Текст книги "Диверсант. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Направив руль точнёхонько в озеро, Саша открыл дверцу и спрыгнул, грузовик же продолжал двигаться прямо. Подняв тучу брызг, он въехал в озеро. Нос грузовика опускался всё ниже, но мотор продолжал работать, задние колёса крутились и толкали грузовик в пучину.

Но вот мотор заглох. Тишина прерывалась только журчанием воды.

Сначала под водой скрылся капот, потом кабина. Брезентовый верх ещё виднелся какое‑то время.

Саша помнил, что дно у озера илистое, мелкое.

Колёса постепенно погружались, грузовик проседал, и вскоре даже брезента уже не было видно. Всё! Теперь грузовик можно найти только случайно. Тот же ил на берегу уже расплылся и затянул следы шин.

Саша вернулся назад. Он снова разделся, чтобы не мочить одежду, перетащил на другой берег бидоны с бензином, оделся, обулся и отправился на хутор. Здесь он поставил канистры в сарай.

Бензином можно подпалить чего‑нибудь или заправить керосиновую лампу. Только не чистым бензином – взорвётся. А вот если соли в него добавить, будет гореть не хуже керосина.

Саша открыл дверь в избу и удивился. Олеся что‑то засунула себе за обе щёки, и вид у неё был донельзя довольный, от удовольствия даже глаза закрыла.

Услышав стук двери, Олеся испуганно вздрогнула.

– Чего пугаешь?

– Да я как всегда. А ты что такая довольная?

– Я сахара или конфет восемь… нет, девять месяцев уже не пробовала – и не мечтала. А тут целый мешок, представляешь?

– А кроме сахара путное что‑нибудь есть?

– Всё!

– Как всё?

– Два мешка муки, мешок сахара, мешок макарон, мешок крупы, три ящика каких‑то консервов. Только каких – не знаю, по‑немецки написано. А главное – мешок с хлебом, буханки в бумагу завёрнуты.

– Здорово получилось.

– А ещё масло подсолнечное в бутылках – четыре штуки. Я уж и запах его забыла.

– Да, прямо как в гастрономе!

– Даже лучше!

Олеся поднялась, обняла и поцеловала Сашу.

– Добытчик ты мой!

И только теперь заметила у него подмышкой свёрнутую немецкую форму.

– Ой, а это зачем?

– В другой гастроном сходить, – пошутил Саша, – туда только в форме пускают.

– У нас уже всё есть. Если аккуратно расходовать, надолго хватит.

– Патронов только в грузовике не хватало. Ох и дурень! – он хлопнул себя по лбу. – Оружие немцев я в кабине забыл!

– Не беда, ещё сыщешь.

– Да ведь грузовик… – Саша замолк. Но Олеся не обратила на его слова никакого внимания. Она открыла фанерный ящик и стала разглядывать консервную банку с яркой этикеткой.

– Как думаешь, что здесь?

– Откроем, попробуем.

– Ой, ты же проголодался, сейчас на стол накрою, – Олеся засуетилась.

Саша вымыл руки, открыл ножом банку. Там оказалась рыба в масле. Под жареную картошку – в самый раз.

Рыбу съели быстро, Саша хлебом вымакал и съел масло.

– Неплохо. Консервы прибережём – могут быть и худшие времена.

– В первую очередь хлеб съесть надо.

– Так там двадцать буханок.

– Уже девятнадцать – одну съели.

Возиться с продуктами сегодня не стали – Саша здорово устал. И поскольку уже было темно, легли спать.

Утром, после завтрака, Саша убрал все припасы в погреб, с глаз долой. Не приведи господи, забредет чужой – быть беде. Немцы наверняка ищут пропавший грузовик. Будут грешить на партизан и окажутся недалеко от истины. Но самого грузовика они не найдут. Партизаны автомашины обстреливали, забирали груз, а машины сжигали. Здесь же даже обгоревшего остова не найдут. Где произошло нападение – непонятно, следов тоже нет. Так лучше, спокойнее для него. Вот только…

– Олеся, ты банки консервные или обёртки какие не выбрасывай. Я, как с хутора уходить куда‑нибудь буду, заберу с собой, выброшу подальше.

– Перестраховываешься?

– Тогда ответь: что будет, если чужие – немцы или полицаи – найдут рядом с хутором или даже у тебя в мусорном ведре пустые банки?

Олеся прикусила губу.

– Вот то‑то! Всё собирай.

Рейд по добыче провизии оказался удачным, но не было одного – соли. Вместо неё Олеся клала в суп кусочки соленого резаного огурца, но соли всё равно не хватало.

Несколько дней Саша решил отсидеться дома. Немцы вполне могут искать грузовик и солдат, и ему не хватало только нарваться на такую группу. А тут дожди пошли – мелкие, моросящие, как осенью. Поневоле нос из избы не высунешь, без хорошего плаща промокнешь. А у Саши плаща вообще никакого не было, да и желания выходить во двор – тоже.

Олеся сварила макароны. Они поели, вспомнили забытый вкус. Простая еда, но после ежедневной картошки хоть какое‑то разнообразие. И даже чая с сахаром выпили, только вместо чая – сушёная морковь. Вкус был необычный, но Саша уже привык. Чай, похоже, сейчас только у немцев есть.

Маясь от вынужденного безделья, Саша обдумывал, что можно предпринять, дабы нанести немцам значительный урон. Взорвать бы мост, поезд, склад – но нет взрывчатки. Вернее, взрывчатку можно достать в виде снаряда или мины, однако в стальной оболочке вес будет изрядный. Но даже не это главное – взрывателей нет, подрывной машинки нет. А как без них устроить взрыв? Разве что бензином, слитым из грузовика, поджечь какой‑нибудь склад? И так зиму на хуторе просидел, не нанеся немцам хоть какого‑нибудь вреда. А он человек активный, деятельный.

Впрочем, зачем ему склад, ведь он сам видел автомашины с радиостанциями – узел связи. Вот что надо уничтожить, и бензинчик пригодится. Не беда, что охрана будет – часового можно снять. И поджог совершить ночью, когда все будут спать.

На радиостанции будет смена, но немногочисленная. Решено! Только надо добыть зажигалку. Он не курил и вопрос о добыче огня не стоял. Загвоздка небольшая, у немцев возьмёт. Те спичками пользовались редко, чаще как раз зажигалками. И наши красноармейцы позже перешли на трофейные зажигалки. Пользоваться ими удобно: не намокают, как спички, да и ещё один плюс есть. Фронтовики чётко знали по печальному опыту: от одной спички можно было прикурить только двоим. Если прикуривал третий, немцы успевали прицелиться на огонёк и выстрелить.

Когда Саша ближе к вечеру стал собираться, Олеся встревожилась.

– Ты куда на ночь глядя?

– По делам.

Олеся перечить не стала, но укоризненно покачала головой. Неужели подумала, что к зазнобе какой‑нибудь направился?

Из оружия Саша взял только нож и пистолет – и так придётся нести канистру с бензином. В сарае он нашёл верёвку – из старых, с узлами, разлохматившуюся – взял с собой. И в путь. Со стороны он выглядел нелепо: с мотком верёвки через плечо, с канистрой. И ладно бы ещё в городе, а то в глухом лесу.

Через час стемнело. Саша, хоть и знал дорогу, немного заплутал и вышел к селу за полночь. С полчаса понаблюдал за узлом связи. Только в одной машине тускло освещалось окно в кунге, да неподалёку прохаживался часовой. Саша видел, как его тень мелькала у машины, и свет от окна отражался от стальной каски.

Оставив верёвку и канистру, он подобрался поближе, потом опустился на землю и дальше передвигался уже ползком. На часах – два часа ночи. Смена должна быть в четыре, немцы педанты. Только вот часовой попался какой‑то неуёмный, на месте не стоит, всё время прохаживается.

Саша заполз под одну из машин и стал наблюдать.

Послышались шаги, и часовой прошёл мимо него буквально в трёх метрах.

Саша выбрался из‑под машины, встал и метнул нож в спину часовому. Из положения лёжа в броске нет точности и силы.

Часовой упал лицом вниз, карабин ударился о каску и звякнул.

Саша замер, но на звук никто не среагировал.

Диверсант вытащил из тела часового нож, обтёр о китель и сунул клинок в ножны. Обшарив карманы убитого, в одном нашёл зажигалку. Вернувшись на место, откуда наблюдал, забрал канистру и верёвку и понёс их к грузовикам. Медленно, чтобы не издать ни звука, он открутил крышку бензобака, придерживая за один конец. Подождав пару минут, чтобы верёвка пропиталась, он вытянул её из бака. С верёвки ручьём тёк бензин, распространяя вокруг себя острый запах.

Ножом Саша отсёк верёвку. Теперь один конец её был в бензобаке, а другой лежал на земле.

Так он проделал со всеми четырьмя грузовиками. Под конец оставшимся куском верёвки он связал все куски, свисавшие из бензобаков. Конечно, было бы проще прострелить бензобаки и поджечь вытекающий бензин. Но выстрелы сразу поднимут на ноги немцев, а поджигать бензин, текущий струёй из бака, чревато ожогами для него самого. А сейчас верёвки, пропитанные бензином, действуют как дистанционный запал. Длинного куска хватало, чтобы протянуть его метров на пять‑шесть от грузовиков. Пора!

Саша щёлкнул трофейной зажигалкой. Вымоченная в бензине верёвка вспыхнула, и огонёк по ней, как по дорожке, побежал к машинам. Саша же, не скрываясь, бросился к лесу. Если даже кто‑то и обратит на него внимание, то через минуту им уже будет не до него.

Сзади ярко вспыхнуло, затем рвануло.

Саша обернулся. Первая машина представляла собой огромный факел. А дальше остальные машины загорались и взрывались с небольшими промежутками. Дома, улица, поле за машинами ярко осветились. А из изб уже выбегали полуодетые немцы с оружием в руках.

Саша пожалел, что не взял пулемёт – сейчас бы дать по этой толпе длинную очередь. Всё равно фейерверк знатный получился, так почему бы и не пострелять. Но не из пистолета же!

Саша уходил в лес, и ещё долго над деревьями было видно огромное зарево. Что в машине? Железо, резина, стекло, а горит жарко и быстро, как промасленное дерево. Десять минут – и сгорает дотла.

На хутор он добрался уже к утру, изрядно попетляв и промокнув до пояса. Хотел пройти по ручью немного, да неожиданно попал в омут. Заявился в избу, и Олеся зажала нос.

– Фу, как от тебя бензином пахнет. Дай я одежду простирну.

Саша разделся, вымыл руки, лицо и улёгся спать – даже завтракать не стал. Сколько он километров за ночь прошёл – не сочтёшь, да ещё поджог.

Уснул он мгновенно, без сновидений.

Глава 10

ПАРАШЮТИСТ

Через несколько дней он решил пойти к железной дороге – понаблюдать за движением. Может быть, придёт в голову какая‑нибудь идея. Чтобы не сидеть на дереве и в случае встречи с полицаями выиграть несколько драгоценных секунд, Саша решил надеть немецкую форму. Он оделся, обул сапоги, натянул пилотку и закинул за плечо карабин. Когда он из комнаты шагнул на кухню, Олеся от неожиданности взвизгнула и схватилась рукой за сердце:

– Тьфу, это ты! Насмерть перепугал! Предупреждать надо!

– Похож я на немца?

– Нет, они бород не носят.

Саша выругался. Действительно, не предусмотрел. Лицо он не брил уже с месяц, и щёки и подбородок покрылись русой щетиной. К бородке он привык и не замечал её. А сейчас она могла сыграть с ним злую шутку.

Саша скинул солдатскую курточку и засел за бритьё. Он бы брился ежедневно, если бы в доме было мыло. Удовольствия от сухого бритья даже неплохой опасной бритвой он не испытывал. Это же мука – слышать, как трещат под лезвием волосы и «горит» кожа. Но Александр стойко довёл дело до конца.

– Вот, совсем другое дело! – одобрила его вид Олеся.

Из зеркала на него смотрела помолодевшая на несколько лет физиономия.

Саша снова оделся – даже ремень с кобурой надел.

– Ну как?

– Ты весь свой арсенал думаешь на себя нацепить? Мне кажется, немцы носят или пистолет, или ружьё.

– Это не ружьё, а карабин.

Но замечание к сведению принял. Судя по простым погонам, водитель был рядовым солдатом, и ему была положена винтовка, или карабин. Секунду подумав, Саша сунул пистолет в карман. От ножа пришлось отказаться – немцы носят штык в ножнах, да и то не всегда.

– Пойду, прогуляюсь.

– Поосторожнее, береги себя, – напутствовала его девушка.

Саша направился к железной дороге. Он думал, не скрываясь, встать у путей и изобразить охранника. Так он сможет узнать систему охраны и её уязвимые места. Пускают ли теперь немцы дрезины с солдатами, да и другие существенные детали.

Однако дойти до железной дороги в этот день ему не удалось.

Едва он прошёл пару километров, как увидел в ветвях дерева что‑то белое. Ему стало любопытно, и он приблизился.

На дереве висел парашют, запутавшийся в кроне, а в подвесной системе болтался человек в немецкой форме. Саша сообразил, что немцы не будут выбрасывать парашютиста у себя в тылу. Стало быть – наш, из разведки или ещё какого‑нибудь органа. Как же он сюда, на дерево, угодил, если совсем рядом, в двадцати метрах, есть поляна? Пусть она небольшая, метров пятьдесят в диаметре, но всё же подходящая для посадки. Объяснение одно – парашютист приземлялся ночью и поляну не видел.

Саша положил карабин на землю, скинул пилотку и полез на дерево.

На груди у парашютиста был приторочен продолговатый мешок из тёмно‑зелёного брезента. Саша решил вначале опустить на землю мешок, а затем и самого парашютиста. Сразу и груз и человека он бы не осилил: не на земле всё‑таки, на шатких ветвях стоит. А уж потом парашют стащит.

Он расстегнул ремни на теле парашютиста, подхватил за них мешок и стал спускаться. Поставив мешок на землю, забрался на дерево вновь и пожалел об оставленном ноже. Разрезать бы сейчас стропы и на них, как на вожжах, спустить бедолагу на землю.

Видимых повреждений человек не имел, и Саша решил проверить его карманы. Парашютистам при выброске дают нож‑стропорез. Нажал на кнопку – выскочило лезвие с абсолютно тупым концом – резали только боковые стороны клинка.

Нож нашёлся в нагрудном кармане.

Саша перерезал стропы с левой стороны подвесной системы. Асимметричная нагрузка заставила купол соскользнуть с кроны, ветки затрещали, и Саша едва успел схватиться за стропы с правой стороны.

Парашютист спустился метра на два к земле.

Так Саша постепенно, не спеша опустил человека на землю, опустился сам и расстегнул замки подвесной системы. Он хотел расстегнуть немецкую курточку на парашютисте – послушать сердце, но человек глубоко вздохнул и открыл глаза. Это было так неожиданно, что Саша отпрянул.

– Ты кто? – спросил он.

Парашютист, ещё не полностью придя в себя, повёл вокруг замутнённым взором. Но вот глаза его остановились на Саше. Парашютист дёрнулся, рука его поползла к кобуре пистолета.

– Спокойно, свои!

Глаза парашютиста приняли осмысленное выражение. Губы его шевельнулись, но Саша ничего не услышал.

Он встал на колени и наклонился к лицу человека.

– Говори.

– Пить! – едва слышно прошептал незнакомец.

Воды при себе у Саши не было, зато у незнакомца на поясе висела немецкая зачехлённая фляжка.

Саша вытащил фляжку из чехла и поднёс к губам парашютиста. Тот сделал два глотка и откинул голову.

– Парень, ты как тут оказался? С самолёта сбросили?

Саша понял, что задал абсолютно дурацкий вопрос.

– Извини, не то ляпнул. Ты один, или мне ещё кого‑то искать? Может, тебе помочь надо?

Губы парашютиста шевельнулись, и Саша расслышал:

– Купол.

– Да, сейчас.

Саша подпрыгнул, вцепился руками в стропы и дёрнул их на себя. Ломая ветви, купол зашуршал шёлком и свалился, накрыв обоих. Саша скомкал купол и обмотал его для компактности привязной системой.

– Ног не чую, – прошептал незнакомец.

Похоже, парашютист сломал себе позвоночник. Медицинской помощи ему здесь не получить. Даже в Сашино время, на шестьдесят лет позже, у людей с такими травмами были большие проблемы.

– Назовись, – прошептал незнакомец.

– Александр Дементьев, спецназ военной разведки, Батайская бригада, – представился он.

– Не слышал о такой. Партизан найти можешь?

– Могу.

– Чувствую – конец мне. Выбрасывали ночью, ударился о дерево. Я радист, других не ищи.

– В мешке рация?

Парашютист едва кивнул.

– К кому рацию доставить?

Парашютист долго смотрел на Сашу, видимо оценивая, можно ли ему доверять.

– Об отряде Коржа слышал?

– Не доводилось, но найду. А коды, частоты, позывные?

Парашютист едва заметно улыбнулся. Бумаг, скорее всего, нет, радист всё держал в голове.

– Тебя как звать, парень? Или тебе пароль дали? Кто же мне поверит?

– Нет пароля, у них нет связи с Большой землёй. А я из войсковой части девять девять ноль три.

– Не слыхал.

Лицо парашютиста побледнело, лоб покрылся испариной. Саша чувствовал, как ему плохо. Скорее всего, долго не протянет.

– Звать тебя как? – спросил он парашютиста.

– Саша.

– Тёзки, значит.

Парашютист вдруг закатил глаза, захрипел, и голова его бессильно упала набок.

– Эй, парень, ты чего?

Саша боялся его трясти, расстегнул курточку, наклонился и приложил ухо к груди. Сердце не билось. Блин, как же так? Он ведь только сейчас разговаривал с ним, и вот парашютист уже мёртв. Нелепая смерть! Хотя на войне других смертей, наверное, не бывает. И всё‑таки парня было жаль. Лет двадцать ему всего. Жил как все, после начала войны наверняка на курсах радистов учился. Первая выброска – и конец. Думал, фашистов бить будет, а погиб сам. Надо бы как‑то потом своим передать, как парня звали, и номер его части. Только вот фамилию свою он не успел назвать, а может – не захотел. Но по номеру части и дате найдут, кого выбрасывали на парашюте. И на одного без вести пропавших станет меньше.

В тот момент Саша ничего не знал о войсковой части особого назначения № 9903, созданной в августе 1941 года при разведотделе штаба Западного фронта. Возглавлял её Артур Карлович Спрогис. Часть формировалась из войсковых разведчиков для заброски небольших групп в немецкий тыл с целью разведки и диверсий. С 1942 года разведотдел был переименован в Главное разведывательное управление Генерального штаба РККА. Весной 1942 года происходила заброска групп и одиночек на землю Белоруссии – в районы Могилева, Бреста, Кричева, Пинска, Дятькова, Новозыбкова, Орши и Полоцка. Из‑за плохих погодных условий, ночной выброски и некомпетентности лётчиков и штурманов диверсионные отряды иногда сбрасывались в стороне от назначенного места. Так погибла группа Виктора Шепеля, ошибочно сброшенная вместо днепровских плавней прямо в расположение немецкого пехотного полка. Из этой же части № 9903 вышли геройски погибшие Зоя Космодемьянская, Вера Волошина, Елена Колесова.

Саша обыскал карманы погибшего, переложил обнаруженные документы в свои карманы. Снял с тёзки ремень с кобурой, опоясался. Надо бы парня похоронить по‑человечески. Но нечем: ни лопаты – ни даже ножа. Надо идти на хутор.

Саша повесил на плечо свой карабин, подхватил мешок парашютиста и отправился на хутор. Оружие и мешок он оставил в сарае и, прихватив лопату, отправился обратно. Выбрал место посуше, вырыл могилу. Завернул тело погибшего в парашют – где сейчас гроб возьмёшь? Засыпав могилу, уложил сверху кусок дёрна. Место приметное, в трёх метрах от изголовья могилы дуб стоит.

Боковым краем лопаты Саша сделал на дереве три параллельные зарубки. Теперь могилу можно будет найти, если необходимость такая возникнет: вдруг после войны властям понадобится, или родственники объявятся?

Молитв Саша не знал – просто постоял над могилой. Даже залп не дашь – железная дорога уже недалеко, немцы могут услышать.

Придя домой, Саша сразу направился в сарай. Там он распотрошил мешок парашютиста. Типичный набор диверсанта: рация, запасные батареи к ней, карта, сухари в бумажной упаковке и пачка патронов к пистолету.

Саша стал рассматривать документы погибшего. Солдатская книжка на имя Генриха Циммеля, ещё какие‑то бумаги на немецком. Как плохо, что он не знает немецкого!

Саша развернул карту. Довольно подробная топографическая карта Пинской области, но без каких‑либо пометок. А они могли бы подсказать хотя бы предполагаемый район поисков партизанского отряда, командиру которого предназначалась рация.

В принципе, у него есть выход на подполье через Мыколу и его брата Михася. Правда, не верят они ему, но от рации при любом раскладе не откажутся – не тот случай. Рация – это связь с Большой землёй, это новости о положении на фронтах, это возможность получать оружие и взрывчатку. Потому как уже в 1942 году в расположение партизанских отрядов стали садиться самолёты, а там, где это было невозможно, сбрасывали грузы на парашютах.

А ещё – передача важных разведданных о противнике. Пожалуй, иногда это самое ценное. Саша знал, что нет ничего хуже, чем получить ценнейшие разведданные и не иметь возможности оперативно передать их в штаб. А уж там пусть командование решает, как распорядиться сведениями – прислать ли бомбардировщики или подтянуть в нужное время и место войска, либо поставить перед диверсантами цель и задачу.

Саша решил проверить рацию. Ведь при приземлении мог удариться о дерево не только сам парашютист, но и рация. Хотя, когда Саша увидел радиста, он висел спиной к дереву, а мешок с рацией был спереди, на животе. Сама рация располагалась в двух брезентовых чехлах.

Саша открыл один. Рация была допотопная по современным понятиям, трёхламповая «Север‑бис». Из всех достоинств – небольшие размеры и вес: всего два килограмма. Дальность приёма – около 400 километров. Для питания использовались батареи в железном ящике, подсоединявшиеся к приёмопередатчику кабелем. Управление примитивное – всё тумблеры и ручки с надписями.

Саша подключил блок питания и щёлкнул тумблером. Теперь надо подсоединить антенну, которая входила в комплект.

Саша вышел из сарая, забросил на крышу антенный провод и разбросал в сарае антенный противовес. Пока он занимался антенной, засветился индикатор.

Саша надел наушники, повернул ручку на приём и стал медленно вращать верньер настройки. В эфире – треск, помехи; потом совсем чётко и ясно, как будто передатчик рядом – немецкий голос.

Саша повернул ручку. Послышалась музыка. Так бы сидел и слушал, но батареи на таких рациях недолговечны, могут работать всего тридцать шесть часов. Есть и запасной комплект, но этого всё равно мало.

Убедившись, что рация цела, Саша уже хотел выключить её. Ведь рация – вещь хрупкая, работает на радиолампах. Небольшой удар, и пиши – пропало. Немецкие радиолампы к ней не подходят, да их и не найдёшь.

Но, повернув слегка верньер, он замер. Передавали сообщение Совинформбюро.

В сарае ойкнули. Саша повернул голову. В проёме двери стояла Олеся с округлившимися от удивления глазами.

Саша махнул рукой, подзывая девушку к себе. Усадив на колени, он прижал один из наушников к её уху.

Торжественный и мощный голос Левитана зачитывал: «В течение ночи на восемнадцатое мая на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои в районе города Керчь. На других участках фронта ничего существенного не произошло. За восемнадцатое мая уничтожено сорок три немецких самолёта. Наши потери – семнадцать самолетов.

Частями нашей авиации на разных участках фронтов уничтожено или повреждено двадцать шесть немецких танков, свыше ста автомашин с войсками и грузами, тридцать пять подвод с боеприпасами, одиннадцать полевых и зенитных орудий. Подавлено несколько артиллерийских и миномётных батарей, разбит железнодорожный состав, рассеяно и частично уничтожено до трёх рот пехоты противника».

Сообщение закончилось. Саша выключил рацию. Настроение было приподнятым, впервые за много месяцев он услышал радиопередачу от своих.

Олеся сидела окаменевшая от услышанного. Она была удивлена и шокирована. Потом резко вскочила, и на Сашу посыпался град вопросов:

– Ты разведчик? Почему мне ничего не сказал? И почему раньше приёмник слушать не давал? Я тебе не чужая! Ты, оказывается, в курсе событий на фронте! Как ты мог молчать?

Саша, удивлённый её напором, невольно начал оправдываться:

– Олеся, не забывай: я человек военный и давал присягу. Я не могу рассказывать гражданским лицам – даже близким людям – о задании.

Олеся закусила губу.

– Но послушать‑то можно было! Я‑то маялась в неведении – как там Москва, не сдали ли?

– Батарей для питания надолго не хватит, надо беречь.

– Сам – так слушаешь, а мне нельзя?

Олеся возмущённо фыркнула, дёрнула плечиками и ушла.

Саша упаковал рацию и затолкал брезентовый мешок подальше в сено. Плохое место для хранения – обнаружить легко; но в подвале ещё хуже – сыро.

Следующим же днём, намеренно одевшись в немецкую форму и сунув в карман солдатскую книжку парашютиста, Саша отправился к железной дороге. Он пересёк железнодорожное полотно и повернул вправо. Надо было искать Мыколу, а через него – Михася. Саша не встречался с ними уже полгода, и за это время многое могло измениться.

Деревню, где жил Мыкола, Саша нашёл быстро – бывал уже здесь, а зрительная память у него отменная. На улице подозвал пробегавшего мимо паренька.

– Мыколу позови.

– Не знаю такого. Да и нет таких у нас в деревне.

– Дело срочное есть. Я не немец.

Парень демонстративно осмотрел Сашу, хмыкнул, но ушёл.

Саша вышел за крайний дом.

Буквально через четверть часа к нему подошёл Мыкола. Он осторожничал, смотрел исподлобья.

– Ты что же, не узнаёшь старого знакомого? – рассмеялся Саша.

– Дядько? А я понять не могу, какой немец меня спрашивает!

– Давай отойдём.

Они направились к лесу, благо – совсем рядом был, метров пятьдесят.

– Мыкола, слушай меня внимательно. Мне надо связаться с твоим братом. Жив ещё Михась?

– Чего с ним сделается? Работает!

– Причём встретиться нужно срочно. У меня для него, вернее для подполья, есть радиостанция.

Глаза Мыколы радостно вспыхнули.

– Где и когда?

– Завтра в полдень в урочище, где пушка была. Помнишь?

– А то! Жди там.

Паренёк скептически оглядел форму, в которую был одет Саша, улыбнулся.

– Немцам служишь, дядько?

– С убитого снял, для маскировки, – спокойно ответил Саша.

Парень удовлетворённо кивнул и ушёл.

На следующий день Саша отправился на встречу, захватив рацию. Он снова надел немецкую форму, закинул за плечо карабин, в карман сунул пистолет.

На встречу явился загодя – за два часа до полудня. Сначала припрятал рацию – мало ли что? Обошёл вокруг урочища – нет ли чужих следов? Не обнаружив ничего подозрительного, уселся на поваленном дереве.

В назначенное время из‑за деревьев вышел Михась. Видимо, предупреждённый Мыколой, он не испугался и не удивился немецкой форме. Подошёл к Саше, подал руку для приветствия. Хм, странно: в прошлую встречу, подозревая Александра в предательстве, руку ему при встрече и расставании демонстративно не подавал.

Оба внимательно посмотрели друг на друга.

– Ты не изменился, Михась!

– Да и ты ничего, дядько! Только видеть тебя в чужой форме непривычно.

– Маскируюсь.

– Я понял. Предателем оказался Янек, с тебя подозрение в измене снято. А он успел внедриться ещё в один партизанский отряд и выдал его дислокацию немцам. Но он уже был у нас на подозрении – успели допросить и расстрелять. Всё рассказал, паскуда!

– Как говорится, справедливость восторжествовала.

– Ты зачем меня на встречу звал? Мыкола что‑то про рацию говорил.

– Было дело. Парашютиста я позавчера с дерева снял. Приземлился он неудачно – на дерево. Травмирован был смертельно, перед смертью только и успел сказать, что рация для отряда Коржа.

– Понятно. Жаль человека.

– Жаль, молодой ещё совсем. Похоронил я его.

– А рация где?

– Радист‑то есть у вас? – вопросом на вопрос ответил Саша.

– Найдётся.

Михась кивнул, потом приложил ко рту обе кисти рук и трижды гукнул.

Из леса на поляну вышли трое, все при оружии.

Саша обеспокоился.

– Это кто?

– Партизаны – ты же их видеть хотел.

– Хоть бы предупредил.

Партизаны поздоровались, но смотрели настороженно и отчуждённо. То ли форма немецкая их смущала, то ли просто не доверяли незнакомцу.

– Где рация?

– Пошли, покажу.

Саша подвёл их к укромному месту, раскидал ветви.

– Забирайте.

Один из партизан сноровисто расчехлил рацию, подключил питание, включил. Нацепив наушники, удовлетворённо кивнул.

– Работает.

Рацию выключили, зачехлили. Радист – а, судя по умелому обращению, это был именно он – надел лямки и перекинул рацию на спину.

Самый старший из них спросил:

– С нами не хочешь?

– Я сам по себе.

– За рацию спасибо.

Партизаны ушли так же внезапно, как и появились.

Михась снова уселся на дерево, Саша присел рядом.

– Воюешь по‑прежнему? – спросил Михась.

– Помаленьку, в меру сил и возможностей.

– Паровоз три недели назад на перегоне и пулемётчиков на платформе ты расстрелял?

– Было дело.

– Я почему‑то сразу на тебя подумал. Немцы сейчас изменили порядок движения на железной дороге.

– Вот как? Сообщи.

– Во‑первых, поезда теперь пускают только днём. Во‑вторых, поезда идут группами, один за одним, с дистанцией около километра.

– Плотно.

– Можно сказать и так. Впереди поездов идёт дрезина с солдатами.

– Было ведь уже так.

– Не совсем. Не совсем. Немцы стали белить подсыпку гравийную между шпал.

– Что‑то я не понял.

– Если кто мину поставит, там тёмное пятно будет. Немцы сразу дрезину в подозрительном месте останавливают и миноискателями ищут.

– М‑да, поумнели.

– Так и локомотивным бригадам приказ – двигаться на перегонах со скоростью не выше двадцати километров в час.

– Это если мину взорвут, чтобы паровоз с вагонами не завалился?

– Точно! Взрыв рельс повредит, а паровоз на малой скорости только с рельса сойдёт. На место повреждённого куска рельса ставят рельсовый мостик, паровоз поднимают домкратами, и через час‑два движение восстановлено.

– Вот блин!

– Ага, ещё учти охрану пути. В пределах видимости часовые стоят, и между пакетами поездов теперь бронепоезд пускают.

– Во как! Достали немцев партизаны!

– Выходит, достали.

– Я давно был за то, чтобы мосты и эстакады рвать – урона больше. Только взрывчатки много надо.

– У мостов такая охрана – близко не подойдёшь!

– Можно подобраться, если с умом. Взрывчатки нет, вот что плохо.

– Тут я тебе не помощник. Слыхал – карательный батальон из Германии сюда перевели, сплошь украинцы. Лютуют, сволочи. Отряд Коржа с боем еле вырвался.

– Это две недели назад у Плотниц?

– Откуда знаешь?

– Я там немного с пулемётом пошустрил. Правда, потом едва до убежища своего добрался.

– Где квартируешь?

– Нашлась добрая душа, пустила.

– Немцы установили новый порядок. В сёлах и деревнях движение жителей разрешается с шести утра до семнадцати часов дня, а в городах – с восьми утра до шестнадцати часов. В другое время – только в сопровождении немецкого солдата. Если мужчина с бородой или в ватнике – задерживают сразу. Коли руки в карманах держишь – стреляют без предупреждения.

– Круто!

– Ещё бы!

– А документы какие требуют?

– У кого советский паспорт – проходят перерегистрацию и ставят штампик. У кого паспортов нет, сельский староста справку выдаёт. И без разрешения старосты или бургомистра в избе селить никого нельзя. Наказание одно – расстрел.

– Понятно. Сам‑то как?

– Работаю. Сложно всё стало. Не слыхал, как там на фронте?

– Сегодня сводку слушал. Наши под Харьковом наступают, в Крыму обороняют Керчь. Похоже, на всех фронтах серьёзные бои.

– Ничего, раз дерутся, значит, силы есть. Выдюжим, ещё погоним немца.

– Я в этом не сомневаюсь. Ты Мыколу береги. Молодой ещё, опыта нет, а задора и желания немцев бить полно. Как бы ошибки роковой не совершил. Хороший парень, смелый, чистый. В хате его не закроешь.