему приближая,
Слышу ветра каспийского звон,
Вот, земля зацветает чужая
Пёстрым станом шатров и знамён.
 
 
А вокруг – тишина полевая.
Сядем тут, над ручьём, у креста.
В летний вечер вода ключевая
Так прозрачна, легка и чиста.
 

А.С. Шиманской

 
Ласточка нежная носится, носится
В воздухе светлом вечером летним,
Кружится в небе, стрелою проносится
Над колокольней тысячелетней.
 
 
Колокол медный, колокол древний
Дня окончанье нам возвещает.
Тихо над Сеной. Пахнет деревней,
Свежей травою, сеном и маем.
 
 
Черная ласточка с белою шейкой,
Как хороша ты сейчас такая:
Падаешь низко, скользишь над скамейкой,
В небо опять беззаботно взлетая.
 
 
Вестница счастья, вестница лета,
Вестница вечера, друг созерцателя,
Стань мне подругой вечернего света,
Нежной сестрой в небесах у Создателя.
 

 
Ленивый, ласковый, пушистый,
Глядит, прищурившись на свет,
Зеленоглазый, серебристый
Любимец неги и поэт.
 
 
Упруго тело выгибая,
Встает с ковра, выходит в сад:
Ему тропинка – сень лесная,
Иль благодатный вертоград.
 
 
Припал, тревожим тенью птичьей,
В траве – и вот передо мной
Природы древнее величье,
Чудовищ допотопных бой,
 
 
Тоска потерянного рая,
Глухие жалобы Творцу,
А кот, концом хвоста виляя,
Лукаво крадется к скворцу.
 

 
Вечности язык суровый —
О беде, о нищете,
Смутный, странный, вечно-новый
Шепот, шорох в темноте.
 
 
Как понять его, не знаю,
Но, в магическом кругу,
Слушаю, припоминаю
И припомнить не могу.
 
 
Может быть, для дружбы вечной
Мир невидимый дает
Этот знак мне, стук сердечный,
Крыльев медленных полет?
 
 
Или горе, угрожая,
Шлет предчувствия ко мне,
Или смерть во двор въезжает
На худом своем коне?
 

 
Нет больше ни сил, ни желанья,
Все прошлое стало чужим,
Темнеют вечерние зданья,
Над крышами стелется дым.
 
 
В душе так торжественно пусто,
Светло и просторно кругом;
Сегодня слова Златоуста
Мы в книге старинной прочтем.
 
 
Сегодня хочу усладиться
Печалью размеренных строк.
Осеннее солнце садится,
Летят журавли на восток.
 

 
Был ангел послан эту душу взять
И в небо унести ее опять,
В страну, где нет печали и страданья.
И ангел тенью пал на мирозданье,
И умер я и перестал дышать.
 
 
Тогда водитель-дух, с заботой нежной,
Крылом закрыл любезный мне порог
Земли – всей красоты ее безбрежной,
Которую велел оставить Бог,
Порог земли, прекрасной и мятежной.
 
 
Безмолвие, простор и тишина
Сменили шум встревоженной вселенной,
И медленно, с ресниц земного сна
Теснима слепотою вдохновенной,
За пеленой спадала пелена.
 
 
Но ангел молвил: «Воля вечной Силы,
Здесь – область тени, той, что разделила
Земные и небесные дела…
– «О, неужели смерть – такая мгла?»
– «Преддверие».
Но темнота слепила.
 
 
И ринулись мы в темноту, и вдруг
Краса иных миров глазам предстала;
Я сделался весь зрение и слух,
А вестник смерти, вечный, верный друг
Последнее откинул покрывало…
 
 
Все – только сон, – и никого вокруг.
 

 
Несётся в пустоте Земля,
Кружась, в пространстве звёзды мчатся, —
Как восхитительно качаться
Цветку на высоте стебля!
 
 
Подобный огненному чуду,
Горит над Альпами восход.
Пастух, пришедший с гор оттуда,
Над светлым озером поёт.
 
 
Счастливое существованье,
Рай, данный нам, рай милый наш!
Певец, о нём воспоминанья
Ты, всё равно, не передашь.
 
 
Но этот голос на восходе —
Всё звонче, всё прозрачней он.
Какая тишина в природе,
Как озарился небосклон!
 

Л.Л. Догмеру

 
Сияющая, мраморная, в воду
Нисходит пристань кругом, как венец.
Привязанные лодки на свободу,
Качаясь, рвутся с бронзовых колец.
 
 
Вверху амфитеатром синим горы
Теснятся в небо и Тезеев храм
Готов принять процессии и хоры,
Идущие к аттическим богам.
 
 
Эллада в скалах Таврии нетленна
И корни лоз и рыба в глубине,
Забывши обо всем, что современно,
Классической покорствуют весне.
 
 
Пантикапея древняя, тебе ли
Я песнь размером варварским пою
В стране, где грек, играя на свирели,
Умел прославить родину свою.
 

 
По утрам читаю Гомера —
И взлетает мяч Навзикаи,
И синеют верхушки деревьев
Над скалистым берегом моря,
Над кремнистой узкой дорогой,
Над движеньями смуглых рук.
 
 
А потом выхожу я в город,
Где, звеня, пролетают трамваи,
И вдоль клумб Люксембургского сада
Не спеша и бесцельно иду.
Есть в такие минуты чувство
Одиночества и покоя,
Созерцания и тишины.
Солнце, зелень, высокое небо,
От жары колеблется воздух,
И как будто бы все совершилось
На земле, и лишь по привычке
Люди движутся, любят, верят,
Ждут чего-то, хотят утешенья,
И не знают, что главное было,
Что давно уж Архангел Божий
Над часами каменной башни
Опустился – и вылилась чаша
Прошлых, будущих и небывших
Слез, вражды, обид и страстей,
Дел жестоких и милосердных,
И таких же, на полуслове,
Словно плеск в глубоком колодце,
Обрывающихся стихов…
 
 
Полдень. Время остановилось.
Солнце жжет, волны бьются о берег.
Где теперь ты живешь, Навзикая?
Мяч твой катится по траве.
 

 
О ласточке, о мышке, о лисичке
Хотел бы я с тобой поговорить.
Сплетают гнезда на деревьях птички,
Паук ведет серебряную нить.
 
 
А ты, с утра, большому солнцу рада
И чашечкам цветов удивлена;
Моя пора – как зрелость винограда,
Твой каждый день – весна, всегда весна.
 
 
Скликает стадо дудочка простая,
А пастухам иной поставлен срок:
И жизнь не та, когда мы вырастаем,
И злые годы едки, как песок.
 

 
С озарённого востока
В ширь раскрытого окна
Свет вливается потоком,
Дышит и шумит весна.
 
 
Господи, какая сила
В этом возвращенье дней,
В сменах года легкокрылых,
В ясной осени моей.
 
 
Я вдыхаю грудью полной,
С благодарностью всему,
Этот воздух, эти волны,
Побеждающие тьму.
 

 
Как звезда над снежными полями,
В августе – над золотом садов,
В ночь весеннюю – над тополями
Русских сел и русских городов
 
 
Ты восходишь, наш покров незримый,
Матерь Божия. Любви твоей
Над землею, некогда любимой,
Милость драгоценную пролей.
 
 
Дни проходят, тишиной томимы,
Гибели и смерти нет конца;
Ты, Которой служат серафимы,
Ты, Которой служат все сердца,
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к стране своей прийди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади.
 

 
Только гибель и воспоминанье!
Ясны сумерки. Гроза прошла.
За рекой на дальнем расстояньи
В городе звонят колокола.
 
 
Гулкий, смутный звон средневековый.
И, как в детстве, в церкви на стене
Пальцем мне грозит старик суровый,
И святой Георгий на коне
 
 
Топчет разъяренного дракона,
И звучат в душе, звучат слова —
Строфы покаянного канона
О тщете земного естества,
 
 
О бесстрастии, об одоленьи
Духа злобы, о грехе моем —
Темном, тайном, данном от рожденья —
Страшно быть с душой своей вдвоем.
………………………………………………..
Раненый, в Ростове, в час бессонный,
На больничной койке, в смертный час,
Тихий, лучший, светлый, примиренный,
До рассвета не смыкая глаз,
 
 
Я лежал. Звезда в окно светила.
И, сквозь бред, постель оправить мне,
Женщина чужая подходила,
Ложечкой звенела в тишине.
 

 
Матерь Божья, сердце всякой твари,
Вечная, святая красота!
Я молюсь лишь о небесном даре,
О любви, которая чиста,
 
 
О любви, которая безгрешна,
О любви ко всем и ко всему.
Я молюсь – и снова мрак кромешный
К сердцу приступает моему.
 
 
Милость ниспошли свою святую,
Молнией к душе моей прийди,
Подними и оправдай такую,
Падшую, спаси и пощади!
 

 
Бьется челнок одинокий
Времени в ткацком станке,
Ветер шумит на востоке,
Тучи идут налегке.
 
 
И в облаках, искушая
Смелостью гибельный рок,
Птичья летящая стая
Ищет пути на восток,
 
 
Смотрит в пространство пустое:
Неодолимо оно.
Сердце мое слюдяное,
Бедное светом окно!
 

 
Хмуро надвинув наличник,
Путь часовой сторожит.
Мимо столбов пограничных
Заяц не пробежит.
 
 
Зверю и человеку:
– «Стой!» – сиянье штыка.
Ветер сухой через реку
Низко несет облака.
 
 
В снежную русскую вьюгу,
В зимнюю трудную мглу,
Брату родному, другу:
– «Стой! Пропустить не могу!».
 

 
Ветром холодным, снежным…
– Бьется шинель на ветру…
Снегом пушистым, нежным…
– Ближе к огню, к костру…
 
 
– И над полями пустыми
Громче, всё громче, ясней
Слышится чудное имя
Будущей славы твоей.
 

 
Россия! С тоской невозможной
Я новую вижу звезду —
Меч гибели, вложенный в ножны,
Погасшую в братьях вражду.
 
 
Люблю тебя, проклинаю,
Ищу, теряю в тоске,
И снова тебя заклинаю
На страшном твоем языке.
 

 
В Крыму так ярко позднею весною
На рейде зажигаются огни.
Моя подруга с русою косою
Над атласом склонялась в эти дни.
 
 
Шли корабли в морской волне соленой,
Весь мир следил за ходом кораблей;
Над темной бездной, над волной зеленой
Неслась надежда Родины моей.
 
 
А девочке с глазами голубыми
И мальчику – тревога без конца:
Мечтали мы над картами морскими
И звонко бились детские сердца.
 
 
Потом – в дыму, в огне, в беде, в позоре,
С разбитых башен русский флаг спадал —
И опускалась и тонула в море
Моя любовь среди цусимских скал.
 

 
Ты, помнишь вьюгу, суету вокзала
И эту ночь, похожую на ад,
Когда в столице пушка грохотала,
И выстрелы гремели с баррикад?
 
 
Ты помнишь путь – сугробы ледяные,
Палящий юг и в бухте корабли,
И ту, что стала знаменьем России,
Полоску исчезающей земли?
 

 
Флаг развевался – хищный, дерзкий, смелый
Над Францией, униженной войной,
И радио, безумное, хрипело,
Фанфары выли в комнате пустой.
 
 
А ты с узлом в дверях тюрьмы стояла,
Ты мерзла в очереди под дождем,
Но восходило чудное начало
Звездой рождественской в снегу чужом.
 
 
Как в детстве, наклонялись мы с тобою
Над картой, – мы б не расставались с ней!
Спи, милая, с моею сединою,
Спи, милая, с любовию моей!
 
 
Ты можешь видеть чудные виденья,
Как потонувший Китеж под водой:
Пространства нет и нет разъединенья,
Нет лишних лет, страна моя со мной.
 
 
Туман над затемненною Москвою,
В кольце осады сжатый Ленинград,
Мой древний Крым – они перед тобою,
Они с тобой, как много лет назад.
 

 
Земля моя, за каменной стеною,
За крепким частоколом – не пройти:
Любить вот так, любовию одною —
И вновь – не Ты, и нет к тебе пути?
 
 
Склонись опять над картой, с затрудненьем
Ищи слова, знакомые слова;
Ты, девочка моя, скажи с волненьем:
«Владивосток». «Орел». «Казань». «Москва».
 
 
Задумайся о славе, о свободе
И, как предвестье будущей зари,
О русской музе, о родном народе
Поэтов русских строфы повтори.
 

ПАРУСА (Вашингтон: Русская книга, 1965)

 
Небо сегодня как будто светлее
И голубее, чем было вчера.
Зеленью нежной вскипают аллеи
И распускаются как веера.
 
 
Всюду цветенье и счастье простое,
Город в сиянье, в движенье, в тепле.
Как я свободен и молод весною,
Как хорошо мне на этой земле.
 

 
Я, пожалуй, даже не знаю
С чем прийти к тебе? Время не то.
Я теперь Монпарнас огибаю,
Запахнув поплотнее пальто.
 
 
Не сбылись обещанья свободы.
Вечер близок и даль холодна.
Розы, грёзы, закаты, восходы —
Как обрывки какого-то сна.
 

 
Поднимись на высокую гору
И с вершины её посмотри
Вниз, навстречу земному простору
И сиянью осенней зари.
 
 
Там безмолвная музыка. Ею
Вся природа под вечер полна.
Тихо. Горные цепи темнеют
В ожиданье покоя и сна.
 

 
Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала…
 

О. Мандельштам

 
Тяжёлые груши уложены тесно в корзины,
Блестит янтарём на столах виноград золотой,
И воздух осенний, и запах арбузный и дынный
На каменной площади празднуют праздник святой.
 
 
Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы —
Такое богатство, как было и в крае моём,
Где волны кипели и тщетно искали свободы
И в погребе пахло полынью и новым вином.
 
 
А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю,
Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал.
Как лебедь, безумный, он пел славословие раю
И, музыкой полный, погибели не замечал.
 
 
Орфей погребён. И наверно не будет рассвета.
Треножник погас, и железный замок на вратах.
И солнца не стало. И голос умолкший поэта
Уже не тревожит истлевшего времени прах.
 

 
Мир разгорожен надвое забором.
Мы смотрим издали: там наш родимый дом.
Но не хочу туда вернуться вором,
Тюленем пробираясь подо льдом.
 
 
Все сорок лет! Нет, больше, что там сорок —
Пять тысяч лет блуждаем мы впотьмах
И все твердим: «Уже недолго, скоро»…
Едва держась от боли на ногах.
 

 
Летом душно, летом жарко,
Летом пуст Париж, а я
Осчастливлен, как подарком,
Продолженьем бытия.
 
 
С мертвыми веду беседу,
Говорю о жизни им,
А весной  опять уеду
В милый довоенный Крым.
 
 
И опять лучи, сияя,
Утром в окна льются к нам,
Море Чёрное гуляет,
Припадает к  берегам.
 
 
И как будто время стало
Занавесочкой такой,
Что легко ее устало
Отвести одной рукой.
 

 
Закинув руку за плечо,
Стрелу ты ловишь из колчана,
Вздыхающая горячо,
Разгорячённая Диана.
 
 
Ты мчишься в каменном кругу
Одежд, вскипающих как пена,
И как виденье на бегу
Сверкает лёгкое колено,
 
 
Такой стремительный полёт,
Такая лёгкость пред глазами,
Что будто бы весь сад плывёт,
Летит, кружится вместе с нами.
 
 
Диана в воздухе сухом
Ритмические мечет стрелы,
И мрамор кажется стихом
Ямбически-окаменелым.
 

 
Над замерзшим Байкалом, над веяньем вьюги,
Над полями Сибири, средь рек и лесов
Звук несется на землю сквозь воздух упругий —
Спутник шлет передачу из верхних слоев.
 
 
Пели прежде поэты о бурях морозных,
О просторах, где тройки летели в ночи,
А теперь научились мы слушать надзвездный
Океан, что над нами, как вечность, звучит.
 

 
Мне что ж, с Евтушенко кричать о кубинском притоне,
О Мигуэлях и Кастро, поверивших в С.С.С.Р.,
Иль на футуристическом саксофоне
Чертить с Вознесенским параболы огненных сфер?
 
 
А здесь, под ногами, на солнце лежит, истлевая,
Всего Люксембургского сада, пронзенная смертью, краса
И вечная молодость, бодро по листьям шагая,
Приветствует осень. – Везде голоса, голоса!
 
 
С печальной улыбкой, я вспомнил мою Навзикаю,
Тридцатые годы, прекрасный тогдашний Париж —
И вдруг из тумана сияет лицо, возникая, —
О, ветер, зачем же ты локон ее шевелишь?..
 

 
Думал – века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
 

А. Белый

 
Думал – такого сознанья
Не было в мире, что вот
Он лишь один в состоянье
В горний пуститься полёт.
 
 
Духа сиянье слепило,
Музыка пела ему,
Тайная чудная сила
Вниз устремлялась, во тьму.
 
 
И, как на посохе мага,
Розами мудрость цвела.
Буквы, чернила, бумага
И полировка стола…
 
 
Но ничего не сумел он
Выразить. Сроки прошли,
И в пустоте прозвенело
Слово, коснувшись земли.
 
 
И, умирая, как с кручи,
Рушился он с высоты,
Падал звездою падучей,
Так же как Блок и как ты.
 

 
Все что было – как много его и как мало!
Ну, а память, магическая игла,
Пестрым шелком узоры по белой канве вышивала,
Возбуждала, дразнила, манила, звала.
 
 
«Эти годы»… и вдруг: где теперь эти годы?
Под мостами вода навсегда утекла
И остались одни арок гнутые своды,
Серый камень, чужая парижская мгла.
 
 
И когда-нибудь скажут: «их время напрасно пропало,
Их судьба обманула, в изгнанье спасения нет».
Да, конечно! Но все же прекрасное было начало —
Радость. Молодость. Вера. И в сердце немеркнущий свет.
 

 
Чуть пожелтевших листьев дружный хор
И хризантемы отцветают ярко.
В шестьдесят-третьем все наперекор —
Был летом холод, а сейчас так жарко.
 
 
Готовят космонавты свой полет
К Луне и к Марсу, ставя жизнь на карту.
И час настал. Их век уже пришел,
Их корабли всегда готовы к старту.
 
 
А я на небо звездное смотрю:
Какой простор бесчисленных мерцаний!
И в каждом мире новую зарю
Приветствуют сердца иных созданий.