Текст книги "Пушкарь. Пенталогия"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Пригодились мои самодельные подобия патронов из скрученной бумаги, в которой уже лежали отмеренный порох и пуля. Мне оставалось только шомполом туго забить и подсыпать на полку свежего пороха. Снова выскочил на палубу, бой еще продолжался, но с явным нашим перевесом. На разбойничьем судне какой-то тип, в синей рубашке, пытался обрубить веревки, предвидя уже неизбежный конец. Я прицелился и выстрелил в голову, получив страшный удар свинцовой пулей с такого расстояния, голова просто раскололась. Я снова перезарядил винторез. Схватка затихала, на чужом судне никакого движения видно не было. Я огляделся вокруг. Недалеко от нас быстро приближалась к месту схватки лодка преследователей, что шла за нами от самой Рязани. На лодке стоял парус и быстро работали две пары весел. Видно, ребятки спешили, чтобы успеть к дележу добычи. Теперь уже не опоздаете. Я поймал на мушку переднего гребца и спустил курок. Было видно, как удар тяжелой пули в спину опрокинул его лицом вперед. Не мешкая, я стал перезаряжать штуцер. Шум схватки сзади затих. Лодочка тем временем завиляла, там спустили парус, пытаясь разглядеть, что же происходит на наших судах. Вот и ладненько, парус спустили, видимость улучшилась, стала видна вся лодка. Я прицелился в рулевого, по всей видимости, он был главный, и выстрелил прямо в сердце. Разбойник упал спиной в воду. Видя такой оборот, третий оставшийся в живых попытался на веслах развернуть лодку. Однако для одного она оказалась тяжеловата и получалось это не очень ловко и быстро, как раз мне хватило времени перезарядиться. Я крикнул:

– Плыви сюда, оставлю в живых.

Но глупец только быстрее заработал веслами. Ну что же, посмотрим, кто быстрее – он или пуля. Остановив прицел на плече, я нажал на курок. Было видно, как пуля вырвала здоровый клок одежды на правом плече, это место обильно окрасилось кровью. Весла без движения свисали в воду, но лодку течением все равно уносило от нас. Я обернулся. Бой был закончен, добивали раненых разбойников:

– Истома, кто еще имеет силы вплавь догнать лодку и хотя бы причалить к берегу, нам нужен пленный, причем живой!

Истома пожал плечами. Вид у всех был потрепанный, тела в брызгах крови – то ли своей, то ли чужой. Вперед вышел молодой паренек из судовой команды:

– Позволь, барин, я попробую.

Скинул кольчугу и сапоги, взял в рот нож и бросился в воду. Я с заряженным штуцером следил, как будут развиваться события, готовый вмешаться в любой момент. Истома отдал распоряжение осмотреть чужое судно и сбросить с него якорь, так как нас понемногу сносило. Несколько матросов и моих холопов, держа оружие наготове, перебрались на разбойничью ладью, сняв с убитых оружие, их выкинули за борт. Не может заслуживать разбойник, посягающий на чужие жизни и добро, христианского погребения. Кроме оружия и небольшой горсти серебряных монет, на судне ничего не оказалось. Тем временем парень из команды вплавь догнал лодку, которую тихо несло по течению вниз, гребец лежал в лодке, весла бессильно чертили воду. Вот он забрался в лодку, наклонился над раненым, помахал нам рукой и сел за весла. Лодка развернулась и стала приближаться. Мы поймали брошенный нам конец, спустили веревку и, обвязав раненого разбойника, втянули его на ушкуй. Как я и думал, правое плечо раздроблено, было приличное кровотечение. Чтобы тать не умер раньше времени, я его перебинтовал и влил ему в рот глоток спиртовой настойки. Через какое-то время щеки его порозовели, дыхание сделалось ровнее. Обступившие матросы плеснули на него ведро воды. Раненый вздрогнул и открыл глаза. Я обратился к обступившим меня людям:

– Кто-нибудь знает его?

Нет, никто не знал. Мутные глаза раненого стали проясняться.

– Ты меня слышишь?

– Да, – тихо прошептал в ответ.

– Чьи люди напали на нас?

– Пахома.

– Чей он человек, кто вас послал?

– Из Рязани, – дальше речь его стала неразборчивой, и раненый потерял сознание.

Большой ясности допрос не внес, но хоть стало понятно, откуда исходила угроза. Стало быть, нападение не случайное, нас именно стерегли и в удобный момент попытались ограбить. Кабы не тюфяк да мушкеты, лежать бы нам всем на дне.

– Так, прибраться на палубах, смыть кровь, убрать все следы побоища. Истома, оставь на разбойничьей ладье пару человек для охраны, причаль ладью к берегу, пусть ждут нас. После приборки идем вниз, надо женщин забирать.

Передохнувшая команда кинулась прибираться, пока кровь не запеклась, смывая ее водой из ведер. Я взялся заряжать тюфяк, пистолеты и ружья. Оружие надо держать заряженным. Не хотелось думать, что кто-то еще попытается напасть, но береженого Бог бережет, небереженого караул стережет, как в поговорке.

Через час приборка закончилась, мы причалили к берегу, привязали разбойничью ладью, развели костер и покушали. После сечи у всех проснулся аппетит.

После еды все без исключения рыли могилы, и мы похоронили четырех своих убитых. Конечно, священника для отпевания не было, но Сидор прочитал молитву, по всей видимости, старому воину приходилось делать это не раз.

Совершив печальный обряд, погрузились на ушкуй и пошли вниз по реке, парус туго натянулся на ветру, ушкуй ходко бежал посередине реки. Вот Истома закрутил головой, явно выискивая место, где причалить. Я подошел к нему.

– Где-то недалеко уж, присматриваюсь, где приставать будем.

Место старой нашей стоянки узнали почти одновременно, хотя дело происходило ночью. Причалили. Я взял с собой Сидора и двух людей с корабля. Вооружившись мушкетами и взяв сабли, пошли искать женщин. Большого труда это не составляло, женщины ломились через кусты, оставляя за собой вытоптанную траву и сломленные ветки. Дошли до леса, от опушки стали окликать своих. Навстречу вышел один из моих людей, оставшихся на охрану, радостно кинулся навстречу:

– Слава богу, живы! Мы уж тут истомились в неизвестности. Ну что там, было нападение?

– Было, отбили удачно, правда, четверых потеряли. А как тут у вас?

– Нормально, женщины отдыхают.

– Ну, веди.

Мы вышли на небольшую поляну. На хруст валежника выскочил второй охранник, но, увидев нас, успокоился. Женщины кинулись навстречу, Настя бросилась на грудь и, обняв за шею, начала горячо целовать, Мишенька вертелся рядом.

– Я так волновалась, любимый мой! Сердце прямо из груди выскакивало. Все ли целы?

– Четверых потеряли, пиратов побили всех, один только в плен попал.

– Ну, слава богу, мы тут все за вас молились, дошли, видно, наши молитвы до Бога.

– Хорошо, собирайтесь, пошли на судно, наверное, проголодались.

Нестройной толпою отправились на корабль. Довольные благополучным исходом женщины весело галдели, пытаясь у моих спутников выведать подробности нападения. Мои усталые попутчики лишь односложно отвечали. На судне бодрствовали лишь двое вахтенных, остальные крепко спали. Сказывалась передряга. С приходом женщин поднялась кутерьма, потухший было костер снова разгорелся. В лесу огня не разводили, питались скудно и всухомятку, теперь всем хотелось покушать горяченького. Обед прошел дружно и быстро. Тянуть с отплытием не стали, все засиделись, погрузившись, снова двинулись к Москве.

К вечеру только добрались до места стоянки разбойничьей ладьи. Раненый, к моему удивлению, был жив, ну и ладненько, выживет – сдам его в Разбойный приказ в Москве, будет свидетель и обвиняемый. Переночевали спокойно, но часовых я выставил больше, чем всегда.

С утра, снова собравшись втроем – Истома, Сидор и я, стали думать, что делать с ладьей. Можно было взять ее на буксир, но ладья больше ушкуя, ход сильно замедлится. Людей на два судна у нас не хватало. Приняли половинчатое решение – на ладью дать четырех человек, при попутном ветре пусть идут за нами под парусами, если ветра не будет, стоять будут оба судна, на весла сажать просто некого. На том и порешили. Поели, все женщины взошли на ушкуй, косо поглядывая на ладью.

Мы отошли на веслах от берега, за канат вытянув ладью на стремнину, дул легкий попутный ветер, паруса вяло надувались, и черепашьим ходом мы продолжили путь.

Лучше пусть так двигаться, все с каждым часом ближе к конечной цели. Оставшаяся часть пути прошла без неприятных происшествий, за три дня добрались до Москвы, подошли к знакомому причалу. Помогли пристать ладье. К судам подъехали на телегах мужики:

– Товар есть ли какой, купец, возить будем?

– Не купец я, товара нет, но возить будем.

– А сколько телег надобно?

– Да десяток телег по две-три ходки.

Мужики одобрительно закивали, один пешком побежал за подмогой. Женщины сошли на причал, забрав свои личные вещи, уселись на подводы. Я назвал адрес, и мы отправились в мой московский дом.

По приезде Анастасия показала прислуге их комнаты, кухарка с помощницей засуетились у плиты. Надо было кормить резко возросшее число обитателей дома. Я еще раз вернулся на суда, взяв с собой Сидора. Из трюма достали связанного пленного. Рана не кровила, пленный хоть был в сознании.

– Кто тебя послал?

Тать презрительно скривился, ничего не ответив. Мы погрузили его на телегу, уселись сами.

– В Разбойный приказ.

Возчик удивленно посмотрел на связанного пленного, сплюнул:

– Повесили бы его, да и все дела.

Ехать было недалеко. Разбойный приказ располагался в одной из башен Кремля. У дверей стояли двое охранников, загородивших мне дорогу:

– Кто таков, по какому делу?

– Лекарь Кожин, имею государево поручение, позови дьяка.

Один из охранников ушел внутрь башни и вернулся с дьяком, одетым в простую рубашку и штаны, страшноватого лицом.

– Кто звал?

Я шагнул вперед:

– Лекарь Кожин из Рязани, по государеву делу буду жить в Москве, с холопами и имуществом на корабле перебирался в Москву, напали разбойники, удалось отбиться, одного взяли в плен, по государеву указу привез его вам, в Разбойный приказ. Говорить, шельма, ничего не хочет.

– У нас не заговорит, запоет!

Кивнул на пленного:

– Этого в подвал.

Охранники резво подскочили к пленному, не церемонясь стащили его с телеги и поволокли в башню.

Дьяк пригласил:

– Зайди, лекарь, записать надо.

Мы зашли в маленькую комнатушку, в углу стоял стол, за которым сидел писарь, тоже, надо сказать, обличьем звероватым. По лицу сюда отбирают, что ли, их?

Я более подробно рассказал о нападении, слушали со вниманием, писарь быстро строчил на бумаге. В конце меня попросили перечислить свидетелей, в коих я перечислил всю команду, и дать свой московский адрес. Ну, прямо как менты.

После завершения официальной части дьяк пошел провожать, обещал известить о ходе дознания. А прощаясь, сказал:

– Добил бы сразу, нам работы меньше было бы.

– Узнать хочу, кто за ними стоит, не сами они напали – кто-то им подсказал, узнать хочу, кто главный!

Я развязал кошель и сыпанул ему в руку горсть серебра. Дьяк благосклонно кивнул:

– Узнаем, не сумневайся, все как есть узнаем, подойди дня через три.

Три дня пролетели в хлопотах. Обустройство на новом месте, налаживание быта. Приехал мой возок с Потапом, не надо было искать чужие повозки.

На следующий день я поехал в Кремль к монаху Гавриилу выяснить, нашлось ли здание для Аптекарского приказа. Монах встретил, как всегда, с отстраненным выражением лица, мы поздоровались.

– Здание подобрано. Поехали смотреть.

Сели в мой возок и поехали. Потап дороги не знал, Гавриил показывал.

Честно сказать, я Москву не знал, ни сегодняшнюю, ни тем более средневековую. Поворот следовал за поворотом, иногда вдали проблескивала то ли Москва-река, то ли Яуза.

Наконец подъехали к дому. Улица оказалась узенькой, зато мощенной дубовыми плахами, и была в пятнадцати минутах от центра. За высоким забором стояло двухэтажное длинное каменное строение с узкими высокими окнами. Здание окружала большая площадка с редкими деревьями.

– Здание принадлежало Коммерц-коллегии, сейчас она в другом месте, митрополит решил отдать его под Аптекарский приказ. Набирай людей, благоустраивайся.

– Да на какие же средства мне нанимать людей? Его же охранять, топить надо, кроме холопов нужны учителя – на первых порах я буду сам учить, да помощников своих, уже обученных, из Рязани привез.

– Завтра по распоряжению митрополита из монастырских крестьян выделят десять человек для обслуги – ну охранять там, топить зимой печи, кашеварить. По медицинской части ты занимайся сам, ты лекарь, тебе лучше знать – кого брать. Насчет оплаты – составь расходную ведомость, принеси мне для утверждения митрополитом. Как будешь готов, извести меня, осмотрю, начнем людишек грамотных для обучения подбирать.

Домой я ехал несколько подавленный масштабностью задачи – в одном лице мне придется быть администратором, учителем и врачом. Не тяжела ли окажется ноша, справлюсь ли? Не для себя или митрополита, даже не для царя стараюсь – ради народного блага, да только оценит ли кто?

По пути домой решил заехать в Разбойный приказ, все равно почти по пути. Охрана у дверей была другая, я попросил вызвать дьяка. На этот раз пришлось обождать с полчаса. Дьяк, едва выйдя, махнул мне рукой и скрылся за дверью. Я прошел в знакомую комнатушку, сел на предложенный стул.

– Дознание закончилось, пленный твой – вор и тать. Подлежит лишению живота, а вот самое интересное – грабили они корабли давно, год почитай. Мы о ватажке разбойной сей слышали, да руки не доходили – далековато, так что спасибо тебе, лекарь Кожин, за помощь!

– Подожди! Мне все равно – лишите вы его жизни или на каторгу сошлете, скажи, кто на меня навел, никогда не поверю, что у них случайно вышло. Лодочка мне покоя не дает.

Дьяк хитро ухмыльнулся:

– Юрий Григорьевич, я справки о тебе навел кое-какие. Человек митрополита – Гавриил – о тебе и твоих воинских подвигах в Рязани да походе на Смоленск рассказывал, так что я не удивился, что ты с малой командой разбойников посек, а вот я тебя удивлю. Знаком ли тебе купец Никифоров?

Я начал перебирать в памяти фамилии, пока наконец смутно стал вспоминать купеческую посиделку у меня дома, когда я собирался открывать сахарный заводик и банк. Да, похоже, такую фамилию я там и слышал. Об этом я и сказал дьяку:

– Встречались мельком.

– Видно, понравились ему твое добро да хватка хозяйственная, решил не упустить момент. Да ты не беспокойся, за ним в Рязань уже гонец отправлен, схватят разбойника, да в кандалы, сюда доставят, здесь мы и побеседуем.

Дьяк захохотал. Вот уж не ожидал, знакомы мало, худого ему не сделал, а поди ж ты, какую подлость чуть не сотворил.

– А с судном разбойничьим что делать? Оно у причала рядом с моим ушкуем стоит, я за причал плачу.

– Оно подлежит в доход государевой казны, на торги пойдет. А хочешь – ты плати деньги, твоим будет.

Я попросил на раздумье несколько дней, поинтересовавшись сначала ценой. В голове мелькнуло – Москва больше Рязани, если сюда возить доски, неплохой доход получится, только надо приобрести лавку недалеко от пристани. Приехав домой, поделился мыслями с Настей.

– Ежели все сам делать будешь – надорвешься, тебе с аптекарской школой забот хватит, подбери рачительного человека в управляющие.

Совет, конечно, разумный, да только где взять такого?! Москва – город и по тем временам большой, да людей не знаю. Решил посоветоваться с дворецким. Домом он управлял неплохо, может, знает кого. Оказалось, знает, у прежней владелицы был расторопный парень, хваткий в хозяйственных делах, да хозяйка замуж вышла, парень оказался вроде как не удел. Обещал завтра разузнать.

Усталый, поужинав, лег в кровать, сон не шел, в голове кружились мысли, с чего начать работу Аптекарской школы, с тем уже под утро уснул. Утром отправился на возке к зданию Аптекарской школы и остолбенел. Во дворе стояло около десятка крестьян и десятка полтора молодых монахов в рясах, подвязанных веревками. Я подошел, представился. Оказалось, это первые ученики. Пройдя с холопами в здание, я определил им комнаты на житье на первом этаже левого крыла, монахам – правое крыло здания. Выбрал самого статного из крестьян, назначив старшим и дав денег, отправил вместе с двумя монахами на торг, надо было обустраиваться – комнаты были пустые, на первое время надо было купить хотя бы матрасы и подушки, кухонную утварь. Один из крестьян добровольно вызвался готовить, о чем мы все потом не пожалели, готовил вкусно и разнообразно, был у человека к поварскому делу талант. Я распределил обязанности – кто охраняет здание, кто топит и убирает. Четырех, знакомых с плотницким делом, направил купить досок и гвоздей, делать кровати, стулья, столы. Потап на моем возке привез моих помощников из дома. Мы вместе прошли по второму этажу, определив, где что будет, – надо было предусмотреть класс для учебы, перевязочную, нечто вроде операционной, аптеку и многое чего другое.

Одного из монахов я отправил к отцу Гавриилу с настоятельной просьбой отобрать в монастырях грамотного травника для обучения послушников.

Привезли на телегах доски, весело застучали топоры, дело по обустройству начало сдвигаться с мертвой точки.

Теперь главное – накормить людей. Котлы, кастрюли привезли с торга, на телеге я отправил кашевара за продуктами, дав в помощь пару холопов. Деньги уходили как вода. И хотя я попытался составить расходную ведомость, получалось у меня неважно, ну, не бухгалтер я. Свой кошелек был уже почти пуст, хорошо, дома деньги были. Надо обустраиваться, начинать прием больных, хоть деньги будут. Усталый я с помощниками вернулся домой. На следующий день круговерть продолжилась. Третьим днем к нам пришел Гавриил, походил по комнатам, посмотрел, увиденным остался доволен и передал пару увесистых мешочков серебра с наказом отчитаться письменно.

Практически я только ночевал дома, с утра до вечера был в Аптекарской школе, проводил занятия, принимал пациентов вместе с учащимися, налаживал быт и работу школы. Несколько человек пришлось отсеять из-за явной неспособности к обучению – туповаты оказались. Одно дело – зазубрить Библию, другое – осмысленно применить знания на больных.

Дворецкий привел ко мне будущего помощника – управляющего, мы поговорили, парень оказался цепким, разворотливым. Для начала договорились о зарплате, если дело пойдет хорошо, я пообещал процент с прибыли, чтобы была заинтересованность. Сразу же пришлось купить разбойничье судно, дав взятку в Разбойном приказе, оно обошлось не так и дорого. На пристани пока арендовал склад, помощник, его звали Захар, набрал команду и отправился в Рязань на мою лесопилку с моим письмом.

В школе прилежание было разным, если многим изучение трав и траволечение давалось хорошо, то, скажем, изучение анатомии плохо.

Почти ежедневно нам привозили свиные или бараньи туши, мы изучали устройство сердца, легких, почек и других органов. Мясо шло на кухню. Слухи о школе расходились по округе, помаленьку рос ручеек болящих с ближайшей округи. Я в присутствии учеников проводил несложные процедуры или операции, вскрывал гнойники, учил накладывать лубки при переломах, делал обработку ран и наложение швов.

С каждой неделей мои помощники еще по Рязани – Маша и Петр – входили во вкус преподавательской работы, иногда я не видел их по целому дню, но на какие-то сложные или объемные вмешательства они приходили или ассистировали.

Монахи привыкли к распорядку быстро – сказывалась жизнь в монастыре, дисциплина была неплохой. После утренней молитвы завтрак, затем занятия, обеденная молитва, обед, совместный прием больных – я показывал и объяснял, вечером ужин.

Собственно, и у них, и у меня свободного времени не было. Встал вопрос о практике на трупах. Резать свинью – это одно, а заниматься оперативной деятельностью на человеке – другое. Сосуды и органы расположены не так, необходимо точно знать, где что находится, иначе можно допустить непоправимую ошибку.

После долгих раздумий я снова поехал в Разбойный приказ к знакомому дьяку. Похохотав, он пригласил меня в знакомую комнатушку:

– Никак опять какого татя поймал? У нас хлеб отбираешь? Что случилось на этот раз?

– Да пока ничего, слава богу, не случилось.

– А пошто ко мне пожаловал?

– Ты уже знаешь про Аптекарскую школу?

Дьяк кивнул.

– Для обучения нужны трупы, изучать анатомию, делать учебные операции.

Глаза дьяка округлились.

– Что-то раньше я о таком не слышал, не напасть ли какую учинить думаешь?

– Разве я похож на умалишенного? А то, что никто ранее этим не занимался, так и школы ранее не было.

Дьяк задумался. Я попытался дожать:

– У вас казни бывают?

Дьяк кивнул.

– А мертвые тела куда деваете?

– Так во рву закапываем.

– А теперь к нам в школу привозить станете, а потом мы сами похороним останки.

Дьяк надолго задумался, забарабанил пальцами по столу. Наконец заговорил:

– Вишь ли, какое дело, они ведь на казни тоже не совсем целые попадают, после пыток без одежи на них смотреть страшновато.

– Не все ведь изувеченные, наверное, кто-то и сам, без пыток, на допросе рассказывает.

– Так работа наша такая, ежели царь али другой князь, боярин не увидят следов, подумают – ленимся работать.

В логике ему отказать было нельзя. Умен мужик, даром что звероват обличьем. Наконец мы договорились, хлопнули по рукам. Через неделю к нам привезли на подводе закрытый дерюжкой труп. Монахи скоро перетащили его в отведенную для этого комнату на первом этаже, вход в нее был отдельный, сзади. Вокруг стола собрались ученики.

Сделав широкий разрез от подбородка до лона, я начал на трупе показывать расположение и устройство органов, доступ к ним при операциях. Поскольку труп при казни был обезглавлен, крови было мало. После трехчасового занятия утомленные монахи разошлись. Двух дежурных на телеге я отправил закопать тело. К сожалению, холодильников у нас не было.

Довольный и усталый вернулся домой. Не спеша поужинал в семейном кругу. Решил на следующий день отправиться в Иноземный указ, пора было известить о своем нахождении в Москве, со школой вроде бы все утряслось, первоначальный период неустроенности и неорганизованности, период становления, самый трудный, прошел.

Пора было подумать и о себе. До сих пор больных мы принимали бесплатно или за скромные пожертвования. Да и понятно – не будешь обучать школяров на богатеньких Буратино, тем более и о семье подумать надо.

День с утра начался не так, как я планировал. После заутренней молитвы ко мне подошел незнакомый монах, сказал, что от отца Гавриила, тот просит немедля к нему прибыть. Ну что ж, требует, значит будем. Я сел в возок, посадил рядом монаха, и мы поехали в Кремль. Сопровождающий проводил меня в комнату отца Гавриила и оставил. Около получаса пришлось ждать. Но вот в коридоре послышались шаги нескольких человек, и в комнату вошли митрополит Филарет, отец Гавриил и незнакомый мне монах преклонных лет. Я поздоровался и поклонился, поцеловал протянутую руку. С ходу митрополит меня огорошил:

– Ты что же, непотребством в школе занимаешься?

Я оторопел:

– Ничего неподобающего в школе не происходит.

– Вчера ко мне один из твоих учеников приходил – мертвые тела режешь, срамно это! Душа, даже если это душа разбойника, обеспокоена быть не может, тело должно быть погребено.

– Святой отец, во всех лекарских школах так делается – Италии, Франции, Германии. Нельзя научить лечить человека, не узнав его устройства, не набив руку на мертвых.

Митрополит в гневе поднял руку:

– Молчи, нечестивец, ты заблуждаешься и упорствуешь в своем грехе. Чему ты можешь научить монахов, что я доверил тебе в обучение? С сего часа я отлучаю тебя от школы, никакой ереси там больше не будет. Отныне школу будет возглавлять отец Феодосий, передать ему отчет о потраченных средствах. Тебя же я лицезреть рядом больше не хочу, прощай!

Круто развернулся и вышел.

Отец Гавриил с отцом Феодосием вежливо помолчали, позволяя мне переварить услышанное. При вызове я мог ожидать чего угодно – кто-то из высокопоставленных дворян заболел, какие-либо перемены в работе школы назрели или еще что-то. Но вот так! Эх, темное средневековье, делаешь, что в силах человеческих, пытаешься за уши тянуть к свету учения, и тут на тебе. Ладно, хорошо хоть, за грех великий мой башку не отрубили или в Разбойный приказ не отдали, к знакомому дьяку на исповедь. Я немного отошел от шока. Хорошо, поехали, святые отцы, в школу, дела сдавать. Монахи сели на сиденье, я пристроился рядом с Потапом на облучке, и мы поехали в школу, прошли в мой кабинет, я достал бумагу с расходами, пересчитал оставшееся серебро, вручил Гавриилу. Пошли по комнатам, я показывал сделанное, отец Феодосий отмечал на бумаге. Зайдя в класс, где шли занятия, я вежливо прервал их, попрощался с учениками, которые сначала застыли в молчаливом изумлении, а затем обрушили на меня град вопросов – почему, зачем, куда от нас, мы к вам привыкли и прочее.

Я указал на дверь моим неизменным помощникам – Петру и Маше, и, не попрощавшись со святыми отцами, мы вышли из здания, сели в возок.

Толкнув в спину Потапа, я бросил коротко: «Домой». Возок мягко тронулся, я сидел в прострации. Оба помощника начали меня теребить вопросами – почему столь резко оборвалось начатое хорошее дело, кто в этом виноват, ну и, конечно, – самый главный – что делать. Как мог я им объяснил, что кроме меня не виноват никто, хотя особой вины за собой не чувствую, дело во вскрытии вчера трупа, об этом стало известно из доноса учащегося митрополиту, меня сочли чуть ли не еретиком, хорошо – на костре не сожгли. Все угнетенно замолчали. Даже мои помощники понимали, что с Филаретова распоряжения мы начали великое дело – обучение врачеванию на Руси. До нас никто этим целенаправленно и на государственном уровне не занимался. Обида глодала душу. Приехав домой, я заперся с помощниками в своем кабинете, и под жаркие споры о наших дальнейших действиях мы изрядно напились. Обеспокоенная Анастасия стучала в дверь, прося то открыть, то объяснить, в чем дело, раньше ведь такого не случалось. Проснувшись поутру с больной головой и выпив заботливо поднесенного холодного рассола, я чуть поправился и внятно объяснил Настеньке, что меня и моих помощников от дела отстранили, мол, мы чуть не еретики и нечестивцы.

Настенька моей обиды не разделяла, радостно захлопала в ладоши:

– Вот и хорошо, с этой государевой службой тебя совсем не бывает дома, все дела и дела. Вспомни, когда мы в последний раз занимались любовью?

Я честно попытался вспомнить, а действительно когда? Настя наставила на меня палец:

– Вот! А в Рязани времени на меня и ласку хватало. Там ты мне и вещи покупал, подарки, баловал и ласкал, а сейчас дома и денег-то серьезных нет. Ты давно заглядывал в шкатулку? Все личные деньги спустил на школу, будто она твоя, а тебя в благодарность просто выкинули.

В принципе все ее слова были правдой. Но во всем этом был привкус горечи. Делать и думать ничего не хотелось, у меня отняли дело, в которое я вложил сердце и душу. Что ж, наука будет не связываться впредь с государством. Весь день я провалялся в кровати, есть не хотелось. Сам себе поставил диагноз – депрессия.

Плюнул на все и решил несколько дней отдохнуть. Привел себя в порядок, посчитал оставшиеся денежки – м-да, маловато будет. Посадив Настю и Мишеньку в возок, отправился просто покататься по улицам. Живя в Москве уже два месяца, я знал только две дороги – в Кремль или в школу. Надо было хотя бы ближайшие окрестности осмотреть. И конечно, все дороги ведут в Рим, так и мы попали на торг, не спеша выбрали Мише новую рубашку и на сладость – халву, что продавал то ли персидский, то ли азиатский купец, Настеньке – новые сапожки. Довольные домочадцы радостно болтали в возке на обратном пути, а меня занимали мысли: «Что делать?»

Открывать новые дела в Москве или возвращаться в Рязань?

В Рязани я пользовался уважением и у князя, и у простолюдина, жил зажиточно. Здесь же первое начатое серьезное дело потерпело крах. А в конце-то концов, почему первое проигранное мною дело должно меня сломать? Мужик я или так, погулять вышел? То, что я буду вести прием пациентов дома, сомнений не вызывало, да и помощников моих займет, будут в тонусе, но одной медициной не обойдешься, огромный дом и многочисленные слуги требовали денег на содержание, стало быть, надо открывать еще какой-то бизнес, поправивший бы мои несколько пошатнувшиеся финансовые дела. По приезде домой мы с компанией помощников и Сидором весело провели время за обедом, но потом я заперся в кабинете, объяснив Насте, что мне надо кое-что тщательно обдумать.

Хрен вам всем, я не сломаюсь. Назло выплыву, лишь бы митрополит не был злопамятным и не вставлял палки в колеса. Да и пути отхода у меня всегда были – Рязань.

Неплохо, что остался дом и все свои прибыльные дела я не продал. Что можно начать в Москве с нуля, не имея много денег?

Можно попробовать, как и в Рязани, комнату кривых зеркал и качели-карусели, можно попробовать начать выпуск протезов – никто и нигде в мире пока их не делал, если не было руки, пустой рукав заправляли за пояс, если не было ноги, носили деревяшку. Ходить было неудобно, но выбора у людей не было.

Можно было попробовать наладить выпуск косметики, ну, может, косметики – это громко сказано, но женщины из косметических средств знали только три – хну, что продавалась персидскими купцами, румяна для щек и сурьму – красить брови. Тоже непаханое поле. После некоторых раздумий я решил начать все три дела сразу. Прикинул по деньгам и присвистнул. Сам собой вырисовывался один выход – ехать в Рязань, там же заказать кривые зеркала и забрать деньги с предприятий, что наработали за два месяца моего отсутствия. На обратном пути загрузить еще и доски, поскольку путешествовать в Рязань я решил на ушкуе. Второе судно, бывшая разбойничья ладья, возило доски постоянно. Так, решение принято, теперь надо действовать. Не откладывая дела в долгий ящик, я взял Сидора и отправился к причалу. Ушкуй стоял на месте, кормчий был на судне, команда где-то бродила по городу, стараясь познать грязь столичной жизни. Мы взошли на судно, поздоровались с Истомой:

– Готово ли судно, есть ли припасы?

– Судно готово к отплытию, но команда соберется только к вечеру, обленились шалопаи.

– Завтра утречком отплываем в Рязань, всем быть готовыми. Если что-то надо прикупить, возьми деньги.

Мы поехали домой, я известил Настю о решении съездить в Рязань, взять денег и заказать у стекольщика зеркала, объяснив, что хочу сразу взяться за доходные дела. Сначала она тоже запросилась со мной, но я убедил ее, что дорога опасна, да и домом управлять кто-то должен.

Собираться особенно было нечего, почистить да зарядить ружья и пистолеты. Охрана в доме оставалась надежная, во главе с Иваном. Сидор сопровождал меня в поездке. Небольшой узел со сменной одеждой уложен, краткие наставления остающимся, и я был готов.