Текст книги "Чиновник для особых поручений"
Автор книги: Юрий Каменский
Соавторы: Вера Каменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 15. Новые загадки
Из всех возможных средств передвижения самым быстрым оказался автомобиль. День выдался на удивление тёплым, когда они выезжали из Санкт-Петербурга. Столыпин, плюнув на все условности, сел за руль сам. Шофёром он оказался хорошим. Стас даже удивился, что эта «этажерка» может бегать с такой скоростью. Новенький тёмно-красный «Бьюик», рыча мотором, глотал версту за верстой. Опер прикинул в уме, что в сутки они, примерно, могут уложиться, но… рассчитали на бумаге, да забыли про овраги. Оврагов, конечно, не было, но не зря же поётся «эх, российская дорожка, семь загибов на версту».
Они выехали ранним утром, по темноте.
– Попробуйте поспать сидя, Станислав, – посоветовал Столыпин. – Я, конечно, человек, к бдениям привычный, но всю дорогу управлять не смогу.
– Это не вопрос, – пожал плечами Стас. – Вы только объясните, как с этим чудом техники управляться.
Управление оказалось не таким сложным, как он ожидал. К вечеру на горизонте показался какой-то город. На въезде у них проверили документы. Унтер, увидев, что за рулём сам Столыпин, вытянулся во фрунт. При этом, он так озадаченно глянул на Стаса, что последний едва сдержал смех. Сразу вспомнился анекдот – «…я не знаю, кто это был, но за рулём у него – сам Брежнев!»
– Вольно, – спокойно сказал Пётр Аркадьевич. – Я вам теперь не начальство.
– Тогда, – неуверенно сказал тот. – Позвольте вас в журнал зарегистрировать.
– Давайте, только быстро.
Город оказался Вологдой. Проезжая через него, Столыпин притормозил только один раз – у здания вокзала. Оно, на удивление, оказалось двухэтажным и каменным, выкрашенным в светло-зелёный цвет, с белой лепниной.
– Ресторан здесь, пообедаем и дальше.
– Ясно, – кивнул Стас. – Заказывайте, а я схожу телеграмму отобью.
Отыскав телеграфиста, он отбил Сосо короткую телеграмму: «Срочно приезжай на работу. Друг». Когда он вернулся в ресторан, Столыпин уже с аппетитом ел отбивную с картофелем. Его здесь, возможно, кто-то и узнал, но никто открыто не пялился, и на том спасибо. Стас невольно усмехнулся. Свои «акулы пера» тут, конечно, есть, но до нравов XXI века, слава Богу, пока не дожили.
– Кому телеграмма, если не секрет?
– Джугашвили, – отозвался опер, беря в руки вилку с ножом. – Социалисту нашему.
– Вы серьёзно? – нахмурился спутник. – Нам без него забот мало?
– Не беспокойтесь, – хмыкнул Стас. – Он порядок наведёт побыстрее Трещенкова. И, смею заметить, без крови.
– Знаете, Станислав, – Столыпин нахмурился. – Я, конечно, вам доверяю. В известных пределах. Но мне ваши контакты нравятся всё меньше и меньше. С этой публикой нельзя заигрывать. Любое проявление доброй воли они воспринимают, как слабость.
– Это вы не про все ещё знаете, – хмыкнул опер. – Да я и не думаю с ними заигрывать, что вы! Я их попросту прикармливаю. Кстати, за всеми этими прыжками так и не успел спросить: действительно добыча камней пошла?
– Пошла, пошла, – ворчливо отозвался экс-премьер. – Ваш протеже, надо признать, весьма талантливым инженером оказался. Ну, поели?
Стас кивнул и, допив последний глоток чая, встал из-за стола. После тёплого ресторана показалось, что на улице похолодало. А может, оно так и было. Хорошо, что догадались одеть вязаное бельё и взять шинели с меховым подкладом.
– Ну, теперь ваша очередь, – Столыпин уселся на пассажирское сиденье.
Стас завёл мотор, аккуратно потянул рычаг газа, и «Бьюик», чуть дёрнувшись, покатил по улице. Пётр Аркадьевич, уронив голову, дремал рядом.
«Как он на этих ухабах спать умудряется? – тихо удивился про себя Стас. – Вот, железный мужик».
И только тут вспомнил, что обещал назавтра увидеться с Ингой. Блин, вот склеротик! Надо было и ей телеграмму дать, чтобы ждала его возвращения. Конечно, гарантии это не давало, что своенравная киллерша послушается. Но теперь-то, точно, укатит к себе в Вену. Хорошо ещё, если туда. Мало ли у неё квартир может быть. С такой профессией на одном месте сидеть чревато. Скоро ему стало не до дум, дорога пошла такая, что сам чёрт ногу сломит!
Пока Столыпин спал, Стас остановился только раз – проинспектировать хлипкий кустик у верстового столба. Вернувшись в машину, он поправил на спящем сползшую шинель и, сев за руль, вытянул рычаг газа. В распарывающем темноту жёлтом свете фар, один за другим, мелькали полосатые столбы, отмечая оставленные позади вёрсты. Столыпин сменил его уже под утро, когда стало неметь лицо, и руки были, как чужие. Стас пересел направо и, закутавшись в ещё хранившую тепло шинель, сам не заметил, как выключился, уронив голову на грудь. Проснулся он, когда солнце уже стояло над верхушками деревьев.
– С добрым утром! – насмешливо поприветствовал его Столыпин. – Ну, и здоровы вы спать, господин титулярный советник.
– Почему титулярный советник? – удивился Сизов.
– Я за три дня знал, что меня снимут, – усмехнулся бывший министр. – Есть, знаете ли, источники в высших кругах… Ну, и присвоил вам очередной чин. Всё-таки, и жалованье побольше, и прочее-всякое.
– Спасибо, – поблагодарил новоиспечённый титулярный советник. – Только, всё равно, нагонит меня Макаров. Зачем ему такое странное подразделение?
По губам Столыпина мелькнула усмешка, которую иначе, как коварной, не назовёшь.
– Об этом вам беспокоиться не стоит. Всё будет, как и было. Он, всё-таки, без малого шесть лет у меня в товарищах[33]33
Товарищ (здесь) – заместитель.
[Закрыть] проходил. Толковый специалист, даром, что из купцов. И революционеров любит не более, чем я, грешный.
– В прежней жизни его сняли после Ленских событий. За массовый расстрел, который Трещенков учинил. Как это вы успели его остановить?
– И не успел бы, – хмуро отозвался экс-министр. – Исаев ваш – золотая голова, сущий оракул. Николай Викторович меня за районные охранные отделения критиковал. А Всеволод, когда узнал, что Иркутская жандармерия Трещенкова на Лену командировала, сразу мне донесение на стол. И, надо сказать, точно всё проанализировал. Мы ведь, буквально, в последнюю минуту успели. Этот карьерист уже по толпе рабочих стрелять собирался. Вот, кстати, деревня какая-то. Надо молока у крестьян купить.
Сопровождаемые стаей собак, они въехали в деревню. Искать никого не пришлось, на самодвижущее чудо сразу сбежались поглазеть и мальчишки, и взрослые. Попив молока, они двинулись дальше. Тут уже ехать стало труднее. Дорога была, но такая, что врагу не пожелаешь. Избитая конскими копытами, она состояла из сплошных колдобин.
Не спасали и рессоры, мотало так, что приходилось силой удерживать руль, так и норовивший вырваться из рук. Однако, часов в шесть вечера они уже подъезжали к прииску.
– Кто таков? – раздался из-за ворот голос охранника.
– Хозяева твои, – отозвался Стас. – Открывай!
Услышав знакомый голос, тот испуганно охнул, и загремел засовами.
– Сейчас открою, ваш благородь! Не извольте беспокоиться!
Ворота заскрипели, распахиваясь. Охранник, здоровый мужик с берданкой на плече, испуганно таращился на приехавших, вытягиваясь во фрунт. Фыркнув мотором, «Бьюик» качнулся на рессорах, и покатил к домику управляющего, возле которого стоял ещё один вооруженный охранник.
– Отучили дураков на посту спать, – криво усмехнулся Столыпин.
Кроме бдящей охраны, они пока не видели явных признаков того бунта, когда толпа в слепой ярости разносит всё и вся на своём пути. Вот, и крошечный посёлок для инженерного состава прииска цел, а из труб стоящих поодаль бараков мирно курится печной дымок. Скрипнув тормозами, машина остановилась у крыльца. Расправивший грудь часовой отдал им честь.
– Здравия желаем, ваше превосходительство! С благополучным прибытием!
– Ну, что, господа хорошие? – Стас обвёл взглядом всё местное «начальство».
Приисковые «вершители судеб» сидели смирно, как голуби, глядели преданно, как на живую икону. Вот, это-то и настораживало. Если бы всё было чисто, хоть один, да возмутился бы: «Вы что? Да мы их на руках носили, икру осетровую в рот ложками пихали, а они, ракалии!» Что-то, возможно, прояснил бы Александр, но он передал, что подойдёт попозже. Значит, придётся «колоть» их самому.
– Что, спрашиваю? Лучше сами сознайтесь, чем работяг допекли. Обещаю – честно скажете, никого не уволю. На первый раз не стану. Уж потом – не взыщите. Ведь всё равно дознаюсь. Ну?! Минуту я подожду.
Столыпин, сидя в углу, с интересом наблюдал, как Стас «намазывает на хлеб» мастеров. Как бывший министр внутренних дел, в вопросах дознания и сыска он ориентировался превосходно. Перед ним, вне всякого сомнения, был настоящий профессионал. Один взгляд чего стоил!
«Не выдержат, – решил экс-премьер. – Сейчас, точно, кто-нибудь „лопнет“».
Мастера участков переглядывались между собой, поглядывая на Ивана Федотовича, который сидел с непроницаемым лицом, словно северный Будда. Наконец, все взгляды скрестились на нём. Управляющий прииска покосился на подчинённых. Но было ясно – не покается сам, сдадут «сошки».
Стас достал из жилетного кармана изящный брегет.
– Ну, всё, – глянув на циферблат, спокойно сказал он.
И в голосе его так звякнул металл, что все поняли – шутки кончились.
– Начальник! – резко, словно его шилом ткнули, вскочил единственный из всех мастер-зырянин[34]34
Зырянин – коми.
[Закрыть]. – Федотыч лёк[35]35
Лёк (коми) – плохой.
[Закрыть], шибко сердитый! Его все боятся!
И, словно прорвало запруду.
– И рабочих, и нас обсчитывает!
– Бабу с моего участка изнахратил[36]36
Изнахратил (устар.) – изнасиловал.
[Закрыть], а приисковые теперь на меня волком смотрят – мол, все вы одним миром мазаны!
Иван Федотович побагровел, с грохотом отлетела табуретка.
– А вы-то, что, святые?! – потревоженным медведем рявкнул он. – У тебя, Зотий, объём работ завышен! А ты, Егорка? Забыл, сучий потрох, как у меня от приискателей прятался, когда с каждой морды по целковому зажилил? А Федотыч, значит, лёк?!
Он замахнулся на зырянина. Тот шарахнулся в сторону, упал, и ползком рванул к порогу.
– Всё с вами ясно, – спокойно сказал Стас. – Я, конечно, понимаю, что мастерами на приисках не ангелы работают.
Мастера, скроив постные мины, согласно закивали – точно, ангелов нет.
– Но и вы уже нюх потеряли, берегов не видите, мать вашу! Забыли, где живёте? Могут ведь и прикопать по случаю, закон – тайга, медведь – прокурор. Пётр Аркадьевич, – повернулся он к Столыпину. – Позвольте мне с рабочими сходить побеседовать. А потом уже, сообща, обсудим.
– Сходите, Станислав Юрьевич. Осторожней только.
– Ваше благородие! – Федотыч рванулся к нему, словно в ноги упасть хотел, но передумал. – Не ходите, Христом-Богом! Тут же варначьё одно! Не дай Бог, что.
– Сибиряка варначьём не испугаешь, – блеснул зубами Стас и, толкнув дверь, вышел на свежий воздух.
Дверь барака со скрипом отворилась, в нос ударила целая куча запахов. Тут и сопревшие портянки, и кислый запах давно немытых тел, и что-то съестное.
«Что ж не моются-то? – мельком удивился он. – Сосо же при мне Федотычу наказывал, чтобы баню общую построили».
– Здравствуйте, – остановившись у дверей, поздоровался он.
– Здорово, барин, коли не шутишь, – угрюмо отозвался молодой мужик.
Он, как раз, подкладывал в печурку дрова. Из-за занавески выглянула женщина и, без всякого стеснения, в упор стала изучать пришедшего.
– Я к вам поговорить пришёл.
– Много вас тут шастает, – неласково отозвался мужик. – Не нужна нам ваша революция.
– Так, она и мне, как зайцу курево, – насмешливо хмыкнул опер. – Я хозяин прииска.
– А ты, часом, не врёшь? – с сомнением протянула баба.
– Зачем мне врать? – удивился Стас. – Чтобы матюков от вас наслушаться? Тоже мне, счастье!
На их разговор из полутьмы барака стали появляться новые лица. Такими уж измождёнными они, определённо, не выглядели. Но лица у всех безрадостные, потухшие какие-то.
– Ты, правда, начальник? – спросил низкорослый мужичок, зырянин, судя по выговору.
– Правда.
– А мне энтот коин[37]37
Коин (коми) – волк.
[Закрыть] говорил, что Столыпин у нас начальник, – не унимался мужичок. – Видал я его, лабутной[38]38
Лабутной (коми) – степенный, серьёзный
[Закрыть] такой. Не ты это.
– Какой ещё коин? – удивился Стас. – А со Столыпиным на паях мы.
– Коин – это волк по-зырянски. Федотыча он так кличет. Волк и есть.
Это ответил крепкий мужик вида самого уголовного. Стас, едва на него взглянул, сразу определил – варнак. Ничем разумным и никакой наукой это не объяснить, но мент и уголовник определяют друг друга с первого взгляда. Судя по «добрым» глазам каторжанина, тот тоже с ходу определил истинную сущность собеседника.
– Ладно, мужики, всё это не к делу. Какие жалобы? Давайте по-порядку.
С таким же успехом он мог попросить горный обвал кидать по одному камешку. Жалобы хлынули, как из рога изобилия. Кое-что он уже знал от мастеров, кое-что слышал впервые. Например, что Егорка требовал от мальчишек возить его на спине с работы и на работу. Да, много чего ещё.
– Так, стоп! – поднял он руки. – Вы так до вечера орать будете, я всё одно, ничего не разберу. Давайте так – обсудите тут меж собой всё, как следует, каждый барак своего выборного определит, вот пусть они и придут ко мне в контору. Постепенно все стихли.
– Вот, так, – усмехнулся Стас. – Нам надо, чтобы прииск работал. С прошениями тоже лишнего не загибайте, я вам не добрая фея. Будете пахать, как волки, буду платить.
Пирожных к чаю не сулю, но мастеров прижму, чтобы лишнего себе не позволяли. В общем, жду.
Слова о пирожных были встречены смешками. Но, в целом, обстановка разрядилась. Развернувшись, Стас толкнул дверь и вышел в темноту. Пока он разговаривал в бараке, снаружи вовсю разгулялся хиус[39]39
Хиус (сибирск.) – холодный, пронизывающий ветер.
[Закрыть], нахально задувал под пальто и сёк лицо мелким, колючим снегом. Прикрывая лицо воротником пальто, Стас зашагал в контору, однако, не пройдя и десятка шагов, почувствовал, что кто-то идёт следом. Он насторожился. Край-то здесь, действительно, варначий, не зря его «подмосковной Сибирью» кличут. Стас прибавил шагу и, завернув за угол барака, мимо которого проходил, встал в тень.
Шаги приблизились почти вплотную, затем остановились.
– Эй, хозяин, слышь, как тебя?
Стас узнал голос варнака. Матёрый, сучара, не клюнул. Он спокойно вышел из-за угла.
– Чего крадёшься, как тать в ночи?
Лица каторжанина видно не было. Освещения тут никакого, а луна уже на ущербе, ночи тёмные.
– А ты уже испужался?
Голос сочился ехидством.
– Бережёного Бог бережёт, небережёного конвой стережёт.
– Может, оно и верно, – хмыкнул уголовник.
– Чего хотел? – сухо спросил Стас.
– Дык, валенки у тебя купить хотел. Только, чтобы ношенные, а то у меня мозоли больно нежные.
«Здравствуй, Марья, я твой Яков! – пронеслось в голове Стаса. – А Барон-то слов на ветер не бросает».
– Сроду валенками не торговал, – отозвался он, как было условлено. – Только кавказскими папахами.
– Привет тебе от Барона.
– Да я уж понял, что не от кайзера Вильгельма, – хмыкнул опер. – Что про этот кипеш сказать можешь? Чует моё сердце, не обошлось тут без керосина[40]40
Словообразование от блатного «керосин плескать» – т. е. подстрекать
[Закрыть] со стороны.
– Верно сечёшь. Есть у здешнего инженера помощник, типа маркшейдера, французик. Кручёный ферт, по-русски шарит, как мы с тобой. С конторскими свой в доску, и с мужиками вась-вась. Моё дело, конечно, сторона, только неделю назад приезжал какой-то фараон из Питера. Вроде, как, из ваших. Видел я, как они шушукались, а потом этот кипеш начался. Нутром чую, без них тут не обошлось.
– Понял. Что я должен? – прямо спросил Стас.
– Ништо, – с ухмылкой отозвался варнак. – Барон сказал помочь, я помогаю.
– Лазаря мне не пой, – хмыкнул опер. – Знаю я ваше бескорыстие.
– Ну, ежели когда в ответку поможешь.
По голосу было слышно, что урка ухмыляется. Не дурак, однако. Сообразил, что помощь Стаса подороже денег будет.
– Ладно. Надо будет – обращайся. За любую помощь не подписываюсь, но что без палева – помогу. Как звать-то тебя?
– Спросишь Алёху Фарта – любой покажет. Пращевай, начальник.
И тень растаяла в темноте.
В конторе его ждал какой-то парень.
– Вот, – показал на него Федотыч. – Караульный привёл, грит, вас требовал.
– Привет, кацо, – повернулся к гостю Стас, безошибочно определив в нём грузина.
– Какое у тебя ко мне дело?
Он с интересом ждал – что тот ответит. Сам факт общения с Джугашвили – для присутствующих не тайна. Но парню об этом знать неоткуда.
– Э, уважаемый, ты бы мне хоть чаю с дороги предложил, – широко улыбнулся тот.
– Язык наш знаешь, стало быть, и обычаи знать должен.
– Ну, пойдём, – усмехнулся Стас. – Чаю попьём, поговорим.
Когда они вошли на его половину дома (живя здесь, они со Столыпиным делили один дом на двоих), опер скинул пальто и, достав нож, стал щипать лучину.
– Присаживайся, – он кивнул гостю на стул. – Печку растопим, чаю попьём, поговорим спокойно.
– Товарищ Коба привет тебе передавал, – сев на стул, доложил грузин.
– Я, вообще-то, его самого ждал.
– Извини, дорогой, никак ему сейчас нельзя, – сочувственно отозвался тот. – Арестовали его три дня назад. Меня Шота зовут, Коба сказал, чтобы ты мной располагал, как им.
«Угу, – мрачно подумал опер, подкладывая тонкое полешко на весело пляшущие язычки пламени. – Умри, верблюд, всё одно не снести ослу его шкуры».
– Тогда скажи, Шота, только без обид, а ты потянешь то, что я на Кобу повесить планировал?
– Э, дорогой, – оскалил белые зубы гость. – Если Коба мне доверяет, значит, смогу.
– Ну, смотри, тебя за язык никто не тянул, – ухмыльнулся Стас. – Значитца, так. Становишься управляющим прииском – это раз! Никакой пролетарской солидарности – это два! Чтобы работали, как ломовые кони, процент от прииска идёт на революционную деятельность. Но об этом знаем только трое – ты, я и Сосо. Для остальных ты – строгий управляющий. Конспирация – прежде всего. Вот тебе, Шота, и весь сказ.
И с удовольствием полюбовался на растерянное лицо пламенного борца за счастье народа.
Глава 16. Пришла беда, откуда не ждали…
От солдатских сапог и пимов несло не по-детски. Ядрёные запахи дёгтя, махорки и сосновой смолы, казалось, въевшиеся намертво в зипуны и кожухи выборных, ощутимо щипали в носу. Уже битых полчаса в конторе шли переговоры. Впрочем, то, что здесь творилось, хотелось назвать совсем другим словом. Настоящие переговоры длились не более трёх минут. Потом начался такой хай, что хоть святых выноси.
«Хорошо, что Столыпин уехал, – мысленно усмехнулся Стас. – Он бы их тут мигом по стойке „смирно“ всех поставил. А я лучше послушаю, а потом уже „разводить“ начну».
Мастера и управляющие лаялись с представителями рабочих бригад так, что уже не за горами была самая настоящая потасовка. Вот, теперь можно и вмешаться. Он громко хлопнул ладонью по столу и встал.
– Так! Птичий базар закончен!
– Так, они, блядские души…, – не удержавшись, выругался Федотыч и замолчал, наткнувшись на жёсткий взгляд Стаса.
– Переходим к переговорам. Всё я слышал, всё я понял. Значит, дальше будет так. Расценки я поднимаю в полтора раза. Молчать, я сказал! – рявкнул он, видя, что обе стороны готовы открыли, было, рты. – Далее. Иван Федотович уволен, его место займёт Шота Георгиевич, прошу любить и жаловать.
– Станислав Юрьевич, дык, я…, – бывший управляющий был в полной прострации.
– Вон, к кассиру, полный расчёт, и пошёл нах…, – спокойно ответил Стас. – Умел прокудить, умей и отвечать.
Иван Федотович повернулся и молча вышел, бросив на прощанье тяжёлый взгляд через плечо.
– Теперь запомните вы, – он повернулся к выборным. – Работать на совесть! Будет построена баня и ещё пять бараков для семейных.
Он обвёл глазами присутствующих – равнодушных не было, но все держали рты на замке.
– Штрафы разрешаю выписывать только управляющему. Мастера имеют право доложить о нарушении. И только один раз. Второе нарушение – на улицу. Но ты, Шота Георгиевич, смотри хорошо! Чтобы этого беспредела больше не было, всем понятно? И рабочим передайте: слово мастера – закон! Но, если мастер палку перегнёт, сам пойдёт за ворота. Разбираться, если что, буду сам, тогда не обессудьте. Всё, начинаем работу, хорош Ваньку валять.
Выборные поднялись и, подхватывая треухи да шапки, кланяясь, стали выходить из комнаты. Судя по оживлённым голосам, их там поджидали те, кому не терпелось первыми узнать результаты переговоров. За ними, стараясь сохранить остатки достоинства, вышли мастера. Остался только новый управляющий. Вид у него был слегка ошарашенный.
– Садись, генацвале, – широко улыбнулся Стас. – Чего ты встал, как соляной столб?
Шота машинально плюхнулся на табуретку и посмотрел на опера. Таким взглядом, наверное, тигр провожал свою шкуру, уходящую на плечах витязя.
– Послушай, Станислав. – неуверенно начал он.
– Да! – с преувеличенной живостью повернулся к нему Стас. – Говори, кацо! Ты друг моего друга. Волю первую твою я исполню, как свою!
По грустным глазам грузина он понял, что с чувством юмора у парня всё в порядке, и насчёт «волю первую твою.» он всё правильно понял.
– Понимаешь, Станислав.
– Понимаю, но не отпущу, – отбросив дурашливый тон, серьёзно сказал Стас. – Революции нужны деньги. Это дело тебе поручила революция. Ты себе не принадлежишь. Большевик?
– Большевик! – с вызовом глянул на него Шота.
– Значит, справишься. Нет в мире таких крепостей, которых большевики не могли бы взять.
– Кто так хорошо сказал, а?
– Наш друг Коба, – не моргнув глазом, ответил Стас. – Ну, что, чай будем пить или сразу с работой знакомиться пойдёшь?
– Знакомиться пойду, слушай, – поднялся Шота. – Ты всё правильно сказал, да!
И вышел из комнаты с таким видом, словно сию минуту шёл брать те самые крепости, о которых Сталину предстояло сказать лет через пятнадцать.
«А теперь, может, и раньше скажет», – ухмыльнулся про себя Стас.
Он был ужасно доволен собой.
«Блин, ну, как же так получилось, что в своём времени он выше рядового опера подняться не смог? Странная штука – жизнь».
Бешенный стук в двери заставил Стаса буквально подскочить на кровати. Мельком глянул на часы – семь утра! Какого хрена? Он зачитался часов до трёх ночи. Выхватив из-под подушки неразлучный парабеллум, он, как был, в трусах, подскочил к двери.
– Кто?
– Станислав, это я, Шота! Открывай скорее, совсем плохо дело, слушай!
Что там стряслось, мать их так?
– Минуту обожди, штаны надену.
Он быстро натянул брюки, сунул пистолет за пояс сзади, накинул сорочку и открыл двери.
– Станислав, понимаешь! – Шота ворвался, как ураган.
– Стоп! Что стряслось? Спокойно и по-порядку.
– Какой «спокойно», слушай! – возопил управляющий, но тут же справился с собой и доложил: – Жандармы из Архангельска приехали. Зачинщиков забастовки арестовывают.
Вот-те на! Стас замер с галстуком в руке.
– Погоди, какая забастовка? Вышли же на работу!
– Вот, и я им говорю – какая забастовка, слушай?! Люди работают, нет никакой забастовка! А они говорят – разберёмся! Рабочие шумят, пойдём скорее, сейчас там не забастовка, там революция будет!
«Вот так, – подумал опер. – Революционер против революции. Чудны дела твои, Господи».
Когда они подошли к баракам, там уже бушевал митинг. Поодаль, возле конторы, стоял строй солдат. Ружья они держали в положении «к ноге». А перед строем прохаживался жандармский поручик. Глянув в его холодные рыбьи глаза, Стас сразу почувствовал к нему неприязнь. Знал он этот тип служак. На родную мать ради лишней звёздочки донос напишет. Судя по ответному взгляду, поручик испытывал к нему те же чувства.
Он ещё раз поглядел на толпу, на солдат и в голове постепенно стало проясняться.
«Мать вашу! На Лене не вышло, так здесь месиво устроить хотят. Это тот французик постарался, не иначе. Или… или тот, кто меня австриякам „:слил“… Чёрт! Всё время меня на полшага опережают, не успеваю я до них добраться. Ну, ладно, сукины дети, я вам устрою раздачу слонов!»
Оглядевшись, он заметил стоящего неподалёку Алёху Фарта, стоящего отдельно в компании себе подобных. Они курили, равнодушно поглядывая на митингующих.
– Здорово, Лёха! Привет честной компании.
– Здорово, начальник, – отозвался тот, независимо дымя папироской.
– На два слова.
– Сейчас.
Он о чем-то пошушукался со своими и, подойдя, выжидающе уставился на Стаса.
– Короче, так, – деловито сказал опер. – Кто-то плеснул керосин со стороны. Вызвал солдат, работяг арестовали, сейчас они специально атмосферу нагнетают.
– А я тут при чём?
– Слушай дальше, не перебивай. В толпе есть провокаторы. Обязательно есть, это и к бабке не ходи. Кипешнут народ, кинут на штыки, не дай Бог. Тут твой резон тоже есть. Ты с Бароном в доле?
– Ну.
– Гну. Сейчас стрельба начнётся, будет тебе не доля, а пуля.
Урка задумался.
– А просто свалишь, будет дуля, – мгновенно просчитав ход его мысли, подытожил Стас.
– Ладно, чё хотел-то?
– Замешивайтесь в толпу, вычисляй провокаторов, тут не мне тебя учить, сам всё знаешь. Когда начнут народ будоражить, гасите их, как родных. Косите под чёрносотенцев – типа «за Веру, Царя и Отечество». Люди у тебя надёжные? В общем, если путём сделаешь, считай, я твой должник, понял?
– Чего тут неясного? – ухмыльнулся уркаган. – Лады, бывай здоров, начальник, помни, что сказал.
– Сказал – сделаю, – отрезал опер и, повернувшись, зашагал к солдатам.
Увидев приближающегося Стаса, офицер остановился и, заложив руки за спину, стоял, покачиваясь с пятки на носок.
– Здравствуйте, господин поручик. Позвольте представиться – титулярный советник Сизов, чиновник для особых поручений при министре внутренних дел. Вот мои документы. И, по совместительству, хозяин этого прииска. С кем имею честь?
– Поручик Глазов, адъютант Архангельского, Волынского жандармского управления.
Стас мимоходом отметил, что, увидев документ, поручик подобрался.
– И что? Я имею в виду – по какому поводу вы здесь находитесь?
– Простите, – несколько свысока поглядел на него Глазов. – Мною произведён арест зачинщиков бунта..
– Слушайте меня, поручик, – веско сказал Стас. – Вас подставили самым нахальным образом. И подставил, как я понимаю, ваш начальник.
Опер бил наугад. Где-то глубоко внутри подняло голову то чувство, которое большинство людей именуют интуицией, а менты – чуйкой. Судя по тому, как метнулся взгляд жандарма, сыщицкая чуйка не подвела его и на сей раз.
– Вы думаете, стрельбу устроите и повышение за это получите? Под суд пойдёте, голубчик! Трещенкова на Лене Бог уберёг, точнее, не сам, а руками господина Столыпина, а ваши дела плохи, поверьте моему слову.
– Я исполняю свой долг, – гордо вздёрнул он голову, словно его взнуздали.
– Это делает вам честь, – кивнул Стас. – Но и здравый смысл никто не отменял. Я вижу выход из создавшейся ситуации. Может быть, пройдём ко мне и переговорим? К тому же, в такой холод, стакан горячего чая с коньяком вам, определённо, не повредит.
Поручик замер в глубоком раздумье, словно петух, изучающий жемчужное зерно.
– Через три дня мне ехать с докладом к министру. Если вы поможете мне, то и у меня будет возможность хорошо отозваться о вас.
Стас врал самым нахальным образом. Но откуда это знать провинциальному жандарму? Этот довод для жандарма, как и следовало ожидать, перевесил все остальные.
– Охлопьев!
К ним подлетел средних лет унтер-офицер и взял под козырёк.
– Слушаю, ваше благородие.
– Солдатам вольно, можно греться, поста не покидать. Если что, немедленно посылай за мной.
– Есть!
И, унтер, повернувшись к солдатскому строю, продублировал команду.
Чай с коньяком плавно перетёк сначала в коньяк с чаем, а потом они сообща решили «не портить продукт». Стас, выбегая за угол очистить желудок, порадовался сделанным запасом. «Продукт» не пропал даром – накачавшись до полного изумления, жандарм всё-таки сболтнул – кто инициировал эту операцию. Правда, он тут же, осёкшись, подозрительно поглядел на Стаса, но тот, как ни в чём не бывало, продолжал резать колбасу. «Ушатался» поручик только под утро. Уложив его на свою кровать, опер стащил с него сапоги, и поставил на плиту чайник.
В голове шумело. Мелькнула мысль досмотреть карманы этого брандахлыста, но потом решил не рисковать. Китель поручик не снял, а обшаривать спящего всегда чревато. Некоторые очень чутко спят даже тогда, когда налакаются до полного изумления.
К обеду арестованных выпустили, жандарм с солдатами уехал. Решено было представить дело так, словно к приезду солдат забастовка ещё продолжалась. И бунт, благодаря умелым и грамотным действиям поручика Глазова, был предотвращён. В кармане поручик увёз «благодарность» в виде конверта с десятью тысячами рублей.
После, поразмыслив на трезвую голову, Стас понял, что здорово переплатил, но потом махнул рукой. Как говорится, если кость попала в зубы волку, не пытайся отобрать, пожелай, чтобы подавился.
Перед отъездом нужно было сделать ещё одно дело. Плюнув на больную голову, Стас отправился в контору. На сей раз, о, чудо, ему удалось увидеть Александра. На протяжении всех последних событий инженера на прииске не было. Как пояснили маркшейдер, тот самый вертлявый француз, он проводил разведку окрестностей. Видимо, ему никак не давали покоя слова Стаса. Тот как-то, по дурости, сболтнул при Александре, что кимберлитовых трубок в этом районе несколько.
«Хотя, почему по дурости? – подумал опер, глядя на заросшего чёрной щетиной инженера. – Найдёт ещё одну трубку, хорошо. А выволочку я ему сейчас, в любом случае, устрою».
– Александр, вы в курсе, что тут чуть до бунта не дошло?
– Да, мне рассказали, – потупился тот.
– Мне вам надо объяснять, что вы не только технический специалист? Что вы ещё и руководитель? За какой, простите, хрен я вам такие деньги плачу?
– Я вам очень благодарен, Станислав Юрьевич, что вы мне поверили, – искренним голосом отозвался Александр. – И папа тоже вам очень признателен.
– Вот, кстати, о папе, – оживился Стас. – Я всё хотел спросить, да забывал. Он чей агент, «Де Бирса»?
Инженер отшатнулся, словно опер сунул ему под нос живую гадюку.
– Станислав Юрьевич! – Саша прижал руки к груди.
– Да, бросьте, Александр! – поморщился Стас. – Понятно, что на «Де Бирс», тоже мне, бином Ньютона. И пусть работает, я что, против? Папе надо иметь свой гешефт, разве нет?
– Н-ну, да, – неуверенно ответил Александр.
– Ну, да, конечно, да. И пусть работает, дай ему Иегова здоровья. А вот вы, Александр, мне решительно не нравитесь. Работаете на «Росалмаз», а в замы себе берёте агента из конкурирующей фирмы. Это как понимать прикажете? Папа попросил? Да, конечно, папа, что вы жмётесь, как девственница.
Инженер тяжело вздохнул, глядя на опера, как отданный на заклание агнец.
– Вот, что, уважаемый господин инженер. Заместитель ваш уволится. Сам. И я подберу вам нового. А папе объясните, что вы его безумно любите, но работаете на «Росалмаз». Это Ваш гешефт. Это он поймёт. Ему же будет невыгодно, если я вас выкину? Тем более, когда всем станет известно, что вы двурушник? Вас даже бригада землекопов на работу брать побоится, я правильно понимаю?
– Станислав Юрьевич, пожалуйста!
– Ну, значит, договорились. А сейчас идите, ко мне сейчас человек прийти должен.
