Текст книги "Афган, снова Афган…"

Автор книги: Юрий Дроздов

Соавторы: Сергей Бахтурин,Валерий Курилов,Александр Андогский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Войска 40-й армии все больше втягивались в боевые действия, так как создаваемая афганская армия была не в силах справиться с партизанской войной. Минные операции и налеты на воинские колонны требовали противодействия наших войск… Надеяться на афганцев было нельзя. Даже при поддержке наших подразделений они не могли успешно вести борьбу с душманами. По сути, в Афганистане велась гражданская война. Основным противником и виновником всех бед стали «шурави» – « неверные», вторгшиеся в страну. Афганский менталитет во все времена не принимал иностранных оккупантов. Создать и подготовить боеспособную армию было невозможно. Как уже говорилось ранее, из трех отловленных призывников двое дезертировали. Многие из них оказывались в отрядах моджахедов. Нелепо звучали декларативные заявления наших советников, как военных, так КГБ и МВД, покончить с бандформированиями в ближайший год-два. Причем давались обещания покончить с душманами к той или иной знаменательной дате (1 Мая или 7 Ноября). Многие советники начали понимать, что крупномасштабной войны с моджахедами не будет. Операции по отдельным отрядам бандитов должны проводиться конкретно, в рамках действий батальона. Планы совместных операций афганской армии и советских подразделений заранее становились известны бандитам. Срабатывали родственные связи и племенные отношения некоторых афганских командиров с моджахедами.

В первый год после ввода советских войск в операциях по борьбе с бандами принимали участие бойцы КГБ отряда «Каскад», а также отряда МВД «Кобальт». Среди сотрудников этих подразделений появились убитые и раненые. В одной из операций погиб мой приятель из Бреста (он участвовал в событиях декабря 1979 года) Саша Пунтус. Его группа попала в засаду. Были и другие случаи. Руководство КГБ в Москве приняло решение, запрещающее непосредственное участие «Каскада» в боевых операциях. Основная задача для него – ведение агентурной разведки.

Охрану объектов и дорог осуществляли советские воинские подразделения. Без этого невозможно обеспечить снабжение армии и нормальную работу промышленных и иных объектов. Войска ВДВ участвовали в боевых действиях. Причем самым строгим наказанием для десантника было его отстранение от операции. Были, к сожалению, и случаи предательства. Как-то была получена информация, что группа советских военнослужащих вступила в сговор с душманами в Кабуле и намерена продать им радиостанцию и оружие. Силами отряда «Каскад» предателей задержали, обошлось без жертв. После этого случая я с консулом прибыл к командованию Витебской воздушно-десантной дивизии. В беседе ее командир и начальник штаба затронули вопрос о формировании частей ВДВ.

В десантные войска попадали прежде всего смелые и отчаянные ребята. Но случалось, что их отбирали из числа отбывших сроки в тюремных лагерях. Многие из них становились хорошими бойцами, но над некоторыми довлело их преступное прошлое.

Как-то поздно вечером дежурный вызвал меня в посольство. Афганский патруль задержал советского солдата. Это был щуплый и наивный паренек из Вологодской области, которого призвали четыре месяца назад и послали в Кабул в строительный батальон 40-й армии. На вопрос, как он оказался на улице в незнакомом городе, солдат рассказал, что его вытолкали за ворота старослужащие, предварительно избив. Они заставляли его стирать белье и обслуживать их. Целый месяц он терпел проделки «дедов». Но, когда они стали склонять его к непотребному, солдат взбунтовался и был побит. Я позвонил дежурному по 40-й армии и сказал, что в посольстве находится солдат строительного батальона. Более двух часов я ждал посланца из штаба армии, после чего позвонил в комендатуру и объяснил ситуацию. Через 15 минут солдата отвезли на гауптвахту. Утром приехал капитан из штаба за солдатом, покинувшим свою часть. Пришлось его направить за солдатом в комендатуру. Как видим, «дедовщина» уже тогда не просто существовала, но и проникла в действующую армию.

О героических делах наших военных написано немало. Их подвиги оставляли надежду, что не все потеряно. Но бывало всякое.

В феврале 1980 года посол на самолете полетел в Термез с делегацией афганских руководителей во главе с вице-президентом Сарвари на строительство моста через Амударью под Хайратоном. На вокзале увидели толпу полупьяных, заросших щетиной солдат, которые заполонили вокзал, требуя отправки в Ташкент. Это были солдаты наспех сформированных частей, которых призвали в Афганистан из запаса по мобплану. Сорокалетние резервисты-вояки хвастались своими «подвигами». Хорошо, что эти части дошли только до Пули-Хумри. Комендант города не мог образумить солдат и навести на вокзале порядок. С полковником МВД Бруком нам удалось утихомирить солдат в зале ожидания и объяснить им обстановку. Брук закрыл зал ожидания, выставив милицейскую охрану. Хорошо, что афганская делегация пробыла на вокзале 10 минут и не обратила внимания на беспорядки.

Не многим лучше было положение в Кабуле. Гауптвахта не пустовала, военная комендатура старалась наводить порядок, но обстановка тем не менее в городе не улучшалась, а становилась все тревожнее. Меня беспокоили сигналы о том, что душманы покупают оружие у советских военнослужащих, которое они припрятывали после гибели своих однополчан. Однажды мне позвонил из города мой доверенный человек и сообщил, что в микрорайоне он был свидетелем продажи двумя нашими солдатами пистолета Макарова. Это происходило недалеко от дежурной части военных советников. Наряд дежурной службы задержал «торговцев».

За пистолет давали 6–8 тысяч афгани, за автомат Калашникова 25 тысяч. Оружие было и у некоторых наших специалистов, не говоря уже о советниках КГБ и МВД. Приезжающие корреспонденты первым делом просили пистолеты. Были случаи, когда эти пистолеты стреляли, то ли нечаянно, то ли умышленно, иногда пропадали. Случалось, что люди стрелялись, применяли оружие в пьяных ссорах.

В мою бытность в Кабуле таких случаев было несколько. В это же время было совершено несколько терактов в отношении советских граждан, проживающих в Кабуле. По линии посольства были изданы соответствующие приказы, проведены совещания руководителей советских коллективов. Но этого было недостаточно. В погоне за дешевыми товарами, сиюминутной выгодой наши люди на-рушали элементарные правила безопасности, появлялись в местах, где обеспечить ее было невозможно. Например, на так называемом Грязном рынке, куда ходить категорически запрещалось, была ранена чета геологов. Более серьезный случай произошел с советником представительства КГБ. Покупая товар, он не обратил внимания на террориста. Его заметил переводчик советника, помню его звали Павел, азербайджанец по национальности. Увидев, что террорист достал пистолет и наставил на советника, Павел выстрелил в афганца. Падая, смертельно раненный террорист успел выстрелить. Пуля попала советнику в ногу. Сотрудники Царандоя, прибывшие на место происшествия, не нашли в действиях советского переводчика каких-либо неправомерных действий. Руководство представительства долго не могло решить, что делать с Павлом – то ли награждать за мужественный поступок, спасший жизнь советника, то ли наказывать. Отправили на всякий случай в Союз. Через год он снова приехал в Кабул уже в качестве оперативного работника.

Аналогичный случай произошел с переводчиком А., спасшим жизнь партийного советника в Кандагаре.

Поведение переводчиков в сложных положениях часто определяло исход дела. Дари, на котором говорят афганцы, в Советском Союзе не очень популярный язык для обучения в вузах. В числе первых переводчиков часто выступали ребята из Таджикистана: таджикский язык близок к дари. В Кабул была направлена группа студентов Института стран Азии и Африки МГУ после третьего курса. Прямо со студенческой скамьи они попали в «горячую точку». Некоторые – в воинские части. Прибыл в Кабул и сын моего сослуживца по Пакистану Игорь Адамов. Начитанный, веселый парень, он очень нравился нашей семье. Моя дочь и Игорь подружились еще маленькими детьми в Карачи. Эта дружба продолжалась в Москве. Отец Игоря после Пакистана преподавал в Высшей школе КГБ, готовил диссертацию. Меня он просил присмотреть за сыном. Тот попал в группу переводчиков при афганском генеральном штабе. Ее составляли выпускники Военного института иностранных языков. Отец говорил мне:

– Пока ты в Кабуле, я за Игоря спокоен!

– Я не царь и бог. Может быть всякое. И где спокойнее – угадать трудно, – отвечал я.

Игоря я видел редко. Просто не было времени. Готовилась первая Пандшерская операция. Тогда уже заговорили о «пандшерском льве» Ахмад Шахе Масуде.

Игорь приехал к нам на виллу поздно, сказал, что будет участвовать в операции, находясь в ревервном батальоне афганского спецназа и заменяя раненого штатного переводчика. Мы проводили Игоря до машины, где его ждали ребята.

Пандшерская операция проходила «по плану», как обычно говорят военные.

Через три дня от советника военной разведки я узнал, что операция захлебнулась, погибли три человека. Об этом узнала моя жена, которая работала в резидентуре КГБ.

– Не кажется ли тебе, что Игорь в числе погибших? – спросила жена. – Узнай, кто погиб.

На следующий день меня попросили приехать в военный госпиталь, чтобы опознать труп советника, солдата-связиста и Игоря. На лице переводчика было несколько штыковых ран, в животе нашли болт. Болтами стреляли из самодельных винтовок. В представительстве КГБ мне сказали, что ведется расследование. Спецназовский батальон был послан на усмирение взбунтовавшегося афганского полка. Причиной бунта послужила информация от местных жителей, которые рассказали, что через кишлаки проходила советская разведрота, оскорбляла и грабила жителей. Полк отказался от участия в операции. Спецназ не смог их усмирить. В перестрелке были убиты наши советники. Трупы лежали в камнях три дня. Пришлось проводить спецоперацию.

Среди ночи раздался звонок из Москвы. Мать Игоря спросила:

– Это правда, что его пытали?

– Нет, – сказал я, ничего не говоря о штыковых ранах. – Его отвезут в Ташкент.

Как мать узнала о смерти сына, я не знаю. Тогда еще не разрешали хоронить в Москве. Отец Игоря перевелся в Минск, хотя перед этим они получили в Москве хорошую двухкомнатную квартиру. Игоря похоронили в Минске. В МГУ есть комната славы, там находятся его документы и вещи.

Отец Игоря долго судился с Министерством обороны, обвиняя военных в смерти сына. Конечно, это была ошибка – посылать в афганскую бойню студентов без всякой военной подготовки.

Звонков и просьб об устройстве сыновей в Кабуле на спокойные места было много, но угадать и назвать такие места было трудно.

Была у меня еще одна забота. В Москве я встречался с прежним послом Пузановым. Он сказал, что его внук Саша служит в 4-й танковой бригаде переводчиком при советнике. Никто в Афганистане, кроме меня и резидента ГРУ, не знал, что Саша его внук. Каких-то просьб Александр Михайлович не высказывал. Тогда 4-я танковая бригада исколесила весь Афганистан. Саша – вместе с ней. Однажды он позвонил из госпиталя, куда попал с гепатитом. Эта болезнь стала популярной. Солдаты пытались заболеть ею, так как заболевшего немедленно отправляли на родину и он попадал под демобилизацию. Такие смельчаки меняли стакан мочи больного гепатитом на стакан водки. Естественно, заразившись, они оказывались дома. Военное командование в конце концов догадалось и изменило порядок. После лечения в Ташкенте потерпевший возвращался в свою часть в Афганистане.

Саша же попросил оставить его в Кабуле для лечения и ничего не говорить деду о болезни. Выполнить его просьбу я не мог. Правила были строгие. Позвонил в Москву.

– Немедленно отправляйте его в Ташкент, – сказал Пузанов.

Через месяц я снова услышал по телефону голос Саши: «Я в Кабуле, хочу попасть в 4-ю бригаду».

Саша был хорошим переводчиком и олицетворял собой лучших из них. Совершенствуя язык, пройдя трудную школу войны, многие переводчики стали настоящими людьми, из них кадровики КГБ и ГРУ подбирали будущих разведчиков.

Вопросы безопасности советских граждан, которые, несмотря на сложность обстановки, продолжали выполнять свой интернациональный долг, помогая афганцам каждый по-своему строить новую жизнь, постоянно находились в поле нашего зрения. Считалось, что временные трудности будут преодолены и настанут лучшие времена. На встречах с руководителями коллективов постоянно звучали слова «бдительность» и «дисциплина».

К сожалению, они нарушались не только рядовыми советскими гражданами, но и опытными руководителями. Трагический случай произошел с заслуженным геологом СССР Евгением Михайловичем Охримюком, бывшим в свое время помощником Председателя Совета Министров. В Афганистане Охримюк пробыл четыре с лишним года. Ветеран Великой Отечественной войны, бывший разведчик, 66-летний Охримюк пользовался заслуженным авторитетом. Его часто приглашали в клуб для вручения наград солдатам. Одетый в костюм с многочисленными орденами и медалями, он производил эффектное впечатление. Я часто встречался с ним, обсуждал вопросы безопасности геологических групп и партий. Охримюк был старшим штаба по обеспечению безопасности советских специалистов, проживающих в одном из районов Кабула. Однажды, когда он нарушил одно из элементарных правил – никогда не выезжать в город без сопровождения, его среди бела дня похитили. Отпустив вооруженного переводчика в библиотеку, Охримюк поехал домой. По дороге шофер-афганец связал его и увез за 80 км от Кабула, на границу с Пакистаном. Выяснилось, что у шофера там жил брат – подполковник афганской армии, который дезертировал туда после Апрельской революции. За несколько дней до похищения Охримюка шофер ездил к брату. Оперработник резидентуры, числившийся помощником геолога, знал об этом, но должного внимания личности шофера не придал. Начались поиски Охримюка. Командование 40-й армии помогло найти автомашину, на которой он был похищен. К розыску были подключены афганская контрразведка и специальное подразделение ХАД. Из Москвы звонили ежедневно.

Контрразведка ДРА выяснила, что Охримюка похитили боевики Исламской партии Афганистана (ИПА), возглавляемой Ю. Халесом. О нем было известно, что родился в 1920 году, по национальности пуштун, был учителем, духовным авторитетом в зоне расселения пуштунских племен, писал стихи. Обосновавшись в Кабуле, он организовал фундаменталистскую группу своих последователей «Тавабин», настроенных крайне шовинистически и нацеленных на террор и диверсии. Отряды Ю. Халеса действовали в разных провинциях Афганистана. Именно их оснастили из-за рубежа английскими зенитными ракетами «Блоупайп».

Спецслужбы ДРА арестовали более тридцати ближайших родственников Халеса, в том числе его братьев и детей. Через посредников спецслужбы узнали, что Халес хочет обменять Охримюка на своего старшего сына, который во времена Дауда участвовал в молодежной организации «Братья-мусульмане». Он был расстрелян в тюрьме, но Халес об этом не знал. Была предпринята попытка освободить Охримюка силами спецназа Пакистана (похитители успели увезти геолога в зону свободных племен на территорию этой страны). Через Красный Крест в Швейцарии был установлен контакт с моджахедами. Делегация МОКК вела с ними переговоры об освобождении советских военнопленных (их в то время насчитывалось более 20).

Установить связь с Охримюком помог советник МВД ДРА А.С. Клюшников через задержанного контрабандиста – знакомого Халеса – за обещанную большую сумму денег. Контрабандист согласился установить контакт с геологом. Он привез три письма Охримюка – Л.И. Брежневу, послу Ф.А. Табееву и жене.

В письме к жене Охримюк прислал фотографию, на которой снят в афганской одежде и указывает на карте у ног место, где он находится. Охримюк просил жену следовать моим советам и рекомендациям, жаловался на плохое здоровье. Афганские спецслужбы под нашей опекой пытались освободить Охримюка, но безуспешно. В пакистанской газете появилась заметка, что советский геолог расстрелян за отказ властей ДРА освободить 50 моджахедов, находящихся в тюрьмах…

Бандитские выступления против режима Бабрака Кармаля росли с каждым днем, увеличилось число жертв. В афганском правительстве появились разногласия, которые мешали решению поставленных задач по нормализации обстановки в стране. Бывшие активные сторонники Бабрака Кармаля (Ватанджар, Гулябзой, Вакиль и др.) выступали против его политики. Набирал силу и влияние Над-жибулла. Сарвари был отправлен послом в Монголию. В Москве было решено провести с недовольными профилактическую беседу. На специальном самолете было поручено доставить их в Москву.

Росло недовольство среди молодежи, направленное против нашего присутствия в стране. Под крики «Аллах акбар!» люди выходили на улицы. Выступления поддерживались боевиками-моджа-хедами, которые открывали стрельбу. Ответный огонь афганских солдат усугублял обстановку. Скоро мне довелось оказаться в подобной ситуации. Утром мы на трех машинах повезли на Кабульский аэродром диппочту и груз. Нас сопровождали пограничники. В городе было спокойно. Из аэропорта мы захватили с собой корреспондента и писателя А. Проханова. В центре города услышали выстрелы и увидели скопление людей. Около гостиницы «Кабул» я заметил своего хорошего приятеля Рахима, брата министра финансов ДРА Вакиля. Рахим предупредил, что через центр ехать опасно, лучше следовать в посольство в объезд, мимо политехнического института. Наши машины скоро попали в толпу демонстрантов. Увидев дипломатические номера, они пытались остановить машины, бросали камни, даже большое бревно. Шофер Г. Ефрюшкин вовремя среагировал, отвернул машину. Около политехнического института разворачивался мотострелковый взвод. Началась перестрелка. Командир взвода, узнав, кто мы, хотел выделить БТР, чтобы сопроводить нас в посольство. По рации он связался с комбатом, но не получил разрешения. Нас укрыли в бронемашине. Демонстранты остановились, заметив, что солдаты с БТР направили в их сторону пулеметы. Институт обстреливался с ближайших высот. Через пустырь толпа устремилась к находящемуся недалеко от института хлебозаводу.

Наблюдая такое развитие событий, я предложил своим сотрудникам оставить автомашины и перебраться в институт, чтобы в случае необходимости организовать его оборону. Нас сопровождали четыре пограничника с оружием, да и мы были вооружены. Наше появление в корпусах института приободрило преподавателей и проживающих в жилых корпусах женщин. В кабинете советника политехнического института, где был телефон, собрались мужчины из группы самообороны. Выяснилось, что и на соседнем хлебозаводе, куда направилась толпа, очень слабая охрана, вооруженная лишь пистолетами. Я связ&лся с посольством и доложил обстановку. Дежурный представительства КГБ передал, что в генштабе знают об этом и предпринимают меры.

Спустя некоторое время над хлебозаводом появились вертолеты, а над политехническим институтом на низкой высоте с грохотом пролетели истребители.

Через некоторое время стрельба прекратилась. Из посольства позвонил Б.С. и сказал, что за нами послали два БТРа. «Захвати, пожалуйста, врача Раису Петровну в посольство!» – попросил он. После возвращения в Москву Раиса Петровна стала его женой.

Когда мы прибыли в посольство, там уже находились семьи советников и сотрудников, проживавших на виллах в городе. Работал оперативный штаб. Советник МВД по вопросам общественной безопасности по ВЧ связи докладывал в Москву об обстановке в Кабуле, просил прислать ближайшими самолетами несколько пожарных машин для разгона демонстрантов.

Вечером позвонили из гостиницы «Кабул», где разместили прибывшую из СССР делегацию работников культуры, просили обеспечить охрану. Пришлось ехать туда на двух БТРах в сопровождении спецназа. Оказалось, что утром в перестрелке был смертельно ранен работник аппарата экономсоветника, который встречал специалистов в аэропорту и пытался проехать через толпу демонстрантов в центре города. Там же была остановлена машина польского вице-консула. Его приняли за «шурави» и сильно побили.

Беспорядки в городе продолжались и на следующий день. В толпе было много молодежи. Девушки криками возбуждали и подбивали парней к агрессивным действиям. Приняв дополнительные меры безопасности, мы не стали отменять назначенный прием в честь Дня Советской Армии.

Было много афганских офицеров. При входе в посольство всех гостей просили оставить у дежурного оружие. Сотрудник оперативно-технической службы резидентуры специальной техникой проверял всех гостей на наличие оружия.

Все были возбуждены, так как в городе не прекращалась стрельба. Часть гостей с Бабраком Кармалем уехали в сопровождении охраны и бойцов «Каскада». Возвратившись, ребята рассказали, что ехали через город в сложной обстановке с риском для безопасности сопровождаемых лиц.

Беспорядки продолжались несколько дней. Посольство и другие учреждения на территории совгородка охранялись по усиленному варианту. К ночной стрельбе все уже привыкли. Иногда афганская охрана открывала огонь по несуществующим целям. Мы шутили: «Так охрана бодрствует, чтобы не заснуть».

Уезжая в командировки, я оставлял жене пистолет и пару газовых гранат-«вонючек». Хорошей охраной для нее была овчарка – кобель по кличке Чарли. Щенком я привез его с заставы. Он чувствовал афганцев за километр и очень не любил их. Дрессировал его пограничник – латыш, который очень полюбил его и просил отдать ему после демобилизации.

По настоянию посла на территории городка был поставлен электрогенератор повышенной мощности. Он обеспечивал электроэнергией как сам комплекс зданий посольства, так и близлежащие виллы. Было много хлопот у МВД с охраной линий электропередачи, обеспечивающих город электроэнергией. Душманы часто подрывали опоры, и город оставался без света. Шла настоящая минная война. Однажды мощный взрыв прогремел в кинотеатре около министерства финансов. Были убитые и раненые.

Через день самодельное взрывное устройство я обнаружил в Доме книги, находившемся в многолюдном месте около площади Пуштунистан. Перед официальным открытием я приехал в Дом книги, чтобы проверить, как афганцы обеспечивают его охрану. Обходя помещение, я заметил около витрины странный сверток, из которого торчал бикфордов шнур. Афганцы вызвали саперов, оцепили дом. Осторожно взяв сверток, я отнес его в сторону и передал капитану Царандоя. Милиционеры увезли устройство за город и взорвали. Такое же взрывное самодельное устройство взорвалось в университете Кабула.

Много хлопот доставляли корреспонденты, которые наездами часто бывали в Афганистане. В основном это были дисциплинированные и ответственные товарищи. Я понимал, что это их работа, и просил выполнять мои требования по вопросам безопасности. Но случалось, что они проявляли беспечность.

Довольно банальный эпизод произошел с корреспондентами корпункта ТАСС накануне 1982 года. Получив задание подготовить материалы о «защитниках революции», журналисты отправились в местечко Патман, которое оборонял небольшой отряд добровольцев и рота афганского Царандоя. О поездке они никому ничего не сказали. Рано утром в пятницу, попив пива в гостинице «Интерконтиненталь», они отправились на корпунктовской машине в Патман. Афганские солдаты на блокпосту при выезде из города не обратили на них должного внимания. По дороге в Пагман есть небольшое красивое озеро, которое полюбилось нашим солдатам. Душманы организовали там свой скрытый пост. Попивая утренний чай, они увидели «Жигули» с дипномером и бросились догонять их на грузовике. К счастью, журналистам удалось оторваться от преследователей.

Начальник службы безопасности МВД ДРА по телефону спросил: «Есть ли в Кабуле чехословацкие корреспонденты, которые собирались в Пагман?» «Насколько я знаю – таких нет», – ответил я. Спустя некоторое время из МВД снова позвонили. Оказалось, что это журналисты ТАСС.

– Пусть немедленно звонят в корпункт, обеспечьте их безопасность! – попросил я.

– Это будет трудно сделать, – ответил командующий Царан-доя. – К Пагману подтягиваются душманы из соседней провинции!

Понимая, что небольшому отряду «защитников революции» и солдат Царандоя Патман не отстоять, я с ведома посла запросил помощи у нашего армейского командования. Для вылета в Патман подготовили вертолеты для вызволения журналистов, но всю ночь и утром шел снег. Пришлось просить помощи в МВД ДРА. Начальник службы безопасности успокоил меня, сказав, что в Патман пойдет танковая рота, которая доставит туда подкрепление и продукты.

На блокпосту около Кабула я встретил танковую колонну. Из БТРов выпрыгнули взволнованные и испуганные горе-корреспонденты. За рулем «Жигулей» сидел командир роты, который, улыбаясь, передал мне ключи от машины.

Посол Табеев на следующий день поставил перед заведующим корпункта ТАСС Ю. Волковым и мной вопрос: «Что делать с нарушителями? Придется откомандировать!»

Тогда Волков взмолился, так как оставался один без журналистов. Решили отправить в Союз только одного из корреспондентов, который был инициатором поездки в Пагман.

Ситуации, связанные с безопасностью советской колонии в ДРА, требовали каждодневной заботы посольства. Рабочий день офицера безопасности начинался с беседы с послом. Обсуждался прошедший день и события, связанные с ним. Намечались текущие задачи. В большой колонии (к этому времени более 7 тысяч человек) всегда что-нибудь случалось. Мне часто приходилось решать вопросы, не входившие в мою компетенцию, а бывшие прерогативой резидента КГБ или ГРУ.

Часто к послу за помощью по вопросам обеспечения безопасности обращались представители дружественных стран: чехи, поляки, венгры, кубинцы и др. Некоторым по указанию посла я передал из своих арсеналов оружие, помогал обеспечивать безопасность их посольств. Меня часто приглашали на дипломатические приемы в числе других дипломатов. Получалось так, что без моего согласия на приемы никто не ходил.

Тем временем обстановка в стране осложнялась. Племенной уклад афганских провинций и их обычаи не учитывались в мероприятиях правительства. Наши знатоки ислама не могли существенно помочь в изменении ситуации. Простые афганцы поверили в революцию в апреле 1978 года, хотя в далеких провинциях не знали толком, что произошло в Кабуле. Заявления правительства о земельной и водной реформах возродили у крестьян веру, что они получат то, что им обещал Дауд еще в 1973 году, потом Амин, боровшийся с муллами. Но доверия к новому правительству не было, поскольку оно пришло к власти на штыках чужеземцев. Историческая ненависть к интервентам и объявленная священная война с неверными объединили афганский народ. Эти настроения использовали лидеры различных партий, окопавшиеся в Пакистане и зоне свободных племен. В созданные там центры подготовки вербовались беженцы из Афганистана, число которых катастрофически росло и к 1982 году насчитывало более трех миллионов. Моджахеды свято верили в правоту своей борьбы. У убитых находили амулеты, на которых было написано, что он умер за ислам и ему открыта дорога в рай. В центрах подготовки оказалось немало военных, которые бежали туда после апреля 1978 года. Появились там и иностранные инструкторы. Оружие поступало из Пакистана.

Вернувшись из Афганистана, я читал в материалах Института стратегических исследований США, каким образом американцы снабжали моджахедов оружием. США после ухудшения отношений Советского Союза с Египтом и перевооружения его армии предложило правительству Мубарака передать советское оружие Пакистану. Оттуда оно поступало моджахедам. Боеприпасами они обеспечивали себя за счет 40-й армии, нападая на склады и транспортные колонны.

До 1978 года афганцы верили в добрые чувства советских людей – «шурави», любили и уважали их. После декабря 1979 года и ввода войск они увидели в нас чужеземцев, посягнувших на их веру и независимость. Афганцы забыли все доброе, что мы делали для них. Они охотно принимали помощь чужеземцев, но при этом всегда хотели сохранить свою самобытность и независимость.

Многочисленный советский аппарат советников не мог изменить древние устои афганского общества. Слепо следуя идеалам интернационализма и перенося свой опыт со всеми его изъянами и ошибками на афганскую землю, они забывали одно: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

Все усилия посольства, представительств ГРУ, КГБ и МВД, резидентуры, советнического аппарата были направлены к одной цели – укрепить НДПА, создать боеспособную армию и правоохранительные органы, обеспечить экономические предпосылки для построения нового общества. Москва сделала ставку на Бабрака Кармаля и его команду, к сожалению, не уделяя внимания другим прогрессивным силам и движениям, которые в это время существовали в Афганистане. Наиболее влиятельной тогда была Рабочая организация трудящихся Афганистана (РОТА). Она родилась на севере страны, в провинциях, прилегающих к нашим республикам Средней Азии. Ее основу составляли таджики и узбеки. В отрядах моджахедов они боролись за независимость страны против советских « оккупантов». Известным командиром в северных провинциях ДРА был Ахмад Шах Масуд.

После смерти лидера РОТА Бадахши секретарем партии стал Усмани, наполовину таджик, его родственники жили в Душанбе. В РОТА он возглавлял контрразведывательный отдел. Во времена бесчинств Амина меня познакомил с ним мой хороший товарищ Ю. Самарин. Я помог Усмани покинуть Кабул и уехать в Душанбе. После декабря 1979 года он вернулся в Кабул и наши контакты возобновились. Усмани находился на полулегальном положении и знал о негативном отношении Бабрака Кармаля к РОТА. На встречах он передал мне программные документы партии и просил о помощи. Документы РОТА были отправлены в Центр, в том числе по линии советского посольства в ЦК КПСС.

Ответа Москвы об отношении к этой организации я так и не дождался. Усмани был готов передать нам списки всех боевиков, которые выступают в отрядах моджахедов, при условии, что о них не узнает Наджибулла (министр госбезопасности). Бабрак Кармаль догадывался о наших конспиративных встречах с представителем РОТА и насмешливо спрашивал: «Зачем вам этот запасной гарнитур?» Только значительно позднее я узнал, что РОТА была легализована, а Усмани стал министром юстиции.

Деятельность офицера безопасности в Афганистане оказалась весьма многогранной. Порой она выходила за рамки должностных обязанностей. Не было никаких инструкций, регламентирующих круг моих задач. Одновременно я был сотрудником внешней разведки и подчинялся резиденту. После организации в Афганистане представительства КГБ мое положение осложнилось. Соподчинен-ность резидентуры и представительства долго не решалась в Центре. Это не способствовало делу. Часто одна и та же информация шла по двум каналам, а источником ее являлся один и тот же человек. Элемент конкуренции существовал между оперативными работниками резидентуры и советниками КГБ.