Текст книги "Самопознание шута"

Автор книги: Юрий Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Всего лишь песня

Константин слегка толкнул дверь, она была не заперта и немного приоткрылась. Он прислушался. Это была песня, тихая и неторопливая. Пела богиня.

Среди хаоса незамысловатой жизни тихая песня переворачивала все представления о мире. Не было в мире ничего ценнее этой песни, и как бы люди ни старались, они не смогли бы такую песню создать.

«Наверно, так она поёт у себя в горах или на небесах».

Невольно замирало дыхание и сердце, чтобы лучше расслышать, впитать в свою душу. Непонятно было, бьётся сердце или нет. Не важно! Совсем не важно! Открылся целый мир!

Откуда могла взяться такая мелодия? Из нашей жизни ей уж точно неоткуда взяться. Ритмы сонной природы, издёрганные ритмы цивилизации не шли ни в какое сравнение и казались жалкими и примитивными.

В музыкальное наследие человечества вплелись некоторые мелодии, пришедшие явно не из земных чувств, настроений и ритмов. Часто, авторы этих мелодий неизвестны. Откуда они? Они никак не могли появиться здесь!

Всё, что может человек, в сравнении с этим топорно и примитивно, нет таких ритмов ни в теле, ни в душе.

Она пела не грустно и не весело, совсем иначе. Если бы на месте Константина был выдающийся музыкант с абсолютным музыкальным слухом по земным понятиям, он бы тоже замер и не стал бы даже пытаться что-нибудь понять. Разум должен знать своё место.

Человек в таких случаях может только снять шапку и сказать: «Эх, а вот мы здесь сами не знаем, чем занимаемся!»

Казалось, песня проникала в такие пространства, куда можно будет когда-нибудь прийти и вновь эту песню услышать.

Константин прикрыл дверь. Не то что ему не хотелось подслушивать песню или её прерывать, – он не знал, как можно подойти к Людвике, поздороваться и заговорить. Это было бы преступно обыденно, а ничего другого в голову не приходило. Он медленно спускался по лестнице. Навстречу поднимался Антонио.

– Что? – спросил он.

– Там Людвика поёт.

Антонио понимающе кивнул, они спустились вниз.

– Почему простая песня может изменить всё? – спросил Константин.

– Сталкиваешься с прекрасным, – сказал Антонио, – и тонны разумных рассуждений превращаются в ненужный хлам! Да?

– Интересно, – задумался Константин, – а как же на нас действует всё злобное и отвратительное – заставляет крепче держаться за логику и здравый смысл?

– Если нет ничего другого, более человеческого.

– Но почему у нас обычно нет внутренней глубины? Вернее, обычно мы её никак не чувствуем. Она в обыденной жизни никак не проявляется, как будто её и нет!

– А зачем тебе глубина в обыденной жизни? Когда живёшь, как крот, о внутренней глубине можно забыть. Она сочетается с остротой жизни!

Без накипи

У Антонио когда-то была своя компания. Странно, но сейчас почти никого не найти из той компании неблагополучных подростков, так или иначе увлечённых живописью. Некоторые из них вели очень рискованный образ жизни, и неудивительно, что они куда-то пропали.

Центром этой компании был Адольф, он умер в психиатрической больнице в возрасте 37 лет. Он был художником. Именно в мастерской, доставшейся ему от деда, и собиралась компания, он был её душой и нервами. Астеничного телосложения, с бледным худым лицом, он был намного старше всех, но в душе это был подросток, считавший себя гениальным художником, так и не вошедший в мир взрослых людей.

Адольф не добился ни известности, ни признания. Его картины неэротического характера продавались очень плохо. Три его картины висят в комнате Антонио. Где остальные – неизвестно! Адольф никогда не ориентировался на модные течения, никогда не искал клиентов, ничего не делал на заказ. Его фамилии нет ни в одном каталоге. Он старался не общаться с другими художниками, чтобы избежать какого-либо влияния с их стороны на свою живопись и какой-либо оценки своих картин, что в высшей степени неразумно для того, кто хочет продавать свои картины.

Он писал только то, что его волновало. И во всём, что его волновало, он встречал «неуловимое присутствие духа» и «запретную сторону секса».

– Соня, я напишу твоё разочарование, – говорил он, – это колоссальное чувство. Именно у тебя это колоссальное чувство! Я такого в жизни своей ещё не встречал!

Он писал именно разочарование. В какой форме оно проявлялось, было вопросом второстепенным. Это была живопись искренности, подлинная духовная живопись.

– Форма, которая не дышит чувствами, не достойна человеческого взгляда! – безаппеляционно заявлял Адольф.

Случайные люди в компании не задерживались.

– Не люблю тех, кто «себе на уме» и «толстокожих», – говорил Адольф, – у нас здесь нет ни одного ординарного человека, здесь те, у кого нервы на поверхности.

Здесь находили пристанище подростки, спасающиеся от мира тупости и равнодушия. Обычно в мастерской жили несколько человек одновременно. Юноши и девушки, не столько искавшие «запретных сторон секса», сколько не принимавшие поверхностность человеческих отношений. Кому-то со стороны могло показаться, что мастерская Адольфа – это какой-то притон.

Здесь всё было по-другому. Здесь никто никому не лгал. В этой атмосфере малейшая ложь была бы видна как на ладони. Что бы здесь ни происходило – ни у кого бы язык не повернулся назвать это чем-то неприличным! В сексе тоже ничего неприличного не было. Это было нечто захватывающее дух, радостное и грандиозное! Каждый по-своему начинал понимать, что всё дело – в отношении человека к человеку.

– Если в ваших отношениях есть глубина, то секс не может показаться чем-то пошлым или неприличным. Всё неприличное и всякая мысленная дрянь только в головах у тех, кому достаточно формальных, нечестных отношений. Их удел – животный секс и пошлость.

Формальные и нечестные – для Адольфа это было одно и то же. Глубина в отношениях подразумевала только «вселенскую любовь» и ничем иным, с точки зрения Адольфа, быть не могла.

«Как удавалось Адольфу создавать такую атмосферу? – вспоминал о нём Антонио. – Наверно он действительно был гением».

У него это получалось само. Все старались не тревожить его, когда он работал. Вокруг текла жизнь, кто-то приходил, уходил, пел под гитару, танцевал обнажённым – Адольф почти никогда не отвлекался, он умел удерживать те чувства, которые он изображал на картине, пока не заканчивал какой-то этап работы, принимая при этом неимоверное количество таблеток от головной боли, самых разных, какие только бывают.

Иногда на следующий день, подойдя к своей недописанной картине, он её не узнавал. В первый раз он даже обиделся на всех присутствующих, решив, что его так разыгрывают, но потом сказал, что всё понял.

– Инга, ведь это же ты на картине?! Значит, я писал не только здесь, а где-то ещё! Когда пишешь такую картину, наверно, это должно случаться.

В тот раз он писал картину «Девушка – Вселенная». Закончив картину, он сказал Антонио несколько странную фразу:

– Это самая ценная моя картина. В этот раз мне никто не помогал, я её писал сам от начала до конца.

Когда Антонио впервые увидел Людвику, у него сразу возникло впечатление, что это девушка из их компании, хотя было очевидно – раньше они никогда не встречались.

– Если у двух человек есть глубина в отношениях, то она в них уже не пропадёт. Глубина останется в каждом из них, они всегда смогут быть глубокими, если будут этого хотеть, – говорил Адольф.

«Что он имел в виду под глубиной? Наверно, каждый это чувствовал и понимал по-своему».

Константину позвонила Инга.

– А ты знаешь, как поживает твоя Елена?

– Она мне сегодня звонила, – ответил Константин.

– И что она тебе сказала?

– Ничего особенного. Сказала, чтобы я не забыл получить в химчистке свои брюки.

– Ха-ха-ха-ха! – рассмеялась Инга. – Это очень на неё похоже!

– А я крайне не люблю ходить в эту химчистку!

– Почему такая нелюбовь к химчистке?

– Понимаешь, в нашей химчистке живёт сомик Васька. Такая здоровая рыбина. В ужасных условиях! Химчистка находится в полуподвальном помещении, и дневной свет туда практически не проникает. На полу выложен небольшой бетонный бассейн, воды в нём сантиметров двадцать, не больше. И всё! Голое дно! Он живёт в этом бассейне уже 14 лет, один. Говорят, что «жрёт макароны». Он по голосу узнаёт человека, который кормил его десять лет, а потом уволился из химчистки. Это было четыре года назад, но он его узнаёт и сразу начинает метаться по бассейну. А когда кто-нибудь громко произносит слово «зажарить» – Васька прячется под трубу. Представляешь, какая у него жизнь! Я как побываю в этой химчистке, так начинаю чувствовать себя как сомик Васька!

– Бедный Василий! Как я ему сочувствую! У меня всё-таки дела намного лучше, живу веселее, и совсем не одна. К нам теперь переселилась твоя Елена, она живёт с моим мужем, а я живу в другой комнате. Мне по ночам всё слышно. Интересно всё получилось?

– Интересно! Она мне ничего об этом не сказала!

– А ты, наверно, и не спросил, а о брюках она сказала! Так что всё правильно! А вообще, у них серьёзные намерения. Они собираются разводиться, жениться и всё делить!

– Так это замечательно! Переезжай ко мне!

– Что, насовсем?

– Конечно, насовсем! А как же?!

– А ты не забыл, что у меня двое детей? Они через месяц с дачи вернутся от бабушки с дедушкой.

– Так это ж весело будет!

– Ты думаешь?! Ты это точно знаешь? За детьми уход нужен! Воспитание!

– А ты как думала?! Конечно!

– Это прямо твоё такое предложение? Или мы их так разыгрывать будем?

– Самое что ни на есть! И не хочу никаких розыгрышей – всё натурально и всерьёз!

– Ну, дай мне время подумать!

– Думай, умная голова!

– Ты считаешь, что умная? Может быть, я чокнутая?

– Почему чокнутая? Замечательная голова!

– Потому что я на них нисколько не сержусь, никак не обижаюсь. Мне это самой странно! На что обижаться?! И при этом у нас с Леной какая-то странная дружба возникла, прямо потусторонняя! Мы и раньше с ней когда-то дружили, но совсем не так. Сейчас нас прямо как магнитом тянет друг к другу, мы безумно радуемся каждой встрече! Муж, не знаю теперь уж и чей, спит себе и спит, а мы, как полоумные, среди ночи несёмся на кухню, до утра никак наговориться не можем. И так нам хорошо вместе – непередаваемо!

Дебют

Константин ехал в шутовской офис, дрожа всем телом от утренней прохлады. Ехал раньше времени, предполагая, что офис ещё закрыт, но не мог сидеть дома в ожидании машины, которая за ним должна была приехать.

Умер глава нефтяной компании. Два месяца назад один из шутов присутствовал на юбилее этой компании. Был скандал – шут выпил кружку нефти из огромного хрустального бочонка, установленного в центре зала.

– Я наливал себе ежевичный сок из рукава, – оправдывался шут. – Я, конечно, видел, что они перепились, но не предполагал, что до такой степени! Они нормально держались. Я не думал, что они и в самом деле будут нефть пить! Я пытался их остановить, но они все здоровые, нефтяники! Что я мог сделать?! Они меня оттолкнули, слов уже совсем не воспринимали никаких.

Шут спровоцировал массовое отравление сотрудников и гостей компании. К счастью, не было ни одного летального исхода, но уголовное дело было заведено. Пил нефть и глава нефтяной компании, который не мог не знать, что нефть настоящая, сибирская.

– Какое уголовное дело?! – сказал глава на заседании правления. – Над нами весь мир смеяться будет! А мне шут понравился! Очень душевно! И если я вдруг умру, пусть этот шут выступает на моих похоронах!

– Но, Пётр Петрович, этого шута нельзя! Этому кто-нибудь накостыляет за то, что он сам нефть не выпил, а всех взбаламутил!

– Если б он сам нефть пил, разве ж на него кто-нибудь обиделся бы! А так – это обман!

– Хорошо, пусть будет другой, но из этой же фирмы! Запишите в протокол!

Другим оказался Константин.

«Что я должен делать? Совершенно никаких идей! Буду стоять как пень, и всё! Ну как ведут себя шуты на похоронах???»

Вспомнился эпизод из студенческой жизни. Это было в подмосковном стройотряде. Кажется, перед обеденным перерывом Константин возвращался на стройку из сельского магазина с несколькими бутылками водки. Его путь пролегал мимо сельского кладбища. Хоронили, как можно было понять, какого-то механизатора.

Константин остановился, чтобы послушать, что говорят. Выступал, видимо, председатель колхоза.

– За всю свою многолетнюю трудовую деятельность в нашем колхозе он зарекомендовал себя с положительной стороны. Он добивался больших трудовых успехов и неоднократно награждался почётными грамотами как победитель соцсоревнования среди механизаторов. Так, по итогам позапрошлого года он занял третье место среди механизаторов. За работу в третьем квартале прошлого года он получил грамоту и значок победителя соцсоревнования, заняв четвёртое место.

И всё в таком духе! Председатель говорил бодрым начальствующим голосом, какая-то женщина в чёрном потихоньку рыдала. И всем им казалось, что так и надо.

А ведь они говорили о человеке, который жил, чувствовал, страдал, сомневался и любил! И это всё, что они могут сказать о нём?!

«Никогда не буду я участвовать ни в каких соревнованиях! – думал тогда Константин. – Вообще мне не хочется, чтобы такие обо мне что-либо знали и что-то могли сказать! Как можно такое говорить о человеке?!»

Сейчас, по дороге в офис продюсерского центра, вспомнив о своих впечатлениях, Константин пытался представить, что мог бы делать шут на тех похоронах.

«Там шуту нечего было делать. Шут мог бы отдыхать! Там все шуты, и главный шут – председатель колхоза. Вспоминать о душе – это более человечно. Но все церковные ритуалы, как и вообще всякие ритуалы, это как раз то, что убивает душу».

Офис оказался открытым. Константин уселся перед видео и просматривал любительские фильмы с участием «главы». Официальные выступления, банкеты, юбилеи в кругу друзей, в кругу семьи, среди нефтяных вышек.

– А он был ничего себе! Жизнерадостный, с юмором, любил прикалываться! Это приятно! Давайте посмотрим ещё раз!

Константину помогали шут «Сеня в шляпе» и ещё несколько сотрудников и сотрудниц, обеспечивающих его выступление. Зачем? Как будто Константин что-то искал и не находил. Они помогали ему искать неизвестно что! Интересное занятие!

– Вот эта песня нужна будет в какой-нибудь хорошей записи! Это они сейчас поют, по-моему, в сауне. Что это за мелодия? Я не помню, откуда она. Вы можете узнать?

В офисе у Антонио работали и всё делали быстро и чётко. Константин был там сейчас главным действующим лицом.

«Фотографии, вырезки из газет. Зачем я смотрю всё это? Утопающий хватается за соломинку! Вот он у моря. А это его друг, которого они зовут Морковкой. Нос у него длинный и красный!»

– О! А, это он в Риме! Я узнал это место! Он сверху, через улицу смотрит на Колизей. Я стоял недавно на том же месте!

«Глава» повернулся в сторону видеокамеры.

«Взгляд немного грустный – не туристический. Как будто знает, что скоро умрёт и смотрит на Колизей в последний раз. А Колизей будет стоять. Вот сейчас как будто хочет что-то передать этим взглядом!»

– Стоп! Я всё понял! – сказал Константин, глядя на остановившийся кадр. – Он по росту примерно такой же, как я. Мне нужно сделать костюм, чтобы я походил на него по комплекции. Нужно выбрать все его характерные фразы и движения! Просмотреть ещё раз! Сколько осталось времени?

Последнюю фразу Константин произнёс явно, как «глава», с характерными жестами и интонациями. Он встал и заходил по комнате в точности как «глава». Как будто сошёл с экрана. Это была такая разительная перемена, что некоторые сотрудники переглянулись между собой.

– А вы на него чем-то поразительно похожи! – сказала костюмерша. – Я это сразу заметила!

Константин подошел к зеркалу. Было какое-то странное впечатление, в котором Константину не захотелось разбираться, да и времени не было.

Появление шута в большом зале, где стоял гроб с телом, было встречено недоумёнными взглядами и перешёптыванием. Никто даже не рискнул улыбнуться в длинной очереди траурных людей, желающих пройти мимо гроба, выразить соболезнование родственникам. Всё было очень серьёзно! Стены уставлены венками, траурные ленты, портрет с чёрной лентой.

«Почему люди поклоняются смерти? Почему считают своим долгом стоять как пришибленные и в чём-то виноватые? Откуда чувство вины, и перед кем? – задавал себе вопросы Константин. – Чувство вины недостойно человека! Смерть недостойна человека!»

Константина нисколько не смутили взгляды некоторых людей, явно осуждающие, он шёл мимо длинной очереди с небольшим граммофоном и зевал во весь рот, совершенно искренне и непринуждённо, так как вспомнил, что не выспался.

«Они, наверно, думают, что сейчас я поставлю граммофон и буду потихонечку сидеть на полу и играть на какой-нибудь дудочке. Как же! Сейчас!»

Константин выстрелил из хлопушки.

– Мы все умрём!!! – воскликнул он трагическим голосом.

Очередь вздрогнула и зашевелилась. Все посмотрели в его сторону. Некоторые нервно рассмеялись, поняв, в чём дело.

– Какие чудесные похороны! Сколько печали! Как всё торжественно! Глубочайший траур! Это великолепно! – с чувством воскликнул Константин, жестикулируя свободной рукой. – Больше трагизма!!! Чувствуем безысходность!!! Все мы обречены!!! Больше безысходности!!!

Ассистенты ввезли разноцветный передвижной шутовской гроб, оборудованный, скорее всего, на медицинской коляске высотой около метра. Снаружи у гроба была лесенка, внутри – складной стульчик, чтобы можно было сидеть и лежать. Это была задумка Антонио. Внутри гроба была действующая кофеварка и всё необходимое для приготовления кофе эспрессо. Множество пластиковых стаканчиков, шоколад, конфеты. Над гробом был установлен разноцветный зонтик. Спереди и сзади были прикреплены два венка из искусственного репейника с множеством колючек. Впереди была надпись: «Самому вредному и противному, с наилучшими пожеланиями», сзади: «Самому-самому! От таких же и прочих». На основании коляски были неброско изображены дорожные знаки: «Кирпич», «Обгон запрещён», «Главная дорога», «Конец всех ограничений». Константин не отказался от такого замечательного транспортного средства.

Он освободился от граммофона, поставив его рядом с постаментом, и, ни на кого не обращая внимания, беседовал с покойным громким голосом:

– Что за веселье странное?! Как вам это нравится?! Часто ли при жизни вы себе такое устраивали?! Я что-то не припомню такого! Событие! Гроб солиднейший, всех умиляет! Венков море! И все печальные, как один! Пришли, съехались, прилетели! Всё как надо!

Константин уверенной походкой подошёл к родственникам – к жене и дочери. Все расступились.

– Он хотел бы видеть вас спокойными и жизнерадостными, – тихо и спокойно произнёс Константин. – Он умер, но это была жизнь, достойная человека, – не о чем сожалеть, и нет повода для огорчений!

Сторонний наблюдатель мог бы заметить: «Он так же спокоен, как и его знакомый, которого он называет Клинобородый».

– Вы всё правильно сказали, – ответила вдова. – Нам не о чем сожалеть, не за что краснеть. Только вот не огорчаться я не умею. К сожалению, не научилась. Спасибо вам!

«Очень симпатичная женщина!» – подумал Константин.

– У вас сегодня трудный день. Он, видимо, хотел помочь вам легче пережить эти мрачные традиции и формальности. Я постараюсь быть хорошим шутом!

Шут был везде. Ходил вдоль очереди:

– Мы умрём!!! Плачем, друзья, и рыдаем – жалко всех!!! Какие мы все разные, а будем все одинаковыми, как один! Рыдаем и плачем!!! Чудесный день для плача и рыданий! Пользуйтесь моментом – а то потом всё время смеяться будете! Когда у вас будет ещё такая возможность – порыдать!

Стоя у гроба, шут говорил по-другому:

– Разве ходят в гости с кислыми лицами? Ну, расскажите хозяину хотя бы один анекдот! Уверяю вас, он это оценит! Почему вы приходите без улыбки? Без анекдота? Как вы мне надоели!!! Пойду умру от скуки! Кто хочет со мной? Есть место!

Шут отправлялся в свой гроб. Включал свой граммофон, раскрывал зонтик, пил кофе, угощал гостей. Кофе и конфеты брали не все.

– Бросайте монеты в мой гроб и будете жить вечно!

Шут пожалел об этой фразе – монеты посыпались со всех сторон. Всем эта идея очень понравилась, каждый считал своим долгом бросить монетку. Люди любят бросать монеты, только дай повод!

Шут то смеялся, то изображал безутешные рыдания, то выступал с философскими речами.

– Вот предел всех устремлений нашего разума! Вот куда приводит человека его разум! Он лжёт нам, что всё идёт, как надо! Не доверяйте своему разуму! Разум – это великий обманщик! Никогда ничего само собой как надо не бывает! Это главный обман! Разум – это орудие смерти! Никто никогда так не сможет обмануть человека, как его собственный разум! Не слушайте разум – не умирайте никогда! Никому не советую, хорошего мало!

Потом началась ещё более торжественная часть – митинг с речами и зачитыванием телеграмм соболезнования. Шут восхищался речами, комментировал и аплодировал.

– Как сказано! Какие слова!!! О живом так никогда не скажешь! Браво!!! Бис!!!

На предложение: «Кто ещё желает выступить?» шут, конечно, откликнулся. Наступила гробовая тишина.

– А хорошо провожаем! – с чувством произнёс шут.

На кладбище было жарко. К шуту уже все привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся. Как будто шуты были на похоронах всегда. У шута, казалось, открылось второе дыхание, он успевал повсюду.

Когда гроб уже хотели опускать в могилу…

– Минуточку! – воскликнул шут и включил граммофон.

Звучал немного печальный старинный романс. Его исполняли под гитару друзья умершего, который был большим любителем русских романсов. По окончании тот, кого сейчас хоронили, сказал:

– Вот только для того, чтобы один раз послушать этот романс, стоит жить!

– А ты опять пригорюнился, Морковка? – бодро воскликнул шут. – Совсем нос свесил!

Тот, кого называли Морковкой, перестал вытирать слёзы, присел, где стоял, прошептал от крайнего удивления какое-то ругательство и стал пристально смотреть на шута. Ему тут же помогли встать.

– Гляди! Гляди на шута! – прошептал Морковка своему товарищу. – Кто он?

Товарищ посмотрел и тоже с изумлением вспомнил какое-то ругательство. Потом что-то захотел шепнуть Морковке на ухо и опять в изумлении произнёс ругательство. Они прекрасно поняли друг друга – невероятное подозрение подействовало на них, как внезапное купание в ледяной воде, которое не совсем помогает прийти в себя, если выпито очень много.

Дело в том, что шут несколько преобразился. Речью и манерами поведения он подозрительно стал напоминать того человека, который лежал в самой настоящей могиле и которого засыпали землёй. Характерный тембр голоса, выражения и жесты, присущие только покойнику и никому другому, заметили сразу несколько человек. Они пребывали в некотором шоке и не знали «как это понимать». Шептались.

– И кого мы похоронили?

– Мне сразу показалось, что он не натуральный, а из воска или чего-то такого!

– Тихо! Ни слова больше! Никому!

– Это шутка??? Это шутка??? Я не понимаю. Не понимаю! Не понимаю!

Все возвращались к автомобилям и автобусам, чтобы ехать на поминки. За шутом с маниакальным упорством шли те, кого он ввёл в заблуждение. Шут знал, где его ждёт автомобиль службы безопасности продюсерского центра. Он забежал за кусты, пробежал вдоль какого-то забора. Это был цех по обработке камня. Он пробежал через цех, спрятался за большой кусок чёрного мрамора, частично обработанный, пока человек, его догонявший, не пробежал мимо с криком: «Петя! Это же я!» На куске чёрного мрамора сохранилась часть надписи: «сию могучую главу!!!»

«Это камень с могилы Георгия! – догадался Константин. – Всё, что материально, можно украсть!»

Константин беспрепятственно добрался до машины.

«Зачем я их разыгрываю? Просто так! Хорошо получилось! Я действую в каком-то ритме, и мне это нравится. Не важно, что именно я делаю, всё получается само собой!»

Впереди были ещё поминки. Нервное длительное воздержание от алкоголя подействовало на скорость его принятия. Шут был встречен радостными возгласами и смехом.

«Ну, уж тамадой я не буду!» – решил шут.

Но куда денешься, в его руке уже был бокал. И на него выжидательно смотрели.

– Тише! Сейчас шут скажет тост!

– За то, чтобы мы все жили долго и счастливо, – серьёзно и торжественно произнёс шут, – и умерли бы в один день!

Многие в один день умирать не захотели и тост не поддержали, сдержанно похихикав.

«У них какой-то мистический трепет перед смертью! – подумал шут. – А ведь они пили нефть! Нефть можно пить, а перед смертью трепет. Бояться смерти очень разумно! Один и тот же разум заставляет бояться смерти и к смерти приводит! Что может противостоять разуму? Как узнать?»

Шут начал шутить. Он узнавал людей благодаря просмотренным видеофильмам, приветствовал, желал успехов, легко подделываясь под ритм того человека. Теперь уже многие были в недоумении и гадали, кто же он такой.

– Вот это да! С ума сойти! – слышались возгласы. – Воскрес, что ли?

– Мамочки! Я боюсь!!! – взвизгнула какая-то девушка, ошалело схватив за руку свою подругу.

Возбуждение росло. Ещё немного, и они набросятся и сорвут с него маску.

И тут Константину вдруг стало жалко их всех. Он увидел, какие они все нескладные, несовершенные, ранимые, как хрупко их душевное равновесие!

«Какая же хрупкая вещь человеческая жизнь!»

И понял, почему люди относятся к трупам близких людей и знакомых с таким трепетом.

«Как же нужно не любить себя, чтобы покорно и с ужасом, от которого никуда не деться, представлять себя таким же разлагающимся и отвратительным трупом! Как же нужно не любить и не уважать себя, чтобы смириться с этим!!! Как нужно ненавидеть себя, чтобы преклоняться перед смертью!!!»

Шут величественно развел руки в стороны и громко произнёс:

– Да не бойтесь вы! Человек никогда не умирает! Кто жил, тот опять будет жить! Мы все бессмертны!

Шут поднял руку, что означало: спокойствие и терпение, и вышел из зала. Он пошёл на этаж выше. По дороге он лицом к лицу столкнулся с дочерью покойного.

– Кто вы? – с глазами, полными слёз, спросила она.

– Я всего лишь шут! Это пародия!

– Не надо больше! – попросила она.

– Хорошо! Не буду!

Шут зашел в туалет. Он хотел снять маску, стереть грим и отмыть лицо.

«Сейчас я спущусь вниз и произнесу нормальный тост за ушедшего от нас хорошего человека. И всё! Хватит! Выступление окончено!»

В туалетную комнату вошёл один из друзей покойного.

– Петя, это ты? Сними маску!

Шут снял маску.

– Петя!!! Ты живой!!!

– Но я не Петя! – в замешательстве вскричал Константин.

– Как не ты? Это ты!!!

Константин надел маску и помчался как молния. Никто бы за ним не угнался. Он дрожал. Это был неразумный мистический страх. Страх того, что он стал другим человеком и в себя самого может не превратиться.

«Сейчас нельзя снимать маску! Нельзя смотреть на себя в зеркало! Нужно сначала что-то для этого предпринять! Что-то нужно сделать!»

Страшно было даже подумать, что бы произошло, если бы он спустился вниз и снял маску. Он старался не вспоминать взгляд вдовы. Взгляд, притягивающий его внимание.

«Иначе я пропал! Надо кому-то позвонить, чтобы вспомнить себя. Понять, что я – это я!»

Стараясь быть абсолютно спокойным, он позвонил Инге из машины по мобильному телефону. Он не разговаривал с ней несколько дней.

– О, Костя! Ты сейчас смеяться будешь! – ответила Инга. – У нас всё переменилось! Мы с твоей Леной теперь занимаемся лесбийской любовью.

– Вот это да! – только и мог сказать Константин.

– А что тут необыкновенного? Ты не слышал, что такое бывает?!

– Слышал! И вам это нравится?

– Угу! И даже очень! Муж, теперь уже ничей, живёт в соседней комнате. Правда, пару раз мы его к себе пускали. Ну, вроде как, разве нам жалко, если ему хочется. Ну, что это?! Он теряется среди нас! Занимается любовью с двумя женщинами, а мысли его не здесь! Разве можно думать в такое время! Какое-то у него к нам неуважение, собственническое отношение. Он с нами, как с какими-нибудь незнакомыми девочками, которым всё равно! Нам такое неинтересно! Пусть сначала разберётся со своими чувствами, пострадает. Это ему на пользу! А то сейчас у него тонкости нет.

– Мне тоже нужно разобраться со своими чувствами!

– Удивляюсь, как вы с Леной не помиритесь! Совсем уж нужно не любить себя, чтобы так ссориться из-за пустяков! Чего ж вам так плохо?

– Ты думаешь, что каждый из нас не любит себя?

– Ох, не любит!!!

– Инга, а за что я должен любить себя?

– Так это ж найти нужно! И будешь знать. Если не искать, то само не найдётся.