Текст книги "Диверсант. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Улучив момент, Александр метнулся на другую сторону. И снова – пешком по лесу. Направление выдерживал без компаса. Чего хитрого: солнце справа, деревья на южной стороне гуще, мох или лишайник на дереве с северной стороны растёт. Зная эти мелочи, можно определиться с направлением.

До вечера он успел сделать привал и съесть всё, что положила в узелок Олеся. Сейчас лето, жарко, и продукты беречь нет смысла – испортиться могут. Уж лучше живот набить.

Поев, Александр полежал немного, задрав ноги на ствол дерева. В такой позе ноги отдыхают лучше всего, этому его ещё взводный в своё время в армии научил. И – снова вперёд.

К вечеру Александр добрался до селения Микошевичи, отмахав за день километров тридцать пять. Тяжеловато с непривычки, давно он марш‑броски не совершал. А ведь в армии и больше проходил, да ещё с грузом – рюкзаком, автоматом. «Стареть стал, физкультурой не занимаюсь, водочку иногда употребляю – вот итог», – укорял себя Саша.

«Картой бы разжиться!» – размечтался он, улёгшись на ночлег под разлапистой елью.

Для человека военного, пусть и в прошлом, карта значит много. Есть возможность сориентироваться по месту, определить расстояние, естественные преграды вроде рек и болот.

Утром Александр проснулся рано оттого, что продрог. Хоть и лето, а не жарко в Белоруссии по ночам. Да ещё лёгкий туман, промозгло.

Есть было нечего, и, чтобы согреться, он пошёл быстрым шагом.

Когда встало солнце, туман рассеялся, и стало теплее.

«Далеко ли до наших? – размышлял Саша. – Сейчас бы радио послушать. Несбыточные мечты!»

Лёгкий ветерок донёс до него смрадный запах. Почудилось? Нет, с каждым шагом запах становился всё сильнее.

Саша вышел на просёлочную дорогу и остановился, поражённый увиденным. Так вот откуда этот запах!

На дороге стояла разгромленная автоколонна Красной Армии. Явно истребители немецкие поработали. Следы от воронок на дороге, на машинах пулевые отверстия сверху – на капотах, кузовах… Если бы стреляли из танков, пробоины были бы на бортах.

Невелика колонна, всего четыре полуторки. Две сгорели дотла, две имели значительные повреждения. А в грузовиках и вокруг них в нелепых позах лежали тела наших бойцов, уже вздувшиеся от жары. Красноармейская форма была залита кровью. Вокруг кружили тучи мух.

Сашу едва не стошнило. Преодолев мучительное чувство головокружения, он вздохнул. Похоронить их по‑человечески не удастся: лопаты нет. Но даже если бы она и была, копать братскую могилу одному хватило бы на неделю. «Нет, не смогу, кишка у меня тонка. Заберу у них документы и уйду», – решил Саша.

Зажав левой рукой нос, он стал обшаривать карманы гимнастёрок. К его удивлению, документов почти ни у кого не оказалось. Только маленькие пластмассовые смертные пеналы. Только у сержанта нашлась красноармейская книжка. Он сидел в кабине первой полуторки и, похоже, даже выпрыгнуть не успел. Пули разворотили ему голову, превратив её в кровавое месиво.

Саша сунул его книжку в карман, вытянул из кобуры наган, из кармашка на кобуре – плоскую картонную пачку патронов. Заглянул в кузов. Бойцы успели покинуть его при налёте, только у задней стенки кабины лежал брошенный в спешке вещмешок.

Саша вытащил «сидор» и поспешил в лес. Дышать смрадом не было сил.

Отойдя подальше, он уселся на ствол поваленного дерева и развязал «сидор». Обычные солдатские вещи: вафельное полотенце, бритвенный станок, пачка патронов к «трёхлинейке», запал от гранаты, кисет с махоркой. И – удача! Банка бычков в томате. Наверное, выдали как НЗ или сухой паёк. Жаль, открыть нечем. Очень не хочется, но придётся возвращаться к разбомбленной автоколонне, чтобы поискать нож или что‑то другое, чем можно вскрыть банку.

Оставив вещмешок, Саша пошёл к машинам.

Густой трупный запах напрочь отбивал любые желания, оставляя только одно – лишний раз глотнуть чистого воздуха.

Рядом с убитым бойцом он увидел лежащую на земле винтовку СВТ с примкнутым штыком. «А вот это – то, что надо!» – обрадовался Саша. Отстегнув штык от винтовки, он быстрым шагом, почти бегом, вернулся к поваленному дереву.

На мосинских трёхлинейках штыки были игольчатые, четырёхгранные. Ими можно было только колоть. В повседневной жизни бойца такой штык – вещь бесполезная. Другое дело – штык СВТ, самозарядной винтовки Токарева. Плоский, вроде длинного ножа, по типу немецкого маузеровского. При нужде им и консервы открыть можно было, и ветку срезать.

Саша обтёр штык о рукав рубашки, вскрыл банку, и, пользуясь штыком как ложкой, поел. Хороши бычки, жалко только, что банка маленькая. Однако, несмотря на скудность завтрака, он почувствовал прилив сил. Теперь можно и оружием заняться.

Провернув барабан револьвера, он осмотрел камеры. Все семь тупорылых патронов были на месте. И револьвер попался неплохой, офицерский, с самовзводом, выпуска ещё Тульского оружейного завода Его Императорского Величества. А вообще‑то были ещё и револьверы солдатские, без самовзвода.

Саша сунул револьвер в правый карман, картонную пачку с запасными патронами – в левый. А что со штыком делать? В руке нести неудобно, ножен к нему нет, но и выкинуть жалко. Не найдя в себе силы расстаться со штыком, он осторожно заткнул его за ремень. Небезопасно, конечно, обрезаться можно – одна сторона клинка острая, как бритва.

Александр попрыгал, как их учили в спецназе, чтобы проверить – не бренчит ли на нём что‑либо. В противном случае звуки могли его выдать. И – снова вперёд.

Съеденные бычки в томате давали о себе знать лёгкой изжогой, и потому в первом же встреченном ручье он напился воды – чистой, прохладной.

Шёл до полудня, пройдя не менее двадцати километров. Ноги после вчерашнего марш‑броска немного гудели, и Саша сделал привал. Он полежал с полчаса, пролетевшие до огорчения быстро. Вставать и идти надо, а так не хотелось!

Через километр Александр наткнулся на деда, собиравшего в лукошко грибы. Он‑то и сам видел грибы по пути, только собирать их боялся, поскольку мало что в них смыслил.

Дед от неожиданной встречи даже лукошко уронил. Но, разглядев подслеповатыми глазами, что перед ним свой, крякнул с досады и стал собирать в лукошко рассыпавшиеся грибы.

– Бог в помощь, дедушка! – поприветствовал его Саша.

Дед в ответ пробурчал что‑то невнятное.

– Не подскажете, село или деревня поблизости есть?

– Есть, как не быть. Житковичи называется. Только не ходи туда, там немцев полно. Избы наши заняли, ведут себя как хозяева. Кур постреляли, баб наших сварить их заставили, да и пожрали, чтоб они подавились ими.

– А вы‑то где живёте?

– Где? В сараях да на сеновале.

– Про фронт, про наших не слышал ничего, дедуля?

– Радио у нас нет, газет тоже. Немцы говорят – скоро Москву возьмут – до осени. Да ещё и гогочут, сволочи!

– Ну, это вилами по воде писано, – уверенно возразил Саша.

– Немцы‑то все здоровые, откормленные – как бычки. А на наших я насмотрелся, когда отступали. Голодные, на ногах обмотки, винтовки – и то не у всех. Как им победить‑то?

– Ничего, дедуля, будет и на нашей улице праздник, попомни мои слова.

– Да ты на себя‑то давно смотрел? – усмехнулся в усы дед. – Не лучше тех, что отступали.

Саша промолчал. В словах деда всё было правдой. И отступаем мы, и едим не досыта, и на ногах ботинки с обмотками, а не сапоги, как у немцев. Да и с оружием пока худо, как и с боеприпасами. А всё равно отлаженная немецкая машина сломается, увязнет на наших просторах. И мы будем в Берлине, а не немцы в Москве!

Колюч дед, ершист, но ведь правду говорит. А правда не всегда нравится. Да и что бы он сам говорил, окажись на месте деда? До войны ведь из каждого репродуктора настойчиво утверждали: нет Красной Армии сильнее, мы врага шапками закидаем и воевать будем малой кровью на чужой территории. На деле же не успела война начаться, как немцы уже заняли Минск, Могилёв, Рогачёв, стоят перед Оршей, от которой до Москвы – меньше пятисот километров. Армия же отступает, у красноармейцев не хватает винтовок, патронов, не говоря уж о танках. А самолётов краснозвёздных с началом войны в небе вообще практически не видно. Вот и думай что хочешь. Конечно, Родина – она как мать, любишь её за то, что она у тебя есть. Хотя временами Родина не всегда ласкова к своим сыновьям, а порой и просто жестока.

– Ты прости, дедушка, Красную Армию. В растерянности она, в себя не придёт от вероломности удара. Но трудности это временные. Вон сколько татары на нашей шее сидели, а ведь скинули. И Красная Армия соберётся с силами, выгонит немцев – только верить надо!

– Правильно говоришь, парень, только комиссары тоже красиво говорили, а на деле…

Дед горестно махнул рукой и продолжил:

– Я тебя уже за то зауважал, что ты к немцам в плен не сдался, к своим пробираешься. Немцев‑то я знаю, сам воевал с ними в Первую мировую, потом – с белополяками. Русскому чем сильнее по мордасам надают, тем он в драке злее становится. Тяжело нам под немцами, только помни: ждать будем вашего возвращения!

Ох и дед! С виду прост, а речь закатил не хуже пропагандиста.

Саша попрощался со стариком и пошёл к Житковичам. Надо посмотреть, что там за немцы остановились, может – картой разжиться удастся.

Увидев дома издалека, он улёгся на опушке, в бурьяне.

Немцев в самом деле оказалось много. На улицах местных жителей почти не было видно, а серая мышиная форма мелькала часто. Проезжали машины, мотоциклы. К удивлению Саши, проехала группа немецких солдат на велосипедах – да много, около роты. Для Саши это было открытием. Раньше он полагал, что все гитлеровские части сплошь моторизованы.

Хорошо бы высмотреть одиночку, да не рядового – офицера! У того и карта может быть. Допросить бы ещё, да беда – языка не знает. В школе английский изучали так себе.

Наблюдал он за передвижением немцев в селе долго. И разработал‑таки план. Саша обратил внимание на то, что к одному из домов часто подъезжают мотоциклы и машины, заходят и выходят солдаты и офицеры. Наверняка штаб какой‑то части. А где штаб, там обязательно линия связи и связисты.

Саша посмотрел наверх. Столбы на улице были, причём старые, потемневшие от времени. И провода на изоляторах висели – только вот какие? Электрические, по случаю войны не действующие, или же немцы протянули по ним свой телефонный провод? Надо бы узнать.

Саша обошёл село. Выйдя на восточную окраину, он нашёл взглядом столбы и пошёл вдоль них, держась в отдалении метров на сто.

Житковичи уже скрылись из вида. Меж тем столбы с проводами потянулись по просеке в лесу. Место для засады удобное во всех отношениях. «Буду резать провода здесь», – решил Саша. Он огляделся, прислушался. Никакого движения вокруг, никаких настораживающих звуков.

Сняв ботинки и зажав во рту штык, Саша полез на столб. Неудобно, Ноги скользили по отполированной поверхности столба, руки ныли от напряжения. С «кошками» получилось бы лучше.

Добравшись до верха, он с удовлетворением обнаружил телефонные провода с чёрной оплёткой.

Штыком Саша аккуратно перерезал провод – но не полностью. Пересёк медные жилы, но оставил целой оплётку с одной стороны. Потом спустился вниз, запрокинул голову, стараясь рассмотреть с земли место повреждения, и, не заметив, остался доволен. Провод выглядел неповреждённым. Если он не ошибся, скоро должны появиться немецкие связисты.

Саша залёг за дерево напротив столба, положив перед собой револьвер и штык. Пригодился‑таки штык от СВТ!

Через полчаса и в самом деле на просеке появились два солдата‑связиста. У одного через плечо – сумка с инструментами, у другого – полевая катушка с проводом. Оба были вооружены винтовками. Сразу видно – технари, не вояки.

Почти у каждого столба солдаты останавливались. Один из них доставал из сумки «кошки», надевал на ноги и лез на столб, подключая к проводам трубку и прозванивая цепь. Медленно они приближались к месту засады. Наконец остановились у столба с повреждённым проводом. Связист снял винтовку, чтобы не мешала, и отдал её товарищу. Нацепив «кошки», он полез на столб.

Повреждение связист обнаружил сразу, радостно что‑то прокричав товарищу.

«Нельзя мне его сейчас трогать, пусть ремонтирует, – решил Саша. – Когда связь восстановится, никто сразу не насторожится. Что странного? Сделав дело, связисты должны вернуться в подразделение. Если их убить сейчас, вышлют вторую пару связистов, а то может – и с автоматчиками».

Между тем связист на столбе соединил провода и замотал скрутку чёрной изолентой. И только он стал спускаться вниз, как Саша выстрелил из револьвера в того, что стоял на земле. Связист упал как подкошенный.

Чем хорош револьвер – выстрел негромкий, «TT» куда более шумный.

Связист на столбе застыл, как изваяние. Товарищ внизу убит, обе винтовки – возле него, со столба с «кошками» на ногах не убежишь. Положение самое дурацкое.

Подойдя к убитому, Саша махнул стволом револьвера связисту – слазь, мол. Связист спустился, с опаской поглядывая на русского. Едва коснувшись ногами земли, он тут же поднял руки вверх.

– Нихт шиссен, камерад!

– Какой я тебе «камерад»? Аусвайс?

Немец полез в карман и вытянул солдатскую книжку.

Саша стволом револьвера показал ему – бросай на землю. Не стоит подходить слишком близко. Этот «камерад» запросто мог ударить его по голове сумкой с инструментами.

Когда немец неуклюже отошёл назад – всё‑таки с «кошкам» на ногах ходить неудобно, Саша поднял «Soldaten buch» – солдатскую книжку – и раскрыл её.

– Так, Фридрих… – ну и фамилии у них, одни согласные, не прочитаешь. – Двадцатая танковая дивизия, тридцать девятый мотокорпус.

Чёрт! Как плохо, что он не знает немецкий. Как объяснить, что ему нужна карта. Про «аусвайс» случайно выскочило – насмотрелся фильмов про немцев.

Саша обеими руками очертил в воздухе квадрат и сказал по‑английски «мепс». Как ни странно, немец понял. Он кивнул и показал на убитого.

Держа в поле зрения связиста, Саша обшарил карманы убитого и нашёл карту. Слегка потрёпанная на сгибах, с надписями на немецком. Когда он развернул её, в глаза бросилась красная полоса, тянущаяся с севера на юг и проходящая через Полоцк, Оршу, Витебск. Так это же линия фронта!

От Житковичей тянулось несколько карандашных пунктиров. «Это линии связи обозначены», – догадался Саша. Он резко вскинул револьвер и выстрелил в немца. Пуля попала тому в грудь. Связист попытался закрыть рану руками и упал. Оставлять его в живых было нельзя, вызовет фельджандармов – или кто у них там за порядок в тылу отвечает – потому и пришлось убить.

Не нравилось ему это дело, мера вынужденная, но необходимая. И что теперь ему делать с солдатской книжкой? Только и понял из неё номер дивизии и корпуса.

Саша бросил книжечку рядом с убитым, осмотрел его сумку с инструментами. Когда немец был ещё на столбе, Саша заметил в его руках складной нож.

Нож в сумке нашёлся – хорошей золингеновской стали, с деревянной ручкой. Всё лучше и удобнее, чем штык без ножен за ремнём носить. Винтовки Саша брать не стал – носить тяжело.

Так он и пошёл по линии связи от Житковичей. На ходу вытряхнул из барабана револьвера две гильзы, дозарядил патроны. Необычные они: пули в гильзе утоплены глубоко, кончики у пуль абсолютно низкие, как срезанные.

Пройдя километров пять, Александр уселся передохнуть на пень и развернул карту. Надписи на ней были по‑немецки, но перевести их вполне можно. Карта довольно подробная – немцы печатали все детали.

Саша посмотрел на масштаб карты, прикинул расстояние до линии фронта. Получалось порядочно, километров двести сорок. Этак пешком больше недели идти надо, да и то – в хорошем темпе. А немцы все дороги на восток заняли, потому быстро не получится.

Так, а что это идёт вдоль дороги? Река, ей‑богу река! Саша по слогам прочитал с немецкого:

– При‑пять.

И расположено удобно – до Мозыря, поворачивая потом на юг и впадая в Днепр. Ну, туда Саше не надо, а вот сплавиться по реке вполне можно, всё лучше, чем ноги пешком бить. И было до реки всего‑то километров десять на юг, куда Саша и повернул. Всё‑таки карта – удобная вещь!

Он добрался до шоссе «Пинск – Гомель»… и застрял перед ним до вечера. Почти сплошным потоком по шоссе шли колонны автомашин с пехотой, грузами, натужно ревели танки и бронеавтомобили, тарахтели мотоциклы. И всё это моторизованное воинство шло на восток. Перебежать шоссе не было решительно никакой возможности.

Пришлось ждать темноты.

С приходом ночи движение почти прекратилось. «Порядок у них, „орднунг“, – цокнул языком Саша. – Днём воюют, ночью спят, обед по расписанию».

Сумев‑таки пересечь дорогу, до реки он добрался уже глубокой ночью. Теперь надо утра ждать и искать, на чём сплавляться. Хорошо бы лодку раздобыть, на худой конец – пару брёвен. И на них – вниз по течению. Немцы реками, как транспортной артерией, пренебрегали. А ему будет в самый раз.

Остаток ночи Александр провёл под кустами, только уснуть толком не мог – от реки влажность большая. Под утро – туманчик лёгкий, промозгло.

Едва начало светать, Саша, дрожа, поднялся, попрыгал, поприседал, согреваясь. Спустившись ближе к воде, он внимательно осмотрел реку и испытал чувство глубокого разочарования.

Была река шириною метров семьдесят, и хороший стрелок мог попасть в цель на другом берегу даже из пистолета, а уж из винтовки или из автомата по цели на воде – тем более. И – никаких плавсредств в пределах видимости! Спрашивается, и чего он шёл к реке? Эх, сюда бы сейчас моторную лодку, да с ветерком прохватить! Пришлось идти пешком по берегу.

Через час бодрого хода он увидел слева, в полукилометре, нашу разбитую батарею полковых пушек. Не поленился, подошёл, в надежде разжиться продуктами. Голод – не тётка, живот урчал, требуя еды.

Батарея находилась в боевом положении, все четыре пушки стояли в отрытых орудийных окопах, между станинами лежали тела погибших артиллеристов и валялись стреляные гильзы. Пушки были искорёжены, и везде – следы танковых гусениц. Поодаль стояли два трактора‑тягача «Комсомолец», две полуторки. Всё было разбито и сожжено.

Саша попытался представить картину боя. Наши артиллеристы успели отрыть позиции и приготовиться к бою. Немецкие танки двигались с востока и попали под огонь батареи. Скорее всего, немецкая пехота обошла батарею с флангов и посекла артиллеристов из автоматов. А уж потом танки довершили разгром.

В бою пушки всегда ставят позади пехоты. Их задача – уничтожить танки и другую технику врага. А пехотинцы должны бороться с пехотой. Тут же – никаких окопов пехоты перед пушками. Батарею бросили заткнуть дыру на танкоопасном направлении – без пехоты, без поддержки. Вот и полегла вся батарея, и, похоже, бесславно. Ведь ни одного подбитого танка перед батареей не было. Хотя времени прошло после боя много – не один день, и немцы могли утащить танки в свой тыл, на ремонтные заводы.

Саша подошёл к грузовикам, нашёл в кузове галеты и банки с тушёнкой – явно сухой паёк. Он вытряхнул вещи из чьего‑то вещмешка и уложил туда продукты. Есть хотелось безмерно, но не здесь же, не на разбитой батарее. Проутюженные вражескими танками тела бойцов, запекшаяся кровь и – особенно – смрадный запах не способствовали аппетиту.

Саша вернулся на берег, открыл консервы, распечатал пачку галет и поел. Зачерпнув пустой банкой воды из реки, напился.

Мысль, которая вдруг осенила его, была до того простой и ясной, что он поразился, почему при виде разбитой батареи она сразу не пришла ему в голову. «Ох и тупица же я! – обругал себя Саша. – Мозги на гражданке жиром заплыли! Ведь на пушках и машинах колёса есть, а в них – камеры. Самое подходящее плавсредство!»

Пришлось ему снова идти на батарею. Ещё удивительно, как местные жители из близлежащих деревень не растащили всё, что уцелело, хоть те же консервы. Или убоялись вида убитых?

В автомашине нашлись инструменты, коими Саша разбортировал колесо и вытащил камеру. Насосом накачал её до звона. Это сейчас автолюбители избаловались, кроме запаски, домкрата и баллонного ключа никаких других инструментов с собой не возят. Многие не знают, как пробитое колесо поменять. Ну да он, Саша – не из таких…

Александр подкатил камеру к берегу, снял вещи и связал их в тугой узел. Бросил камеру в воду, улёгся на неё спиной, а узелок с вещами и вещмешок с консервами на живот положил, где посуше.

Течение подхватило камеру с Сашей и понесло её вниз. Руками он подгребал немного, стараясь не удаляться далеко от берега. На середине, где стремнина, течение сильнее, но и опасность быть обнаруженным выше.

Несмотря на то что река равнинная, плыть получалось быстрее, чем идти. Приходилось только зорко смотреть на оба берега – не появятся ли немцы?

Часа через три Саша подгрёб к берегу – обогреться. Ноги и пятая точка были в воде, и он замёрз. Вода хоть и тёпленькая – июль всё‑таки, но долго находиться в ней было невозможно.

На берегу он съел ещё одну банку тушёнки, вполне неплохой – умели же раньше делать, и, греясь на солнце, размышлял. Что он скажет за линией фронта, выйдя к своим? В правду не поверит никто. Поэтому надо придумать легенду и твёрдо её придерживаться.

Саша вспомнил о красноармейской книжке убитого сержанта. Он достал её, развернул. Бумага неважного качества, фотографии нет, но записи чернилами читаются хорошо, и оттиск печати чёткий.

Итак, Савельев Александр Трофимович. Ты гляди, тёзка! Год рождения – тысяча девятьсот десятый. Немного моложе его сержант был, но при случае сойти может. Сто седьмой стрелковый полк пятьдесят пятой дивизии, Западный особый военный округ.

Саша повторил дважды номер полка и дивизии, а также фамилию и инициалы сержанта. Теперь ему предстояло стать сержантом Савельевым. Хоть какая‑то зацепка в этом мире.

Придя к такому решению, Саша сразу почувствовал себя увереннее. Теперь, перейдя линию фронта, он может найти хоть какое‑то обоснование своему существованию. А то, что он с оккупированной территории вышел – так в сорок первом, особенно в начале, не он один это делал. Выходили целыми подразделениями. И ему стыдиться нечего: в плен не сдавался, с врагом не сотрудничал. Даже свою лепту в борьбу с ним внёс, пусть и малую пока.

Отдохнув и обогревшись, он продолжил плавание.

Воду Саша никогда не любил. На море был пару раз, плавать умел – по крайней мере, ту же Припять спокойно переплыть мог, но не любил. Однако в жизни ведь приходится делать далеко не всё, что любишь, что тебе по душе.

Так, без приключений и неприятностей сплавлялся он до вечера. Что его удивляло и настораживало даже, так это отсутствие на реке какого‑либо движения. Ни лодок с рыбаками, ни воинских катеров… С рыбаками понятно – им не до рыбалки, хотя рыбка свежая – хорошее подспорье к скудному столу. А военные? Для него к лучшему, но вообще – почему немцы не контролируют реку?

Обогревшись на берегу, Александр натянул свою одежду, ещё слегка влажную от брызг и близости воды. Надувную камеру он спрятал в кустах, а сам слегка углубился в лесок. Найдя удобное место, улёгся на сосновую хвою и уснул. И сны снились ему ещё из прошлой, счастливой жизни. Он увидел во сне свою встречу с Антоном, застолье обильное с разносолами, беседу по душам с другом.

Проснулся Саша бодрым, с хорошим настроением. Вокруг щебетали птицы – в этом месте войны не было.

Он позавтракал тушёнкой с галетами, выпил водички. Полежал немного, прикидывая, какое расстояние он покрыл за вчерашний день. Получалось – километров сорок. Ежели бы он шёл пешком, ноги утром были бы чугунными. А вплавь – бодрость с утра, и усталости никакой.

Саша собрался было раздеться и продолжить сплав, да поведение птиц насторожило его. Совсем рядом кружили и трещали сороки, подсказывая ему, что по лесу явно кто‑то шёл.

Оставив на месте вещмешок, Саша вытащил из кармана револьвер и, перебегая от дерева к дереву, стал осторожно приближаться к месту, над которым летали встревоженные птицы.

Сначала он услышал голоса, а, приблизившись, различил немецкую речь. Немцы! И довольно близко от него, в двухстах метрах от его ночлега.

На небольшой поляне стояло с десяток мотоциклов с колясками, на которых было небрежно брошено обмундирование. Сами же немцы загорали на берегу. Все они были сильными и рослыми, только вот кожа была бледная.

Пока Саша раздумывал, что предпринять, немцы с хохотом полезли в воду купаться.

Приехали они явно вчера, иначе сегодня он услышал бы тарахтение мотоциклетных моторов. Скорее всего, подразделение их следовало маршем, вот и свернули на ночёвку. А утречком искупаться решили, смыть дорожную пыль. Чего‑чего, а пыли на наших дорогах хватает, это вам не Франция или Польша.

Решение пришло мгновенно. Надо броском преодолеть двадцать метров до ближайшего мотоцикла и воспользоваться пулемётом. Ствол МГ‑34 как раз в сторону Припяти смотрит.

Немцы плещутся, толкают друг друга в воде, как будто и войны никакой нет, а они просто на отдыхе где‑нибудь на Лазурном берегу. Ну, будет вам сейчас отдых!

Саша вытянул шею, пытаясь разглядеть, заправлена ли в пулемёт лента. Ошибка будет стоить жизни. С облегчением отметил – лента в пулемёте есть. Он набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и, пригнувшись, бросился к мотоциклу. Чем позже его заметят немцы, тем лучше.

С ходу запрыгнул в коляску, одним движением сбросив лежавшую на ней униформу, взвёл затвор – ведь МГ‑34 стрелял с заднего шептала, довернул ствол на купающихся и нажал спуск. Пулемёт загрохотал.

Саша водил стволом по купающимся немцам. Дистанция огня была всего метров тридцать, и он даже особо не целился.

Воздух огласился криками и стонами немцев – ничего не понимающих, падающих в окрасившуюся в красный цвет воду.

И вдруг пулемёт замолк. Саша с ужасом увидел, что лента закончилась, затвор пулемёта щёлкнул вхолостую. Видно, немецкий пулемётчик уже стрелял в предыдущие дни, и лента была неполной.

Саша рвал из кармана револьвер, а он, как назло, зацепился спицей курка за подкладку.

Недобитые немцы, воспользовавшись заминкой, рванули из воды прямо к нему. Исход столкновения решали секунды.

Саша рванул револьвер, услышав треск разрываемой ткани кармана, и в это время с другой стороны поляны ударил очередями автомат. И не по мотоциклу, не по нему, Саше, а по немцам. Это было неожиданно, но незнакомый автоматчик позволил выиграть миг, спасший Саше жизнь. Он вскинул наган и почти в упор, самовзводом, выстрелил в единственного, добежавшего почти до мотоцикла немца. Тот упал, ударившись головой о колесо мотоцикла.

Больше стрелять было не в кого. Саша выбрался из коляски и побежал к берегу, сжимая в руке револьвер. Течение реки медленно относило трупы немцев. «Раз, два, три, – начал считать Саша. – Четырнадцать! И на берегу четверо. Итого – восемнадцать».

Саша пересчитал мотоциклы. Их оказалось десять. На каждом ехали водитель и пулемётчик. Где же ещё двое? Уйдут ведь, тревогу поднимут! И где же этот неизвестный, так вовремя поддержавший Сашу огнём, выручивший в трудной ситуации?

– Эй, выходи! – крикнул Саша, повернувшись к той стороне поляны, откуда раздавались автоматные очереди.

Из‑за деревьев, прихрамывая, вышел командир Красной Армии – без головного убора. На левой ноге, прямо поверх галифе – грязный бинт. В руке он сжимал пистолет‑пулемёт Дегтярёва. Лицо исхудавшее, обросшее недельной щетиной, запавшие глаза лихорадочно блестели.

– Всё, амбец немцам? – хрипло спросил он.

– Двоих не хватает, – с досадой ответил Саша.

– Хрен с ними, может – утонули.

– Мотоциклов десять, стало быть, немцев должно быть двадцать. Если двоих упустили, они вскоре подмогу приведут.

– Не приведут. Голые да без оружия… А деревни поблизости я не видел. Ты кто?

– Сержант Савельев, сто седьмой стрелковый полк, – чётко представился Саша.

– А я из восемьдесят четвёртого, политрук Шумилин, – командир показал левый рукав, на котором была нашита красная звезда. Большая, суконная – и как только Саша сразу внимания на неё не обратил?

– Сержант, сматываться отсюда быстрее надо, стрельбу немцы слышать могли, да и двоих ты не досчитался – тоже тревогу могут поднять. Только мотоциклы обыщи. Жрать охота, сил нет. Я уж три дня как крошки во рту не держал.

Саша обыскал коляски мотоциклов и собрал целую кучу снеди: копчёная колбаса, вино в бутылках, белый хлеб в фольге, и множество консервных банок. Только с чем – неизвестно, все надписи на немецком.

Политрук едва не прослезился.

– Жалко жратву бросать, а всё съесть не сможем.

Одной рукой он схватил колбасу, другой – хлеб, и начал есть, жадно отрывая от еды большие куски.

– Да ты не торопись, политрук! Когда три дня не ел, сразу много нельзя, живот скрутит. И винцом запивай, чтобы не всухомятку!

– Знаю, удержаться не могу, – с набитым ртом невнятно промычал политрук. Прожевав, он сказал: – Вещмешок бы найти, кое‑что с собой прихватим.

Только вещмешков у немцев не было, одни ранцы из телячьей кожи.

– Погоди‑ка, есть вещмешок, с тушёнкой, на берегу оставил, – вспомнил Саша. – Я отлучусь ненадолго, принесу.

Политрук поднял на него глаза.

– А не сбежишь?

– Дурак ты, хоть и политрук.

Саша взял кольцо колбасы и хлеб. Он шёл по берегу, жевал и анализировал происшедшее. А ведь он ошибку совершил. Немцы были на берегу, а сороки верещали немного далее. Человек сюда шёл, а он всё внимание на немцев обратил. А если бы это был не политрук, а враг? «Навыки утратил, Саня!» – укорил он сам себя.

Забрав вещмешок с тушёнкой, он вернулся назад. Политрук сидел в коляске, разложив перед собой еду, и пил вино из горлышка бутылки.

– Ну и вино у них вкусное! – поделился он с Сашей впечатлением.

Саша присел на сиденье мотоцикла.

– Времени у нас мало, политрук, думаю – четверть часа, не больше. Что с ногой? Идти сможешь?

– Сквозное пулевое. Болит, сволочь. Как пройдёшь, ногу натрудишь, кровить начинает.

«Стало быть, политрук не ходок, скорее – обуза», – промелькнуло в голове у Саши.

Шумилин как будто прочитал его мысли.

– Ты что удумал? Один уйти хочешь?

– Если бы хотел, не вернулся бы, – усмехнулся Саша. – В мешке – тушёнка.

– О! Здорово! То ни гроша, а то вдруг алтын! – пьяненько хихикнул политрук. На голодный желудок его развезло.

– Я сейчас бинты поищу, видел где‑то, – поднялся Саша. – Перевязать тебя надо.

Индивидуальные перевязочные пакеты Саша видел в ранцах у немцев. Он принёс несколько штук, сложил их на коляску мотоцикла.

– Скидывай галифе!

Политрук стянул брюки.

Осмотр раны Сашу не порадовал. Выходное отверстие гноилось, вокруг него – краснота. «Как бы гангрена не приключилась, – обеспокоился Саша, – ему бы сейчас врача и перевязку».

Он прошёлся по поляне, нашёл листья подорожника. Ополоснув в воде, приложил их к ране и перевязал немецким бинтом.

– Ловко у тебя это получается, – похвалил его политрук.