Текст книги "Зеленый мальчик. Сказки"

Автор книги: Юрий Харламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Ябеда! – презрительно фыркнула Ежевичка.

– Я бы ни за что не признался,– сказал Завиток.

– А что же сестрица Эхо?– спросила Барбариска.

Дядюшка Виноградник пожал рожками:

– Вот это меня больше всего и удивило. Сестрица Эхо перед ними стоит, Теньтень на нее пальцем показывает, а они даже не смотрят.

– Не видят! – поправила из дупла Катушка.– Только Теньтень, потому что он произнес волшебное слово «Ой!», да мы, улитки, которые так же чисты и бескорыстны, как сама природа, могли видеть ее.

– Вон оно что! – воскликнул дядюшка Виноградник.– То-то они в Теньтеня вцепились, а ее как будто вовсе и нет... Стали они судить-рядить, что с Теньтенем делать. «Сажай его на багажник, да привязывай покрепче,– говорит Склочница.– Будет эхо, когда ему дома порку устроят! Вот это будет эхо, так эхо!» – «Подожди! – отвечает Пьяница.– Оттого, что ему ремня дадут, мне легче не станет». Погладил Теньтеня по головке: «Значит, ты эхо ищешь? Какой любознательный мальчик! И где же, по-твоему, оно живет, кроме наперстков, бочек да кувшинов?» – «Ну, еще в колодцах, в горах, в пещерах»,– отвечает Теньтень. «А в пустой комнате, забыл? – И что-то на ухо Склочнице: – шу-шу-шу». Склочница от восторга запрыгала, в ладоши, как малое дитя, захлопала. Усадили они Теньтеня на велосипед, повезли куда-то, куда – я так и не понял.

– Сейчас узнаете! – воскликнул дядюшка Салатник.– Все видел, все знаю... Богач только за стол сел, как вдруг...

– Постой-постой,– перебила его бабушка Жасминна. – Ты ведь был на базаре... Как же ты мог видеть, что произошло у Богача?

– Вот! Вот! Я же вам говорил: лучшее средство передвижения – салатный лист. Был на базаре, а через полчаса уже у Богача!

Рассказ дядюшки Салатника

– Так вот, меня, ну то есть салат конечно, а вместе с салатом и меня, купил на базаре Богач. Прибыл я к нему домой. Выглянул из сумки – сердце екнуло: в одном углу холодильник рычит, в другом – огонь горит, а Богач уже ножи точит, приправы готовит. Я мигом отлепился, в другую комнату укатился, со страху на самый потолок заполз. Глянул оттуда – глаза разбежались. Налево—золото да серебро, направо– хрусталь да стекло, стены в коврах, мебель в чехлах, а кругом, насколько глаз хватает, всякие вазочки-статуэточки, пуфики да салфеточки, все блестит-сверкает, зеркала тебя с трех сторон отражают, а Богач уже целого поросенка зажарил, салфеткой обвязался, лопает да похваливает. Вдруг мимо дома Склочница-молочница с Пьяницей: «Шубы дают! Шубы дают!» Богач вскочил: «Ах, мать честная! Десять шуб есть, до ровного счета, до одиннадцати, как раз одной не хватает!»! Помчался – только земля под ним задрожала. А Склочница с Пьяницей тут как тут.«Ну-ка,– говорит Пьяница Теньтеню,– покажи, на что твой наперсток способен». Теньтень сестрице Эхо только кивнул – она с разбегу в дверь ногой как пнула – все замки вмиг слетели, шпингалеты отщелкнулись, окна-двери настежь распахнулись. Склочница с Пьяницей от удивления только рты раскрыли. Взобрался Теньтень на подоконник: «Эй, Комнатный братец! К тебе твоя сестрица пришла!» Тишина в доме. «Да нет здесь никакого эха»,– говорит Теньтень. А Пьяница: «Есть! Богач его барахлом завалил! Освободим Комнатное эхо!» Спрыгнул Теньтень в комнату, сестрица Эхо за ним. И полетели в окошко ковры да зеркала, вазы да сервизы, пуфики да подушки, статуэтки да безделушки – освобождают Теньтень с сестрицей Эхо Комнатного братца. Пьяница со Склочницей в сторонке стоят, ручки от удовольствия потирают, над Богачом злорадствуют. Трех минут не прошло, а Теньтень с сестрицей Эхо уже шкафы да кресла в окошко выпихивают, сестрица Эхо еще песенку поет:

 
Братец Комнатный, бедняжка,
Как тебе живётся тяжко!
Под столами и шкафами,
За коврами, зеркалами
Ты посажен на замок
И совсем уже умолк!
Потерпи, близка свобода...
 

«Помоги выбраться из-под комода!» – кричит Теньтень. Вытолкали они комод, сестрица Эхо холодильник, как пушинку, вышвырнула, напоследок шляпу Богача в окошко зафинтилила, улетела шляпа в небо, в Луну превратилась...

– Ну-ну, не завирайся,– буркнула из дупла Катушка.

–Ладно, это я так, для красного словца! – засмеялся дядюшка Салатник.– Ну, в общем, вымели они все подчистую, одни голые стены остались. Тогда вышла сестрица Эхо на середину комнаты и крикнула: «Здравствуй, братец!» – «Что, что случилось? – отвечает Комнатное эхо.– Переезжаем или новую мебель купили?» – «Не узнал? Это я твоя сестрица! Вспомни: когда горы были ниже травы, океаны меньше блюдца...» «Постой-постой,– говорит Комнатный братец.– Ты лучше скажи, ковры тогда почем были?»– «Да не было у нас никаких ковров!»– «Ну, а хрусталь? – «И хрусталя не было!» – «Видно, неродные мы с тобой,– говорит Комнатный братец.– Троюродные какие-нибудь. Ну, а если тебе жить негде, ничем не могу помочь – самим тесно». – «Братец, я тебя навестить пришла! – говорит сестрица Эхо. – Да спросить: хорошо ли тебе живется у Богача? Обо мне не беспокойся, много ли мне надо? Наперсток есть, я и довольна!» – «Как это – довольна? – возмутился Комнатный братец. – Забыла? Мы должны помогать людям. А им, кроме наперстка, знаешь, сколько всего надо?... Молчи! Думаешь, все это добро он сам наживал? Только подумает: Надо, ая уж тут как тут: Надо, шепчу. Не надо, а я все равно: Надо! Зато посмотри, чего у нас нет? Всё есть!» —«Тебя нет, братец»,– «Не болтай глупостей! Ты думаешь, если меня не слыхать, значит я умер? Не-е-е-т, сестрица, я жив и буду жить вечно! А вот ты – нет, наперсток-то, слышу, не золотой, простой, проржавеет—и конец тебе».—«Но дом ведь тоже – сгореть может.» – «Дом сгорит, а я уцелею!—смеется Комнатный братец.– Потому что мой дом – уже не только эти стены... Я живу в глазах, в руках, в крови у людей! Я завладел их помыслами, мечтами, снами. Если хочешь знать, я уже передаюсь по наследству! Кто это с тобой?» – «Теньтень»,– отвечает она. «Ах, как приятно вселяться в такие вот юные души! А ну, Теньтень, хочешь ружье для подводной охоты?» – И тут же в руках у Теньтеня появилось подводное ружье. «Скажи нет! – шепчет сестрица Эхо.– Что бы он тебе ни сказал, отвечай – нет».– «Нет!» – крикнул Теньтень, и ружье сразу исчезло. «А магнитофон? – спрашивает Комнатный братец.– Супер-стерео, четыре дорожки?» Не успел сказать, а магнитофон уже в руках у Теньтеня. «Нет!» – крикнул Теньтень, и магнитофон тоже исчез. «Ну тогда, может, мотоцикл? Ультра-экстра, скорость сто километров!» Теньтень глазом моргнуть не успел,– глядь уже сидит на мотоцикле. Мотор трещит, фара горит, разноцветные подфарники подмигивают. «Нет! – шепчет сестрица Эхо.– Скорее скажи нет!» Но уж это испытание оказалось не по силам нашему Теньтеню. «Да! Да! Да! – кричит.– Хочу мотоцикл!» Кинулась она к нему, а Теньтень двумя руками в руль вцепился – ни за что не оторвать! Уж как она с ним билась! Каждый палец по одному разгибала. Один разогнет – два других опять вцепятся, один разогнет – два других опять вцепятся. Еле-еле оторвала, мизинцем цеплялся! А как оторвала, мотоцикл сразу исчез. Увела она Теньтеня. Только увела – Богач явился, в новой шубе, ярлык на воротнике – импорт-экспорт, нейлон-мурлон. Как увидал, что у него дома творится – сам не свой сделался.«Ограбили! – кричит.– Все из дому вынесли, увезти не успели!» Пьяница со Склочницей Богача утешают, ахают да вздыхают, сами рады радехоньки. «Кто же это у меня такой разгром учинил? – спрашивает Богач.– Может, вы видели?» – «Видеть видели,– отвечает Пьяница,– да подойти боялись, уж очень с немыслимой силой все из окон высвистывалось.» – «Да кто же этот злодей?»– Известно кто – Теньтень!– отвечает Склочница.– Он и нам непоправимый ущерб нанес». – «Ну, нет,– говорит Богач.—Шкафы да диваны в окошко повышвыривать одному человеку не под силу, да еще ребенку. Тут без сообщников не обошлось». – «Есть у него сообщница! – говорит Торговка.– Эхо в наперстке, а у нее семь братьев». – «Так это же волшебный наперсток! – вскричал Богач. – Когда у меня в доме было эхо, я просто чудеса творил! Вот шкаф, его всей фабрикой делали, а тащил я один. Где, где этот Теньтень? Семь братьев! Да они нас добром завалят!» И помчались они, теперь уже втроем, за Теньтенем и сестрицей Эхо... Вот,– закончил дядюшка Салатник,– рассказал все, что знал, а чего не знаю, врать не желаю. Продолжайте, теперь я послушаю...

– Не устали? Может, отдохнем? – спросила бабушка Жасминна.

– Нет! Нет! – закричали все в один голос.

А Ежевичка, толкнув в бок Барбариску, шепнула: – Взгляни на бутылку.

Барбариска свесилась вниз и увидала, что из горлышка бутылки выглядывают любопытные рожки. Оказывается, бутылочная тетушка, этот старый морской волк, только притворялась спящей, а сама все это время с жадностью слушала, дожидаясь своей очереди.

Рассказ тетушки Радужницы

– И вот пришли Теньтень с сестрицей Эхо к Дачнику – я в то время имела несчастье жить у него на клумбе.

– Почему же несчастье? – удивилась тетушка Избеседки.– На даче да еще на клумбе? Об этом можно только мечтать!

– Да потому, что от клумбы к тому времени осталось одно название, а дача была не дача, а сплошное огуречное царство. Эти жирные зеленые поросята расползлись по всему двору, повисли на окнах и дверях дачи, заплели колодец и калитку. Я бы уже давно уползла оттуда, но на клумбе каким-то чудом уцелел один цветок, не могла же я его оставить!

– А куда смотрел Дачник? – снова спросила тетушка Избеседки.

– Дачник целыми днями лежал в гамаке, с ног до головы заплетенный огурцами, и сам уже стал похож на огурец. Он никуда не ездил и нему никто не приезжал, не было у него ни друзей, ни врагов, что бы где бы случилось, у него на все был один ответ: «Моя дача с краю». И вот появились Теньтень с сестрицей Эхо! «Видишь колодец,– говорит Теньтень.– В нем четвертый твой братец живет. Подойди и крикни: «Я в колодец упала, тону, спасите! – он и отзовется». Теньтень думал: Дачник услышит крик – бросится на помощь, а он за это время огурцов наворует. Но Дачник даже не пошевелился, потому что уши у него давно огурцами заросли. И Колодезный братец тоже молчит, словно воды в рот набрал. «Что за сонное царство! – говорит сестрица Эхо.– Тут и правда утонешь – никто руки не подаст». Подбежала к Дачнику, вырвала у него огурцы из ушей: «А ну, отвечай, что ты с моим братцем сделал? Почему он молчит?» Дачник оглянулся – Теньтеня увидел. «Ты что кричишь,– говорит.– У меня от твоего крика глуховой аппарат из строя вышел». – «Глуховой? – удивился Теньтень. – Может, слуховой?»—«Ты что, глухой?—отвечает Дачник,– не слуховой, а именно глуховой – не пропускает ни одного звука, полная, полнейшая глухота. А вот немой огурец. А это огурцы-очки, самые противосолнечные в мире, наденешь – ничего вокруг не видишь».– «Ну и огурчики!» – удивился Теньтень. «Столько безобразий вокруг,– отвечает Дачник.– Надо же что-то делать! Один ворует – надо неувидеть, другой лжет – надо неуслышать, на улице хулиган дерется – надо невмешаться, да на собрании промолчать, да правду людям в глаза не сказать, да ничему значения не придать... Съешь вот этот огурчик». И протягивает, смотрю, Теньтеню огурец с той грядки, где самые жирные да ленивые у него растут. Съел Теньтень огурец – и сразу его как магнитом в гамак потянуло. «Быстродействующий!» – смеется Дачник. Лежат они в гамаке, огурцы-очки надели, полной темнотой наслаждаются.

– А сестрица Эхо? – спросила Ежевичка.

– Сестрица Эхо возле колодца убивается, братца зовет. Молчит Колодезный братец. Сестрица Эхо к Теньтеню: «Что делать? Братец оглох!» – «А тебе что, больше всех надо?» – отвечает Теньтень, а сам уже весь огурцами оплелся, одна макушка виднеется. «Это все огурцы! – закричала сестрица Эхо.– Они братца моего заглушили, а теперь и тебя оплести хотят!» Кинулась рвать огуречные плети, но огурцы у Дачника особые: одну плеть вырвет – на её месте две появляются, один огурец сорвёт – вместо него два вырастают. Бьётся сестрица Эхо с огурцами, а они уже и к ней подступают, и её оплести хотят. И тогда вспомнила она про семена, которые на прощанье дала ей тётушка Радуга. Выхватила из кармана горсть, рукой взмахнула – там, где они упали, голубые колокольчики расцвели. Бросила ещё горсть – красные маки вспыхнули. Третья горсть белоснежными обернулась. А огурцы прямо на глазах начали желтеть да худеть, от Теньтеня отступились, по грядкам попрятались. Схватила сестрица Эхо Теньтеня за руку, выдернула из гамака: «Бежим отсюда!» Уже издалека услыхала я её голос: «Прощай, Колодезный братец! Ты теперь не один! Сейчас к вам налетят бабочки, шмели, стрекозы, все запоёт, зазвенит – и ты услышишь! Нам нельзя быть глухими, мы ведь эхо!» – «Эхо! Эхо! – подхватил вдруг колодец. – Спасибо, сестрица, что разбудила меня!» И тут ведра с места сорвались, сами в колодец нырнули, воды набрали, понеслись по газонам цветы поливать. А огурчики-крокодильчики по лестницам толпой на крышу залезли. «Караул!» – кричат. Дачник огурцы-очки снял, в ужас пришёл. Кинулся к цветам, давай их рвать да топтать, но цветы сестрицы Эхо оказались тоже непростыми: на месте одного сорванного три вырастают, вместо одного сломанного три поднимаются. Тут Склочница с Пьяницей да Богачом подоспели. Глянули – ахнули. И помчались они, теперь уже вчетвером, за Теньтенем и сестрицей Эхо… А на даче целый месяц пир шёл. И меня в веселье втянули. Я нектар пила, с кузнечиками плясала, с цветами целовалась, в пыльце валялась, до сих пор вся разноцветная, так и зовут меня с тех пор – Радужницей!

– А меня – старичок-Зелёный бочок, – хихикнул кто-то.

Все оглянулись, но никакого старичка с зелёным бочком на кустике не было.

– Не обращайте внимания, – сказала бабушка Жасминна. – Это шуточки нашей мореплавательницы. Видно, скучно ей там одной в бутылке.

– Но это не её голос, – возразил дядюшка Изчулана.

– Так она же артистка. Она еще и заорать может, как будто ее там душат или раздевают.

– Имею важное сообщение,– кашлянув, промолвил дедушка Скрыши, и все сразу умолкли, потому что говорил он чрезвычайно редко и лишь в исключительных случаях, как например, сегодня, покидал свой наблюдательный пост на самом коньке крыши.

Сообщение дедушки Скрыши

– В три часа пополудни встала над горами туча, а из тучи вышли Гром и Молния. «Почудился мне голос нашей маленькой Эхо»,– прогремел Гром. Молния присмотрелась – «Не почудилось, а так и есть. Вон они вокруг пруда с Теньтенем бегают, а за ними Склочница с Пьяницей, да Богач с Дачником гоняются». «Ну-ка, брат Ветер,– говорит Гром,– слетай, узнай в чем там дело, да помоги, если надо».– «Это я с большой охотой»,– отвечает Ветер. Слетел с гор, к пруду полетел... гм... гм... Ну вот, к пруду, значит, подлетел...

– Ну, подлетел, подлетел, дальше,– подтолкнул его дядюшка Оградник.

– Не толкайся! Что было дальше, не видел, а сочинять небылицы не привык...

– Да как же ты самое главное просмотрел? – расстроилась бабушка Жасминна.

Дедушка Скрыши виновато втянул рожки.

– Так ведь он там такую пыль поднял – света белого не видно! А потом вернулся к Грому с Молнией: «Дело сделано,– говорит.– Помог!» А чем помог...

– Помог, чем мог! – снова хихикнул кто-то. – А хотите знать наверняка...

– Хотим! Хотим! – закричали все.

–... спросите дедушку Прудовика!

Так вот кто хихикал! Дедушка Прудовик, оказывается, давно уже сидел на кустике, но не как все, а с обратной стороны листка, так ему было удобнее, потому что в пруду он привык путешествовать вниз головой. Он проворно перелез на листок, и все увидели, что один бок у него коричневый, а другой, и правда, зеленый, а длинная, тоже зеленая, борода хоть и затрудняла его движения, зато, говорят, славно дурачила карасей, которые давно бы уже с удовольствием закусили дедушкой, если бы не принимали его за пучок водорослей.

– От моей старушки Волнушки – всем поклон! – раскланялся он на все четыре стороны.– Жить не тужить, спешить – не смешить, ползать – не уставать, нас не забывать! А Завитку среди людей ума набираться, да не зазнаваться... Что касается Теньтеня с сестрицей Эхо – не могу не вспоминать без смеха!

– Ты из воды все вверх ногами видишь! – проворчал дедушка Скрыши.– Что же там смешного, если возле пруда...

– Растет лебеда! – подхватил дедушка Прудовик.– В лебеде – лебедята, у лебедят – утята, у утят – котята, у котят – мышки, дочки и сынишки.

Он был невозможный пересмешник и балагур. К каждому слову у него была пословица, ко всякой сказке – присказка, к любому разговору – поговорка, скороговорка, а то и вовсе не выговорка.

– Ну а если всерьез? – спросила бабушка Жасминна.

– Всерьез дело могло дойти до слез! – покачал головой дедушка Прудовик.

И вот, что он рассказал.

Рассказ дедушки Прудовика

– Притомился, приустал Теньтень – куролесил-то поди, весь день. Вокруг пруда, как заяц, бегает-петляет, а Склочница его уже догоняет, Дачник в затылок дышит, Пьяница огнем пышет! А уж как левая нога Теньтеня об камешек споткнулась, тут ручища Богача кнему и протянулась. Сестрица Эхо ястребом на Богача налетала, то за руку его хватала, то под ноги ему кидалась, то в бородищу изо всех сил вцеплялась. Богачу – хоть бы хны, ловит Теньтеня уже за штаны. И тогда сестрица Эхо на сыру землю повалилась, к небу синему с такими словами обратилась: «Мамочка Молния! Гром-отец! Да помогите же вы, наконец! Ищем мы с Теньтенем эхо по белу свету, а эта компания решила сжить нас со свету! Братьев они уже совсем погубили, а теперь и на нас клювы навострили!» И тут в пруду вода взволновалась, на берегу трава зашепталась, откуда ни возьмись – крепыш: щеки – мячи, губы – калачи, грудь таки ходит, вздымается, сам, как на дрожжах, поднимается. Встал, ноги в землю упер, речь такую повел: «Ну-ка, лебеди с лебедятами, да утята с котятами, а особо мышки, серые штанишки, розовые пятки, славные ребятки! Поскорее на землю бросайтесь, за что ни попало хватайтесь, лапами да хвостами цепляйтесь, лежите не поднимайтесь! Не задел бы я вас нечаянно – уж больно я парень отчаянный!» Тут он надулся, да как подул – первым делом Теньтеня от погони отдул. Потом Богача в шубу закрутил, Склочнице колеса восьмерками завинтил, Пьяницу два раза в пруд макнул, Дачнику пижаму на голову натянул. Да, видно, урок им не впрок – несутся вперед со всех ног. Пуще прежнего крепыш щеки надул, богатырскую грудь, как мехи раздул...

Тут дедушка Прудовик тоже начал изо всех сил дуть, показывая, как это делал Ветер.

– Дуй сильнее! – крикнул Завиток и сам тоже начал дуть, помогая дедушке Прудовику.

– Дуйте! Все дуйте! – крикнул дядюшка Салатник.

И вот все, кто был на кустике, начали дуть изо всех сил. Дул дедушка Скрыши. Дул дядюшка Изчулана. Дула тетушка Радужница. Дула нянюшка Янтарка. Дул дядюшка Водопадник. Дула тетушка Избеседки. Дула Барбариска с Ежевичкой. Дула даже бабушка Катушка из дупла. Цикады вертелись, как пропеллеры, бабочки и мотыльки махали крыльями. Паучок и тот дул, хоть его самого чуть не сдуло, потому что на кустике поднялся настоящий ветер.

– И тут вода в пруду помутилась! – перекрывая шум, крикнул дедушка Прудовик.– Трава-лебеда до самой земли наклонилась, пыльная буря небо закрыла, а наша компания над прудом воспарила! И пока он дул, парили они, кувыркались, друг за дружку цеплялись, а как бросил дуть, так все четверо – головой в пруд!

При этих словах кустик огласился криками восторга и одобрения.

– А уж как на берег они выбирались, тут мы все до слез нахохотались! – закончил дедушка Прудовик.– Я как увидал, чуть кишочки не надорвал. Моя старушка на что уж сурова – от смеха мычала, словно корова! А сазаны да караси, господи, помилуй-спаси, на дно повалились, за животики схватились, усами не колышут, жабрами не дышут, так и по сию пору лежат – кому надо – набирай хоть полный ушат!

– А маленькие мышки? – спросила Ежевичка.

– Обмочили штанишки! – ответил дедушка Прудовик.

Между тем, наступил вечер.

Пожелав друг другу спокойной ночи, дневные цветы сомкнули ресницы, а ночные, наоборот, проснулись и сказали: «Добрый вечер!» Жучки и букашки уложили в кроватки из лепестков своих деток и тихонько запели им колыбельные. Даже дождевые черви в земле, узнав каким-то образом, что день кончился, бросили рыть свои бесконечные ходы и улеглись спать.

Только на жасминовом кустике по-прежнему царило оживление. Никто даже и не помышлял о сне. Бабушка Жасминна пригласила светляков, и они повисли на ветках, словно волшебные фонарики, осветив кустик призрачным голубым светом. В дупле у Катушки тоже стало светло – это тлела гнилушка, которую она извлекала из сундучка только по большим праздникам.

– Смотрите! Смотрите! – вдруг прошептал дядюшка Изчулана.

Все повернулись, куда он показывал– в маленькой угловой комнате, где почти никогда не включали свет, ярко горело окно.

– Это та самая комната, откуда убрали стол, этажерку и зеркало-трюмо,– шепотом, словно его могли услышать в доме, сообщил дядюшка Изчулана.– Что же там теперь?

– Очень легко узнать! – Ночная бабочка Павлиний глаз приникла к освещенному окну.– Мое любимое занятие – заглядывать в окна, хоть у людей это считается почему-то неприличным. Но ведь самые глубокие тайны, самые нежные слова и самые горячие поцелуи прячутся за окнами и за занавесками.

– Ну что, что ты там видишь? – нетерпеливо зашептал дядюшка Оградник.

– Увы, ничего достойного моего внимания, – отвечала Павлиний глаз.– Детская кроватка, кружева, игрушки…

Она улетела, а на кустике поднялся настоящий переполох...

– У них уже все готово! Они могут явиться на каждую минуту!

Но тут паучок Паутинник напомнил, что Завитка ведь решили взять, когда он уснет, поэтому успокойтесь, успокойтесь, пока он не спит, его никто не тронет! Кроме того, сказал он, я могу протянуть паутинку от кустика к ручке двери – как только дверь откроется, мы сразу об этом узнаем.

Все подивились находчивости Паучка, а он тут же схватил паутинку и бросился тянуть ее, успев шепнуть бабушке Жасминне, чтобы, пожалуйста, были так любезны, не начинали без него.

Но он зря торопился. Паутинка уже была натянута и, пробежав, словно канатоходец, по этой тончайшей воздушной дорожке, Паучок уже снова висел на кустике, приготовившись слушать, а здесь все никак не могли припомнить, что произошло в пещере.

– Ну что ж, так и быть, я расскажу вам, что там произошло,– появляясь из горлышка в черном вечернем платье с длинным шлейфом, сказала тетушка Избутылки.– Но предупреждаю: мой рассказ не для слабонервных...

Зная бутылочную тетушку, все зашевелились и задвигались, покрепче приклеиваясь к листочкам, как матросы перед штормом. И по мере того, как она медленно поднималась на кустик, волнение и беспокойство всё нарастали.

– О чем бы она ни говорила, даже о пирожных и бисквитах,– у меня мороз по коже! – шепнула на ухо тетушке Избеседки Радужница.

– Говорят, у нее было три мужа, и все трое умерли от разрыва сердца! – тоже шепотом ответила та.

Это были, конечно, чистейшей воды выдумки. В молодости тетушка Избутылки славилась красотой, но замуж так и не вышла, хоть многие поклонники добивались ее руки. Дело в том, что ни один из ее женихов не смог пролезть к ней в горлышко, покинуть же бутылку, доставшуюся ей в наследство от деда, который плавал еще с пиратами, прилепившись к днищу их чернопарусного фрегата, она считала кощунством. Всю свою жизнь она прожила в этой черной старинной бутылке из-под рома, где даже днем было темно и страшно как в гробу, и куда маленькие улиточки заползали тайком от родителей подрожать и повизжать от страха. Никто не знал столько разных жутких историй, как тетушка Избутылки, а уж рассказывать она их умела так, что даже у самых храбрых рожки, уходили в ножки.

– Повторяю: мой рассказ только для крепких духом, продолжала тетушка Избутылки.– Нервных, Чувствительных и сентиментальных просим удалиться, потому что в пещере, куда пришли Теньтень с сестрицей Эхо, в этой мрачной сырой пещере, куда они. пришли, в этой темной, жуткой, паутинной, летучемышей и лягушкохолодной пещере, куда они пришли, жил небритый, немытый, жестокий, злой, худой, прожорливый, кровожадный, глупый, толстый, наглый, лысый, тупой, лохматый, усатый, беспардонный и беспощадный,– она сделала паузу. – Мертвец!!!

На кустике все так и вздрогнули, дядюшка Изчулана, страшно боявшийся привидений и мертвецов, миром втянулся в домик, а одна из бабочек лишилась чувств.

– Ну вот что – выглянув из дупла, проскрипела Катушка,– или рассказывай, как было на самом делe, или полезай назад в бутылку...

– Ладно, не мертвец, утопленник, – уступила тетушка Избутылки.

Но против утопленника решительно запротестовал дедушка Прудовик.

–Ну, тогда хотя бы разбойник! – умоляла тетушка.– Целенький, здоровенький, невредименький.

– Хотим разбойника! – в один голос закричали Барбариска с Ежевичкой и Завиток.

Но Катушка и слышать не хотела ни о каких разбойниках.

– Да неужели ж и разбойники уже под запретом?– поразилась тетушка Избутылки.– Объясните мне, наконец, что происходит!

– А то, что разбойники давно уже не живут в пещерах! – затрясла головой Катушка.– Они живут в прекрасных квартирах, обедают в лучших ресторанах и разъезжают в собственных автомобилях! Вот какие сейчас разбойники.

– Между прочим,– раздался вдруг голос Ручейника,– я прекрасно знаю эту пещеру. Смею заметить, это отнюдь не жилище троллей и Дюймовочек. Пепел от костра, столб с прикованной к нему цепью и обглоданные кости, помнится, навели меня на мысль именно о разбойничьем притоне. Кроме того,– продолжал он, – там был железный кованый сундук, в котором когда-то, очевидно, хранилось золото и серебро, а на полу валялась кривая ржавая сабля. Я очень внимательно изучил эту саблю и готов поклясться на листке крапивы, что искривилась она не сама по себе, а об чьи-то несчастные головы. Но самое главное – там были свежие человеческие следы, в пещере кто-то жил…

Тетушка Избутылки торжествовала:

– Ну? Что теперь скажете?

– Ладно, разбойник, так разбойник,– сдалась Катушка. Она преклонялась перед авторитетом Ручейника, это и решило исход спора.

Рассказ тетушки Избутылки

– Итак,– начала она, – вы лишили меня всего: мертвецов, людоедов, чертей, домовых, вурдалаков, вампиров. Вы отняли у меня шпаги, кинжалы, ножи, стилеты, пистолеты, мортиры и абордажные крючья. Я никого не могу убить, задушить, зарезать, истолочь в ступе, смолоть в кофемолке, пропустить через соковыжималку. Вы оставили мне только пещеру да завалящего разбойника, но он-то мне как раз и нужен! Вас интересует, почему он жил в пещере? Да потому что это был честный разбойник. Приезжали к нему его городские братья-разбойники, стыдили: не позорь, мол, нас, брось пещеру, перебирайся в город, квартирой обеспечим, работу дадим, ну, работа – это, мол, так только говорится – будешь брать взятки, воровать без оглядки, ставить печать да еще и денежки получать. Так он знаете, что им на это ответил? – «Нет,– говорит,– братья-разбойнички. Раздеть, ограбить, задушить – пожалуйста, а ни за что в ведомости расписываться – это не по мне, я честный разбойник».

– Очень честный! – проворчала из дупла Катушка, но тетушка Избутылки пропустила ее замечание мимо ушей.

– В тот день, о котором вы рассказываете,– продолжала она,– разбойничек мой вышел прогуляться, цветочков нарвать да посмотреть не отбился ли от группы какой-нибудь турист. Он их, конечно, раздевал догола, но зато дорогу показывал...И тут заявились Теньтень с сестрицей Эхо. —«Нашли пятого братца,– говорит Теньтень.– Эй, пещерное эхо!» И тут летучие мыши под потолком заметались, пауки в сетях запрыгали. И голос Пещерного братца ответил как из могилы: «Комуу-у-у-у тут жи-и-и-ить надое-е-е-е-ело». Теньтень сразу вежливым сделался.«Никому не надоело, с чего вы взяли, извините, пожалуйста, если нечаянно побеспокоили». – «Ладно, – говорит Пещерный братец,—выбирай, как тебе лучше: зарезать или задурить?» Тогда сестрица Эхо вперед выступила: «Братец! Ты ли это?» А братец: «Это еще кто? Проглочу – пикнуть не успеешь!» – «Это я, твоя сестрица»,– отвечает она. «Ах, сестрица! Ну, тогда на костре поджарю, жареные сестрицы вкуснее!»У Теньтеня коленки мелкой дрожью задрожали. Только хотел он из пещеры стрекача дать, а навстречу разбойник и вместе с ним вся компания. Сестрица Эхо не растерялась, втолкнула Теньтеня в сундук, крышку захлопнула, сама сверху села... «Заходите, гости дорогие,– приглашает Разбойник. – Дорога здесь одна, так что ваш Теньтень никуда не денется, а пока можете ознакомиться с филиалом нашего исторического музея». – «Полагаю, бесплатно?» – спрашивает Богач. «Бесплатно, бесплатно—отвечает Разбойник.– Здесь все бесплатно – пропаганда научных знаний». Пьяница бутылку мою ногой как двинет! «Экспонаты,– говорит,– небось в спирту моете? Может, хоть глоток найдется? Душа горит!» – «Здесь ничего не моется, не подметается и не убирается,—отвечает Разбойник.– Экспозиция содержится в естественном состоянии, наглядно демонстрируя, как трудно жилось раньше разбойникам»... Говорит, а сам все дальше ихв глубь пещеры заманивает: Посмотрите, мол, налево, вот кривая разбойничья сабля. Посмотрите направо – перед вами сундук для драгоценностей, в нем сейчас, правда, ничего нет... «Все равно интересно,– говорит Богач.– А можно внутрь заглянуть?» – «Отчего ж нельзя, конечно, можно». Подошел Богач к сундуку, за крышку взялся...

– Беги, Теньтень! – не выдержал Завиток.

– А куда убежишь, когда они все вокруг сундука стоят?

– Между ног проскользнуть! – крикнула Барбариска.

– За палец укусить! – подхватила Ежевичка.

– Пережива-а-ают! – проскрипела из дупла Катушка. – За кого переживать? Натворил дел, а теперь сидит в сундуке, притих...

Тетушка Избутылки подождала, пока все успокоятся и продолжала:

– И тут вдруг цепь, хоть ее никто не трогал, сама зазвенела, загудела, начала биться да метаться, вокруг столба извиваться. Все сразу про сундук забыли, цепью заинтересовались: что это, мол, за цепь такая необыкновенная, которая сама по себе звенит? Они жене видят, что это сестрица Эхо ее дергает. А разбойник, хоть сам удивился, виду не подает. «Приятно,– говорит,– иметь дело с любознательными посетителями. Это она звенит – по жертвам своим скучает. Дело в том, что в прежние далекие времена к этому столбу разбойники приковывали людей. Вот как это делалось»... Взял цепь, да и опутал их всех – кого за руку, кого за ногу, кого за шею. «А как их освобождали?»– спрашивает Богач. «А вот так!» – хвать Богача за шиворот, тот глазом моргнуть не успел – Разбойник его от шубы освободил. Склочницу-молочницу таким же манером от кошелька освободил. Дачника– от золотого перстня. На Пьяницу глянул, рукой махнул: «Этот сам давно уже от всего освободился». Тут крышка на сундуке откинулась, выскочил из сундука Теньтень. Саблю схватил: «Попались!» – кричит. Разбойник увидал его: «Так ты и есть Теньтень? Весь в меня! А ну, давай, поговори с ними!» Теньтень перед самым их носом саблей как махнет: «А ну, – кричит,– выбирайте, как вас лучше: утопить, как котят, зарезать, как цыплят, или зажарить, как поросят!» – «Да ты погоди, не горячись,– говорит Богач.– Мы ведь зачем гнались? Спасибо тебе сказать! Ты же нам всем доброе дело сделал: мне старую мебель помог выбросить, его от отравы избавил, ей кувшины на путь истинный наставил, этому цветочки на даче посадил. Так что спасибо тебе за все, Теньтень. А теперь давай-ка, выручай нас, руби цепь!» – «Врут они все, не верь им!»– загудел Пещерный братец. «Нет, верь! – кричит сестрица Эхо.– Как же людям на свете жить, если они друг другу верить не станут?» Братец: Не верь, а она опять: Верь. Долго они так спорили. Чувствует сестрица Эхо – не переспорить ей Пещерного братца, Теньтень не её – его слушается. И тогда выхватила она у него саблю, кинулась сама цепь рубить. Они, конечно, её не видят, видят только, как сабля сама цепь рубит, аж искры во все стороны летят. Разбойник диву даётся, что это с его ржавой саблей случилось, откуда в ней такая прыть. А сабля знай разбегается, да с разбегу на цепь кидается. И вот, наконец, лопнула цепь, распалась, пленники освободились, а Теньтень с Сестрицей Эхо в сундук сели, дальше полетели...