Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Юрий Терапиано

Юрий Терапиано. Собрание стихотворений

ЛУЧШИЙ ЗВУК (Мюнхен, 1926)

Моей жене

 
Хороши все звуки земли;
Но лучший звук —
Верблюжий колокольчик
Во время ночного пути
В пустыне.
 
 
Раскачиваясь, идут верблюды.
Впереди вожак – нэр.
В его колоколе
Вместо языка
Подвешена человечья берцовая кость.
 
 
Туман.
 
 
Как будто мы идем по горной тропе
Над селеньями, лежащими далеко в долине.
 
 
Глухо бьет берцовая кость.
Наверху тучи укрыли небо.
 
 
Я припоминаю все звуки, которыми цветет жизнь.
 
 
Темнота.
 
 
В живую медь колокольчика
Бьет мертвая берцовая кость.
 

 
Не просить у Бога,
Не благодарить Бога,
Но с покаянием
Путешествовать.
 
 
Звезды
Вытканы ночью,
Как мысли человека.
При свете луны
Белеют чьи то кости,
Разбросанные по сторонам дороги.
 
 
Как самую тончайшую ткань,
Увешанную серебряными подвесками,
Бог сотворил Мир.
И когда
В первый раз
Он встряхнул ризу —
Зазвучала вселенная
Великой музыкой Мира.
 
 
Ветер зашелестел по полю:
Заколыхались белые кости.
 
 
Хорошо
Ночью идти
Но пути в Мекку:
 
 
Не просить у Бога,
Не благодарить Бога,
Но с покаянием
Путешествовать…
 

 
Какое кофе вкуснее:
В этой кофейне,
Или то, что готовят на нашей родине?..
 
 
Персия славится коврами;
А пятна солнца
На мостовой около кофейни,
Разве не лучше?
 
 
Музыка:
Играет на чашках захожий фокусник.
В другом углу
Сколько разговоров
По поводу султана, его политики,
Как много слов
Об успехе сегодняшнего базара!
 
 
Милые!
Люди не лучше, чем пыль на солнце.
 
 
Но отчего
Сегодня
Вспомнил я
Голоса близкие сердцу:
Матери, друзей, возлюбленных…
И последний вздох
Умирающего отца…
 

 
Вечер.
Воздух прозрачен.
Лежу на крыше
И смотрю в небо.
 
 
Господи,
Откуда Ты
Взял такой океан?
Каким чудом
Опрокинул на землю,
Не пролив ни одной капли?..
 
 
Девушки,
Идите со мною
Мимо мечетей,
В тень,
В темноту дорожек
Султанского сада.
 

 
Слушаю:
За стеной
Шаги неизвестного прохожего.
Если бы
Зашел он посетить меня:
 
 
Стук в калитку,
Шорох затвора;
И вдруг
Фонарь осветит
И лицо,
И бороду,
И ближнюю яблоню.
 
 
Поздний гость
Приходит от Бога,
Как воспоминанье,
Как думы в полночь.
 
 
Тихо.
Шаги замолкли.
Между деревьев
Крупные светящиеся точки,
Движущиеся в темноте.
 

 
Милый!
Губы твои – цвет роз:
Они красны…
Глаза – для меня – река,
Голос – молния,
Которая падает
На крышу дома.
 
 
О, калам!
Рука не хочет писать;
Текут чернила;
Пятна чернил – кровь…
 
 
О, калам!
Сад сияет;
Солнце всходить;
Нежданный ветер
Срывает с веток
Розовый цвет…
 
 
Что писать?..
Разве не страшно
Вымолвить:
Ты – мой!
 

 
Благословен сей день печали,
День скорби на моем лице:
Клянитесь пятницей в начале,
И в середине, и в конце!
 
 
Сошел и положил верблюда,
Пред Богом длани распростер,
Снял вьюки и достал оттуда
Простой молитвенный ковер.
 
 
Я плакал, внук Эльмоталеба,
Слезами гнева и тоски,
И строгий свет струился с неба
На камни, воду и пески…
 
 
Колодец с желобом из глины
Полынью чахлой окаймлен…
Песчаник и песок старинный,
А сверху – небо без времен.
 

 
Мы шли сыпучими песками,
Минуя редкие ключи,
От зноя черными руками
Сжимая копья и мечи.
 
 
И по тропам, во прах сожженным,
За нами двигалась беда,
Младенцы, матери и жены,
Шатры, повозки и стада.
 
 
Львы – по ночам на перепутьях;
Днем – зной и клекоты орла;
Рвал ветер жалкие лоскутья,
Едва скрывавшие тела.
 
 
А шейхи, ударяя в бубны,
Храня от зноя и дождя,
Несли под клич и грохот трубный
Носилки нашего вождя.
 
 
Изнеможенные, с досадой
Мы думали, что он велик,
Спокойный за тройной оградой
Коней и воинов и пик.
 
 
А в воздухе – и пыль и пламя,
У ног тяжелые пески,
И над усталыми рядами
Колеблемые бунчуки,
 
 
Бой бубнов, скрип колес и ржанье.
Орда выстраивалась, шла.
И вот, за отдаленной гранью
Мы увидали: купола,
 
 
Поля, покрытый пшеницей,
Каналы, пальмы и дворцы…
Рыдали схваченный жницы,
Бежали по полю жнецы.
 
 
Мы стали сыты и богаты, —
Быкам добыча не легка;
Рвал ветер пестрые халаты,
Парчу и бархат и шелка.
 
 
А шейхи, ударяя в бубны,
Храня от зноя и дождя,
Под крик и плачь и грохот трубный
Несли убитого вождя:
 
 
Он шел, еще непогребенный,
Куда уходят без следа
Мужчины, матери и жены,
Шатры, повозки и стада.
 

 
Левант, Левант! Под небом золотым
Плющи по скалам, запах олеандра,
И башня Геро и Леандра
Над Геллеспонтом, берегом крутым.
 
 
Испил и я от сладких вод Востока;
Что ж в сердце вдаль, на север, унесу:
Жужжанье пчел и камни у потока,
Чужой ли голос, русую ль косу?..
 
 
На освещенном солнечном экране
Воспоминанье… Два больших крыла,
Два долгих года, дым горящих зданий,
И та любовь, которая была.
 

 
Мемфис, Ермополь, Фивы, Абидос!
Умолк певец в дому осиротелом.
В лазури, в золоте, в гирляндах роз
Не выйдет барка за Великим Телом.
 
 
Померк Амон в моей родной стране.
В стране развалин реет мрак вечерний.
Но книгу Гермия – я сохранил. На мне
Огонь веков и месть безумной черни.
 
 
Толпа, толпа! Мы ведали восход,
Амона-Агнца ведали и ждали,
Когда в Египет сына понесет
Мария-Мирзам в грубом покрывале.
 
 
О, солнце-свет! О Горус-Назорей!
Мир почернел, от света отлученный…
Чей смертный вопль, в тоске неизреченной,
Смутил в гробах почиющих царей.
 

«Офиоморфос – Змию подобный, лик Ангела Денницы.

Среди междупланетного пространства, в мути Меркурия (цвет лиловый) и Воды

лежит крест земли, квадрат, кватернер, неподвижный, тяжелый, косный. Духи 4 стихий – элементали – Лев, Орел, Телец, Человек живут по сторонам креста, но не в силах его ни оплодотворить, ни двинуть, доколе Ариэль-ангел, владыка нашей сферы, не даст в дар земле свое семя».

 
Квадрат земли в планетной паутине,
В лиловой мути, музыкою струн
Не могут двинуть дети тварной тины,
Элементали, труженики лун.
 
 
И на концах Кватернера немого
Их четверо, непосвященных в рок,
Не смеют взять из спящих горнов Слова
В огне стихий калящийся клинок.
 
 
Природа ждет. Офиоморфос в гневе
Устал смотреть на торжище тоски,
Где Мать-Земля колышет в мутном чреве
Уродливых зародышей клубки.
 
 
Природа ждет. И, выся фаллос рдяный,
Весенний маг приносить некий дар —
И двинул ось телеги первозданной
В скрипучий путь ведя упругий шар.
 
 
Качнулся крест. И, дару воли рады,
Четыре зверя, ныне зная цель,
Завертят круг космической триады,
Тобою вдохновляясь, Ариэль.
 

 
Дано нам зренье, видящее вне.
Слух дан на радость. Тело – спелый колос.
А наше Я лежит на глубине
Мы говорим, и слышим только голос.
 
 
Какая тайна тщетная: любить,
Другого видеть в зеркале нетленном,
Смотреть в него, а самому – не быть,
В своем глазу не быть запечатленным.
 
 
О, дай мне видеть подлинный мой лик,
Тот некий дух, что, вспыхивая скоро,
Преображает каменный двойник
Движеньем мысли, светом разговора.
 
 
И вот мой голос… мой ли это Глас?
И вне меня я вижу ваши лица,
Но нет моих знаменований – глаз…
И только звук, один, в пространство мчится.
 

 
О, Роза Сущего! В алмазных росах
Твоя Корона! Ангелы и львы,
Вращайте многоокие колеса
Стоярусных ковчегов Еговы!
 
 
В кратер луны роняя жемчуг серый,
Вечерний час, гаси светильник дня.
Шестокрылатые! Из сферы в сферу
Перелетайте, крыльями звеня.
 
 
В огне стихий трепещущие ризы
Четверобуквенный Бог-Цебаот,
Ты распростер, развертывая книзу
Сверкающие звенья сефирот.
 
 
О, Роза Сущего! Господь Синая!
Премудрость числ, Двунадесять Имен!
Встречая мрак, уста мои пылают,
Вечерний час, тебе Никтомерон!
 

 
Рыб несказанного улова
Я не могу Тебе нести,
И принимаю с полуслова
Мирские разные пути.
 
 
Но в час, когда денная злоба
Довлеет властвовать со мной,
В Твоем саду стоять два гроба,
Одной укрыты пеленой:
 
 
Почиет здесь Двойник предвечный,
И, духа веянье храня,
Вверху колеблется двусвечник
Высоким пламенем огня.
 
 
А там, у трудного предала,
За крепкой каменной стеной,
Во сне покоятся два тела,
Одной укрыты пеленой:
 
 
Камином комната согрета,
Блестят вощеные полы,
Вокруг обычные предметы —
Кровати, стулья и столы,
 
 
Две шторы по бокам на страже
У непрозрачного окна,
И не пылающие стражи,
И не покой, и не весна.
 

Оловянное кольцо освяти; от муки, от розыска, от всякой потери.

А от муки сердечной – не поможет.

Волшебная книга

 
Не серебро, не золото,
В горне я плавил олово,
А потом туголетом молотом
Выковал кольцо тяжелое.
 
 
Лесная чадь некрещеная
Меха раздувала в кузнице;
Круглыми платили червонными
За работу руки искусницы.
 
 
А кольцо из олова – малое,
Но сила в нем – небывалая;
Потому и невеста дьявола
Не часто кольцо надевала.
 
 
И когда в застенке пытали
Лютой мукой ее без жалости —
Рвать остриями устали,
Острия о тело ломались.
 
 
Ты не плачь, палач, что не страшен,
И напрасно тиун дивится:
Только одной муке на шабаше
Не может кольцо противиться.
 

 
Упали вновь, упали кости. Чет.
Который раз все тоже: чет, не нечет!
Опять выигрывает звездочет,
Тот шарлатан, который кости мечет.
 
 
Он, ночью, темный разговор ведет,
И, засыпая, верю я во что-то,
А там, на небе, проверяют счет
Неунывающего звездочета.
 
 
И утром на душе опять темно;
И вновь рука, не думая о госте,
Роняет на зеленое сукно
Щербатые, изгрызанные кости.
 
 
Никак не может выиграть игрок,
Неверующий, слабый, подневольный…
А за окном, – пастушеский рожок
Поет себе, веселый и довольный…
 

 
Закройте двери на запор!
Выхватывайте пистолеты!
Гвоздями кованы щиблеты,
Стволы нацелены в упор.
 
 
Железо врезалось со свистом,
Ударил лом: ломают дверь.
Без промаха стрелять теперь
Застигнутым контрабандистам!
 
 
В татуированной руке,
Дрожащей в ярости и злости —
Вино и женщины и кости
И лодка, скрытая в песке.
 
 
А ты, седая борода,
Быть может глух, быть может стар ты,
Но здесь мы проиграли в карты
Сегодня больше чем всегда!
 
 
Согнувшись где-нибудь на стуле,
Пьешь в кабаке на берегу:
Седьмую меченую пулю
Я для тебя приберегу.
 

 
Мне снилось: я под дулом пистолета;
У самого лица – холодный ствол.
В подвал врывался терпкий запах лета,
В висках стучало; колебался пол.
 
 
Все: трепетанье вздувшейся рогожи,
Обрывок неба – голубой кумач,
Край рукава и душный запах кожи —
В тебе сосредоточилось, палач.
 
 
Вот – затряслось. Вот – в сторону рвануло.
Подбросил ветер волосы мои,
Качнулся череп, тело соскользнуло,
Как сброшенная чешуя змеи;
 
 
Расстрелянное трепетало тело,
Хлестала кровь из чёрного виска,
А я летел… и, вся  в огнях, летела
Навстречу вечность – в дыры потолка.
 

 
Вода зеленая, просторный пруд,
Болото топкое, тропа глухая.
Здесь город погребен; по страшный суд
Не встанет, колоколом громыхая.
 
 
Но звон идет подводный под землей;
Гудит скала на Рождество Христово;
На Пасху – свет и факел смоляной
В том месте видит темная дуброва.
 
 
Ночь святочная не была ясна;
Шли странники – оборваны и пьяны.
В мешках – личина да бутыль вина,
Да праздничные драные кафтаны.
 
 
Шли по лесу и проглядели ночь.
Ночь подошла – куда искать дороги,
Когда так холодно, идти не в мочь,
Озябли руки, онемели ноги…
 
 
И вот решили: развели костерь;
Пошла бутыль с краюхою на ужин.
Снег падал с веток. Ледяной ковер
Хрустел под натиском морозной стужи.
 
 
А там, в лесу, летали огоньки,
Трещали и потрескивали ели;
И от вина пьянели старики,
В тепле костра худые кости грели.
 
 
Лед на болоте – тонкая слюда:
Ему ль сопротивляться силе-зелью,
Когда рождественская поднялась звезда
И стала колдовать над белой елью.
 
 
И вот пошел по лесу тяжкий гуд;
Невидимая началась работа.
Запенился, заколыхался пруд,
Лед затрещал – и тронулось болото;
 
 
Дрожали сосны, сталкивались льды,
Земля тряслась широкими толчками
И город, потаенный, из воды,
Стал подыматься, тверд и белокамен…
 
 
И так неупиваемая глубина
От глаз людских укутанная мохом,
По воле Бога сделалась видна
Двум пьяным и убогим скоморохам.
 

 
Когда, неукротимой дланью
Металл и дерево дробя,
Построю истинное зданье
Во имя самого себя.
 
 
Когда скажу: «смотрите, вот он
Мой труд – хваление ему.
Мой дом закончен и сработан,
Придите к дому моему.
 
 
Из дуба вырублены своды
И выкрашены потолки.
Полы сколочены на годы;
К дверям прилажены крюки.
 
 
Скажу, работой не измаян:
«Входите, гости, в добрый час.
Здесь приготовит вам хозяин
В столовой трапезу сейчас:
 
 
Весенний мёд и хлеб печеный,
Крутую, сладкую муку,
Поднос, тельцом отягощенный
И каждому по рушнику;
 
 
Мой новый дом надолго строен.
Подвалы полны серебра,
Сыров, копчений и убоин,
Хлебов и прочего добра».
 
 
Я повторю: «в достойном луке
Все выверены тетивы —
Пируйте и не знайте скуки,
Хозяина хвалите вы».
 
 
Когда смогу мой дом достроить,
Я выну честь из-под полы,
И в самом деле буду стоить
Необычайной похвалы.
 

Слово, обращенное

от лица Горуса-Аполлона, Иepapxa.

К ученику его, Василиду, трудящемуся над построением Нового Храма Премудрости.

Лето 5926, от рождения Иешу 1926.

 
Я, Гор-Аполлон, Иерарх Параклета
Истинную быль пишу:
Книгу о Человеке из Назарета,
По имени Иешу.
 
 
Ты прочел: «вы будете как боги», —
Ибо тот, кто согрешил и пал,
Кто в тоске изведал всё дороги,
Только тот воистину взалкал.
 
 
В смертный час измерив злобу нашу,
Тьмы веков жестоковыйных зря,
Иешу хотел отвергнуть чашу,
Чашу Бога, Мага и Царя.
 
 
Ты, Архангел, Змееносец Отчий,
Молоты работ сочти!
 
 
Ученик! Ладья клонится к ночи;
Разверни папирус – и прочти:
 
 
Ты читаешь: Истинного света
В год пять тысяч девятьсот седьмой,
В пятницу, в Италии, зимой,
Я услышал голос Параклета.
 
 
Был закат. На мраморе колонн
Солнце никло, истекая кровью.
Я услышал: «Горус-Аполлон» —
Некто звал, склоненный к изголовью.
 
 
И тобою, Змийный, не во сне
Сожжено мое земное тело;
Небо расступилось – и в огне
Пламенная Роза заблестела.
 
 
И не здесь, и не устами речь,
И не снять последние печати
С горних тайн, что каждая, как меч
Грудь мою прошла до рукояти.
 
 
Я стучал – и приобщен к волхвам,
Я взалкал – и Хлебодатель вышел.
Истинно свидетельствую вам:
Я был в духе, лицезрел и слышал.
 
 
Имеющий уши – слушай:
У Матвея, Марка, Луки
Я не беру и не рушу
Ни одной строки.
 
 
Ибо: они не сумели,
Иepapxy Мира предстоя
Слить вино фиванских подземелий
С таинствами Книги Бытия.
 
 
Симон Петр, краеугольный камень,
Твой улов, и паства и врата;
Но Господь почил на Иоанне,
Истинном апостоле Христа.
 
 
У креста не он ли сын Марии;
Не Мария ль, вечная жена,
В плотском лоне, в танце белых лилий
Выносила древнего Овна.
 
 
И толпе, ядущей кровь и тело,
Вам, поправшим мраморы отцов,
Гневная Изида не хотела
Дать свой мед и молоко сосцов.
 
 
Разбуди, о Змийный, о Мессия,
Мертвецов, и пробуди рабов,
Пачкающих голени нагие
В мерзости повапленных гробов.
 
 
И разве ты пересчитал века,
Как простодушный скрибъ непросвещенный
Царапая отрезком тростника
О сорока столетьях Манефона?..
 
 
Земля, земля! В крутом ядре тая
Неласковое, внутреннее пламя,
Глядишь, как рдеет выпуклость твоя
Морями и лесами и полями.
 
 
Дождь падает. Земля вбирает сок
И прорастает в исполинском севе,
В уступах руд, в благословенном чреве,
Вращая камни, глину и песок.
 
 
И ты берешь от плоти кровь и плоть,
Чтоб снова там, в провалах глуби черной,
Исправить семя и перемолоть
И бросить вновь под солнечные горны.
 
 
А наверху – струится ток светил,
И кровь плывет по венам пряжи странной,
И небосвод из чаши оловянной
Гнездо планет питает соком жил.
 
 
Двенадцать числ, покорные сетям,
В своих домах, не покидая лога,
Предначертаниями Астролога
Вращают мир по четырем путям.
 
 
Двуполая! О полюсах оси,
Синея влагой, зеленей о веснах,
Извечно дню свой полушар неси,
Топя другой в туманах ночи росной.
 

* * *

 
Земля, земля, о мать моя, нема…
А я зову – как пасынок непарный.
И позади и грозы и зима
И ярый зной и жалящие терны.
 
 
Ты помнишь: ужас, первобытный мрак,
Туман болот и рык широкой пасти,
Тяжелых ящуров неумолимый шаг
И вопли тел, растерзанных на части.
 
 
А я – нагой, оскалив твердый клык,
В пустом лесу ощерен на ловитве;
Давно отвык молиться мой язык,
Забывший о медлительной молитве.
 
 
Так ополчи же броненосных слуг!
Протянутые щупальца – приемлю
Вот этой парой обезьяньих рук,
Кривыми дугами упертых в землю.
 
 
Тебе, Единому, гремит хвала!
Не прах один был вылеплен из глины;
Яльдоваоф, твоя ль сокроет мгла
Иакова напруженную спину?
 
 
О Ты, в шесть дней подъявший мир со дна,
Ночной борец на ханаанском луге:
Твоя рука с моей сопряжена,
И грудь твоя легла на грудь в натуге.
 
 
Звени, звени, добытая из руд,
Моя лопата, радостью играя:
У древа жизни не святили труд,
И песнь труда – была не песнью рая!
 
 
Гроза и вихрь. Кипящее стекло,
Свинцовый дождь на медном море стонет,
Но я креплю упрямое весло,
И берег – мой, и барка не потонет.
 
 
Иаков, богоборец! Эта длань,
Такая тяжкая, – легка отныне —
Твоим сынам укажет Иордань,
Творя завет с ночующим в пустыне.
 
 
О, ученик, – богат ли мой улов?
Не втуне ли я бросил невод в реку?
Ты вычитал из оглашенных слов
Священнейшее: имя Человека.
 
 
О наш Отец, Великий Егова,
Благословенный, мудрый, несказанный!
 
 
Начальная окончена глава —
Иоанна.
 

Надо всеми мирами есть мрак безымянный, недвижный, нерождаемый, прекраснее всякого света, Отец Непознаваемый, Патер Агнозос, – Бездна и Молчание.

Единородная дочь Его, Премудрость Божия, София, познала бытие, и омрачилась и восскорбела; и сын Ея скорби быль Яльдоваоф, Созидающий Бог.

Мережковский. Трактат Василида. id.

Тогда Первый Разум, Пимандр, родил подобного ему Человека. И был он прекрасен, имея образ Отца. Сказал Пимандр сыну своему, человеку: растите в росте и умножайтесь во множестве. Да познает мыслящий человек самого себя: что он бессмертен, и что начало смерти – любовь.

Трактат «Пимандр».

И заповедал Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть. А от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, когда ты вкусишь от него, смертно умрешь.

Бытие 2, 17.

 
Я – иерарх, и право мне дано.
Я говорю, я пребываю молча.
Мой ученик, пей брачное вино
И знай – вино перемешали с жолчью.
 
 
Торжественный, в богослужебном льне,
Я приходил для жаждущего света,
Выковывая в буре и в огне
Пылающее слово Параклета.
 
 
А ныне, облечен в простой хитон,
Я говорю напевами простыми;
Еще ль мое не позабудешь имя:
Я запылен. Я нищ. Я утомлен.
 
 
Молотобойца, воли топору!
Строй города воздетые к зениту,
Взрывай железом бурую кору,
Из ребер гор выкраивая плиты.
 
 
О, прах и плоть, которая слепа!
Строитель вавилонских башен – слышишь:
Земля из недр извергнет черепа,
И пирамида мертвых – будет выше.
 
 
И, если так, – перед мирами пыль,
Мгновенный угль, согбенный на работе,
Не меч ты поднял, а гнилой костыль,
Грозя Яльдоваофу, богу плоти.
 
 
Подобие и образ мой – внемли;
Взял пять я дней на построенье храма;
В шестой – мой дух я вдунул в ком земли
И ввел во храм священника, Адама.
 
 
И ты сиял, задуманный в добре,
Мой юный мир, ковчег моей работы…
Адам, Адам: ликуя, в день субботы
Я опочил счастливо на заре.
 
 
Эдем, мой сад, мой первозданный сад!..
Адам, войди и преклони колени;
В росе светил, лучей и песнопений,
Сияй мой дом, сияй мой вертоград…
 
 
Тебе, Адаму, жертву обреку!..
Господь и Бог нисходит во пророки
В тебя вдохнуть, мой соучастник в роке,
В день торжества и радости – тоску.
 
 
И так же смерть молчала. В пустоте
Все бытия покоились. И снова
София – Мудрость, Дева, Матерь Слова,
Была в тоске, молилась о кресте…
 
 
И мрак, еще невиданный возник,
Неотразим, велик… и всюду слезы…
Здесь сон и гроб и вещий нем язык,
Здесь грань. Непознаваемый. Агнозос.
 
 
Не мне, Владыке, богоборец смелый,
Дробя престолы бурей голосов,
Речет о том, что Мудрость восскорбела
И скорби сын – творец – Яльдоваоф.
 
 
Эдем, Эдем! Вкруг алтарей нетленных
Ходите в страхе, ибо за стеной —
Чудовища, и молнии, и зной,
Провалы смерти, тления вселенных.
 
 
Вот мой закон: покорствуй, веруй, чти.
Ты – только прах, поверженный под ноги.
Я отверзаю торные дороги,
Я стерегу запретные пути.
 
 
Книгу от Иоанна
Прочтет только тот,
У кого на ладони рану
Огненный гвоздь пробьет.
 
 
Имеющий уши – слушай,
Крепко в сердце впиши
Повесть о губящем душу
Во имя горней души.
 
 
Вы, что пожали много,
Сумейте зерно смолоть:
Символ Земли и Бога —
Бог, воплощенный в плоть.
 

Суета сует, сказал Еккелесиаст, суета сует и всяческая суета. Что пользы человеку от всех трудов его, которыми он трудится под солнцем? Род проходит и род приходит, земля же во веки неизменная пребывает.

Еккл. 1, 2, 5.

Путники, странствующий в пустыне народ, есть символ скитаний духа. Дерзновенные похитили из Египта Духовного пламя некоторого огня познания, который отныне пребывает с ищущим, доколе не исполнится путь странствований его духа. Этот же огонь есть дар Софии-Премудрости.

Та-Хотеп.

 
Я был им бич, где тернии и рвы.
Я отравил Колена ядом гостий,
Я разметал и утопил их кости
В тысячелетних шелестах травы.
 
 
Мои пески, восход мой и закат,
Сухая пыль, безводные дороги —
Привыкли жечь израненные ноги
И сыновей не возвращать назад.
 
 
Шурши, шурши над плодородным лесом,
Ползи к реке погонщика напев:
Пугливый раб не оскорбит вопросом
Владыку, оросившего посев…
 
 
Да не простится ни одна хула
На Дух Святый. Почто ж они хулили
Меня, светящего во все тела,
Ликующего одеяньем лилий.
 
 
Огонь Бытий, Бог третий, Дух Святой,
Непознанный, не по обряду чтимый!
О, темный рыбарь – и в тебе Незримый
Покоится, как в храмине пустой.
 

* * *

 
В летах исхода долгие года
К моим холмам шли смуглые народы.
Господь их вел. И расступались воды,
Шел хлебный дождь, и множились стада.
 
 
Внимайте: в мудрой и святой стране
Чужих святынь не взяли эти люди,
И лишь один на кочевом верблюде
Увез сосуды для служений Мне.
 
 
Ты, Моисей, почто дерзнул народу
Явить лицо Того, кто вечно нем;
Зачем вдали Сион и Вифлеем,
Храм Соломонов на пути исходу?
 
 
Яхве – Аз. Путники, и весь народ —
Какой ярем приял себе на выю;
Кто мной обетованного Мессию
Из рода в род в столетья понесет?
 
 
Но ты воззвал. И Я отныне – с вами.
Израиль, ты ль на струнах медных лир
Зажжешь огни, и одолеешь мир
И охранишь похищенное пламя?..
 
 
Я вечно нем. Непознанный, молчу.
Но для тебя Я таинство нарушу,
Воздвигну храм, в три дня его разрушу,
Испепелю и обреку мечу:
 
 
Вы – Богом одержимые… Отныне
Рука моя ведущая тверда;
Но день придет – и ляжет средь пустыни
Цветущий посох на мои стада.
 

* * *

 
София-Дева сердцем восскорбела
О бытии – и в тишине была.
И роза грез о мире расцвела
И утренняя даль заголубела.
 
 
В покрове белом медленно ждала,
Раскидывая в бесконечность очи,
И медленно, среди глубокой ночи,
Невестою в ладье луны плыла,
 
 
Премудрая! О Боге не молчала.
Ты вопрошала и взывала в тень.
И было утро. И за утром – день,
День первый, день творенья, день начала.
 
 
Ученики! Отныне воззову
Не львиным рыком к алтарям веселий:
Я, прокаженный, вышел из купели
Мирам вещать последнюю главу.
 
 
И слушайте, земные племена,
Все слушайте: я провозвестник Отчий:
Еще не умер в человеке зодчий,
Но храм в огне и рушится стена.
 

* * *

 
Обручаю, связываю и крещу
В Духе, во Отце и в Сыне:
Каждого ученика отныне
Я уподобил мечу.
 
 
Ибо наша мудрость одна:
Софии Храм Окрыленный.
 
 
Книга Иepapxa Гора-Аполлона
Закончена и оглашена.