Текст книги "Самопознание шута"

Автор книги: Юрий Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Пропустите меня, пожалуйста, я тоже самоубийца, – старушка в большой соломенной шляпе неверной походкой шла к белой черте.

Перед ней охотно расступались, но она не собиралась пересекать белую черту, а пошла к нижней трибуне.

Есть две трибуны: верхняя – за белой чертой и та, что пониже, – перед белой чертой. Нижнюю называют трибуной попрошаек.

Старушка сначала просто порыдала, потом заголосила:

– Дом у меня сгорел, со всем добром! Всю жизнь копила, наживала – и нет ничего! Что делать на старости лет, не знаю! Хоть в пропасть прыгай! Ничего мне больше не остаётся!

Старушке сочувственно поддакивали, давали деньги и советы, показывали пальцами на сгоревший дом, находящийся высоко на холме. Пришёл чиновник из префектуры, и старушку куда-то увели, пообещав уладить вопрос.

Вот человек, который потерял всю свою семью:

– Ничего мне больше не надо. Моя жизнь опустела. К чему мне такая жизнь?! Я же человек, а не животное!

Штатный психолог нехотя вступает с ним в диалог. Мы знаем, о чём он с ним будет говорить, выучили уже наизусть – неинтересно! И мы шли послушать философа-парикмахера. Он всегда ходил со складным табуретом и стриг прямо здесь. Я и сейчас как будто слышу его голос:

– Подожди! Ты не готов к смерти! Куда ты спешишь? Ты боишься, что у тебя отнимут твою смерть? Почему бы не отнестись к ней с уважением?! У тебя нет ничего, кроме твоей смерти, – так предстань перед ней в лучшем виде! Можно не любить жизнь и презирать богов, но стоит ли пренебрегать своей смертью?! Смерть не исправит того, что ты должен исправить сам! Подари ей хотя бы что-нибудь совершенное – пусть это будет причёска, которую я сделаю!

Он никогда никого не отговаривал от прыжка в пропасть – он учил людей «правильной смерти».

– Если ты тревожишься здесь, – говорил он, – то там тебя ждёт тревожность в чистом виде, без конца и без края, от которой негде скрыться и не с кем её разделить! Мертвые не знают покоя, поэтому они возвращаются вновь к своим брошенным делам и тревогам.

– Разумом-то я понимаю, что не нужно тревожиться…

– Твой разум, как воин-наёмник, предаст тебя, если увидит, что ты слаб. Он не будет сражаться с твоей тревожностью! А если ему бросить кость надежды – он впадёт в другую крайность и завиляет хвостом. Подлый пёс – пёс-предатель!

Вокруг него всё время собирались люди, некоторые приходили издалека, чтобы его о чём-нибудь спросить или просто послушать его.

– Где находится вечность?

– Здесь! Там, за белой чертой, её не найти! Я пребываю в вечности! Ты – нет! Так где же она?

– Но как её найти?

– Не прячься от неё! Ты спрятался за её противоположность – за однообразные повторения одного и того же. Какое жалкое подобие вечности ты выбрал!

– Могу ли я сейчас правильно умереть?

– Нет! У тебя слишком кислое лицо! Ты не нашёл в себе радость. Что может быть хуже тоскливой смерти?!

Но я так ни разу не увидел ни одного радостного самоубийцы. Парикмахер был первым и последним. Но самоубийцей он не стал. Однажды он серьёзно заболел, и врач сказал, что дни его сочтены. Со всех концов страны в наш город приезжали ученики и последователи философа. Но он так и не вышел из своей хижины и не бросился в пропасть.

Недруги говорили, что перед самой смертью он сказал: «Я ещё не готов!» Ученики же утверждали, что он сказал: «Я умираю каждое мгновение и каждое мгновение рождаюсь вновь. Мне не нужно выходить из дома для того, чтобы броситься в пропасть, – я бросаюсь туда каждый миг».

Но что бы он ни сказал – ожидавшие были разочарованы. Называвшие себя учениками и последователями разъехались, никто из них в пропасть не бросился, школа «правильной смерти» перестала существовать.

Потом что-то произошло. Время изменилось или люди, но всё стало не таким, как раньше. Была война, и о скале самоубийц все забыли. Была кампания против традиции, и скалу самоубийц оградили высокой каменной стеной, вдоль которой ходили часовые. Но такие кампании были всегда, и скалу закрывали много раз.

Я был тогда уже студентом. Мой приятель, который пошёл по церковной линии, сказал, что за восстановление традиции тайно выступила церковь. Вернувшиеся из-за белой черты хорошо чувствуют за собой вину, они очень добросовестные прихожане, и от них большие доходы.

Есть странное древнее пророчество, оно гласит: «Когда люди не будут слушать тех, кто за белой чертой, – они перестанут слышать друг друга, каждый будет сам за себя, и жизнь потеряет силу».

– Вот видите, стена! – видный учёный выступал у стены перед телекамерой. – А мы с вами прекрасно слышим друг друга! Нам тёмные пророчества не нужны! Общество наше процветает, оно стало стабильным – его не могут расшатать выступления безумцев-самоубийц! Самоубийство – это болезнь! Нами уже найдены невидимые глазу мельчайшие червячки, вызывающие это заболевание, и мы уже научились излечивать таких больных горькими пилюлями.

В то время тюрьмы были переполнены людьми, которые попадали туда за неосторожно сказанные слова. За пределами тюрем их никто и никогда больше не услышал.

Постепенно произошла странная перемена: то ли люди поглупели, то ли слова потеряли свою силу – просто никто уже не мог сказать ничего такого, что было бы опасно для власти. Некоторые, недовольные властью, очень старались, но слушали их равнодушно.

Правительство опять сменилось, стену снесли, и опять появились самоубийцы…

Проходило время. Бездарно проходила и моя жизнь. В ней не было ничего особо хорошего и ничего особо плохого. Время то тянулось невыносимо медленно, неизвестно отчего, то пролетало – не успеешь оглянуться.

Никакого шанса на другую жизнь у меня нет. Можно как-то изменить условия своей жизни, но по большому счёту жизнь не изменишь. Смысла нет. Всё равно что переставить мебель в квартире.

И чем больше я думал о своей жизни, тем всё отчётливее понимал, почему она так бездарно проходит. Я упустил свой шанс. Мне нужно было перейти черту вслед за моей одноклассницей, пока они ещё не успели прыгнуть в пропасть.

Я сотни раз потом представлял, как я это делаю. В разных вариантах, по-разному я говорил, по-разному мне отвечали, по-разному разворачивались потом события. Но всё это было уже после. Будь я хотя бы немного взрослее! Почему боги так рано решили меня испытать?

Я спрашивал себя, не навязчивость ли это? Нет, всё нормально. Всё слишком нормально! Только не хватает в жизни чего-то такого, ради чего человеку стоит жить, но можно прожить и без этого. Если бы время вернулось назад, я без сомнения перешёл бы белую черту. А сейчас уже всё равно.

Пожилая женщина, стоя на белой трибуне, показывала всем какие-то многочисленные бумажки. Я подошёл поближе, чтобы было слышно.

– Вот посмотрите, какой я была раньше, – женщина показала пожелтевшую от времени фотографию молодой красотки. – А что теперь? Вы видите! За последнее время они мне сделали десять операций. За эти деньги можно было десять человек вылечить, а я не могу сказать о своём здоровье ничего хорошего! Они только выбивают из меня деньги! Я никак не удовлетворена своим самочувствием! Мне надоело писать жалобы!

– Вы должны были в десятидневный срок предъявить в департамент квитанции за предыдущую операцию, – вежливо отвечает ей представитель госпиталя, – без них гарантия вашего здоровья в соответствии с принятыми нормами составляет 12 процентов. Ваше самочувствие по объективным параметрам вполне соответствует 12-процентной гарантии. Мы имеем нотариально заверенные результаты ваших анализов…

– А то, что после шестой операции вы не обеспечили меня здоровьем в соответствии с приложением к договору, – это вы как объясните?!

– Ничего подобного! Наши рекламные обязательства мы всегда строго выполняем…

Эта женщина собиралась покончить с собой, чтобы доказать своё плохое самочувствие и насолить врачам. Госпиталь в случае её самоубийства должен был заплатить крупный штраф, а врачи лишались надбавок за профессиональное мастерство.

И всё это никому не казалось абсурдным – всё было в порядке вещей.

После всех препирательств женщина с достоинством выпила две таблетки, чтобы ей не было страшно, и шагнула в пропасть.

– Ну, наконец-то! – это говорит другая женщина, ожидающая своей очереди.

Она пришла сюда со своим мужем. Они вместе переходят белую черту. Сразу слышится ругань, они оскорбляют друг друга. В чём дело – понять сложно. Они пришли разобраться «кто кому испортил жизнь», а говорят в основном о том, кто из них «кружку не туда поставил». Они объясняют, что вот так они каждый день друг с другом общаются и это невыносимо. Каждый день – невыносимо! У них уже взрослые дети, которые не пришли сюда. Детям всё равно, прыгнут мать и отец в пропасть или нет. Детям это всё, видимо, надоело, и тошно им от своих родителей.

– Нет, я не буду прыгать, я ни в чём не виноват! Прыгай сама, если хочешь!

– Ну скажите вы все: кто из нас виноват?

От зрителей, конечно, однозначных ответов нет. Я ухожу оттуда – что тут скажешь?! Чем бы всё ни закончилось – всё одинаково ужасно.

Заходят за белую черту и очень злобные и неприятные люди. Они наговорят обо всех столько гадостей, что возвращаться обратно уже неприлично. Они прыгают в пропасть, не вызвав к себе ни малейшего сочувствия.

Теперь это уже не слухи. Самоубийства стали случаться не только на скале самоубийств. Они ничего не хотят говорить и не ждут ни от кого ни сочувствия, ни понимания. Слова, произносимые за белой чертой, потеряли силу.

Я стал ездить по стране и с удивлением узнал, что есть тихие и спокойные города, где жизнь течёт размеренно и неторопливо. Там ничего не знают ни о белой черте, ни о самой традиции. В других городах я обнаружил то, чего никогда не было в нашем городе, – это нищие: уродливые от рождения, калеки, слабоумные и просто жалкие и беспомощные. В наш город они не приходят, даже самые сумасшедшие, даже случайно. В каждом из них живёт страх перед белой чертой, неизвестно откуда взявшийся.

Теория «червячков» долго не продержалась, её вскоре разоблачили, а потом и вовсе забыли о ней, но мнение о том, что самоубийство – это болезнь, осталось. Скалу самоубийств никто специально не запрещал, но «больных» теперь никто не слушал. Их побаивались, никто не знал, что делать в том случае, если, послушав «больного», самому захочется прыгнуть в пропасть. Как такому желанию противостоять – неизвестно. Кто может быть в себе уверен? Только врачи! Они не относятся серьёзно к словам больных, к тому же это их профессиональный риск.

Прошли годы. Я один из старейших жителей в нашем городке. На скале достоинства разместился парк аттракционов. Там есть аттракцион «Прыжок в пропасть». Так на моих глазах перестала существовать традиция, которая поддерживалась много тысячелетий. Теперь уже можно считать, что дух окончательно покинул нашу землю.

Я люблю смотреть, как прыгают в пропасть. Белую черту я никогда не пересекал и не пересекаю – я смотрю снизу со скамеечки. Молодёжь любит прыгать – захватывает дух! У всех прыгнувших сияющие счастливые лица. Я сижу и думаю: может быть, дух и не покидал землю, а совсем наоборот? Разве жизнь можно понять?!

Однажды я как-то сказал о том, что раньше здесь действительно прыгали в пропасть для того, чтобы разбиться, – мне не поверили, подумали, что это шутка такая чудная.

Начался век развлечений и недостоверной информации. Дети теперь не ходят в школу, а сидят по домам перед многочисленными экранами. Появились развлекательные науки, и никто по-настоящему не знает, что вымысел, а что было и есть в действительности, и никого это особо не беспокоит.

Завтра мой юбилей. Меня будет поздравлять мэр нашего города, и происходить это будет в парке аттракционов. Завтра я наконец-то перейду через белую черту. Я сказал организаторам, что в свои годы я ещё остроумен, во мне не иссякло чувство юмора, и даже пообещал пошутить.

Храм

Строительство храма началось с купола. Весть об этом необычном строительстве быстро разнеслась по всей Многоголосой. Любопытные приезжали со всех краёв, чтобы своими глазами увидеть диковинное сооружение из строительных лесов, увенчанное разноцветным куполом.

– То, что строится снизу вверх, – это не храм, а бытовое сооружение. Храм должен строиться сверху! – говорил Арихитек, строитель храма – человек неординарный, известный странными высказываниями.

Учёные, архитекторы, строители, математики, механики, скульпторы, художники и просто люди, стремящиеся ко всему незаурядному, съезжались сюда как на праздник. Они подсказывали решения сложных технических проблем, спорили, рассчитывали устойчивость, изобретали оригинальные конструкции по замене временных опор, механизмы для вдавливания фундамента, предлагали свои конструкции башен для поднятия и опускания храма. Прямо здесь создавались и опробовались новые строительные технологии.

Каждый камень, каждая деталь вначале поднимались выше купола, а затем опускались вниз. Все строители и художники, начавшие расписывать купол, каждое утро также поднимались выше храма, а затем уже опускались вниз и приступали к своей работе.

Казалось, что конструкция, имеющая колоссальный вес, парит в воздухе над причудливыми подъёмными сооружениями и вот-вот рухнет. Многие боялись подходить близко к строящемуся храму в ожидании катастрофы.

Каждый день приезжали сюда и знатные люди – финансисты и просто очень богатые. Для них это было экономическое чудо. Они думали о том, что стоимость строительства такого храма в сотни раз выше стоимости строительства храма обыкновенного, а конечный результат тот же самый.

Строительство храмов почти всегда дело политическое. Какой-нибудь завоеватель, разоривший соседние страны, строил храм для более полного удовлетворения своих амбиций и тщеславия. Строили храмы священнослужители. Храмы великих священнослужителей всегда строились чуть выше, чем храмы богов, которым они служили. Правители возводили храмы для объединения народа единой идеей служения богам и сенату, чтобы держать его в повиновении и, по возможности, в страхе.

Иногда и простолюдины после слишком кровопролитных войн собирали жалкие гроши и строили храмы в память об ужасных трагедиях. Иногда храмы строились беспричинно, потому что всегда есть богатые люди, со страхом думающие о своей смерти и желающие увековечить себя в компании с солидными богами. Всё же очень часто денег на завершение строительства храмов не хватало. На строительство этого храма деньги находились всегда. Храм не посвящался богам, вечно укоряющим человека, – строился Храм Человеческой Глупости.

Арихитек заявил, что в храме персонально будет увековечен любой, кто пожелает увековечиться, но для этого нужно совершить какой-либо подвиг, соответствующий храму. Подвиги совершались! Но какие! Над ними потешалась вся Многоголосая.

Великие и грозные боги по разным причинам тоже заслуживали великой чести – быть в храме, тем более что межрелигиозные войны велись довольно часто. Спор возник только из-за главного бога, сотворившего мир. Яростные споры не стихали, единого мнения не было.

– Кто же, как не он, сотворил человеческую глупость?! – вопрошал Арихитек. – И неужели он, сотворивший мир, не причастен ко всей глупости мира?!

Наконец народное собрание вынесло решение: достоин быть в храме!

Не было ни одного исторического персонажа, о котором можно было бы сказать, что в этом храме ему не место. Все были к месту и по праву!

Так был построен самый человечный храм. Он не упал, строительство было успешно завершено. Лучшие скульпторы и художники того времени изобразили природу, людей и богов. Там были изображены сцены подлинных исторических событий. Всё вроде бы как в других серьёзных храмах, но люди толпами приходили туда, чтобы смеяться. Поводов для смеха было предостаточно. Вся история людей и богов была представлена в подлинном свете.

– Это не настоящий храм! – возмущались священники.

– Это самый что ни на есть подлинный храм! – отвечал Арихитек. – Кто усомнится в человеческой глупости?! А храмы богам – это памятники вашему сомнению!

«Этот храм, – писал Георгий, – я обнаружил на одной очень древней и уютной планете. Он сразу привлёк моё внимание, так как очень отличался от всех других строений. В нём гармонично сочеталось великое и комическое, грустное и смешное. Без объяснений Капитана можно было догадаться – это Храм Человеческой Глупости.

Капитан рассказал, что этот храм неоднократно пытались разрушить по разным причинам, в частности из-за надписи над главным входом: «В память обо всех».

– Что значит «обо всех»? – спросил я Капитана. – Это значит – и о нас тоже?

– Логично, – ответил Капитан».

Идеальное благополучие

– Теперь ты рассказать про твой смерть! – попросила Людвика.

Людвика всегда говорила легко и свободно, нисколько не заботясь о правильности своей речи. В дверь в это время позвонили.

– Здравствуйте! Я собираю деньги с подъезда на похороны Маргариты Сергеевны, – заявила заспанная старушка с серьёзным лицом.

– Очень хорошо! – выступил вперёд Антонио. – Просто великолепно! Сколько вы хотите собрать?

– На поминки ведь ещё хоть сколько-нибудь нужно! – озабоченно лопотала старушка.

– Вот, возьмите, пожалуйста!

– Ой! Это очень много! – Она начала неумело считать, рискуя всё рассыпать. – Это ж два раза похоронить можно!

– Было бы просто замечательно!

– Какой добрый молодой человек!

– И непременно с оркестром! Я хочу слышать музыку!

Они снова расположились в кабинете.

– Я думала, что, выйдя на пенсию, буду жить так, как мне нравится, что всё у меня будет по-другому, – начала Людмила Петровна. – До этого я никогда не была лентяйкой, а тут решила, что сначала нужно отдохнуть и позаботиться о своём благополучии.

Мне было достаточно малейших признаков благополучия, чтобы облениться и ничего не делать. Вернее, я считала, что я думаю. Ну как человек может думать, если у него всё благополучно?!

Людмила Петровна развела руки в стороны. Очень эмоционально.

– Такая простая мысль мне тогда в голову не приходила! Я много спала, ела. Когда я смотрела на себя в зеркало…

– В простое зеркало? – уточнил Константин.

– …в простое зеркало, то я себе очень не нравилась! Как я могла нравиться кому-то ещё?! Я ненавидела своё лицо – ужасная смесь довольства и страдания! Можно по-разному читать книги, слушать музыку, посещать театры и выставки. Если в итоге твой разум укладывает всё это на полочку твоего благополучия, то нет никакой разницы в том, что ты делаешь. Проще смотреть телевизор и читать детективы – результат тот же самый! Разум будет стремиться к упрощению. Ему нужны впечатления, он разборчив, но не настолько!

– Это очень понятно! – согласился Константин.

– Я хочу рассказать об одном своём впечатлении ещё школьного периода. Я иногда заходила в гости к одной своей школьной подруге, Розе. Она жила на соседней улице, в коммунальной квартире. Почему-то я обратила внимание на одну неприятную старуху, которая жила в этой квартире. Какая-то она была неприветливая, всегда сонная и раздражительная.

Однажды я наблюдала, как она стоит на кухне и на массивной чугунной сковороде жарит массивные толстые котлеты, и сама она в велюровом халате до самого пола, такая же, как и её котлеты, массивная и толстая. И вся такая всем недовольная! И у меня вдруг мелькнула мысль: «А зачем она живёт? Зачем же жить, если всё не нравится?» И тогда я подумала: «Вот такой я не буду никогда!»

Я почему-то долго помнила эту сцену, как я стою с портфелем у дверей, а она у плиты жарит свои котлеты. Почему я её так помнила? Не только потому, что она умерла через несколько дней!

– Чудесная у вас способность – отправлять старушек на тот свет! – заметил Антонио.

– И вот стою я перед зеркалом, смотрю на себя и вдруг вижу то же самое! Я вспомнила её! Я такая же, как она! И мне себя ничуть не жаль, и выхода не вижу никакого! Такое отчаяние я пережила! Такую безысходность! Как будто кто-то подшутил над моей самоуверенностью! Я незаметно для себя стала такой, какой мне меньше всего хотелось бы быть. Многие люди со старостью начинают больше беречь себя, лелеять свою слабость, ни в чём не упускают своей выгоды. Моя подруга говорила, что это люди, умудрённые жизненным опытом, но сейчас я понимаю – никакой мудрости здесь нет. Это наш разум заводит нас в тупик. Только скажи своему разуму: «Я хочу, чтобы у меня всё было благополучно!», и он приведёт тебя в самый ад!

– Интересно! – сказал Константин. – А если мы захотим «жизни вечной», где мы окажемся?

– Ты действительно это хотеть знать? – спросила Людвика.

– Нет-нет! Это я так! Размышляю! – спохватился Константин.

– Когда умерла моя подруга, – продолжала Людмила Петровна, – я решила, что настало время вернуться в свою квартиру, где каждая вещь что-то мне напоминает о моей жизни. Вошла и подумала: «Вынести все вещи из квартиры, и от моей жизни не останется ничего! И нет ничего, что не умерло бы вместе со мной!»

– Но вы умерли как-то удачно! – сказал Антонио. – От вас кое-что осталось!

– Я кое-что нашла. Когда я была молодой и смотрела, как некоторые люди прозябают, влачат жалкое существование, я думала: почему? Я решила: значит, это их устраивает! У каждого человека в любой ситуации есть выбор: вверх или вниз! Всегда человек может этот шаг сделать. Если человек вообще может что-то сделать – это именно такой шаг!

– Но не всегда понятно, какой это шаг, – возразил Константин. – Какой ведёт вверх, а какой куда-нибудь в сторону. Иногда не знаешь, где верх, где низ!

– Это всегда понятно! Можно сказать по-другому – это шаг к духу! А это понятно всегда! Наш разум слишком старательно выполняет своё предназначение, даёт нам возможность существовать, осуществлять наши стремления, создаёт условия для чего-то, а для чего – этого он постичь уже не может. «Для чего» – это уже внутри нас. Разум не знает, что существование – это ещё не всё.

– И какой же шаг вы сделали? – спросил Константин.

– Я видела, что превратилась в какую-то дрянь и что скоро умру. И ничего в жизни больше не будет. Я решила хотя бы умереть по-своему, а не так, как мне предназначено судьбой, высшим разумом или кем-то ещё. Я вернулась в свой внутренний мир, а у него совсем другая логика. И вся моя никчёмная жизнь приобрела смысл.

– Не понимаю, – возразил Константин, – какая же здесь логика? Ваш последний шаг имеет смысл, а предыдущая жизнь – она и осталась такой, какой она была! Как можно задним числом внести смысл в свою прошедшую жизнь?

– Здесь есть одна тонкость! Сейчас я вижу, что вся моя жизнь вела меня к этому шагу, но если бы я этот шаг не сделала, то оказалась бы, что моя жизнь вела меня куда-то ещё.

– Где здесь логика? – недоумевал Константин. – Человек, допустим, делает какой-то случайный шаг в своей жизни, а потом ему кажется, что к этому шагу его подвела вся предшествующая жизнь. Это всего лишь его интерпретация! Он, конечно, может всё что угодно думать о своей прошедшей жизни, но она от этого не изменится!

Он посмотрел на Людвику и понял, что всё может быть не обязательно так – может быть как-то ещё.