Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Юрий Терапиано

 
Девятнадцатый год. «Вечера, посвященные Музе».
Огромный прокуренный зал, под названием «Хлам»*.
Вот Лифшиц читает стихи о «Болотной Медузе»
И строфы из «Камня» и «Tristia» – сам Мандельштам.
 
 
Морозный февраль, тишина побежденной столицы.
О, как мы умели тогда и желать и любить!
Как верили мы и надеялись, что возвратится
Былое величье, которого всем не забыть.
 
 
А после – походы в холодной степи и раненье.
Уже в Феодосии встреча: – «Вы, Осип Эмильевич, здесь?»
– «А где Бенедикт?» – «Да, погиб Маккавейский в сраженье».
А Петников – жив, но куда он уехал? – Бог весть!»
 
 
Тогда мы надеялись: будет недолгой разлука —
Как много с тех пор стало горьких потерь и разлук!
Летела стрела – и опять Аполлон Сребролукий
На новую жертву свой тяжкий нацеливал лук.
 

* «Хлам» – «Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты».

 
Теснятся мысли, но какой ценою
За них прийдется расплатиться мне?
Закрыта дверь, а рядом, за стеною
Высокий голос плачет о весне.
 
 
Как будто там за окнами, в тумане,
Не капли вниз стекают по стеклу,
А музыка в торжественном органе
Звучит навстречу солнцу и теплу.
 

 
Нет, это только летний вечер.
А в небе горестно-пустом
Печаль – как белоснежный глетчер,
Как летом опустевший дом.
 
 
Там, между видимым и тайным,
На самой грани двух миров
Виденьем царственно-случайным
Сияет пена облаков.
 
 
Что, если только заблужденье
И чувств земных самообман
Все эти краски и цветенье,
Любовь, измена, и туман?
 

 
Глубину одиночества мерьте
Божьей мерой и мерой людской
В час, когда приближается смерти
Неподвижный и страшный покой.
 
 
«Даже смерть, всё пройдёт, всё проходит» —
Так гласила арабская вязь
На могильном столбе, на восходе
Блеском солнца и моря светясь.
 
 
В Истанбуле сады расцветали,
Ветер с юга дыхание нёс…
Мы мудрее теперь. Мы устали.
Что нам розы? Сейчас не до роз!
 

 
Легкий вечер весенний прекрасен как эти каштаны,
Как вверху облака и прохладная в Сене вода,
Как небесный простор и веселые южные страны,
Как сиянье в глазах и улыбка, что греет всегда.
 
 
А какой-нибудь скучный прохожий (– на что ему эти богатства?)
Ничего не увидит вокруг, ничего не поймет.
Мы с тобою как братья какого-то тайного братства,
Как народ в Гималаях, что там под землею живет.
 

 
Какой-то восхитительно-летучей
И фантастическою чередой
Идут на юг серебряные тучи —
И не отстать от стада ни одной.
 
 
А в городе, законом тяготенья
К поверхности земной пригвождены,
Такой же цепью движутся явленья
И так же ввысь они устремлены.
 
 
Не вырваться из круга без начала,
Когда, как колокольчики звеня,
Несутся к мозгу четкие сигналы,
Как вспышки семафорного огня.
 
 
И вот вскипает океан безбрежный
В моем мозгу – и полон бури я —
Грохочет гром, кружится вихорь снежный
И рушится вселенная моя.
 

 
Клонит ко сну, наплывают тяжелые мысли,
Отблеском мутным мерцает вверху потолок.
Ни о каком вдохновенье, о правде, о смысле
Думать не в силах… Я вижу горячий песок,
 
 
Берег высокий и строй одиноких мечтаний…
Небо ночное омыто недавним дождем,
Ясная осень, холодный простор расстояний,
Каменный, мерно дрожащий под грохот автобусов дом.
 
 
И пламенеют цветы на убогих лиловых обоях,
Нежность в груди нарастает, звуча в тесноте как прибой;
Горькая участь – как мне подружиться с тобою,
Как мне смириться, как верить, как быть мне с тобой?
 

 
Нет старости. И смерти нет. Есть воля.
И жизнь одна, её нельзя понять.
Горит огонь среди ночного поля,
Нисходит к морю с неба благодать.
 
 
На винограднике тепло зимою,
Земля возделанная ждёт весны
И материнской нежной теплотою
До дна корней кусты напоены.
 
 
А волны средиземные на отдых
Ушли на дно, нырнули в глубину
И в облаках холодный, острый воздух
Подобен драгоценному вину.
 

 
Вот так случается весною —
Всё станет радостным вокруг
И в сердце острой теплотою
Сиянье разольётся вдруг.
 
 
Как паутинка – дуновенье,
Две-три секунды, счастья миг —
И налетает вдохновенье,
Не вычитанное из книг.
 

 
На рынок выхожу цветочный.
Прохладой веет от сырой земли,
И образ счастья, хрупкий и неточный,
Бессмысленно рисуется вдали.
 
 
Мне на цветы смотреть  невыносимо:
Их любишь ты, они страшат меня
Своею красотой неотразимой,
Как отблесками адского огня.
 

 
Над берегом солнце и ветер,
Прибой ударяет в песок,
И вечер по-прежнему светел,
И парус над морем высок.
 
 
В багровом закате алея,
Баркасы плывут вдалеке,
И флаги, как пестрые змеи,
Над пристанью налегке
По воздуху вьются…
Сегодня
Суббота. И месса была,
Чтоб странников сила Господня
На всех их путях сберегла.
 

 
Куда ни погляжу, везде
Размеры дивно совершенны:
Рисунок правилен в звезде,
Кристаллы стройны и нетленны.
 
 
А сердце, глупое, стучит,
Тоскует, жалуется, плачет.
Что сердцу звезды и лучи?
Оно задумано иначе.
 

 
Не знаю, почему такая
Погода? В небе ни весна,
Ни осень, а тоска пустая,
Как ночь бессонная она.
 
 
Мы, в городе, давно отстали
От первозданной простоты.
Бездушней камня, тверже стали
Людей суровые черты.
 
 
Но вдруг души моей коснётся
Какой-то смутный ветерок —
И пролетит и унесётся,
И сердцу это невдомёк.
 

 
Сеял, сеял, а зерна на пашне
Все упали не в ту борозду.
Ну, так что ж? Как химера на башне,
Снизу я погляжу на звезду.
 
 
Вот горит она синей лампадой
Средь неведомой тишины.
Если радость ушла – и не надо,
Я и так доживу до весны.
 

 
Еще вчера – холодный мрак и тени,
А вот сейчас все расцвело в тиши.
Везде сирень. Прозрачен свет весенний,
Над озером застыли камыши.
 
 
И птица красногрудая без страха
У ног моих клевала червяка.
Я вспомнил все: печаль земного праха
И шум времен, текущих как река.
 
 
Пришла весна нечаянно и рано,
А там, в Крыму, давно растаял лед
И медленно с зеленого кургана
Спускаются стада, свирель поет…
 

 
Быть может, в старости увидишь ты закат
И вспомнишь тесное чужое небо,
Каштаны вдоль бульваров, зимний сад,
Глоток воды, сухую корку хлеба,
 
 
Любовь, которой не было всерьез —
Изгнания печальные приметы…
И вдруг в руках – как миллионы роз,
Как чудо роз святой Елизаветы…
 

 
Хрупкие ветки качаются
В мокром усталом саду,
Светлое лето кончается
Ветер пророчит беду.
 
 
Слушаю сердцем молчание.
Прежнее всплыло со дна.
Воспоминанье, прощание
И тишина, тишина.
 

 
Мы всегда незаметно вступаем
В круг беды. И опять простыня
Жжет и мерзко к груди прилипает
И как будто бы душит меня.
 
 
Бесконечная ночь над Парижем,
А болезнь – надо мною. Она
Грудь теснит, наклоняясь все ниже,
Опускаясь до самого дна.
 

 
О, дочь верховного эфира
О, светозарная краса…
 

Е. Баратынский

 
Ещё назвать тебя не смею,
Смерть, «светозарная краса»,
Еще осилить не умею
Взмах рокового колеса.
 
 
В бессилии, в изнеможенье
Ещё готов склониться я —
И вдруг передо мной виденье
Совсем иного бытия:
 
 
Заря нездешняя, алея,
Встречает парус корабля
И входят Эрос и Психея
Вновь в Елисейские Поля.
 

 
Боги знают любовь. Нет, и там не легко это бремя!
Всеблаженные – смертным пред вечной загадкой равны.
Даже им отмеряют так скупо любовное время
Злые, вещие Парки среди их небесной страны.
 
 
А с земли к ним несутся проклятья и слезы, и стоны:
Мы мечтаем о рае, но скрыт облаками Олимп…
– Как печальна она, как трагична любовь, Антигона,
А Эдип умирает, огнем безысходным палим.
 

ИЗБРАННЫЕ СТИХИ (Издательство книжного магазина Victor Kamkin,Inc. Вашингтон, 1963)

В это собрание вошли стихотворения из книг: «Лучший звук», «Бессонница», «На ветру», «Странствие земное» (некоторые в переработанном виде) и новые.

 
Бьет полночь. Все люди уснули,
В лесу и в горах тишина.
Глубокою ночью, в июле,
На небо смотрю из окна.
 
 
Высокие синие звезды,
Мерцание дальних миров,
Высокий торжественный воздух,
Невидимый Божий покров.
 
 
И счастье и мир надо мною,
Но чем успокоиться мне —
Природой?..  А сердце земное,
Как грешник, горит на огне.
 

 
Утром, в ослепительном сиянье,
Ночью, при мерцающей луне,
Дальний отблеск, смутное сознанье
Вдруг становится доступным мне.
 
 
«Господи, – твержу я, – как случайны
Те слова, в которых благодать,
Господи, прошу, нездешней тайны
Никогда не дай мне разгадать.
 
 
Не хочу последнего ответа,
Страшно мне принять твои лучи.
Бабочка, ослепшая от света,
Погибает в пламени свечи».
 

 
Поэт рассказал в изумленье
Про музыку сфер голубых,
Про ангела чудное пенье
В безбрежных просторах ночных.
 
 
Есть в каждом из нас эти звуки
И отблески райского сна;
Нам в горе, в болезни, в разлуке
Небесная сладость дана.
 
 
Среди расцветанья и тленья,
Весною, при бледной луне,
Былинки ничтожной движенье
Понятным становится мне.
 
 
К чему на земле это чудо?
Не лучше ль остаться глухим?
Но музыка льётся оттуда
И жертвенный стелется дым.
 

 
В прошлые дни
Счастья, молодости и печали
Вечером, в сумерках летних, огни
Вдоль зеленых витрин расцветали.
 
 
И под легким туманом, под мелким дождем,
Сквозь шуршанье шагов беспокойных прохожих,
Выплывали дома фантастическим сном,
Строем стен ни на что не похожих.
 
 
И в бессмысленном мире для нас, милый друг,
Замыкался сияющий радостный круг,
О котором – глаза, выраженье лица, —
О котором нельзя рассказать до конца.
 

 
Выйду в поле. На шоссе всё то же.
Изредка мелькнёт велосипед.
Вновь такой же, со вчерашним схожий,
Вечер, полумрак и полусвет.
 
 
Фонари автомобилей, звёзды,
Грусть о тех, которых не вернуть.
Тихий и прозрачный летний воздух
И кремнистый лермонтовский путь.
 
 
Снится мне: за грани туч прекрасных,
За ограды всех миров иных,
Музыкой таинственной и страстной
Ввысь летит дыхание земных
 
 
И, росой вечерней ниспадая
На траву и пыльные кусты,
Хрупкой влагой, не достигнув рая,
Падает на землю с высоты.
 

 
Когда мы счастия не ждали,
Любовь нечаянно пришла
И огорченья и печали
Гирляндой роз перевила.
 
 
Мир озарился новым светом,
Прохладная дохнула тень,
И всем таинственным приметам
Счастливый улыбнулся день.
 
 
Пел соловей в кустах сирени,
Пар поднимался от земли,
Когда средь радостных видений
Дорожкой мы садовой шли.
 
 
И ты, лицо свое склоняя
К плечу любимого тобой,
Казалась мне виденьем рая
Средь нежной прелести земной.
 

 
Наклонялась ты, сплетая
Свой венок из васильков,
В летнем небе мчалась стая
Белоснежных облаков.
 
 
Рожь высокая шумела,
Ивы гнулись у реки.
Средь стеблей движенья белой,
Нежной девичьей руки,
 
 
Локон, платье голубое,
Шеи девственный наклон —
Все, что связано с тобою,
Все, во что я так влюблен.
 

 
Тени темные роняют,
Тополя листвой дрожа,
Гулко в доску ударяют
За оградой сторожа.
 
 
И холодный вихрь осенний
Пожелтевшие листы
Рвет с ветвей средь темноты
И кружит, как привиденья.
 

 
Выйдем ночью на дорогу:
Осень поздняя в саду,
Зверь ушел в свою берлогу,
Рыба спряталась в пруду.
 
 
Скучно, страшно до рассвета —
Кто там ходит под окном?
Далеко умчалось лето
На коне на вороном.
 
 
Но, часов покорен бою,
Милую целую прядь,
Я люблю вдвоем с тобою
Звукам осени внимать.
 

 
Под летящий к нам из сада
Ветра снежного напев,
Я прочту тебе балладу
Про «Двенадцать спящих дев».
 
 
На дворе мороз веселый,
И как войско на врага,
Белый рой снежинок-пчелок
Вьюга сыплет на снега.
 
 
В мире мы нашли друг друга,
Нашей общею судьбой,
Милая моя подруга,
Связан я навек с тобой.
 
 
И горят для счастья свечи,
Словно звезды за окном.
Я твои целую плечи
Под надушенным платком.
 

 
Поднимается ветер сухой и холодный,
Листьев желтые груды шуршат, как прибой,
По асфальту скользя, и над пропастью водной
Наклоняется к озеру тополь сухой.
 
 
Осень, осень, любимое время поэта,
Догоранье над городом смутной зари,
Запах яблок и кофе, мерцание света,
В полутьме и в тумане вверху фонари.
 
 
Я люблю, по-парижски закутавши шею
Черным, в крапинках, шарфом, без цели идти
Вдоль опавшего парка, где бледные феи,
Улыбаясь прохожим, стоят на пути.
 
 
Я смотрю, как прекрасны старинные зданья —
Романтический, прошлого века наряд,
Я читаю в них отблеск любви и страданья,
Повторяя чужую строфу наугад.
 
 
Тут Верлен проходил. Здесь Леконт жил когда-то
Жизнь становится сном, все как будто во сне,
А над крышами, в небе, как черная вата,
Тучи медленно движутся к сонной луне.
 

 
Помолимся о том, кто в тьме ночной
Клянет себя, клянет свой труд дневной,
Обиды вспоминает, униженья
В постели смятой лежа без движенья,
И перед ним два призрачных пятна —
Окно и дверь, холодная стена…
Больнее нет обиды – униженья.
 
 
Помолимся о том, кто в час забвенья
И отдыха, без отдыха, без сна,
Всю ночь перед бутылкою вина,
Над белой незапятнанной бумагой
Склоняется и дышит грустной влагой
Морей незримых, слышит шум времен:
Пусть к небу темное лицо поднимет он,
Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.
 
 
Помолимся о том, кто у ограды
Иль в опустевшем доме у окна
Предчувствует, что не придет она.
Еще помолимся мы о страданье,
О радостях, о горе, о желанье,
О звездах, о Венере, о Луне,
О грешниках, пылающих в огне,
Помолимся о подлых и преступных,
О нераскаянных и неприступных,
О самых гордых гордостью земной.
 
 
Но как молиться о душе такой,
Ни с кем в своем несчастье несравнимой,
О том, кто знает, что в глазах любимой
Безвыходная скрыта пустота,
Кто мог бы все – и заградил уста? —
Такое горе – неисповедимо.
 

 
Когда ты на землю летела,
Полётом и счастьем горда,
Вечернее небо темнело,
В реке замерзала вода.
 
 
И сдержанность музыки пленной,
Что в звёздах звучала тебе,
И ропот стихий вдохновенный
В твоей отразились судьбе.
 
 
Ищи же разгадку несчастья,
Не плачь и не спрашивай нас,
Не надо ни мира, ни счастья
В последний оставшийся час!
 

 
Ах, эта сказка так известна
И столько раз повторена:
«В земном кругу, скупом и тесном,
В тюрьме душа заключена».
 
 
Но, может быть, не униженье,
А весть блаженная земле
Твое чудесное сниженье,
Твоё скитание во мгле?
 
 
Скользи же странницей слепою,
Лети сюда под тёмный свод,
Где звёзды радостной толпою
Сестры приветствуют полёт.
 

 
Про самую скрытую тайну
Случайно мы все узнаём.
Во сне узнаём мы случайно
Преданье о мире ином.
 
 
Полна несказанного знанья,
Блаженным волненьем дыша,
Вся – радость, вся – слух, вся – желанье,
На родине снова душа.
 
 
Но счастья и памяти странной
Лишь отблеск она унесёт,
В земные печальные страны
Обратный свершая полёт.
 
 
Наутро, почти без сознанья,
Психея проснётся темна,
И в зеркало мира – страданье —
Глядит с удивленьем она.
 

 
Заката осеннего свежесть,
Высокие облака.
На камне оставила нежность
Твоя дорогая рука.
 
 
И, кажется, всё просветлело
От счастья и теплоты,
Пока, улыбаясь, смотрела
На небо вечернее ты.
 

 
Далекие темные горы
Осенний закат осветил,
И вечер тяжелые шторы
Над нашим окном опустил.
 
 
В сиянии лунном, нетленном,
В глубоком покое ночном
Усни – бесконечно-блаженным,
Чудесно-беспамятным сном.
 
 
Прощается лето с тобою,
В реке замерзает вода,
А там, над звездой голубою,
Другая зажжется звезда.
 

 
Отплывающие корабли,
Уносящиеся поезда,
Остающиеся вдали,
Покидаемые навсегда!
 
 
Знак прощанья – белый платок,
Замирающий взмах руки,
Шум колёс, последний свисток —
Берега уже далеки.
 
 
Не видать совсем берегов;
Отрываясь от них, посмей
Полюбить – если можешь – врагов,
Позабыть – если можешь – друзей.
 

 
Выхожу на дорогу с тобою,
Милый друг мой, мы вместе идём.
Плачет ветер, подобно гобою,
Туча вновь угрожает дождём.
 
 
Под таинственным небом деревья
Спят в тумане, и сон их глубок,
Сон их – древность, костры и кочевья,
Дальний путь и тропа на восток.
 
 
Вот, лицо к твоему приближая,
Слышу ветра каспийского звон,
Вот, земля зацветает чужая
Пёстрым станом шатров и знамён.
 
 
А вокруг – тишина полевая.
Сядем тут, над ручьём, у креста.
В летний вечер вода ключевая
Так прозрачна, легка и чиста.
 

Елене Рубисовой

 
Был ангел послан эту душу взять
И в небо унести ее опять,
В страну, где нет печали и страданья.
И ангел тенью пал на мирозданье,
И умер я, и перестал дышать.
 
 
Тогда водитель-дух, с заботой нежной,
Крылом закрыл любезный мне порог
Земли – всей красоты ее безбрежной,
Которую велел покинуть Бог,
Порог земли, прекрасной и мятежной.
 
 
Безмолвие, простор и тишина
Сменили шум встревоженной вселенной,
И медленно, с ресниц, земного сна,
Теснима слепотою вдохновенной,
За пеленой спадала пелена.
 
 
Сказал мне ангел: «Волей вечной Силы,
Здесь – область тени, той, что разделила
Земные и небесные дела…»
– «О, неужели смерть – такая мгла?»
– «Преддверие».
Но темнота слепила.
 
 
И ринулись мы в темноту, и вдруг
Краса иных миров глазам предстала;
Я сделался весь зрение и слух,
А вестник смерти, вечный, верный друг
Последнее откинул покрывало…
 
 
Все – только сон, и никого вокруг.
 

Аглаиде Шиманской

 
Ласточка нежная носится, носится
В воздухе светлом вечером летним,
Кружится в небе, стрелою проносится
Над колокольней тысячелетней.
 
 
Колокол медный, колокол древний
Дня окончанье нам возвещает.
Тихо над Сеной. Пахнет деревней,
Свежей травою, сеном и маем.
 
 
Черная ласточка с белою шейкой,
Как хороша ты сейчас такая:
Падаешь низко, скользишь над скамейкой,
В небо опять беззаботно взлетая.
 
 
Вестница счастья, вестница лета,
Вестница вечера, друг созерцателя,
Стань мне подругой вечернего света,
Нежной сестрой в небесах у Создателя.
 

 
Ленивый, ласковый, пушистый,
Глядит, прищурившись на свет,
Зеленоглазый, серебристый
Любимец неги и поэт.
 
 
Упруго тело выгибая,
Встает с ковра, выходит в сад:
Ему тропинка – сень лесная,
Иль благодатный вертоград.
 
 
Припал, тревожим тенью птичьей,
В траве – и вот передо мной
Природы древнее величье,
Чудовищ допотопных бой,
 
 
Тоска потерянного рая,
Глухие жалобы Творцу,
А кот, концом хвоста виляя,
Лукаво крадется к скворцу.
 

Софии Прегель

 
Несётся в пустоте Земля,
Кружась, в пространстве звёзды мчатся, —
Как восхитительно качаться
Цветку на высоте стебля!
 
 
Подобный огненному чуду,
Горит над Альпами восход.
Пастух, пришедший с гор оттуда,
Над светлым озером поёт.
 
 
Счастливое существованье,
Рай, данный нам, рай милый наш!
Певец, о нём воспоминанья
Ты всё равно не передашь.
 
 
Но этот голос на восходе —
Всё звонче, всё прозрачней он.
Какая тишина в природе,
Как озарился небосклон!
 

Л.Л. Догмеру

 
Сияющая, мраморная, в воду
Нисходит пристань кругом, как венец.
Привязанные лодки на свободу,
Качаясь, рвутся с бронзовых колец.
 
 
Вверху амфитеатром синим горы
Теснятся в небо и Тезеев храм
Готов принять процессии и хоры,
Идущие к аттическим богам.
 
 
Эллада в скалах Таврии нетленна
И корни лоз и рыба в глубине,
Забывши обо всем, что современно,
Классической покорствуют весне.
 
 
Пантикапея древняя, тебе ли
Я песнь размером варварским пою
В стране, где грек, играя на свирели,
Умел прославить родину свою.
 

 
В доме тишина глухая.
Не могу забыться сном.
Сколько гроз в начале мая
Прошумело за окном.
 
 
Сколько листьев вновь упало
Поздней осенью в саду.
Каждый год весну встречало
Сердце, чувствуя беду.
 
 
Сердце билось, замирая
От такой же тишины,
Каждый год не доверяя
Обещаниям весны.
 

 
Сияет огнями Париж,
Кончается нежное лето,
Луна над квадратами крыш
Ослепла от яркого света.
 
 
Всё то же: шуршание шин,
Автобусов грузных стремленье,
Прямых быстроходных машин
Холодное щучье скольженье.
 
 
В Полях Елисейских, в раю,
Во сне золотом и хрустальном,
Своё я с трудом узнаю
Лицо в отраженье зеркальном.
 
 
А тучи идут и идут,
Как талые снежные хлопья,
И в ярости небо метут
Прожекторов острые копья.
 

 
По утрам читаю Гомера —
И взлетает мяч Навзикаи,
И синеют верхушки деревьев
Над скалистым берегом моря,
Над кремнистой узкой дорогой,
Над движеньями смуглых рук.
 
 
А потом выхожу я в город,
Где, звеня, пролетают трамваи,
И вдоль клумб Люксембургского сада
Не спеша и бесцельно иду.
Есть в такие минуты чувство
Одиночества и покоя,
Созерцания и тишины.
Солнце, зелень, высокое небо,
От жары колеблется воздух,
И как будто бы все совершилось
На земле, и лишь по привычке
Люди движутся, любят, верят,
Ждут чего-то, хотят утешенья,
И не знают, что главное – было,
Что давно уж Архангел Божий
Над часами каменной башни
Опустился – и вылилась чаша
Прошлых, будущих и небывших
Слез, вражды, обид и страстей,
Дел жестоких и милосердных,
И таких же, на полуслове,
Словно плеск в глубоком колодце,
Обрывающихся стихов…
 
 
Полдень. Время остановилось.
Солнце жжет, волны бьются о берег.
Где теперь ты живешь, Навзикая? —
Мяч твой катится по траве.