Текст книги "Чиновник для особых поручений"
Автор книги: Юрий Каменский
Соавторы: Вера Каменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Опер, глядя на неподдельное замешательство статского советника, уже стал задумываться – во зло или во благо его появление здесь? Юношеским максимализмом он, давно уже, не страдал. И про бабочку Рея Бредбери помнил хорошо. А, также, куда ведёт дорога, вымощенная благими намерениями. Одно он понимал прекрасно – полного понимания ситуации от здешних он не добьётся. Монархисты будут верны царю, вне зависимости от того, во зло или во благо это обернётся России. Революционерам, также, вынь да положь свержение самодержавия, и никаких гвоздей. А потом друг за друга примутся, как пауки в банке.
Интересно, чиновник для особых поручений – достаточно большая «шишка» для того, чтобы начать свою игру? Да, нет, – мысленно одёрнул он сам себя, – с ума сошёл, что ли? Дешевле между Сциллой и Харибдой втиснуться. Там, и то, шансов больше. Да, что там, если, уж, говорить о шансах, их у него, как у мышки меж двух жерновов.
– Ладно, коллега, – зевнул Кошко, – давайте спать, пожалуй. В Киев только завтра вечером прибудем. Государь через пять-шесть дней, только, приедет. Так, что, время, я думаю, у нас есть. Да, как вам здешние удобства? У вас-то, поди, прогресс шагнул так далеко, что нам, тёмным, и не снилось.
– Как вам сказать, – уклончиво ответил Стас, – я же в генеральских вагонах не ездил. В простых, само собой, такой роскоши нет. Но поезда, конечно, быстрее ходят. Спокойной ночи, Ваше Высокопревосходительство.
_Он, понемногу, начал врастать в эту новую старую жизнь._
1 Стас не оговорился, именно так написано в материалах уголовного дела. Дело в том, что примерно до 30-х готов XX века слова «пистолет» и «револьвер» были полноправными синонимами.
Глава 3. Вокруг да около
Поезд прибыл в Киев, когда уже начало смеркаться. Путешественники вышли на перрон. Правда, было ещё достаточно светло, и фонари не горели.
Когда они вышли на привокзальную площадь, к ним лихо подкатила пролётка.
– Куда изволите, господа?
Стас оглянулся на Аркадия Францевича – он и в прежней жизни в Киеве никогда не был.
– На Фундуклеевскую, в «Эрмитаж», – небрежно бросил тот, усаживаясь на сиденье.
– А что, извозчик не знает, на какой улице гостиница? – тихонько хмыкнул Стас.
– Чтобы кругами не катал, как приезжих, – отмахнулся Кошко, думая о чём-то своём.
Оказывается, трюки таксистов родились до появления собственно такси, как такового. Вот уж, воистину, ничто не ново под Луной.
Поняв, что статскому советнику не до него, Сизов откинулся на мягкое сиденье, с интересом разглядывая улицы, по которым их вёз извозчик. Они не слишком-то напоминали те старые хроники, которые ему приходилось видеть. Может, дело в том, что чёрно-белые фильмы с неестественно спешащими персонажами, мало напоминали вот эти улицы с живыми и спокойно идущими по своим делам людьми. Скорее, это походило на изображение из художественного фильма. Строго говоря, эти улицы, что называется, глаз не цепляли – всё обыденно, разве что, прохожие одеты чуть иначе, да разные там пролётки и кареты вместо автомашин.
Они вышли возле гостиницы «Эрмитаж», никем не встречаемые, и прошли внутрь. В огромном холле, за стойкой скучал портье. При их появлении он мгновенно сбросил с себя сонную одурь и уставился на вошедших с величайшим вниманием.
– Номер на двоих, – бросил Кошко, небрежным жестом подавая паспорт.
Стас подал свой, мельком отметив, что паспорт сыщика выписан на имя мещанина Фадеева Ивана Петровича. По-видимому, и здесь хватало интриг между службами. Если так, задача их усложняется на порядок – вряд ли глава здешней жандармерии примет их с распростёртыми объятиями и будет обсуждать с ними свою агентуру.
«Я бы, точно, не стал», – честно признался сам себе Стас, шагая за «начальством» по ковровой дорожке в их номер.
В процессе дальнейшего обсуждения деталей операции выяснилось, что он был абсолютно прав в своих подозрениях.
– Кажется, одно дело делаем, – с досадой говорил шеф российского сыска, расхаживая со стаканом чая в руках по роскошному номеру, – Ладно бы, касалось чего-то, действительно, секретного. То, что эти рэ-эволюционэры, – он произнёс это слово с невыразимым презрением. – стучат жандармам друг на друга, как очумевшие дятлы – секрет Полишинеля. Надеюсь, хотя бы, вам, в конце XX века, не знакомы эти беды?
– Какое там, – вздохнул опер, – как бы, ещё не хуже, чем у вас.
– Как? – поражённый, Кошко встал, как изваяние. – Стоп! Разве я неверно понял, что у вас там… м-м… государство рабочих и крестьян, так?
– Так, – обречённо кивнул Стас, чувствуя себя лектором, которого обязали втолковать младшей группе детского сада, чем просто коммунизм отличается от военного коммунизма.
– А кто у вас там революционирует, позвольте полюбопытствовать? Что там, у рабочих и крестьян, свои парии и патриции появились?
– Вы удивительно точно выразили суть проблемы, – Сизов криво усмехнулся. – Впрочем, они никуда и не девались.
– Да-а…, – покачал головой сыщик, – бедная Россия, похоже, не суждено ей долго жить без потрясений.
– Ну, кто предупреждён, тот вооружён.
– Что?! Что вы хотите сказать?
У статского советника Кошко был такой вид, словно его тюкнуло по темечку ньютоново яблоко. Опер смотрел на него с усмешкой. Едва он окончательно осознал, что попал в этот мир всерьёз и надолго, пришло понимание, что, если можно остановить убийство Столыпина, почему бы не остановить революцию?
Как бы ни вздорно это звучало, задача не показалась ему безнадёжной. Трудной, почти невозможной – да! Но, как у нас говорят – «чуть-чуть» не считается. Стас не был каким-то, там, идеалистом. Скорее, наоборот – решая какую-то задачу, он становился прагматичным до безобразия. Но, как это ни парадоксально, среди сослуживцев старший лейтенант Сизов слыл безбашенным идеалистом. По той простой причине, что Стаса, «упавшего на след», не могло остановить ничего. Кроме, разве что, прямого приказа. Да, и то.
Прыжки с крыши на крышу, проникновение в квартиру через балкон на седьмом этаже и прочие подвиги создали ему репутацию, которой он, как трезво оценивал сам Стас, ни в коей мере не заслуживал. Лучше всего, пожалуй, его характеризовал один случай. Тогда в крупных городах России, как раз, набирали силу подростковые банды. Драка «район на район» была, в то время, обычным делом. Он заступил дежурным по отделению, а вечером ему по «прямой связи» дежурный по городу сообщил, что навстречу друг другу движутся две большие группы подростков, и предполагаемая встреча должна произойти, именно, на их территории. ОМОН поднимать поздно – успеют, разве, что, уже в самый разгар побоища. К тому же, дети.
Чёрт его знает, действительно ли «городовой» считал, что спецназ поднимать нецелесообразно, или просто «отмазывался», потому что проспал это дело, Стас вникать не стал – какая теперь разница? Чем дежурный по отделению может отреагировать на массовую драку? Да, ничем. Это прекрасно понимали оба, но один «сливал» ответственность на другого. И, у этого «другого» выхода было два. И оба тупиковые – ни хрена не делать, сославшись на то, что в его подчинении, на момент поступления информации, были только помдеж и водила. Либо выехать туда одному и стать жертвой группового нападения. Даже, если повезёт остаться в живых и сохранить табельное оружие (если, конечно, можно поверить, что любопытные малолетки не станут забирать оружие у лежащего трупом мента), долгое отписывание в прокуратуре по разным глупым вопросам.
Однако, Стас поступил до безумия просто. Взяв из ружпарка автомат, он оставил на своём месте помдежа и выехал на ту самую «точку рандеву». Ему повезло – он точно рассчитал, что «сходняк» разразится, аккурат, во дворе школы. Въехав туда, он спокойно вышел из машины и, поглядев на то, как с двух разных концов через заборы уже начали спрыгивать «передовые». А потом, так же спокойно подал команду: «Разойдись!» и дал очередь вверх. Подростки брызнули врассыпную и инцидент, таким образом, был исчерпан.
Трудно сказать, чего тут было больше – везения или расчёта. Сам Стас придерживался второй версии. Руководство и сослуживцы, как и следовало ожидать – первой.
– Как ты мог додуматься – на детей с автоматом? Ты с ума сошёл, что ли? – в ужасе вопрошал его потом начальник отделения.
– Евгений Савельевич, – невозмутимо отвечал Стас, – всё было рассчитано: пока драка не началась, они ещё соображали. Они же не дураки – на автомат кидаться. Наоборот – на них мент с автоматом вышел. Это же приключение – они гордиться этим будут, друзьям пересказывать. И цена этому делу – три акаэмовских патрона. И потерпевший один-единственный.
– Кто?! – в ужасе вскричал «Бивень» (как звали за глаза шефа).
– Помдеж, – ухмыльнулся Сизов, – ему автомат чистить пришлось. А, если бы я их не остановил, их бы больше было.
Победителей, как правило, не судят, и всё обошлось устным «скрипом» начальства и от коллег – устными порицаниями в матерной форме. Здесь, конечно, ситуация посложнее. Стас прекрасно понимал, что революция – это не толпа пьяных матросов, под настроение взявших Зимний. Любая революция – это, во-первых, большие деньги. Он знал, что большевиков, меньшевиков, эсеров и прочих весьма интенсивно финансировали со стороны.
Причём, не только иностранные разведки, которым стабильная Россия нужна была, как чирей на заднице. Столь ненавистные пролетариатом буржуи, которых рабочие и крестьяне потом вожделённо стреляли и развешивали по фонарям, тоже в этом поучаствовали – будь здоров! Понять их, конечно, можно. Устроить буржуазную республику вместо набившего оскомину самодержавия – вот на эту морковку и повелись промышленники. Недооценили они большевиков, чего уж там.
Соответственно, отсюда вытекает и второй важный фактор – люди. Точнее, личности. Ленин, Сталин, и иже с ними, недоумками являются только в воспалённом воображении советского интеллигента. Ну, с них спрос какой. В этих, весьма своеобразно устроенных, головах великолепно стыкуются такие противоречивые обстоятельства, как то, что умница и гениальный политик Черчилль считал одним из выдающихся правителей «параноика» и «кровавого палача» Сталина. Впрочем, Бог с ними, грех смеяться над убогими..
И Стас прекрасно понимал, что проигрывает им по всем позициям, кроме одной-единственной – он знал прикуп.
И потому, глянув в ошарашенные глаза великого сыщика, он широко улыбнулся.
– Я хочу сказать, что у нас с Вами есть шанс спасти Россию.
И, взяв бутылку, вопреки всякому этикету, набуровил себе коньяку прямо в чайный стакан и махнул его одним глотком.
Поутру статский советник Кошко отправился с визитом к начальнику Киевского жандармского отделения Кулябко.
– Ох, знали бы вы, Станислав, как не хочется мне визит этот наносить, – вздохнул он.
– Догадываюсь, – кивнул Стас, – с «соседями» общаться – одно удовольствие.
– Соседями? – не понял сыщик, – А! В смысле – соседний департамент? Забавно подмечено, надо будет коллегам рассказать, повеселятся изрядно. Ну, а вы, пока, по городу погуляйте, что ли.
«А, в самом деле, – подумал опер, – рассиживаться-то некогда. Хоть, к театру подходы поглядеть».
Говоря откровенно, не слишком-то он верил, что Аркадий Францевич с жандармом смогут прийти к единому мнению. Реакция последнего вполне предсказуема – за информацию спасибо и – до свидания! Мы профессионалы, мы сами, без сопливых, разберёмся.
Это правильно, конечно, что каждый занимается своим делом, иначе это не работа была бы, а сущий дом терпимости – не поймёшь, кто, кого и за что. Однако, верно и то, что «специалист подобен флюсу – он односторонен». Прав был Козьма Прутков. И про то, что ковчег строил любитель, а «Титаник» – профессионалы, тоже сказано не в бровь, а в глаз.
«В общем, – хмыкнул, про себя, Стас, шагая по утренним улицам Киева, – на жандарма надейся, а сам не плошай».
Раскатистым басом бухнул колокол, и его голос долго висел в воздухе над золочёными куполами, которые поднимались над городом, словно шлемы древних воинов. Не «утяжелённый» выхлопом свежий воздух бодрил, дышалось легко, он с любопытством разглядывал вывески на мелких лавочках и магазинах. Поспешал служивый люд, извечно боявшийся опоздать. Звонко цокая копытами, прогарцевал молоденький корнет, судя по его серьёзному виду, с поручением. Подпрыгивая на брусчатке колёсами, проскрипел тяжело нагруженный обоз, его, сигналя, обогнало блестящее авто, за рулём которого гордо восседал затянутый в кожу водитель.
– Вот же, зараза, – хмыкнул вполголоса Стас. – Наверняка, круче Шумахера себя мнит.
Почему-то, взглянув на эту парочку, Стас сразу решил, что они идут в театр. Более того, они не просто туда направляются, они – плоть от плоти этого театра. Было в них что-то такое, богемное, что ли. Обе они были высокими и стройными. Но, судя по их одежде, пошитой, хоть и с претензиями, но явно у местечковой портнихи, до высшего сословия им было далеко. У одной были большие светлые глаза. Настолько большие, что он сразу, по привычке, окрестил её Стрекозой. Вторая имела острые черты лица и Стас, про себя, обозначил её Птичкой.
Он был уверен, что их принадлежность к миру искусства определил верно. Возможно, взгляд, которым обе «стрельнули» в рослого симпатичного опера. А может, те самые, невесомые флюиды, которые он, как опытный мент, уловил «верхним чутьём». Стас, за годы службы в ментуре, привык этому чувству доверять. Не единожды оно спасало его от неприятностей, а пару раз, точно, от верной смерти.
Потому, даже не успев, как следует, «обсосать» сам-на-сам это неожиданное наитие, он сделал шаг по направлению к девицам. Медлить не следовало, ибо театр был уже на расстоянии прямой видимости.
– Простите, мне, Бога ради, мою неучтивость. Позвольте представиться – коллежский секретарь Сизов Станислав. Вы не подскажете мне, как пройти в Оперу?
Они, словно, ждали этого. Стрекоза радостно заулыбалась, словно встретила давнего друга. Птичка, наоборот, скромно потупилась. Однако, при этом так «даванула косяка», что любой, что-то понимающий в женщинах, понял бы, что если её подругу можно «снять» за пять секунд, считая вдох и выдох, то эта сама кого хочешь «снимет».
– Вика, – наклонила голову большеглазая.
– Ника, – в тон ей представилась подруга.
– Если вы нас проводите немного, – кокетливо поглядела на него большеглазая, – вы придёте прямо к Опере.
– С превеликим удовольствием, – галантно поклонился Стас, пристраиваясь рядом. – в вас за версту видно служительниц муз. О, музы! Мельпомена, Полигимния и Талия! И талия! – воскликнул, поражённый в самое сердце, Марк Антоний и Рим мгновенно был переименован.
Девушки весело рассмеялась. Новоявленный кавалер, явно, пришёлся им по вкусу. И одет более, чем прилично. Им, бедным служительницам искусства, было так тяжело пробиться в этом мире! В мечтаниях они грезили – нет, совсем не о принце, скорее, о состоятельном господине – желательно молодом и щедром, взявшим под свою опеку юное дарование. И предел девичьих грёз – удачное замужество! Вот и сейчас, кто его знает, может, это госпожа Фортуна вдруг расщедрилась, подбросив им такой шанс?
– Да, чувствуется, что музы и вас почтили своим присутствием.
– Да что вы! – картинно схватившись за лоб, продолжал «бутафорить» Стас, – я туп, косноязычен и неуклюж, и, лишь при виде вас, в моей душе проснулся поэт, готовый пятистопным ямбом восторгаться каждым сантиметром ваших туфелек.
– У, какой вы комплиментщик, – не то осуждая, не то восторгаясь, протянула, кокетливо поведя плечиком, Птичка.
– Сегодня вечером дают «Сказку о царе Салтане», – с гордостью сообщила Стрекоза, – на представлении будет сам государь Император.
– Сам государь? – сделал «большие глаза» опер, – получается, вы будете там допоздна. Жаль. Значит, принести Вам цветы и шампанское не удастся..
– Ну., – Стрекоза метнула быстрый взгляд на подругу, – вообще-то….
– Нет ничего невозможного. Есть там один тайный ход, – и мы вам его покажем. Только, дяде Васе, столяру, нужно заплатить двугривенный.
– Да я ему целковый заплачу, – пылко воскликнул Стас, одарив обоих таким взглядом, что Стрекоза зарделась, как майский цвет, а Птичка подарила многообещающий взгляд.
Подойдя к театру, девицы направились в обход здания, поманив за собой Стаса, и остановились перед какой-то неказистой дверью, которая оказалась не заперта. В полутёмном коридоре горела мутная лампочка, пахло деревом и клеем. Из двух дверей одна была заперта на висячий замок, а из второй лился свет и чей-то, напрочь лишённый музыкальности, голос распевал арию Ленского:
– Я-а лю-у-блю-у вас. Я-а лю-у-блю-у вас, Ольга.
– Дядя Вася! – позвала Стрекоза-Вика.
– Ась? – из дверей выглянула седоватая борода, поверх которой блестели два грачиных глаза.
– Дядя Вася, здравствуйте, – пропела Птичка-Ника. – Как здоровье ваше?
– А, это вы, стрекозки., – разулыбался «певец». – Старика пришли.
Договорить он не успел. Входная дверь распахнулась, и вошёл рослый полицейский. Стас поглядел на погоны – зелёный, как у старшины, только лычка серая.
«Вроде, околоточный надзиратель.», – припомнил он, вспоминая то, что успел прочесть в кабинете Кошко.
– Здравствуйте, кто заведует данным помещением?
– Я, господин околоточный, – вытянулся «во фрунт» дядя Вася. – Столяр Василий Куценко, мещанин.
– А вы, молодые люди? – околоточный повернулся к Стасу.
– Барышни мне рекомендовали дядю Васю, как искусного столяра, – не моргнув глазом, ответил Стас. – Хочу этажерку под книги заказать.
– Ясно, – кивнул тот. – Однако, прошу здесь долго не задерживаться. Проводится важное мероприятие.
– Да, мы, уже, почти договорились, – улыбнулся опер, – сейчас уйдём.
– Скажите, милейший, – потеряв к ним интерес, околоточный снова повернулся к столяру. – Отсюда можно пройти внутрь Оперы?
– Никак нет, – «поедая глазами» начальство, отчеканил дядя Вася. – Так, что, помещение замкнутое.
– А эта куда ведёт? – заглянув в столярку, показал надзиратель, показывая на запертую дверь.
– Так, что, не извольте беспокоиться, – засуетился столяр. – Это кладовка наша.
– Откройте.
Убедившись, что кладовка не имеет выхода, он снова повернулся к Стасу.
– Извинения прошу, служба. Позвольте взглянуть на ваши документы.
Внимательно посмотрев паспорт, он поднял на опера внимательный взгляд.
– Где остановиться изволили?
– В «Эрмитаже».
– С какой целью в город пожаловали?
– Коммерческие дела.
– Всего хорошего, – вернув паспорт, околоточный вышел.
– Беспокоится начальство, – ехидно хихикнул дядя Вася. – Так, что-с, молодой человек, этажерку заказывать будем?
– Ну, дя-а-дя Вася, – капризно протянула Ника. – Этот молодой человек – наш друг. Проведи его сегодня вечером к нам, пожалуйста.
– Не-не-не, сегодня и не просите, – замотал головой столяр. – Видите, что сегодня творится, прямо, Содом и Гоморра.
Стрекоза-Вика, за спиной подруги, обозначила хорошо знакомый оперу жест, потерев большой палец об указательный. Стас понятливо кивнул и, расстегнув пальто, достал из кармана портмоне.
Хорошо, что он, завтракая в ресторане, разменял одну из четвертных банкнот. Ради такого дела, как бы, и не жалко, но столяр, получив такую сумму, точно, заподозрил бы неладное.
Порывшись в отделении для монет, он извлёк на свет Божий серебряный рубль и протянул его столяру.
– Выпейте, уважаемый, за здоровье нашего государя Императора.
– Ну, разве, что, за Императора., – пробурчал и, помявшись чуток, уцапал-таки, монету. – Вы, ваша милость, подходите, эдак, за полчаса до начала, я вас проведу.
Глава 4. По следу провокатора
Помахав девицам рукой на прощание, Стас проследил, как они вошли в здание Оперы, присел на скамеечку и полез в карман за папиросами. «Уинстона», к которому он привык, здесь, конечно, не было. Но «Тройка», которую он купил в ресторане, оказалась штукой вполне приличной.
– Итак, всё, как обычно, – усмехнулся он, глядя на стайку горластых воробьёв, затеявших разборки над оброненной горбушкой хлеба. – Имея нужное знакомство, проникнуть на объект труда не составит.
Он раскрыл коробку, отмечая, краем глаза, что какая-то фигура, покружив по площадке перед входом, направляется к нему.
– Простите, не разодолжите папиросой?
Стас поднёс горящую спичку к папиросе, выдохнул дым и полез в карман.
– Сделайте одолжение, – и отметил с внутренней усмешкой, что, оказавшись здесь, стал выражаться как-то старомодно, атмосфера так действует, что ли.
Протягивая раскрытую коробку, он взглянул на просителя. Видел он уже это лицо, точно! Лично не встречал, но, такое чувство, словно только вчера, разглядывал его в свежей ориентировке. В документах, которые он перелопатил у Кошко? Не факт, но возможно. Размышляя, он не забывал, краем глаза, отслеживать перемещения «объекта». А тот, собственно, никаких особых телодвижений не совершал. Отошёл и присел на другую скамейку.
В это время к нему подошёл какой-то, хорошо одетый, господин. Трудно сказать, почему, но Стасу показалось, что, более всего, он похож на чиновника. Спроси – почему, он бы не ответил.
«Интуиция, Ватсон.».
Безмятежно выпуская дым вверх, Стас, искоса, наблюдал за «объектом» и его визави. Они продолжали сидеть, о чём-то тихо переговариваясь, а опер, любуясь вычурным зданием Оперы, размышлял – удастся ли Аркадию Францевичу добиться толку от главы местных жандармов. При этом он, не забывая о шушукающейся парочке, мысленно, чисто по привычке, составлял словесный портрет «усатого»: высокий, лицо европейского типа, волос русый с сильной рыжиной, носит усы, держится прямо, как военный.
Стоп! Вот оно! Так держатся люди, постоянно носящие форму. Полицейский? Жандарм? Военный? Нет, полицейского, пожалуй, следует отбросить – они умеют цивильное носить – работа обязывает.
В это время «военный» поднялся и, небрежно кивнув, пошёл прочь.
– Александр Иванович! – окликнул его «объект».
От Стаса не ускользнуло, как Александр Иванович, непроизвольно, стрельнул глазами по сторонам.
«Ага, узнанным ты быть не хочешь! – хохотнул про себя Стас, – Спасибо, господин „стрелок“! Вот, потрафил, так, потрафил!»
Собеседник двумя быстрыми шагами, вернулся к «объекту». Видно было, что он что-то ему выговаривает. Тот, слушая его, смотрел почтительно, но его губы непроизвольно кривились, выдавая презрение к собеседнику.
«Куратор от жандармерии?» – продолжал «прокачивать» Александра Ивановича опер.
Упомянутый собеседник, меж тем, попрощавшись, направился прочь. Заметив, как профессионально он оглянулся, Стас отказался от мысли последовать за ним и, ещё более, склонился к мысли, что имеет дело с жандармом.
Аркадий Францевич Кошко, меж тем, возвращался от начальника Киевского жандармского отделения. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри всё бурлило, как в Везувии. Нет, Кулябко, конечно, был вежлив и предупредителен. Ещё бы! Начальник отделения города не может «через губу» разговаривать с главой департамента государства. Но! Службы разные, это во-первых. Во-вторых, жандармерия, как ни крути, стоит повыше полиции.
– Проходите, пожалуйста, господин статский советник. Чем могу быть полезен? – Кулябко был вежлив, но, не более того.
– Господин полковник, мне поступила важная информация, которую я считаю необходимым довести до вашего сведения.
– Слушаю вас.
Кошко вздохнул.
– У меня есть все основания считать, что ваш агент Богров Дмитрий ведёт с вами двойную игру.
– Это какая-то ошибка, – сделал «морду чайником» жандарм, – и, вообще, я не могу обсуждать агентурные вопросы с кем бы то ни было. Это строжайше запрещено циркулярами и вам об этом превосходно известно.
– Если мне известно о самом факте агентурного контакта, то смешно ссылаться на секретные циркуляры, – не удержался от лёгкой колкости Аркадий Францевич, – Богров сообщил вам о женщине, которая готовит террористический акт. Смею вас заверить, это только легенда. Никакой женщины не существует. Богров лично собирается стрелять в премьер-министра Столыпина.
К чести (или наоборот) Кулябко, на его лице не дрогнула ни одна жилка. Разве, что, лицо его стало донельзя официальным.
– Мне ничего не известно ни о каком Богрове, – отчеканил полковник, – мне ничего не известно ни о каком покушении. Я не могу обсуждать вопросы секретной работы с посторонними. Даже с вами, уважаемый господин Кошко.
– Хорошо, – кивнул Аркадий Францевич, – у меня к вам только одна просьба. Распорядитесь выписать пропуска в Оперу. Для меня и моего помощника.
– Один для вас лично, – сухо ответил жандарм, – простите великодушно, но места в двенадцатом ряду строго лимитированы, а ответственность, случись, не дай Бог, что, с меня никто не снимет.
Он достал из стола пропуск и, вписав в неё посетителя, витиевато расписался.
– Прошу вас.
– Честь имею, – поднялся Кошко.
– Честь имею, – встал хозяин кабинета.
Проходя через приёмную, он столкнулся с высоким рыжеватым господином, входящим в отделение с улицы. Мельком он отметил, что где-то видел этого господина, но он был не в том настроении, чтобы вспоминать.
Когда он, всё ещё пылая праведным гневом, поднялся в номер, Стас был уже там.
– О результате не спрашиваю, – опер отхлебнул чаю из стакана, который держал в руке, расхаживаю по номеру, – простите, по лицу видно.
– Да, общение с «соседями», – употребил новое словечко Кошко, – то ещё удовольствие, смею заметить.
– Бог с ними, – махнул рукой Стас, – это было, есть и будет. Нам главное – информацию реализовать.
– Мне дали только один пропуск, причём, именной, – с досадой сказал статский советник, снимая пальто и шляпу.
– Это, конечно, горе, – философски заметил опер, – но не беда. Я нашёл способ попасть внутрь без всякого пропуска. Я опер или где?
– В смысле – «или где»? – озадачился Аркадий Францевич.
– Это шутка такая, не обращайте внимания. У меня сейчас два срочных вопроса: что за тип встречался с Богровым и где мне пристрелять ствол. Второй, даже, срочнее первого.
– И думать забудьте, – замахал руками сыщик, – в присутствии Первого Лица государства оружие может иметь только личная охрана.
– Ага. И террористы, – съязвил Стас, – у них, видать, особое положение. И потом, вы забыли, что я через чёрный вход приду. Меня на входе обыскивать не будут.
– Ну, – задумался Кошко, – особу моего статуса, положим, обыскивать не положено.
– Вот, именно, – хмыкнул опер, – а то, больно уж мы законопослушные. На радость всякой сволочи.
Аркадий Францевич крякнул, но возражать не стал.
– Тир тут недалеко есть, в полицейском отделении. Пистолет должен быть, как родной, тут вы совершенно правы. Отрадно видеть, что наши потомки не растеряли того наследия, которое мы собираем по крупицам.
– Конечно, – отозвался Стас, не желая огорчать хорошего человека.
Растеряли – это ещё слабо сказано. Просрали – вернее будет. Причём, всё, что можно. И, даже то, что нельзя. Остались крупицы – вот, это верно. Впрочем, статскому советнику об этом знать не обязательно, у него тут своих забот – выше крыши. «Довлеет дневи злоба его», верно говорили древние.
В отделении полиции, как и следовало ожидать, проблем не возникло. Начальник отделения, проникшись, при виде высокого гостя, выделил им в помощники здоровенного хмурого унтера.
– Унтер-офицер Калашников, – представил он его, – в стрельбе, уверяю вас, чистый виртуоз. Располагайте им, как мной.
– Позвольте осведомиться, Ваше Высокородие., – повернулся унтер к Аркадию Францевичу.
– Соблаговолите, – кивнул тот.
– Дежурная пристрелка или под конкретное задание?
– Под конкретное.
– Извольте условия назвать, – деловито сказал унтер, – всё, в лучшем виде, сделаем.
Они спустились в тир. Здоровяк открыл ключом тяжёлую дверь и пропустил высоких гостей вперёд. Стас огляделся. Хороший, добротный служебный тир. Без электронных наворотов, конечно, откуда же им тут взяться, в начале XX века?
– Так, какие условия? – поинтересовался унтер, включая подсветку.
– Объект движущийся, внезапно появляющийся, мишень грудная, дистанция десять-пятнадцать метров, в условиях временного дефицита, – отчеканил, без запинки, опер, – в смысле, времени будет мало. Секунда-две, не больше.
– Соображаете, Ваше благородие, – с уважением отозвался Калашников, перебирая мишени.
Он выбрал из стопки несколько нужных и пошёл вперёд. По щелчку невидимого тумблера на расстоянии примерно пятнадцати метров повернулись семь ростовых мишеней, стоящие одна возле другой, на расстоянии метра друг от друга.
– Ваше Высокородие, – шепнул Стас, – такой тир, по-моему, заслуживает, как минимум, благодарности. У нас такие же.
– Стреляйте, Ваше благородие, – кивнул, возвращаясь на рубеж, Калашников.
Кошко, с явным интересом, наблюдал за тем, как его молодой коллега, сделав шаг вперёд, расстегнул пиджак и пристально поглядел на мишени, словно прикидывал расстояние до цели.
– Господин унтер-офицер, – не поворачиваясь, попросил Стас, – скомандуйте мне, пожалуйста.
– Слушаюсь, Вашбродь, – отозвался унтер, – приготовиться, пли!
Стас, откинув полу пиджака, выхватил Парабеллум. Одна за другой, подряд, засверкали вспышки, загрохотали выстрелы, зазвенели вылетающие гильзы.
– Проверить мишени, – скомандовал Калашников.
Когда они, втроём, подошли к мишеням, унтер крякнул.
– Изрядно, Станислав, – кивнул статский советник.
Стас внимательно осмотрел пробоины – попали все пули, но, в центре были только две, прочие пять были в разных концах мишеней, но ближе к краю.
– Нет, ещё разок, пожалуй, надо, – покачал головой опер, – никто мне второй попытки не даст. У меня один выстрел. Найдутся ещё патроны? – повернулся он к унтеру.
– Не извольте беспокоиться, Вашбродь, – уважительно отозвался тот, – берите, сколько потребуется. Видать, важное у вас задание.
– Ваша правда, – кивнул Стас, возвращаясь на рубеж.
Он вынул пустой магазин и передал его унтеру. Вторая серия была более удачной. После пятого отстрела он, наконец, приобрёл необходимую уверенность. Пока Стас чистил оружие, Кошко о чём-то тихо разговаривал с начальником отделения. По довольному виду последнего легко можно было определить предмет беседы. Без сомнения, рекомендация опера упала на благодатную почву.
Без всякой помехи Стас прошёл в столярку. Хозяин помещения коротал время, шаркая рубанком досточку и отчаянно коверкая мелодию, ублажал свой слух очередной арией. Увидев его, дядя Вася, находящийся уже в изрядном подпитии, поднял открытую ладонь к плечу, как бы говоря: «Все как надо!» Тяжело поднявшись, он вышел в коридорчик и неверными руками отомкнул замок на второй двери. На недоумённый взгляд опера он плутовски подмигнул и, шагнув внутрь, одним движением, привычно отодвинул стоящий у стены шкаф.
– Вот ведь оно, как получается, – дохнул свежим перегаром, – дело то молодое, опять же, лишнего глазу не терпит.
За сдвинутой мебелью обнаружился аккуратный проём в стене.
