Текст книги "Чиновник для особых поручений"
Автор книги: Юрий Каменский
Соавторы: Вера Каменская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Что ты сказала? – сделав над собой неимоверное усилие, он разодрал слипающиеся веки.
_– Я сказала: снимай ботинки и ложись на диван, я укрою тебя пледом.
Глава 13. Варшавский скорый
Стас мгновенно проснулся, услышав щелчок дверного замка. Рука привычно скользнула под подушку. Пусто! Он рывком сел на диване и только тут всё вспомнил – побег, «пряничный домик», эстонку Ингу. И она, легка на помине, не спеша вошла в комнату.
– Guten Tag, Станислав. Точнее, с добрым утром.
– С добрым утром, – отозвался он, торопливо влезая в брюки.
– Сейчас я подам кофе. Через час придёт фотограф, нужно быть готовым полностью.
Он молча кивнул. Разговаривать не очень хотелось. Стас был «совой» – утром ему требовалось время на «раскачку». Только побродив тенью по квартире, покурив, хлебнув кофе, он постепенно начинал превращаться в годного для общения человека. К тому времени, когда Инга вошла в комнату с подносом, Стас уже был умыт, побрит и причёсан – в маленькой туалетной комнате для этого нашлось всё необходимое.
– Каким образом мы выберемся в Россию? – спросил Стас, когда Инга сделала первый глоточек кофе.
– Сначала мы будем пить кофе, – ответила она, отпивая ещё глоточек. – Потом будем разговаривать о делах.
«Ну, конечно, – саркастически подумал Стас. – Она же эстонка. Эстонские парашютисты и с неба спускаются в три раза медленнее».
То ли чашечка была маленькой, то ли Инга была исключением из правила, но не прошло и минуты, как беседа возобновилась.
– Цыганского языка ты, конечно, не знаешь?
– Только «ромалэ» и «чевелэ», ну, ещё «эх!»
Инга двинула уголками рта, показывая, что шутку поняла.
– Ничего, – спокойно сказала она. – Полиция его тоже не знает.
– Вы что, в цыгана меня превратить решили? – поразился он.
Вот затея, глупее не придумаешь! Бродячий народ во все времена находился под самым пристальным вниманием полиции. На главной площади города, и то безопаснее прятать!
– Нет, – помолчав, ответила Инга. – Это такая эстонская шутка.
– А-а, очень смешно.
– Прятать тебя среди цыган плохо, – с самым серьёзным видом пояснила она. – Во-первых, их полиция проверяет очень часто.
– Я знаю. А во-вторых?
– Во-вторых, ты не умеешь плясать с медведем.
Стас озадаченно уставился на Ингу, пытаясь сообразить – это что, снова тонкий эстонский юмор?
– Но самое главное не в этом. Наши друзья сегодня сообщили, что полиция тебя не ищет.
– Полиция не ищет? – выделил он голосом первое слово. – А кто ищет?
– Да, ты понял правильно. Полиция тебя не ищет, потому что господин Демидов был освобождён через три дня после задержания.
– А госпожа Демидова?
– Госпожу Демидову освободили в один день с тобой. Нет, – добавила она, увидев, как изменилось лицо Стаса. – Её освободили по-настоящему, наш человек в полиции это подтверждает. А тебя ищет не полиция, а какие-то люди. И очень хорошо ищут.
Стас потёр лоб. С одной стороны, кое-что прояснилось. В самом деле, зачем искать человека, которого сами же выпустили? И с какой, спрашивается, стати его искать, если смерть господина Бронштейна совершенно не криминальная? Если и есть там какие шероховатости (а они есть, конечно), то доказать их очень трудно, почти невозможно. Тогда зачем ягодицы напрягать? Как будто он сам подобные смерти ни разу не отказывал[23]23
Отказывать (милицейский сленг) – выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
[Закрыть]. Здесь, слава Богу, ясно.
С другой стороны – загадок стало ещё больше. Куда делась Галина? Кто эти люди, которые его ищут? Одними «алмазными» делами всю эту суету объяснить не получается. «Де Бирс» это или другая компания, но они, по сути, и так правят бал на рынке драгоценных камней. И у них, наверняка, есть тысяча и один способ поумерить активность конкурента, да ещё и лапы на этом погреть. Его смерть, по большому счёту, на ситуацию никоим образом не повлияет. Стало быть, все эти телодвижения идут совсем по другому департаменту. В задумчивости подняв глаза, Стас столкнулся с внимательным взглядом Инги. Эстонка без всякого стеснения изучала его, словно бабочку, надетую на булавку.
– Кто-то очень хочет убить тебя, Станислав.
– Спасибо, я уже сообразил, – буркнул он.
– Мне нужно точно знать – кто и зачем. Иначе я не могу гарантировать тебе сохранность жизни.
Стасу стало смешно. Его, офицера милиции, собирается охранять молодая женщина. Да её саму охранять надо! Сохранность она, видите ли, гарантировать не может! Вот ещё Кевин Кёстнер на его голову, блин!
– Не надо мне ничего гарантировать. Помогите с документами, я сам выберусь.
Лицо Инги стало холодным и официальным.
– К сожалению, не могу. У меня контракт.
– А, ну, если контракт, тогда конечно… Не знаю я, кто охотится. Может, разведка чья-то, может, масоны.
– Значит, ты многим мозоли оттоптал, если даже предположить не можешь – кто тебя хочет прикончить. Ладно, я что-нибудь придумаю.
Она говорила без малейшего сарказма, скорее, с лёгким сожалением. Как сестра милосердия, которая слегка огорчилась, что вместо ожидаемых пяти придётся пятнадцать клизм ставить. В это время стукнул дверной молоток – пришёл фотограф.
Шипел, выпуская пары, похожий на тянитолкая, паровоз Зигля[24]24
Этот паровоз, выпускаемый заводом Зигля в Вене, имел две «головы», как современные локомотивы.
[Закрыть]. На тёмно-синем вагоне сияли бронзовые буквы «Wien-Warshawa»[25]25
«Вена – Варшава» (нем.)
[Закрыть]. Жандарм, бегло просмотрев паспорта на имя Станислава Гржибовского и его супруги Иоанны Гржибовской, с вежливой улыбкой вернул их Стасу и Инге, и они вошли в вагон. Свой небольшой саквояж «пан Гржибовский» нёс сам, а огромный чемодан «пани Иоанны» тащил за ними дюжий носильщик. В самом деле, не может же благородная пани путешествовать с одним ридикюлем.
– Слушай, у меня такое чувство, что за нами «хвост». Или это ваши приглядывали?
Они уже сидели в купе. Стас не боялся показаться слишком осторожным – в таком деле лучше показаться смешным, чем оказаться убитым. Потом, если что, вместе посмеёмся.
– У тебя хороший нюх, Станислав. Но плохое зрение.
– В каком смысле?
– В самом прямом, – спокойно ответила Инга. – Нас пасут. На вокзале их было четверо – классический «конверт»[26]26
«Конверт» – один из терминов спецслужб: четверо следят за «объектом» с разных сторон
[Закрыть]. В наш вагон сели двое. Где остальные, не знаю. Кстати, «приняли» они нас именно на вокзале. Вот потому я предпочитаю работать одна.
– Что с ними делать будем? – деловито поинтересовался Стас.
– Пока ничего, – пожала плечами она. – До Польши они себя не проявят, это точно. А там посмотрим.
В дверь купе вежливо постучали.
– Господа желают чаю? Или кофе?
– Кофе, – решил он. – И ещё, у вас есть русские газеты?
– Есть, конечно, – проводник. – «Русское слово» хотите?
– Да, пожалуйста.
Прихлёбывая, между делом, кофе, Стас с интересом просматривал принесённую проводником прессу. Проводник через некоторое время принёс несколько номеров обещанного «Русского слова». Стас испытал двойственное чувство – словно он всё это читает в архиве, даже запах бумажной пыли почудился на секунду. События, которые прошли давным-давно, представали с газетных листов в виде свежих новостей. Нонсенс!
Он развернул газету, и в глаза сразу бросилось «ленские прииски». Ну-ка, ну-ка.
«На ленскихъ пріискахъ.
ИРКУТСКЪ, 12.IV. На Ленскихъ пріискахъ состояніе напряженнаго выжиданія. Товарищество разсчитало 150 семейныхъ рабочихъ, которыя съ семьями переселяются въ Бодайбо.
На пріискахъ производятся ничтожныя работы десяткомъ рабочихъ. Должностныя лицъ а опасаются выходить изъ квартиръ, охраняемыхъ солдатами.
Рабочіе ведутъ себя мирно, самыя активныя изъ нихъ, напротивъ, уговариваютъ товарищей вести себя вѣжливо, чтобы не дать повода для расправы. Ротмистръ Трещенковъ[27]27
Николай Викторович Трещенков – жандармский ротмистр, расстрелявший рабочих на Ленском прииске.
[Закрыть] Н.В. отъ руководства солдатами отстраненъ министромъ внутреннихъ дѣлъ. Вмѣсто него назначенъ шъ табъ-ротмистръ Исаевъ».
«Исаев? – с удивлением подумал Стас. – Всеволод, что ли? Видимо, группа „Зет“ со смертью Столыпина расформирована. Интересно, кого же вместо Столыпина назначили? Макарова, как в прежней истории, или кого другого?»
Он чуть не сплюнул от огорчения. Покосился на Ингу – та внимательно рассматривала «Ниву» и, похоже ничего не заметила.
«Надо тоже что-нибудь полегче почитать, – подумал Стас. – Я и так скоро озверею совсем».
Он перевернул страницу и первое, что попалось на глаза, была заметка:
«Ужасы жизни.
ДВИНСКЪ, 4.IV. Дочь чиновника Я., гимназистка, подала жалобу на своего отца, обвинивъ его въ томъ, что онъ изнасиловалъ ее и затѣмъ превратилъ въ свою наложницу. Младшая сестра ея состоитъ въ любовной связи съ братомъ. Однажды ихъ засталъ младшій братъ и тоже сдѣлался ее любовникомъ».
Угу, нашёл полегче. Прямо, как в наше время – открываешь газету, а там сплошной кошмарный ужас. Что там дальше?
«Гибель „Титаника“. Подробности крушения».
Нет, уж, спасибо. Про «Титаник» мы в курсе. Лео ди Каприо, как живой, перед глазами стоит. Что ещё?
«ЛУГАНСКЪ, Екатеринослъ. губъ.
Впечатлительность зрителя.
Во время представленія въ народной аудиторіи пьесы „Угнетенная невинность“ пр оизошелъ тяжелый инцидентъ.
При словахъ героя пьесы: „Жены существуютъ для того, чтобы измѣнять мужьямъ“, сынъ бывшаго предсѣдателя Союза Русскаго Народа П. Базилинъ вдругъ выбѣжалъ изъ театра и, сейчасъ же вернувшись съ кирпичомъ въ рукахъ, бросилъ его въ голову своей женѣ.
Въ театрѣ началась паника. Преставленіе было прервано. Окровавленную женщину унесли въ пріемную врача. Базилинъ арестованъ». «Нет, хватит, – подумал Стас, чувствуя, что начинает злиться. – Можно подумать, что на дворе не 1912-й, а 1992-й.».
Он отложил газеты и вышел в тамбур покурить.
Довольно быстро он вычислил тех двух, о которых говорила Инга. Будь ты хоть самим Щепкиным, есть функциональные признаки, от которых избавиться невозможно. И знающему человеку они видны, когда сразу, когда чуть позже, в общем, «засветка» – вопрос времени.
Это физические данные, во-первых. Филёр не может быть очень худым или чересчур толстым, непомерно высоким или ростом с сидящую собаку, потому что всякое «слишком» обращает на себя внимание. По этой же причине он не носит усов, бороды или бакенбард. Поднятый воротник и чёрные очки – это сыщик Моркоу из детской книжки про Чиполлино. Не носят они очков, по тем же причинам.
Здесь, правда, задача была чуть посложнее. Потому что это были частные лица. Но, когда крепкий господин из второго купе, одетый, как коммивояжёр средней руки, мазнул его ленивым взглядом – слева направо и сверху вниз, чуть задержавшись на лице, Стас мысленно загнул один палец. Раз!
Последние сомнения отпали, когда из этого же купе показался второй. Оп, теперь два! Параметры типичного филёра – здоров и без особых примет. Но не слишком опытен – то и дело «косяка давит».
– Они во втором купе, – сообщил он Инге, вернувшись с перекура.
– Я знаю, – спокойно ответила она. – Скорее всего, им нужно нас убрать.
– Не исключено, – пожал плечами Стас. – Какие мысли по этому поводу?
– Да никаких, – девушка потянулась.
На ровных предплечьях, на какую-то долю секунды, обозначились округлые мышцы. И снова пропали, словно рябь прошла по воде.
– Не бойся, – покровительственно сказала она. – С тобой тётя Инга.
– Ты, тётя, от скромности не помрёшь, – фыркнул Стас, слегка уязвлённый её покровительственным тоном.
Эстонка смотрела на него, чуть прищурив, по своему обыкновению, глаза и, кажется, не в шутку забавлялась.
«Бог с ней, с дурочкой самонадеянной, – подумал опер. – Лишь бы не подставилась. Мало мне этих уродов, ещё и с ней возись. Корчит из себя Лару Крофт».
Но вслух, разумеется, ничего не сказал, взял со столика первую попавшуюся газету и, отрешённо глядя на строчки, прокачивал варианты общения с «хвостом».
Остраву они миновали, когда за окном уже стали загораться фонари. В темноте мимо проплывали огоньки деревень, время от времени в окно бросали отсвет фонари на переездах.
– Надо ложиться спать, – непреклонным тоном сказала Инга, прикручивая газовый рожок.
«Блин, сейчас ещё на горшок сажать начнёт», – ухмыльнулся про себя опер.
– Знаешь, милая, я схожу покурю, а потом лягу.
Он понимал, что именно сейчас нужно быть возле неё. Зарежут её, как курёнка, пока он в тамбуре дымить будет. Фраза была сказана для того, кто сейчас, может быть, стоит в коридоре и прислушивается.
Маленькая ладошка зажала ему рот.
– Дорогой, я не хочу, чтобы от тебя пахло табаком, – капризным тоном протянула она, кивком головы указывая на дверь.
Стас тихонько кивнул и присел на полку. Она жестом показала «ложись».
«Пожалуй, верно. Если решат, что спим, не будут спешить. Глядишь, секунду-две подарят».
Давно миновали Ястшембе-Здруй, минутная стрелка нудно проползла три четверти, а гости всё не приходили. Изредка, в отсвете случайных фонарей, он различал лицо спутницы с открытыми глазами. Она лежала неподвижно, как сфинкс. Или как кошка, стерегущая добычу.
«Каждый считает добычей другого», – мысленно усмехнулся он.
Тихий звук заставил его превратиться в слух. Он бросил взгляд на Ингу. Та тихо кивнула, показывая, что всё слышит, и, прижав палец к губам, прикрыла веки. Стас последовал её примеру, тихо посапывая для полноты картины. Полированная дверь стала тихонько приоткрываться, и в неё почти бесшумно проскользнула тёмная фигура. Постояв секунду, ночной визитёр шагнул к оперу.
Он скорее почувствовал, чем увидел замах. Спасибо Сашке, их динамовскому тренеру. Стас резко прянул в сторону, прижавшись к стенке купе, ветерком мазнуло по лицу – рука с ножом с силой ударила в то место, где только что было его горло. Крутанувшись по оси, он сверху левой рукой захватил вооружённую кисть, и стал выкручивать её наружу. И тут же почувствовал, что тот намного его сильнее. Правой Стас ударил в лицо, стараясь попасть ладонью в основание носа. Жилистая кисть стала выворачиваться из пальцев, вторая рука врага пыталась нащупать горло. Распрямившись, как пружина, опер ударил пяткой под колено. И вдруг убийца тихо охнул, и стал мешком валиться на него. А тёмная фигура напарницы, мелькнув, как призрак, исчезла за дверью.
Вырвав нож, он сбросил с себя тело, и тоже метнулся к выходу. Но тихий шёпот: «Стой!» заставил замереть на месте. В проёме чернела какая-то тёмная бесформенная масса.
– Ты долго будешь таращить свои глаза? – послышался тихий голос Инги. – Затаскивай внутрь этого борова.
Сообразив, что это напарница держит второго убийцу, он сгрёб его за одежду и заволок внутрь. Тело было тяжёлым и совершенно безвольным. Ай, да напарница! Он почувствовал неловкость – пока возился с одним, она управилась с двумя. Впрочем, эта мысль мелькнула и пропала, не до того сейчас.
– Чем ты их? – тихо спросил он.
– Много будешь знать, быстро станешь стариком, – тихо огрызнулась Инга, прибавляя света в рожке. – Быстро обшарь карманы.
При свете сразу стало ясно – оба трупы. У «коммерсанта» на виске синеватое углубление, словно ударили чем-то тупым и тонким. Такое же пятнышко, сноровисто выворачивая карманы, он обнаружил на сонной артерии того, который пытался его зарезать.
– У тебя кровь, – спокойно сказала она. – На руке.
– Чёрт! – он облизнул мизинец.
Порезался, когда нож отбирал. Ну, это ерунда, конечно. Всё, что нашёл в карманах, он сложил на столик и на свой диван, чтобы не путаться – где чьё. Инга, тем временем, сильным мужским движением открыла окно.
– Туда, – коротко сказала она.
Не прошло и минуты, как оба трупа перекочевали на улицу. Два глухих шлепка о землю – и всё. Инга быстро просмотрела вещи убитых, паспорта сунула в ридикюль, деньги – в кошелёк, расчёски, портмоне и прочие мелочи, тщательно обтерев платочком, швырнула в окно.
– А теперь – спать! – скомандовала она, уворачивая рожок.
– Как скажешь, – покладисто отозвался он, укладываясь на диван.
И в самом деле – ночь на дворе. Ну, чуть не убили. Так, что ж теперь, не есть, не спать, и в туалет не ходить?
Глава 14. Дым отечества
– Да что же это такое, нас уже за людей не считают, – большевик Михаил Лебедев[28]28
Реконструкция Ленских событий воспроизведена, в основном, по книге Михаила Ивановича Лебедева «Воспоминания о Ленских событиях 1912 года».
[Закрыть] был возмущён до крайности. – За что арестовали товарищей наших?! Будевица, Вязового, Марцынковского, Думпе? К какому-такому бунту они нас подстрекали?
По мере перечисления фамилий членов стачечного комитета толпа рабочих возмущённо загудела.
– Тихо, тихо, товарищи! – поднял руки Лесной, тоже один из членов забастовочного комитета. – Мы должны соблюдать спокойствие и не поддаваться на провокации! Разве вы не видите, что эти живоглоты спят и видят, чтобы мы взбунтовались! Тогда постреляют, кто уцелеет – на каторгу, и дело с концом!
– Верно он говорит, – повысил голос Сидор Ерофеевич и зашёлся чахоточным кашлем.
Ерофеича на прииске уважали. Пять лет человек руду мантулил, здоровье всё, как есть, потерял в забое.
– Ну-ка тихо, вы, крысы забойные! – рявкнул Пётр.
Стоявшие рядом засмеялись. Обидеться никто и не подумал. У Петьки Чохова «крысы забойные» любимой присказкой было, давно все привыкли. Это не «делопут» какой присланный, свой, рудничный, плоть от плоти, что называется.
– Так, что скажете, господин инженер? – повернулся Лебедев к нервно потирающему подбородок инженеру Тульчинскому. – Вы-то видите, что здесь никаким бунтом и не пахнет.
– Да, я-то вижу, – с досадой отмахнулся инженер. – Вы это Белозёрову попробуйте объяснить.
– Поговорите с ним, господин инженер, – попросил Ерофеич. – Может, хоть вас послушают.
– Да, что вы, Сидор Ерофеевич, – грустно усмехнулся Тульчинский. – Кто я для него такой? Наёмник, как и вы. У них свои интересы.
– Англичан снова оттереть хотят, – резанул правду-матку большевик Слюсаренко.
– В акционерах-то кого только нет – и господин Витте, и даже из императорской фамилии кое-кто. Денег от них нахапались, прииск обустроили, а теперь на себя одеяло тянут. А мы – крайние. Вы же себя, вроде как, другом рабочих выставляете, вот и помогите. Преображенский с Трещенковым умышленно ситуацию обостряют, разве сами не видите?
– Братцы, – взгляд инженера вильнул в сторону. – Я полагаю, что самое лучшее для вас – приступить к работе, а свои права отстаивать установленным порядком.
– Каким порядком? – Слюсаренко чуть не выругался. – Преображенский все порядки в гробу видал! «Лензолото» тут хозяин, ему и губернатор не указ! «Тигра злая»[29]29
«Тигра злая» – кличка Смита А. К., заведующего Иосифо-Ивановским управлением Лензолота.
[Закрыть], который без мата и кулаков с рабочим не говорит – это порядок? От «Зуба»[30]30
«Зуб» – кличка Патюкова М. Н.-заведующий Иннокентьевским управлением Лензолота.
[Закрыть], кроме ругани и штрафов, ничего не видим – это тоже порядок?
Толпа зашумела.
– А сами-то они лучше? – послышались выкрики из толпы. – Что Черных[31]31
С. П. Черных – глава первой и третьей дистанции управления Лензолота.
[Закрыть], что Белозёров[32]32
Белозёров – глава Иркутского управления Лензолота
[Закрыть] – одного поля ягода.
– Бабам от них проходу нет, – зло выкрикнула какая-то молодуха, – Так и норовят в кусты заташить, кобели.
– Танька от охальства ихнего в позапрошлом годе в петлю залезла!
Ещё немного, и хлестанут эмоции через край, понесёт людей, не остановишь. Тульчинский невольно втянул голову в плечи. Разойдутся, и ему несдобровать под горячую руку. Хорошо, что про его просьбу прислать казаков не знают – порвали бы тут же, как гнилой зипун. К арестам этим он тоже руку приложил. Ох, тяжек труд управителя – исхитрись-ка и нашим, и вашим. Да, ещё и уцелеть надо, когда и те, и другие недовольны и стукнуть норовят.
– Пошли к Преображенскому, пусть нас выслушает, – крикнул Попов, тоже уцелевший при аресте.
– Не ходите, товарищи, это провокация. Солдат не зря нагнали, – твёрдо сказал Баташев.
– Не пугай, пуганые, – презрительно процедил Попов. – Трещенков нас боится, поэтому и солдаты ему понадобились. Мы с мирными намерениями идём, не за что в нас стрелять.
– Но, помните, товарищи – порядок и дисциплина! – видя, что отговаривать людей бесполезно, сказал Лебедев. – Если что – ноги вверх!
В толпе послышался смех. У многих был свеж в памяти случай, произошедший пару недель назад на выселении рабочих в Старой Муе. Не найдя никого из тех, кого требовалось выселить, и. о. главноуправляющего Теппан и исправник Галкин, по сути, попали в дурацкое положение.
А вокруг бараков, тем временем, собрались рабочие. Прослышав про выселения и аресты, они были настроены далеко не добродушно. Ситуация стала накаляться, и Галкин уже подал команду: «Ружья на руку». Казалось, неизбежно кровопролитие. Но в этот момент большевик Григорий Черепахин, оказавшийся, на счастье, здесь же, скомандовал: «Все на землю. Ноги вверх». И сам первый лег в снег, подняв кверху свои худые, истоптанные пимы. Рабочие, услышав странную команду, растерялись, но, увидев его уже в снегу с поднятыми вверх ногами, последовали его примеру.
Исправник Галкин, видя, что смеются не только рабочие, но и солдаты, подал команду: «К ноге», – после чего рабочие поднялись и вновь окружили солдат. Подавленный неудачей, исправник подал новую команду: «Кругом», «Шагом марш». Но вечером эту первую полуроту бодайбинской команды, фактически отказавшуюся стрелять в рабочих, немедленно убрали с приисков, а утром другого дня на их место прислали других. Однако, опыт не пропал даром.
Разговор происходил неподалёку от поворота к механическим мастерским, где дорога входила в узкую теснину: налево, начиная почти от дороги на станцию «Надеждинская» и кончая мостиком через ручей Аканак, тянулись штабеля крепежного леса. Направо возвышался крутой обрыв к реке Бодайбо, а там, где он кончался, была «городьба» – забор из толстых кольев. Вся дорога, начиная от поворота на механические мастерские и кончая мостом через ручей, была похожа на узкую и длинную трубу не шире трех-четырех шагов.
– Братцы, если вы идете на соединение с феодосиевцами, то идите верхней дорогой, – инженер явно нервничал.
– Так, эта дорога позади осталась, – возмутился Петька Чохов. – Что же нам теперь, задом пятиться? Я раком ходить не обучен.
В толпе захохотали.
– Да, на Феодосиевский нам и не нужно, – удивился кто-то.
– Нужен нам только прокурор Преображенский и более никого не нужно, – добавил Чохов.
– Мы идем для того, чтобы передать свои заявления с жалобой на обиды «Лензолото». Есть желание сойтись с товарищами-феодосиевцами, а затем уже и идти вместе к прокурору Преображенскому. – рассудительно заметил Ерофеич. – Ведь это он сказал, что депутатов как наших уполномоченных не признает. А вот, дорогу солдаты перегородили. Зачем эти солдаты, разве они будут в нас стрелять?
– Нет, братцы, солдаты в вас не будут стрелять, – успокаивал Тульчинский, – только вы к ним лучше не ходите.
– Да, мы этого и в мыслях не держали, – успокоил его меньшевик Попов. – Мы можем несколько человек к Преображенскому послать депутатами.
– Нет, вы никуда не ходите, а ваши записки передадите мне. Я их отдам по назначению, – предложил Тульчинский.
Рабочие, увидев, что депутаты мирно разговаривают с Тульчинским, стали садиться на изгородь и на штабеля. Достав кисеты с махоркой, они сворачивали пожелтевшими от никотина пальцами цыгарки, и прикуривали. Депутаты продолжали разговаривать с инженером. Некоторые рабочие подходили к нему и вручали свои «сознательные записки».
– Ружья на руку! – неожиданно для всех прозвучала команда из-за ручья.
В сумерках уже было плохо видно, но лязг затворов говорил сам за себя.
– Чего это они? – удивлённо вскинул брови Чохов. – Стрелять, что ли, собрались?
Под взглядами рабочих Тульчинский съёжился.
– Провокатор, – презрительно бросил Лебедев. – Гапон, иуда!
– Отставить! – донёсся с той стороны ручья громовой голос.
– Кто таков? – послышался полный ярости голос Трещенкова.
– Ротмистр Исаев, примите командование на себя! – добавил тот же властный голос.
– Чего там творится такое? – с недоумением оглянулся Ерофеич. – Эй, вы что там, с ума посходили? Мы смуты не хотим!
– Мы тоже, – в сумерках голоса разносились далеко. – Я – министр внутренних дел Столыпин. Беспорядков и кровопролития я не допущу. Приготовьте ваши заявления, я иду к вам.
Тёмная фигура, перейдя через мостик, стала приближаться. Вынырнув из темноты, перед ними встал министр, хорошо знакомый по фотографиям в газетах.
– Здравствуйте. Давайте ваши заявления. Я позабочусь, чтобы все они дошли по назначению.
Остались позади поля и перелески, за окном замелькали знакомые пристанционные здания, проплыла водонапорная башня. Пассажиры в своих купе неспешно собирали вещи, готовясь к выходу. Астматично пыхтя и подрагивая на стрелках, локомотив уже замедлял ход у перрона Санкт-Петербургского вокзала, когда в коридоре послышался зычный голос:
«Господа, соблюдайте спокойствие! Полиции необходимо осмотреть ваши купе. Просьба всем оставаться на местах до особого распоряжения».
– Простите, господин околоточный надзиратель, – послышался женский голос. – А вы не скажете, это надолго? А то муж будет волноваться.
– Не волнуйтесь, мадам, мы осмотрим ваше купе первым.
Стас поглядел на Ингу – никаких эмоций её лицо не выражало.
– Не волнуйся, – улыбнулась она. – Я всё протёрла.
– С чего ты взяла, что я волнуюсь? – удивился он.
Вот, здорово, она его ещё успокаивает! Нашла, блин, неврастеника. В дверь купе негромко постучали.
– Войдите, – отозвался Стас.
На пороге возникли два сыскаря. Уж тут-то ошибиться было невозможно, тем более, ему.
– Помощник участкового пристава Беклищев, – представился старший. – Извините, ночью из вашего поезда двух господ выкинули. Уже мёртвых. Мы должны осмотреть купе.
– Понял, – кивнул Стас. – Дорогая, освободи диван, пожалуйста. Прошу вас, господа.
Они стояли, пока сыщики деловито осматривали обстановку.
– Вы окно открывали? – обернулся Беклищев.
– Да, – спокойно ответил Сизов.
– Зачем, позвольте спросить?
– Я попросила, – капризно дёрнула плечиком Инга. – Душно было. А что, разве нельзя?
– Что вы, нет, конечно, – примирительно сказал сыщик, моментально сообразив, что дамочка из тех особ, что из мужа верёвки вьют. – Я только уточнил. Мы всё осмотрели. Всего хорошего, позвольте откланяться.
Больше их никто не обеспокоил и, по мнению Инги, на сей раз слежки за ними не было. Они спокойно вышли на привокзальную площадь. Петербург встретил хмурым небом и промозглой сыростью дующего с Финского залива ветра. Когда они уже ехали на извозчике, Стас тихонько положил руку поверх затянутой в перчатку руки Инги.
– Ты хочешь объясниться мне в любви? – с изрядной долей ехидства поинтересовалась она.
– Ну, вот ещё, – хмыкнул он. – Лучше к тигру в клетку. Я тебе уже и слова сказать боюсь.
– Рассказывай, – усмехнулась она. – Пугливый нашёлся.
Она вежливо отняла руку.
– Я же сказала тебе, что не люблю мужчин.
– Я хочу предложить тебе работу, – серьёзно сказал Стас. – Мне, очень нужен такой специалист.
– Я подумаю, – ослепительно улыбнулась она. – Смотря по тому, какую плату ты можешь мне предложить. Останови у гостиницы.
– Что Вам угодно? – остановил его на входе в министерство дежурный.
– Мне срочно нужно к Петру Аркадьевичу. Дело не терпит отлагательства.
– Вы разве не знаете? – офицер понизил голос. – Нет его здесь. Сняли. Сейчас там господин Макаров.
– Понял, – кивнул обескураженный Стас.
Не вдаваясь в подробности, он вышел на улицу.
– И дым отечества так сладок и приятен, – вполголоса процитировал он. – Тьфу, мать вашу!
И стал медленно спускаться по ступенькам, раздумывая – что делать? А что тут поделаешь? Надо домой к нему ехать, заодно хоть повод есть с Наташей повидаться. И он махнул проезжающему извозчику.
Дверь ему открыла Елена.
– О, какой гость! Здравствуйте, Станислав! Вы что, сбежали?
– Откуда сбежал? – вздёрнул брови Стас.
– Да ладно вам притворяться! – скорчила она рожицу. – Мы же всё знаем. Вы теперь настоящий арестант, да?
– Настоящий, – кивнул опер. – Отпетый уголовник. Здравствуйте, Пётр Аркадьевич.
– Здравствуйте, Станислав. Я тут всех адвокатов до мыла загонял, а он – здрасьте! – тут как тут. Вправду сбежали?
– Сговорились? – проворчал Стас. – На третий день выпустили. Правда, сам я об этом только месяц спустя узнал, когда действительно сбежал. Здравствуйте, Наташа.
– Здравствуйте, Станислав.
– А чего зарделась-то, как майская роза? – съехидничала Елена. – Жив твой жених, как видишь.
– Что же вы такая злая, Лена? – шутливо спросил Стас. – Или я вам в родственники рылом не вышел?
– Фу! – скроила мину насмешница. – Что за выражения при дамах!
– Беги дама, на стол накрывай, – хмыкнул Пётр Аркадьевич. – Узника нашего откармливать будем. Тюремные харчи, смотрю, не впрок ему. Ишь, как отощал.
Сквозь неплотно прикрытую штору заглядывал рожок старой луны. Они уже битый час сидели в кабинете, поданный чай давно остыл.
– Да, похоже, вы правы, – задумчиво сказал экс-премьер. – Пожалуй, что без утечки информации не обошлось. На кого-нибудь грешите?
– Трудно пока сказать. Проверить надо. Кстати, теперь наша группа, что, Макарову в подчинение перешла?
– Ну, не настолько всё плохо, – хмыкнул Столыпин. – Все ваши дела были в моём личном сейфе. Мне почему-то показалось, что он, этих наших экзерсисов не оценит.
– Вас, насколько я понимаю, за Ленские события попросили? – спросил Стас без обиняков.
– Эк вы тактично, – покачал головой хозяин дома. – Угадали, за них. За то, что допустил.
– Ну, я почему-то так и подумал. А в прежней истории, Трещенков кучу народу на прииске положил. Тем самым главный жупел против царизма породил. Так, что, можете гордиться. Вы не только концессионерам, вы и господам социалистам та-акую свинью подложили! Вам за это памятник при жизни поставить надо.
– Поставят, – хмыкнул Столыпин. – Живьём на крест приколотят.
Звонок телефона резко прозвучал в тиши кабинета, и у Стаса почему-то сжалось сердце от недоброго предчувствия.
– Да, – взяв трубку, ответил Пётр Аркадьевич.
И по мере того, как он слушал, лицо его каменело, и опер понял, что предчувствие не подвело его и на этот раз.
– На нашем прииске бунт, – сказал Столыпин, положив трубку. – За что боролись, на то и напоролись.
