Текст книги "Афган, снова Афган…"

Автор книги: Юрий Дроздов

Соавторы: Сергей Бахтурин,Валерий Курилов,Александр Андогский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Глава 12. А потом медленно потянулись дни…

А потом медленно потянулись дни по формуле «шесть через двенадцать». Это означало, что шесть часов боец несет службу, двенадцать часов отдыхает. Вернее, на время для отдыха (сна) было выделено всего шесть часов, остальные шесть – пребывание в резервной группе быстрого реагирования. То есть бодрствовать в форме и при оружии.

На плоских крышах четырехэтажных зданий по всему периметру обширной территории посольства мы оборудовали огневые ячейки из мешков с песком. В наряд заступали двое. Вооружение штатное: автомат, пистолет, двойной боекомплект, штык-нож, гранаты. А кроме того, еще один ручной пулемет (или снайперская винтовка), бинокль, радиостанция.

Днем, лежа на плащ-палатке, брошенной на бетон крыши, я часами, глядя в бинокль, наблюдал чужую жизнь чужого для меня народа – афганцев.

Строения местных жителей начинались метрах в ста от каменного посольского забора. Дома были одноэтажные и двухэтажные, причем первые этажи, как правило, сложены из самана (самодельные кирпичи из обожженной глины) и побелены, а вторые были деревянными и напоминали наши голубятни. Над домами торчали какие-то шесты с болтающимися на них полуистлевшими тряпками, над некоторыми крышами были антенны. Каждый дом был обнесен корявым забором из того же самана, хотя кое-где участки забора были из гофрированного металла. Территория вокруг была захламленная и пыльная. Под испепеляющими лучами солнца лениво бродили облезлые собаки и кошки. Кстати, кошки здесь были не такие, как у нас: морды у них были более вытянуты.

В пыли копошились одетые в лохмотья грязные дети. В бинокль я смог разглядеть, что у маленьких девочек, несмотря на убогую одежду, лица нарумянены, глаза и губы подкрашены. Тогда я только подивился этому, а позже узнал, что по местным обычаям, особенно в деревнях, детей специально одевают плохо, более того, им специально пачкают лица: это якобы спасает их от дурного глаза. А макияж на девочек наносят их матери, чтобы с самого детства они выглядели красиво.

На небольшой площадке подростки постарше, пыля, азартно играли в волейбол через веревку.

По утрам из узких переулков выходили люди, в основном мужчины, одетые весьма прилично, многие в пиджаках, некоторые при галстуках. Они шли через пустырь к проспекту Дар-уль-Аман, видимо, на работу.

Чуть позже появлялись женщины с сумками: наверное, на базар за покупками. Через какое-то время они возвращались, и над домами и двориками показывались небольшие дымки: готовилась еда. Иногда ветерок доносил до меня запахи свежеиспеченного хлеба или лепешек, реже – аромат жареной баранины: вообще-то в основе своей рядовые жители Кабула жили весьма скромно и мясо ели не каждый день.

Потом, когда солнце поднималось в зенит и начиналась дикая жара, наступало затишье. Все живое пряталось в тень…

Жизнь местных казалась вполне мирной, спокойной и устоявшейся. Со стороны это выглядело примерно так: живут себе люди по раз и навсегда заведенным правилам и обычаям. Все у них нормально, ничего им особенного не надо, довольствуются малым: тем, что у них есть. Они здесь родились и выросли, а придет время – умрут, как умирали их предки, и их похоронят на кладбище рядом с ушедшими ранее в мир иной родными и близкими.

Иногда я ловил себя на странной мысли: что я им завидую. Они на своем месте, это их земля, их дома, вокруг их родные места, друзья, родственники. Наверное, им кажется, что красивее здешних мест, уютнее родного дома и дворика в мире ничего нет… И я представлял себя на их месте, как я выхожу утром, например, вон из того дома, иду на работу… Представлял, что я мог бы подумать и почувствовать, увидев здесь, на своей родной земле, иностранца в чужой военной форме, с оружием в руках… Наверное, мне было бы не очень приятно.

Конечно, я понимал, что не так уж сладко и безоблачно живется этим афганцам, что у них куча проблем и забот, причем похлеще, чем, например, у меня. И я понимал, что мое душевное смятение происходит от бытовой неустроенности и от неясности перспектив.

Ведь что у меня за душой? Своего жилья нет. Денег постоянно катастрофически не хватает: от получки до получки всегда приходится занимать. А в последнее время вообще пришлось жить на два дома: я в Москве, жена с детьми дома. Надо и самому питаться, и семье отсылать деньги. А там двое детей подрастают, аппетит у ребят волчий: что выставишь на стол, то и сметут. Одежду надо покупать, за квартиру платить, то да се… Вообще, эта постоянная нищета и нехватка средств сильно давили мне на психику.

Удивительно, сколько я себя помню, у нас никогда не было денег. Точно так жили и мои родители. Они всегда гордились тем, что жили честно, не воровали, не спекулировали. Работали на заво-де, который считали «родным», и всегда занимали деньги: то до аванса, то до получки. А ведь ни я, ни мои родители никогда не были мотами или транжирами. Ни мой отец, ни я не злоупотребляли спиртным. И сейчас, когда я завел свою семью – все повторялось. Какой-то заколдованный круг! Хоть и я, и моя жена были экономны, все равно лишней копейки в доме не было…

Интересно, что сейчас творится дома? Таня с детьми в заводском пионерском лагере. Устроилась на лето поработать воспитательницей. В принципе это хорошо: дети на природе, при ней, еда бесплатная, да и обстановку сменить неплохо. В городе сейчас жара, пыль…

Когда мы вернемся домой? Наверное, один Бог знает, да и то не наверняка…

Однажды мы с Володей из Челябинска, моим хорошим приятелем, заступили в наряд на ночь. Сидели снова на крыше, контролировали участок от угла забора посольства до запасных ворот. С внешней стороны периметр посольства охранялся афганскими военнослужащими из частей Царандоя (Народная милиция). Сверху нам был виден афганский часовой – молодой парень лет восемнадцати в серой царандоевской форме с допотопным автоматом ППШ (а я думал, что эти автоматы времен Отечественной войны теперь можно увидеть только в музее!). Он прогуливался взад и вперед, что-то напевая вполголоса, прищелкивая пальцами. Нас он, естественно, не видел и, наверное, полагал, что, кроме него, никто в это позднее время не бодрствует.

Вдруг со стороны проспекта послышались шаги и негромкие голоса. К часовому подошли трое местных, одетых в национальные одежды. Двое молодых и один постарше, с бородой.

Бородатый подошел к часовому и начал что-то говорить ему на повышенных тонах. О чем шла речь, мы понять, конечно, не могли, но было ясно, что у старика какие-то претензии к царандоевцу. Так они стояли минут пять, размахивая руками и переругиваясь.

На всякий случай я взял старика на мушку, потом подержал на прицеле двух молодых. Расстояние между нами было где-то метров пятьдесят: в случае чего – всех троих положу на месте короткой очередью.

– Что будем делать? – шепотом спросил Володька, тоже изготовившись для стрельбы.

– А черт его знает! – Я был старшим поста, и на мне лежала ответственность за принятие решения. – По идее, надо защищать часового, хотя с другой стороны… Они ведь не на нашей, а на своей территории. Вот если полезут через забор – будем бить на поражение. Их трупы должны быть на нашей территории – тогда мы с тобой будем правы… Давай подождем, что будет дальше.

– Давай, – сказал Володька и добавил, – если что, то тела и перетащить можно…

А между тем события внизу продолжали разворачиваться весьма неприятным для молодого царандоевца образом. От слов бородатый оппонент перешел к делу: залепил часовому гулкую пощечину, затем еще и еще… Часовой уронил звякнувший об асфальт автомат и, закрыв руками голову, опустился на колени. Старик отвесил ему еще несколько подзатыльников, плюнул в сердцах и пошел прочь. Повторив за бородатым плевки и подзатыльники, за ним потянулись два его спутника.

Улица опустела. Часовой стоял на коленях и плакал, размазывая по лицу слезы кулаком и пребывая в полной уверенности, что его никто не видит. Потом он встал, все еще всхлипывая, отряхнул брюки, подобрал автомат и, закинув его на ремень за спину, скорбно притулился у забора.

– Наверное, семейные дела, – сказал я.

– Наверное, – ответствовал Володя. – У всех свои проблемы…

Еще в Москве в разговорах о предстоящих в Афганистане испытаниях мы с ним часто обсуждали вопросы жизни и смерти, и оба пришли к выводу, что если суждено будет здесь погибнуть, то лучше уж легкой смертью – чтобы все произошло мгновенно, чтобы не мучиться.

И ранение, коль доведется получить, пусть будет легким и красивым, как в кино, где герои немного походят с перевязанной головой или рукой, а затем выздоравливают без всяких видимых последствий для здоровья.

А если уж, конечно, не дай бог (тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, и стук-стук-стук по деревяшке), ранение будет очень тяжелым, например, с повреждением позвоночника или что-то в этом духе, в результате чего отнимутся руки-ноги, то мы договорились о том, что оставаться в живых в таком положении ни в коем случае нельзя. Жить обездвиженным до глубокой старости, гадить под себя и быть обузой для семьи – нет, этого допустить нельзя! Лучше уж сразу самому застрелиться. А если застрелиться не будет возможности? Что тогда делать? И мы договорились, что если с одним из нас вдруг случится такое несчастье, то другой должен будет помочь товарищу и совершить акт милосердия: пристрелить или еще каким-нибудь образом помочь неудачнику избавиться от жизни…

Эх! А все-таки хорошо было на КУОСе!

И я на минуту представил себе утреннюю тишину соснового леса, блестящие капельки росы на мягкой зеленой траве, опустевший без нас коттедж в далекой Балашихе… Сколько народу прошло через этот объект! Кто навстречу славе, а кто навстречу смерти…

Как поется в одной из наших куосовских песен:

Если гром беды великой грянет,

В неизвестность улетят они.

Пусть им вечным памятником станет

Проходная возле «ДорНИИ!»

Кондуктор пригородного автобуса объявлял остановку: «ДорНИИ – следующая!» – значит, нам выходить: метров через пятьдесят начинался наш, скрытый в густом кустарнике, глухой, окаймленный поверху колючей проволокой забор…

Вот и мы улетели в неизвестность. Где нам поставят памятники, и поставят ли?

Глава 13. А жизнь шла своим чередом…

А жизнь шла своим чередом и ставила перед нами все новые и новые задачи.

По указанию руководства ввели круглосуточное патрулирование по внутреннему периметру посольства. Занятие достаточно дурацкое и утомительное. На кой черт, спрашивается, таскаться днем под палящим солнцем вдоль забора, когда обстановку вполне можно было бы контролировать и с крыш? Но жаловаться было некому, да и указание это, судя по всему, поступило из Москвы, а с Центром не поспоришь!

Буквально на следующий день к нашему командиру заявилась разгневанная «мама»[9]9
  Речь идет о супруге посла Александра Михайловича Пузанова – бывшего председателя Совета Министров РСФСР, впоследствии посла в Корее, Болгарии, Югославии. По воспоминаниям сотрудников посольства, вела она себя еще более недостойно, чем в описываемых эпизодах. Их дочь была директором упоминаемой школы при посольстве.
  С 26 ноября 1978 г. Пузанова на этом посту заменил Табеев Фикриат Ахмеджа-нович {Прим. ред.).


[Закрыть]. Оказывается, по ее словам, «солдаты», бесконтрольно шляясь по территории посольства, пугают своим «диким видом» и оружием дипломатов и членов их семей. А по ночам громко топают «сапогами» и не дают никому уснуть. Командир, смутившись под столь энергичным напором, попытался было объясниться с ней, но потом махнул рукой и сказал, что примет меры. И меры были приняты. Нам было приказано ходить на патрулирование только ночью и… обутыми в спортивные тапочки! Это – чтоб не «топали сапогами»!

Тьфу, прости господи! Хорошо, хоть не босиком!

А в это время в Афганистане происходили бурные политические события. Как это обычно бывает, пришедшие к власти «слуги народа» выясняли, кто из них главнее. Вообще-то это выяснение началось давно, задолго до революции. Еще тогда НДПА раскололась на два крыла: «Хальк» («Народ») и «Парчам» («Знамя»). Особых различий в программах построения «социалистического общества» ни у тех, ни у других практически не было. Вопрос стоял о лидерстве. Так они и жили: в склоках, сплетнях, интригах и спорах друг с другом, хотя в те времена делить особо пока было нечего.

Но вот грянули апрельские события. Совершенно неожиданно для всех (и в первую очередь для НДПА) режим Дауда после первой же попытки рухнул и рассыпался в прах. Самого Дауда и всех его родственников, включая малых детей, поубивали. Говорят, что трупы даже выставляли для обозрения народу: вот, мол, как мы поступаем с гадами и тиранами трудового народа!

Вот тогда и начался настоящий дележ пирога власти.

«Халькисты» во главе с Нур Мухаммедом Тараки и Хафизуллой Амином начали теснить «парчамистов» со всех государственных постов, из армии и из спецслужб. К тому времени, когда мы попали в Афганистан, это им вполне удалось. «Парчамисты» уже считались «врагами народа» (знакомое словосочетание, где-то мы его уже слышали), а их лидер Бабрак Кармаль[10]10
  Бабрак Кармаль (род. в 1929 г.) – государственный деятель Афганистана. Родился в местечке Камари близ Кабула. По национальности – пуштун. Выходец из семьи военного. Его отец при королевском режиме возглавлял финансовое управление министерства обороны.
  В связи с частыми переездами отца воспитывался в смешанной таджико-пуштунской семье врача Керамуддина Какара, где и познакомился с женой последнего Анахитой Ротебзад, ставшей впоследствии видной деятельницей НДПА.
  В 1952 г. окончил юридический факультет Кабульского университета. В 1953 г. за организацию студенческих демонстраций был арестован и около трех лет находился в тюрьме. В 1957–1959 гг. служил в армии. В 1960–1964 гг. работал в министерствах просвещения и планирования. Один из основателей НДПА. В 1967 г. после раскола НДПА возглавил партийную группировку «Парчам». С июня 1977-го являлся заместителем генерального секретаря ЦК НДПА. В апреле 1978 г. стал заместителем председателя революционного совета и премьер-министра ДРА. В мае 1978 г. направлен послом ДРА в Чехословакию. В августе снят со всех занимаемых постов. Опасаясь расправы, в Афганистан не вернулся, остался жить в ЧССР.


[Закрыть] был сослан из страны послом в Чехословакию. Вот это по-нашему, по-бразильски!

Волею случая ставший у кормила власти Тараки – мужик в общем-то неплохой, только очень непрактичный, болтливый, мечтательный и выпить не дурак (говорили, что печенка у него от выпивки уже почти не работала) – особо не утруждался поисками наиболее приемлемых для местных условий путей построения нового общества «без эксплуатации человека человеком». А в это время «верный ученик и соратник» Амин за спиной «великого отца народа» потихоньку набирал силу, подбирал себе преданных людей, подчинял себе силовые структуры, уничтожал сомневающихся, мешающихся и прочих «лишних людишек». Короче говоря, рвался к власти.

Шел старый, как сам мир, процесс: «революция пожирала своих детей». То же самое с полвека назад было и у нас…

Наше руководство, судя по всему, до поры, до времени смотрело на весь этот процесс как бы свысока и отстраненно. Хотя и заинтересованно. Дело в том, что Апрельский переворот произошел спонтанно, без всякого нашего вмешательства. На революцию это особо и не смахивало. Не было «движущих сил», не было «пролетариата» и прочих необходимых по теории вещей и условий. Просто группа офицеров вывела свои подразделения из расположения частей, стрельнул по дворцу знаменитый танк (потом он был установлен на постамент как символ революции). Все растерялись. Дауд испугался… Глупо, конечно: никто ведь и не ожидал, а все получилось как по писаному!

По идее, на том этапе нам, наверное, не стоило чисто физически вмешиваться в те процессы, которые начали развиваться после удачного переворота. Ведь и Тараки, и Амин, и Кармаль – все они в конечном счете делали ставку на СССР, как на своего благодетеля и «старшего брата», который будет за милую душу «кормить и поить» своего «младшенького». Причем кормить будет за одно только то, что тот произносит разные идеологически близкие и дорогие для нас слова про «социализм», «пролетариат», «американский империализм» и прочие заклинания, по которым определяется кто свой, а кто чужой. Тот, кто говорит такие слова – безусловно, свой! Его надо подкармливать, холить, лелеять и защищать! Наверное, нам нужно было просто им платить. Да, да, просто платить! Тараки, Амину – без разницы кому. Ну и бог с ним, что этот лидер нарушает какие-то там права человека (а кто их в наше время не нарушает?), что он физически уничтожает своих оппонентов. Главное, что он на обозримый отрезок времени – наш союзник, что он дружит с нами против нацдего главного противника – США и прочей мировой реакции. И что бы он ни сотворил, он – глава государства. Если бы он убил одного-двух человек, тогда спору нет. Его можно было бы квалифицировать как убийцу. А если намного больше? Скажем, сто, двести, тысячу или даже миллион! А? В таком случае он не убийца, а государственный деятель. А если в стране идет война и он не поленился похлопотать насчет присвоения себе ранга главнокомандующего, то к определению можно смело добавлять « видный полководец». Про таких деятелей говорят: ради денег он готов на все – даже на доброе дело!

А в остальном они бы сами в конце концов разобрались и без нашего « мудрого» вмешательства, которое по своему « изяществу» всегда напоминало ловкие действия слона в посудной лавке.

Так что никуда бы они от нас не делись. Да и обошлось бы все гораздо дешевле.

Тем более что для американцев приход к власти в Афганистане явно «просоветского» правительства на фоне их неудач в Иране, где они потеряли свои нацеленные на Союз станции электронного слежения и военные базы, был еще одним, очень болезненным ударом.

В лице теперь уже просоветского Афганистана СССР приобретал не только мирного (как это было еще со времен нашей Гражданской войны), но и понимающего соседа, который не пустит к себе «чужих» и к которому всегда можно обратиться с предложением о размещении на его территории военных авиационных и ракетных баз.

Именно поэтому американцы уже заранее были «против», и именно поэтому новое афганское правительство, кто бы ни стоял во главе его, было обречено быть в одной упряжке с нами.

Никуда бы они от нас и мы от них не делись!

А то, что в доме «младшенького» творились страшноватые вещи и что «во имя великих целей и идеалов» там были готовы перебить половину своего населения (а если надо – то и больше), на это в принципе можно было бы закрыть глаза. Чего уж там, мы ведь и сами в прошлом небезгрешны. Всякое бывало…

Нужно было, наверное, просто подождать, когда они сами друг с другом разберутся. Кто останется – тот и будет до конца своих дней черпать полной ложкой из нашей тарелки. А в случае чего – мы ничего не знаем! Какие там репрессии? Мы в этом не участвовали! Мы просто кормили этот добрый, мирный и трудолюбивый афганский народ. Наши деньги и оружие использовались в процессах, нарушающих права человека? Ай-ай-ай! Не может быть. Наверное, это клевета на наших друзей…

И все это было бы гораздо дешевле и действеннее, чем вооруженное вмешательство в афганские дела.

Да… Так могло быть. Но получилось по-другому: по формуле «скупой платит дважды». Хотя история показала, что мы заплатили не только дважды, но и трижды и даже больше…

Почему так? Не хватило ума, мудрости, знаний, адекватной оценки объективной действительности? Возможно.

Ведь что самое интересное: даже мы, толком не знавшие местной истории и проблематики, младшие офицеры, бойцы спецназа, были уверены, что наше вмешательство здесь должно быть очень выверенным, хирургически точным и незаметным постороннему взгляду. Основываясь на верных для всех времен и народов постулатах оперативной работы, на знаниях по истории спецслужб и государств, мы отлично понимали, что в такой ситуации самый беспроигрышный вариант – неафишируемая финансово-политическая помощь афганскому режиму. За деньги здесь можно купить все! А также – активная и целенаправленная работа нашей резидентуры. При необходимости – точечные операции групп спецназа по корректировке проводимой нами политики, ликвидация выставляемых и поддерживаемых нашими потенциальными противниками наиболее одиозных врагов режима, создание условий, инициирование процессов…

Все это казалось элементарным и понятным любому. Мы думали, что так оно и будет, но жестоко ошиблись…

Помню, как мы были поражены решением о массированном вводе в Афганистан наших войск. И это после того, как мы успешно и с минимальными потерями захватили в Кабуле все правительственные объекты, ликвидировали Амина и его наиболее ярых сторонников (хотя, если Амин нам не нравился – это можно было бы сделать гораздо раньше, без такого шума и помпы). И после всего этого ввели войска и оставили их здесь! Елки-палки! Да только закоренелому романтику « мировой революции» образца девятнадцатого века (или в наши времена – законченному кретину?) в такой ситуации было бы непонятно, что за этим неминуемо последует крупномасштабная гражданская война! И не только гражданская, но и так называемая « освободительная» против « советских агрессоров». Ведь еще в средней школе все учили, что угол падения равен углу отражения и что любое действие рождает противодействие. Где же были наши ученые-востоковеды, которые могли бы растолковать политическому и военному руководству, что такое Афганистан, что такое стереотип национального характера, что такое, наконец, менталитет восточного человека? А ведь национальное начало у людей Востока ох как сильно! И общеизвестно, что националисты никогда не будут чувствовать себя довольными до тех пор, пока не найдут кого-нибудь, кто их обидит. Англичане, например, еще в позапрошлом веке на себе испытали «прелести» использования своих войск в Афганистане. Помните, чем это кончилось? Английский экспедиционный корпус заманили в ущелье и всех до одного перебили. Местные охотники до сих пор ходят за дичью с английскими трофейными ружьями «Энфилд» и «Тауэр» образца 1848 года!

Но ведь мы всегда идем «своим путем», старательно наступая на одни и те же грабли, попадая на каждом шаге в дерьмо и делая хорошую мину при плохой игре…

А впрочем, я здорово забегаю вперед…