Текст книги "Пушкарь. Пенталогия"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

– Сейчас выйдут король и королевская семья, – зашептал Филипп.

Он успевал оглядываться по сторонам, раскланиваться со знакомыми и вообще чувствовал себя как рыба в воде. Распорядитель стукнул об пол три раза, пропели фанфары, и в зал чинно вошел король в длинной мантии, которую несли четыре пажа, за ним шествовала королева, мой бывший пациент и несколько девочек, вероятно дочерей. Король и его семья уселись за отдельный стол, гостей пригласили садиться. Мы с Филиппом уселись рядом, он с удовольствием давал пояснения, не переставая наливать себе и мне вина. Слуги подносили и подносили разные закуски и горячие блюда. Я решил хорошо подкрепиться, но пить поменьше, все-таки вряд ли мне удастся посетить дворец еще раз. Филипп увлеченно болтал с соседкой, напротив меня сидела дама лет тридцати, великолепная брюнетка в декольтированном платье и с изящными украшениями. Я часто ловил на себе ее взгляд, мой взор натыкался на ее полуобнаженные груди, пухлые губки часто раздвигались в улыбке, открывая белоснежные зубы.

– Будь поосторожнее, это графиня де Бриззак, ее муж чрезвычайно ревнив и к тому же искусно фехтует, если вызовет на дуэль, ты вряд ли имеешь шанс.

Когда все слегка насытились и выпили, распорядитель пира стукнул об пол палкой с набалдашником и громко объявил о танцах, распахнулись двери в соседний огромный зал, довольно ярко освещенный множеством свечей в канделябрах, практически без мебели, за исключением банкеток вдоль стены. Гости дружно потянулись туда, пошли и мы. Поскольку танцевать, да еще и всякие старинные менуэты, я не умел, встал в сторонке, подперев стену, и с любопытством глядел на танцующих. Кто-то слегка дотронулся до моего рукава. Рядом стояла графиня, блестя черными глазами, губки были полуоткрыты в улыбке. Она что-то говорила, показывая на танцующих. Вероятно, интересовалась, почему не танцую. Я развел руками – вот елки-палки, ни говорить, ни танцевать, когда рядом такая красавица. Никогда я не чувствовал себя таким необразованным дубиной. Графиня поняла, что я не понимаю ее языка и куда-то исчезла. Мне осталось только вздохнуть. Но не тут-то было. Через некоторое время графиня появилась снова, на этот раз рядом с ней была какая-то девица. Графиня стала говорить, а девица переводила на русский. Правда, с русским у нее были проблемы, но понять было можно. Мы познакомились:

– Юрий, лекарь из Московии, – я склонил голову.

– Можно просто Лили. Я рада познакомиться со знаменитым медиком из Московии. Почему вы не танцуете?

– Мадам, у вас другие танцы, чем у меня на Родине.

– Я могу вас научить, кстати, у меня болит сердце, не могли бы вы заняться мною?

Она взяла мою руку и положила ее на грудь. Сердце билось учащенно, но ровно, как секундомер. Кожа на груди была атласной, мягкой и бархатистой на ощупь. Вино и возбуждение бросились в голову, я почувствовал, что краснею, как школьник. От графини не укрылось мое смущение, она явно чувствовала, что нравится мне.

– Я не могу задерживаться более, на нас уже обращают внимание, ждите, – сказала она и исчезла вместе с девицей.

Я еще постоял в зале, поглядел на танцующих. Музыка средневековой Франции мне явно не нравилась, сейчас ну хотя бы Джо Дассен. Постепенно часть танцующих уступала место свежим парам, перемещаясь в обеденный зал. Я тоже отправился туда же, обнаружив на соседнем кресле изрядно пьяненького Филиппа. Кушанья были превосходными, часто менялись. Иногда я толком не успевал насытиться понравившимся блюдом, как слуги убирали тарелку и ставили другую с новым блюдом. Через некоторое время я ощутил, что больше пробовать уже нельзя, желудок полон. Большинство из присутствующих были здорово навеселе, король покинул зал, и публика веселилась на полную катушку. Я решил выйти на балкон, благо двери были недалеко, и только успел шагнуть в прохладную темноту, как ко мне подошла девица, что была с графиней.

– Куда вы запропастились, я не могла улучить момент и подойти к вам. Идите за мной, карета ждет.

Она выскользнула из зала, за ней, держась метрах в десяти, следовал я. Запоздало мелькнуло – надо было предупредить Филиппа, где я. Девица хорошо знала дворец, без запинки поворачивая влево и вправо по запутанным коридорам. Мы вышли у бокового выхода, где уже ждала карета, распахнулась дверца, девица подтолкнула меня в спину, только я успел поставить на пол кареты вторую ногу, как карета тронулась. От неожиданности я упал на сиденье, меня тотчас же обняли нежные женские руки. В полной темноте я все же ощутил запах Лили – от нее пахло ванилью, розовой водой и еще чем-то волнующим. Карету мягко покачивало, я невпопад целовал то губы, то плечи, то грудь графини. Она лишь тихо посмеивалась. Вот карета остановилась в саду, мы быстро прошли по дорожке, графиня постучала условным стуком в дверцу, и мы вошли. Открывшая нам служанка не проронила ни слова, лишь заперла дверь. Графиня за руку вела меня по еле-еле освещенным коридорам, пока не втолкнула в комнату. Наверное, это была ее спальня. В углу одиноко горела свечка, пахло чем-то совсем уж женским, у стены стояла огромная – размером с комнату в моей квартире – кровать под балдахином. Графиня ловко развязала многочисленные шнурки на платье и выскользнула из него. Я провозился несколько дольше со своей новой одеждой. Графиня уже лежала в кровати, протягивая руку. Я не заставил себя ждать. Тело ее было восхитительно. В полумраке свечки я гладил тонкий стан, широкие бедра, упругую грудь. Лили откинулась на подушку, тихонько постанывала. Терпеть уже не было сил, я лег на нее и вошел во влажное горячее лоно. Все закончилось быстро, женщины у меня не было давно. Лежа рядом, я продолжал ласкать ее руками, покрывая тело поцелуями. Тело ее изгибалось от желания, она хрипло дышала, я почувствовал себя достаточно отдохнувшим для нового любовного подвига и возлег на красавицу. Сам я был роста не маленького, и мой маленький дружок был не так уж и мал, к тому же я читал Камасутру и изучал сексологию. Вечер получился очень бурным, я имел ее в разных позах и чувствовал, как она обмякает после каждого оргазма, чтобы через короткое время продолжить.

Такие любовные подвиги я был способен совершать только в молодости. Наконец, мои силы иссякли, я без чувств рухнул на перину. Тело было покрыто потом, легкие работали как кузнечные меха. Когда я немного отдохнул, графиня знаками сказала, что надо одеваться. Дрожащими руками я стал натягивать одежду, стал на подгибающихся ногах. Славный удался романчик, не каждый день удается переспать с красавицей графиней.

Обратно мы вышли прежним путем, и я уселся в карету. Не спрашивая, кучер отвез меня снова во дворец, где наиболее стойкие еще продолжали танцы и выпивали. Не найдя Филиппа, я с трудом нашел свою комнату и рухнул в постель не раздеваясь, стянув лишь сапоги. Счастливый, если бы я знал, какие приключения ждут меня впереди…

Книга 2. БОМБАРДИР

Глава 1

Поднявшись утром, решил собираться. Дело сделано, языка не знаю – пора и честь знать. Собрал невеликие свои пожитки.

Но напоследок хотелось встретиться с Филиппом. Попрощаться, конечно, ну и забрать вещи, которых в комнате я не находил – например, не было штуцера, мушкета, подаренной шпаги, одежды. Очень кстати, легок на помине, вошел Филипп в черном деловом сюртуке. Прямо с порога он воскликнул:

– Я так и знал, что ты будешь собираться в дорогу! Куда ты вчера исчез? Я искал тебя весь вечер.

– С дамой был. Помнишь ли ты прекрасную графиню, что сидела напротив меня?

Филипп весело захохотал:

– А я уж думал, ты не попробуешь ни одной француженки! Собирай вещи, едем ко мне, весь твой багаж у меня дома. Можешь отдохнуть у меня, куда тебе торопиться?

Но я хотел уехать до осенних штормов и распутицы: август кончался – неизвестно, как встретит Русь, какой погодой. Мы поехали на карете домой к Филиппу. По дороге я разглядывал дома, улицы и площади. Но после дворца они не произвели на меня большого впечатления.

По французским меркам дом Филиппа был неплох – в два этажа, из пиленого камня, с дубовыми дверями. Сзади, за домом, был небольшой садик. В комнате в целости и сохранности лежала моя сумка с одеждой, в кожаных чехлах хранились ружья. Мы посидели, выпили вина, к которому я уже начал привыкать. Филипп вызвал слугу и отправил его с каким-то поручением.

– Каким путем ты будешь добираться назад?

– Думаю так же, как и сюда: морем до Ивангорода, если получится – с русскими купцами до Новгорода, а там – как повезет.

– Охрану бы нанял! Сто золотых ливров – сумма большая, можно купить морской корабль или имение во Франции. Разбой на дорогах процветает, если прознают про деньги – беда!

– Так пара охранников не убережет, случись серьезная передряга.

– Должен сказать тебе по секрету, со дня на день может начаться война с Испанией. Войска уже идут к югу, на море стычки уже происходят, как бы не попасть на море в неприятности: захватят судно в плен или еще хуже – утопят, может, лучше сушей? С немцами отношения хорошие, доедешь до какого-либо немецкого порта – Киля или Данцига, а там, на Балтике, испанцев нет, да и с немцами они не воюют.

Я задумался. Верно говорит. Пожалуй, я так и сделаю: по суше через Германию до немецких портов, а дальше морем.

Я поблагодарил Филиппа за совет, мы выпили еще прекрасного бургундского. На улице застучали подковы, послышался шум колес подъехавшего экипажа.

– Это за тобой. Я послал слугу нанять для тебя экипаж, но еще не знал, куда ты поедешь, какой дорогой, так что с кучером пойдем договариваться вместе.

Мы вышли. У дома стояла большая карета, запряженная парой лошадей, кучер ждал возле нее. Это был толстый, солидный дядька с длинными усами; красные щеки и нос с прожилками выдавали любителя выпить. Филипп стал договариваться, и конечной целью определили Любек – один из оживленных портов Ганзейского союза, там часто бывали русские корабли. Филипп, бурно жестикулируя, начал сговариваться о цене. Наконец он подошел ко мне, спросил, есть ли у меня еще какие-либо деньги, кроме золотых ливров короля. Я поинтересовался:

– А какие нужны? – У меня были с собой из Москвы.

– Я договорился за два серебряных гульдена, один нужно отдать сейчас авансом.

Я отвернулся от кучера, развязал поясной кошель, высыпал на ладонь горсть серебряных монет. Филипп выбрал одну и вручил ее кучеру. Слуга тем временем снес к экипажу мои вещи. Кучер взобрался на облучок и поинтересовался, будет ли охрана. Получив отрицательный ответ, неодобрительно покрутил головой, вытащил из-под облучка здоровенный короткоствольный мушкетон… елки-палки, да это была чуть ли не маленькая пушка! Довольный произведенным впечатлением, кучер сунул оружие назад и что-то проговорил по-французски. Филипп перевел:

– Заднее окно кареты опускается, и, если господин имеет ружье, – тут он покосился на ружейные чехлы, – то может стрелять через окно.

Ну что же, хорошо, что предупредил. Пока слуга затаскивал в экипаж вещи, коих было немного, мы дружески обнялись с Филиппом, похлопывая друг друга по спинам. Прошедшие приключения и дальняя дорога нас сблизили, и было бы неплохо, если бы Филипп вернулся в Москву, но увы… Филипп даже всплакнул, утерев глаза кружевным платочком.

Я сел в экипаж и мы тронулись. Какое-то время в заднее окошко я видел его силуэт, махавший мне рукой.

Сначала я разглядывал проплывавшие мимо дома, потом пошли окраины, и я решил заняться оружием. Достал из чехлов, почистил и зарядил штуцер и мушкет, затем оба пистолета. Шпага лежала в ножнах. Я вытащил ее, полюбовался блеском отличной стали и со вздохом убрал назад. Пользоваться ею я не умел, так же как, и другим холодным оружием – научился немного махать саблей, но в поединке с опытным фехтовальщиком мне долго не продержаться.

Укачиваемый в подрессоренной карете, на мягких сиденьях, обитых кожей, я вскоре задремал. Проснулся от того, что остановились у постоялого двора. Кучер знаками показал, что надо бы покормить лошадей и поесть самим. Я вошел в таверну. Зала была пустынна – или время не обеденное, или место не бойкое. Подошедшему хозяину я жестами объяснил, что хочу курицу и вино. Все это быстро принесли, и мы с кучером разделили трапезу, а поскольку из кухни восхитительно пахло пирогами, взял с собой в дорогу парочку пирогов со сладкой начинкой и бутыль вина. Кучер покосился на бутылку, сел на облучок, и мы снова тронулись.

Дороги были грунтовые, пыль летела из-под колес, и, хотя боковой ветер был несильный, она набивалась в карету, садилась на волосы и одежду. Пожалуй, кучеру на свежем воздухе сейчас приходилось лучше. После того как миновали несколько деревень и небольшой городок, какое-то седьмое чувство заставило меня насторожиться. Я обернулся и посмотрел в заднее окошечко кареты.

Нас догоняли четыре всадника, а наши лошади уже подустали – вряд ли мы оторвемся на ходу. Я расчехлил ружье и, когда в клубах пыли появился просвет, опустил откидное окно, высунул ствол, прицелился и выстрелил. Один всадник упал, но остальные пришпорили коней и стали приближаться. Я слышал, как кучер подгонял усталых лошадей, пытаясь уйти с лесной дороги, карета подскакивала на корнях деревьев и ухабах. Времени перезарядить ружье не было, и я взял мушкет.

Теперь главное – не выстрелить раньше срока. Мушкет заряжен картечью – максимум пятьдесят метров для хорошего выстрела.

Всадники, не встретив огня, быстро приближались. Я прицелился, выстрелил, и один из них упал с лошади, а второй безжизненно свесился с седла. Оставался еще один. Видно, сильно обозленный потерей товарищей, он не отставал, неминуемо приближаясь. Я высунул в окно пистолет, прицелился и выстрелил, но в это время карету сильно качнуло, и я увидел, что пуля срезала лишь несколько веток в стороне. Не беда, есть еще один пистолет. Я отбросил на сиденье разряженный и взял готовый к стрельбе. Лицо догонявшего было скрыто под полумаской, в правой руке он сжимал шпагу, за поясом виднелась рукоять пистолета.

Наши кони устали, стали хрипеть. Кучер что-то прокричал по-французски – понять бы еще что! Я понимал лишь, что еще минута-две такой скачки – и лошади встанут. Эх, сейчас бы мушкет… но он уже разряжен, а кучер сейчас был занят лошадьми и пока не мог мне помочь…

Вот до преследователя осталось не более десяти метров, и я прицелился ему в грудь. Даже если у него под одеждой кольчуга или панцирь, удар будет такой силы, что его просто вышибет из седла. Я выстрелил, но мерзавец в последний миг резко наклонился, опершись на стремя.

Баланс сил теперь стал непредсказуем. У разбойника заряженный пистолет и шпага, а у меня – только шпага, которой я не умею владеть. Ну что же, выбора не было! Я вытащил шпагу из ножен, и в это время слева послышался звон стекла. Разбойник уже скакал рядом и выбил окно ногой. Я прижался к стене кареты, чтобы меня не было видно и, как только рука разбойника ухватилась за край облучка – вероятно, он хотел сразить кучера, – резким выпадом всадил шпагу ему в плечо. Он вскрикнул от боли и неожиданности и выронил свою шпагу, но не растерялся и левой рукой выхватил из-за пояса пистолет. Правая рука его повисла как плеть, по рукаву обильно струилась кровь. Он выпустил поводья, и его лошадь поскакала рядом с каретой. Я попытался уколоть его шпагой, но он увернулся. Стрелять в меня ему было несподручно, для этого необходимо было повернуться всем корпусом, а раненая рука сковывала движения.

Кучер, видно, понял, что дела идут не очень хорошо: я давно не стрелял. Он вытащил из-под сиденья мушкетон, обернулся влево и, держа мушкетон правой рукой, выстрелил. Разбойника качнуло в седле: вероятно, все-таки зацепило. В ответ он почти мгновенно выстрелил в кучера. Несколько секунд ничего не происходило, затем лошади замедлили ход, и карета остановилась. Я пинком открыл правую дверцу и, схватив шпагу, выскочил. Лошади стояли в пене, тяжело поводя боками, кучер, обмякнув, сидел на облучке, прислонившись спиной к стенке кареты и свесив голову.

Сзади раздался шорох. Я мгновенно обернулся и увидел противника: молодой человек крепкого телосложения, по правой руке стекает кровь, на левой виднеется несколько кровавых пятнышек от дроби мушкетона, из которого стрелял кучер. Лицо его было искажено от ярости и боли, и настроен он был решительно.

Как врач я понимал, что долго ему не продержаться, – скажется кровопотеря, вон лицо уже бледноватое, – но разбойник шагнул вперед и взмахнул шпагой. Реакция у меня была неплохая: я успел присесть, и клинок просвистел у меня над головой. Похоже, левой рукой он владел неплохо, учитывая то, что в ней застряло несколько дробинок. Я решил его измотать, перебежав по другую сторону кареты, разбойник последовал за мной, но не так резво.

Ага, похоже, я выбрал правильную тактику: надо погонять его, пока он не растеряет все свои силы от кровопотери! Я не давал ему приблизитсья на расстояние удара шпагой, держа дистанцию метров пять, постоянно перемещаясь за деревья, карету, валуны. Разбойник на глазах слабел, его уже пошатывало, но его решимость не убывала. Он понимал, что если он не убьет меня, то я убью его.

Наконец судьба дала мне удачный момент: француз запнулся о корень дерева и потерял равновесие. Я, не колеблясь ни минуты, подскочил к нему и всадил ему шпагу в левый бок. Застонав, он упал, но какой живучий оказался, из положения лежа попытался уколоть меня своей шпагой в живот. Мне удалось отскочить и, зайдя с другого бока, я ударил его шпагой прямо в сердце. Посучив ногами, разбойник затих. Я устало сел на пенек, переводя дыхание, посидев несколько минут, поднялся, обтер об одежду убитого шпагу и вложил в ножны. Залез в карету и трясущимися от пережитой схватки руками перезарядил все свое оружие, заткнув пистолеты за пояс. Кто его знает, не появится ли на дороге кто-либо еще, например дружки убитых разбойников: оставаться безоружным мне не хотелось. Теперь надо было выяснить, что с кучером – жив ли он, а если ранен, то насколько тяжело.

Когда я забрался на облучок и начал нащупывать пульс, кучер застонал. Жив, курилка! Я как мог осторожно спустил его на землю, стянул кафтан и осмотрел. Пуля разбойника раздробила ему плечевую кость, рука безжизненно болталась, неестественно изогнувшись выше локтевого сустава. Я бросился в карету, достал сумку с инструментами, первым делом влил ему в рот настойку опия – иначе болевой шок может его погубить, – затем сходил в лес и наломал веток, чтобы наложить шину. Разрезав рукав рубашки, несколько расширил рану, извлек расплющенную свинцовую пулю и крупные обломки кости, наложив веточки по размеру, как мог репозировал [1]1
  То есть вернул в нормальное положение ( мед. термин).


[Закрыть] обломки кости, наложил импровизированную шину. Затем с большим трудом затащил кучера в карету и уложил его на сиденье. Щеки его еще были бледными, но пульс уже вполне приличный для тяжелораненого.

Теперь надо было заняться убитым. Я обшарил карманы, в которых нашел пару золотых монет, припрятал их, чтобы затем отдать кучеру на лечение – ведь какое-то время он не сможет работать. Осмотрев шпагу разбойника, нашел, что она довольно хорошего качества, и, обтерев, сунул в ножны, отстегнутые с пояса убитого. Пистолет был старый, уже тронутый ржавчиной, интереса для меня не представлял, но поскольку железо было довольно дорого, я все равно сунул его вместе с мушкетоном кучера под сиденье облучка. Осмотрел место схватки, если бы не убитый, то ничего бы и не говорило о поединке. Убитого решил не хоронить и не брать в карету. Найдут разбойники – похоронят, найдут волки или шакалы – кроме черепа ничего не останется, увидят честные люди – порадуются, что одним мерзавцем стало меньше. Маску с его лица я не снял, а честный человек лицо не укрывает.

Сев на облучок, я взял вожжи, и немного отдохнувшие лошади медленно поплелись по дороге. Через пару километров показалась деревня с небольшой церквушкой. Туда я и направил лошадей, остановив их на небольшой площади. Вокруг меня собралась небольшая толпа местных жителей. Я спрыгнул с облучка, отворил дверцу кареты, жестом подозвал двух местных, похоже крестьян. Они с опаской заглянули внутрь, увидели кучера с пятнами крови и о чем-то заговорили с остальными. Раненый застонал, и я жестами показал, что его надо бы отнести в дом. Кучера вынесли и положили на землю, подстелив какую-то дерюжку.

К нам подошел из церкви кюре или пастор – кто его разберет – в сутане с белым воротничком, бегло осмотрел кучера, что-то проговорил. Двое местных бросились вглубь деревни, а раненого, взяв дерюжку за концы, перенесли в ближайший дом.

Я стоял на площади рядом с каретой в одиночестве и решал, что же мне делать. Мои размышления прервал появившийся жандарм. Здоровенный детина в форме, с саблей на боку, утирая грязным платком вспотевший лоб, спросил меня о чем-то по-французски. Я ничего не понимал и лишь, указав на себя пальцем, несколько раз повторил:

– Руссо, Московия.

Жандарм сходил за священником, и тот попытался поговорить со мной на польском. Отдельные слова я улавливал, медленно, чтобы он меня понял, я рассказал, что московит, приезжал в Париж по просьбе короля. Возвращаясь назад, подвергся нападению разбойников, один из которых убит и лежит в лесу недалеко отсюда. В доказательство я вытащил свои подорожные бумаги и предъявил. Жандарм с интересом их посмотрел, но, по-моему, ничего не понял, так как читать не умел. Однако, как и всякого служивого, важные бумаги с сургучными печатями его успокоили. Он ушел, и через несколько минут уже проскакал мимо меня верхом, направляясь по дороге в лес, где произошла стычка.

Я опять остался один. Немного потоптавшись, сел в карету, ожидая, чем это все кончится. Где-то через час опять появился жандарм. Возле него собрались местные жители, вышел кюре. Жандарм рассказал, что в лесу лежит убитый известный разбойник, которого давно разыскивают за многочисленные преступления. Кюре подтвердил его рассказ, объяснив, что раненый пришел в сознание и смог рассказать о нападении. От толпы отделились несколько человек и повели лошадей и карету во двор дома, где лежал раненый. Туда же пошел и я. Как мог, я постарался поговорить со священником, стараясь объяснить ему, что мне надо ехать дальше. Он лишь мотал головой, показывая жестами, что надо поспать. И в самом деле, я за всеми этими событиями не заметил, что солнце уже садится и скоро стемнеет. Мне постелили в доме, и я перетащил сумку с деньгами и оружием к себе в комнату. Вскоре ко мне вошла хозяйка и пригласила с собой. За столом сидела многочисленная семья хозяина дома. Меня тоже усадили за стол, и я разделил с ними скудную трапезу.

Утром я пошел к священнику – только с ним я мог хоть как-то изъясняться. Он повторял только одно: «Ждать». Ну что же, будем ждать. Пока нечего было делать, я навестил раненого. Состояние его улучшилось, он был в сознании, но бледен. Здоровой правой рукой он пожал мне руку, что-то проговорив. Я достал серебряный гульден и, хотя кучер пытался протестовать, вложил ему в руку. Мне показалось, что он его заслужил.

С улицы донесся стук копыт и шум колес. Я вышел и увидел небольшую карету, запряженную одной лошадью. Из церкви вышел священник и объяснил, что дальше меня повезет эта карета – лучшего транспорта в ближайшем городке не нашлось. Оказалось, вечером он отправил своего прихожанина в соседний городок, чтобы найти мне новое средство передвижения. Я с чувством пожал ему руку, поняв теперь, что означало его «ждать».

Перегрузив вещи в карету, мы тронулись в путь. Молодой кучер во все горло распевал песни, ничуть не заботясь, нравится ли это мне. Без приключений мы добрались до Любека. Кучер подъехал к порту, выгрузил мои вещи, и я расплатился.

Я отнес вещи на припортовый постоялый двор и снял там комнату, заодно хорошо пообедал. Теперь надо было искать корабль в нужную сторону. Двинулся на пристань, пытаясь по очертаниям кораблей узнать русский.

Вот что-то похожее на большой морской ушкуй, с кормовой надстройкой. Подойдя, я окликнул матроса. Тот действительно оказался русским. К сожалению, они пришли только вчера, дня два-три уйдет на разгрузку, затем уйдут грузиться в другой порт. Но с другой стороны пирса стоит русский купец. Вчера они грузились, сегодня, наверное, будут отходить.

Поблагодарив за помощь, я пошел к указанному судну. И в самом деле, у пирса стояла пузатая торговая шхуна новгородского купца, который согласился взять меня с собой до Новгорода за три серебряных рубля, если без харча, и за пять со столованием.

Деньги ему я отсчитал сразу, попросив для переноса вещей двух матросов. За пять серебряных новгородок вещи были перенесены на корабль в отведенную мне маленькую каюту‚ и, перекрестившись, купец приказал отчаливать.

Мы медленно, на одном носовом парусе, выбрались из гавани и оказались в открытом море. Были подняты все паруса, и шхуна бодро устремилась на восток.

Я постоял немного на палубе, но утомленный долгой ездой в карете, решил пойти в каюту отдохнуть. Проснулся от стука в дверь: меня приглашали к ужину. На палубе сидела вся команда. Посередине стоял котел с кулешом, лежал нарезанный хлеб. Мы поели, затем купец меня стал расспрашивать – кто я и откуда, какие где цены. Поскольку цен на товары я не знал, слегка раздосадованный купец отставил меня в покое. На судне были спущены все паруса, лишь горел светильник на мачте и на носу ходил вахтенный. Команда улеглась спать, и я последовал их примеру.

Утро оказалось не таким радостным. Проснувшись, я услышал торопливую беготню матросов на палубе, возбужденные разговоры. Быстро оделся и выскочил из каюты. Невдалеке от нас, в паре кабельтовых, покачивался на волнах громадный военный корабль с несколькими рядами пушечных портов на борту. На его корме реял шведский флаг.

Наш капитан вглядывался в судно, пытаясь понять, какого черта им от нас надо. Когда он уходил из Новгорода, Швеция с Россией не воевала, на пиратское судно наша пузатая торговая шхуна никак не походила, но ведь и просто так военный корабль тут стоять не будет. Отбиться от него двумя скромными пушечками нечего и думать. У него с одного борта я успел насчитать шестьдесят портов. Залпа половины из больших пушек на такой короткой дистанции хватит, чтобы от шхуны остались мелкие щепки.

Оставалось ждать. От фрегата отвалила шлюпка и направилась к нам. Несколько матросов гребли, было видно двух офицеров в белой униформе. Шлюпка подошла, стукнулась о борт. Купец распорядился сбросить веревочный трап. На борт взобрались два морских офицера в шляпах с перьями, в высоких ботфортах. Поправив одежду, на русском спросили:

– Кто капитан, каков груз, откуда и куда следуете?

Купец вышел вперед.

– Следуем из Любека в Новгород, груз – железо в криницах и железные изделия.

– Мы должны досмотреть судно. По сообщению шведских властей, вы перевозили в Любек товары, не заплатив пошлины!

Купец начал возмущаться, пытаясь что-то доказать, но его никто не слушал. Один из офицеров дунул в свисток, болтавшийся у него на шее, и на шхуну полезли матросы со шлюпки. Один встал у руля, двое других согнали команду на нос судна, офицер помахал шляпой фрегату. Матросы распустили паруса, и мы двинулись за фрегатом в кильватере. К вечеру, когда мы уже продрогли на ветру, показался шведский берег. Фрегат подошел к пирсу, мы встали следом. На борт были брошены сходни, взошла команда портовой охраны, и нас согнали на берег, не позволив взять даже личные вещи.

Под конвоем из четырех вооруженных солдат нас отвели в портовую тюрьму, располагавшуюся неподалеку, и заперли в одной общей камере. Все устало повалились на грязную сопревшую солому. В углу пищали и возились крысы; хотелось пить и есть. Свет еле проникал через маленькое зарешеченное оконце, солнце уже садилось, и с каждой минутой в камере становилось темнее.

Я обратился к купцу:

– Слышь, Гриша, за что нас? Как долго мы будем здесь сидеть?

– Вины за собой я не знаю, а сколько будем сидеть – одному Богу известно. Придется ждать суда – раньше нас не отпустят. Хорошо еще, если судно и товар не конфискуют: завсегда свеи русских купцов обижали.

Я переварил услышанное и решил спать, в моем положении ничего более не оставалось.

Утром купца увели, затем поодиночке стали вызывать членов команды. Меня вызвали в последнюю очередь. В маленькой комнате за столом сидели в камзолах двое важных господ. В руках у них я увидел свои подорожные документы:

– Кто вы, с какой целью находитесь на судне?

– Я лекарь из Московии, мое имя Кожин, на судне нахожусь пассажиром, направляюсь из Франции домой, в Москву. Мне хотелось бы знать, на каком основании я задержан? Документы мои в порядке, к судну я никакого отношения не имею.

Шведы о чем-то переговорили на своем языке.

– Будете находиться вместе с командой на общих правах до решения суда.

– А в чем моя вина?

Но слушать меня никто не стал. Надзиратель грубо толкнул в плечо и отвел в камеру. И это у них, блин, правосудие?

Вся команда уже была в камере, не хватало лишь купца, владельца судна и капитана в одном лице. Его под руки притащили позже, был он избит. Как мог, я попытался оказать помощь. Еды снова не давали, но принесли в большом кувшине воды, все напились, я смочил купцу повязки.

– Гриша, что они хотели?

Купец, застонав, повернулся на бок.

– Хотят, чтобы я признал свою вину в том, что якобы беспошлинно возил воск и меха в Ганзейский союз.

Ага, прямо тридцать седьмой год какой-то – под палками можно признать все что угодно!

– А если заставят признаться?

– Судно и груз конфискуют в королевскую казну, команду отправят на галеры или на каторгу.

Такой оборот меня не устраивал. Надо было что-то придумывать. Осмотрев решетку на оконце и стены, понял, что кроме как через дверь не выбраться.

Я придвинулся к купцу ближе.

– Гриша, а суд может нас признать невиновными и отпустить?

Купец долго молчал – я даже подумал было, что он не услышал вопроса, – но наконец произнес:

– Это вряд ли.

Такой ответ еще более укрепил меня в решении, что отсюда надо бежать.

– Гриша, бежать надо!

Купец лишь усмехнулся разбитыми губами:

– А как?

– Да на нашем же судне!

– До судна еще добраться надо, а там охрана. Да даже если уйдем из порта, фрегат догонит – он значительно быстроходнее.

Я надолго задумался. Да, препятствий много, но каторжный труд на серебряных копях короля Густава меня не прельщал. Я зашептал Григорию в ухо:

– Кто из твоих ребят может держать язык за зубами и силушкой не обижен?

Купец даже не задумался.

– Федор Карасев и Онуфрий Оглобля.

– Позови их к нам!

Я боялся посвятить в свой план всю команду: вдруг шведы попытать маленько вздумают – не всякий язык удержать сумеет. Пока нас не развели по разным камерам или не заковали в кандалы или не сотворили еще что-нибудь такое же мерзопакостное, нужно было действовать.