Текст книги "Лекарь"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Я согласна! – Любава ни секунды не колебалась.

– Тогда завтра приступаем.

По всем медицинским канонам хирургу не полагается оперировать родственников, но выбора не было – не Ивану же её оперировать? Помощник он добросовестный, но он и сотой доли не знает того, что знает Никита.

Операция прошла по намеченному плану. Иван дал Любаве эфирный наркоз, Никита срезал на левом боку несколько грубых рубцов, а затем на кисти левой руки с тыльной стороны вырезал кусок ткани с рубцами. На правой половине грудной клетки вырезал кусок кожи, но не по всему периметру, оставив целой одну сторону получившегося прямоугольника. Подведя кисть левой руки к груди, он приложил лоскут.

Получилось замысловато: кусок кожи с груди теперь был на кисти, но питался сосудами с прежнего места. Руку прибинтовали к груди. Через неделю лоскут должен – просто обязан прижиться, ведь питание не нарушено. И когда лоскут прорастёт на кисти новыми сосудами, получая через них кислород и питание, питающую «ножку» можно отсечь. Получится в два этапа, зато надёжно. А для верности, когда лоскут ещё на «ножке» будет, его следует тренировать, периодически на короткое время пережимая пинцетом или зашивая сосуды. Нудно и кропотливо, но другой возможности помочь в данной ситуации Никита не видел. В медицине обычно быстро и хорошо не бывает. Это только в сказках стоит выпить чудодейственное средство, как человек избавляется от хворей.

После операции Никита сам перенёс Любаву на кровать. Теперь, когда лоскут кожи подсажен на кисть, ей никуда нельзя выйти. К тому же кисть смазывать мазью надо, бинтовать. И удобно – пациентка всегда рядом, под наблюдением.

После работы Никита оставался с Любавой, спал на соседней кровати.

Теперь оставалось надеяться только на организм Любавы. Уж коли она выжила после страшных ожогов, должна и сейчас справиться.

Лоскут прижился хорошо.

Каждую свободную минуту, когда не было пациентов, Никита проводил с Любавой. Он тренировал «ножку», смазывал мазью. Любава стойко терпела не совсем приятные процедуры.

И вот настал день, когда Никита решил – пора! – и отсёк «ножку» на лоскуте. Любава с наслаждением расправила руку – всё-таки тяжело все десять дней быть в одной вынужденной позе – и сразу взглянула на кисть. Кожа была ровная, гладкая, выделялись только операционные швы. Но со временем и они станут почти незаметными.

– Ой, как здорово! Наконец-то я смогу на дом сходить! Ремонт к концу подходит, а я здесь.

– Можно и сходить. Только руку беречь надо – в грязи не пачкать и стараться не поранить.

– Всё сделаю, как велишь!

Удалить на теле сразу все рубцы невозможно, и потому Никита планировал поэтапно срезать их все, а потом приступить к лицу. Это – самое сложное, потому как требует ювелирной работы, и все его ошибки и упущения будут видны. И, кроме того, шёлком шить нежелательно, надо конским волосом. Он тоньше, довольно прочный, не так заметны следы. Лицо – не рука, а для женщины – важнейшая часть тела.

Ещё через пару дней Никита после трудового дня проводил Любаву на постоялый двор. А следующим днём – на княжеский двор, к конюхам, уговорив их срезать по нескольку волос подлиннее из конских хвостов.

– Зачем тебе? – удивились конюхи. – Нешто татарин ты, бунчук сделать хочешь?

– Для дела потребно.

Волосы он получил. В лекарне Иван их промыл как следует, а потом Никита порезал их на куски длиной в локоть и оставил в кувшине с самогоном для стерилизации. А после работы он отправился к ювелирам и заказал несколько тонюсеньких кривых иголок.

Ювелиры заказу подивились. Обычно заказывали украшения, а тут – иглы. Чудит покупатель, однако деньги платит. Чего не сделать тогда? Изготовили, как Никита просил.

Раньше Никита волосом не шил, как и пластикой не занимался. В больнице шьют шёлком, кетгутом, хромированным кетгутом – даже тонкой проволокой.

Для начала он решил попробовать новый для себя шовный материал на коже в менее ответственных местах. Нескольким пациентам ушил порезы, наблюдал – красиво ли, ладно ли получилось. Результат превзошёл все ожидания: рубчик тоненький, а следов от иглы и вовсе не видно. Пожалуй, можно приступать к главному – лицу Любавы. И делать не весь объём сразу, а по маленькому кусочку. Долго, кропотливо, зато надёжно.

Тут бы уже и в дом въезжать – ремонт почти закончен, но внешность Любавы для него важнее. Да и новоселье после ремонта предстоит справлять, а он Елагину обещал со своей женой познакомить. Так уж лучше, чтобы она была с подправленным лицом.

Любава же, видя результат первой операции, не раздумывала – фактически она поселилась в лекарне.

И Никита приступил к кропотливой работе. Ещё до операции он целый месяц налегал на чернику и морковь для остроты зрения – при мелкой работе глаза устают в первую очередь. Теперь раз в неделю он срезал с лица Любавы по небольшому кусочку кожи с рубцами и на это место подсаживал здоровую кожу – то со спины, то с живота. При этом лицо Любавы почти всё время было забинтовано, и через месяц она взмолилась:

– Мазями пропахла – сил нет. В баню хочу.

– Уговорила, сделаем перерыв на месяц.

Никита успел заменить ей кожу на скуле и щеке – оставались лоб и шея. Но волосы на голове Любавы уже отросли, прикрывая рубцы на лбу, и сейчас бросались в глаза только рубцы на шее. Но, по крайней мере, на Любаву смотрели нормально. Сочувствовали, но не отшатывались в ужасе и отвращении.

Любава пропадала на доме. Ремонт наконец-то был завершён, артель ушла. Перед уходом каждому холопу Никита выдал по алтыну как премию.

– Премного благодарны! – поклонились ему мастера.

Однако дом стоял пустой, без мебели. Лавок, в которых торговали бы мебелью, не было, всё надо было заказывать. Никита нашёл толкового краснодеревщика – были в Москве такие мастера, делавшие мебель из морёного дуба, заморского палисандра, черного африканского дерева или тика. Купцы на заказ могли привезти любой товар из Европы, Азии – в том же Египте торговали африканскими товарами: деревом, слоновой костью, шкурами львов.

Вместо обычных в доме лавок Никита заказал стулья и кресла. А почему нет, если деньги позволяют? В мягком кресле сидеть удобнее, чем на жёсткой лавке без спинки.

Мастера делали на совесть, как сейчас говорят – на века. Мебель получалась красивой, но уж очень тяжёлой: то же кресло затаскивали в дом два крепких мужика, а шкаф – так и вовсе четверо. Но и пользовалось потом мебелью несколько поколений, поскольку тот же шкаф был из цельного дерева, а не из прессованных опилок, и руки у мастера из правильного места росли. Честью, добрым именем мастера гордились, халтуру не делали.

Единственно – сам процесс длился очень долго. Пока материал доставят, пока сделают, отшлифуют, затем резьбу затейливую нанесут и снова отполируют – да всё руками…

Ох и знатная мебель получилась!

Когда обставили всё, Никита и сам был приятно удивлён. Дом стал лучше прежнего, краше и удобнее. Дошло дело до посуды и мягкой утвари – тут уж Любава выбирала, она хозяйка. Никита же сделал одно приобретение, но дорогое: он купил по случаю стеклянный набор – графин и стаканы, всё изящной венецианской работы. В то время стеклянные изделия на Руси были редки и стоили дорого. Вот теперь и новоселье справлять можно.

По совету Никиты Любава наняла кухарку, переманив её из известного трактира. Никита и садовника нанял – он уже мог себе это позволить. Дворы – даже в богатых княжеских или боярских домах – были сугубо практичными. Сараи, конюшня, баня – вот и все постройки, – не считая самого дома. Конечно, в богатых домах дворы дубовыми плашками выложены, чтобы сапоги господские не пачкались, да возки колёсами не вязли. Но до красоты дело не доходило. Вот шубу богатую купить – это да, всем достаток владельца виден. А кустарник посадить вроде роз или цветы – так это у единиц.

Никита же баню и дровяной сарай на заднем дворе поставил, скрыв их от посторонних глаз. А на переднем дворе садовник кусты розовые посадил, деревца – да все плодовые. Летом куда как приятно: тень, воздух чистый.

После посадки кустики выглядели куце, невзрачно – как и саженцы яблонь да груш. Но Никита знал – на следующий год они будут радовать глаз. Ещё он планировал дорожки камнем замостить, но пока ни времени, ни денег не хватало.

Новоселье он сделал, как и обещал. Два стола пришлось ставить, поскольку князю невместно с простолюдинами за одним столом сидеть – всё-таки дворянин.

Гостей было немного – Иван с сестрой Натальей да травник Кандыба. Князь Елагин с сопровождающим его молодым боярином подъехали на возке уже последними. На облучке возка кучером сидел уже знакомый Никите холоп.

Никита встретил князя во дворе вместе с женой, которая, как и положено, поднесла гостю корец сбитня. Традиция сия была стародавней, и её свято придерживались.

Князь выпил, крякнул, усы обтёр и облобызал хозяйку.

Любава вспыхнула от смущения, пустой корец из рук княжеских приняла и убежала в дом.

Князь же не торопился, двор оглядел.

– Скажи, Никита, ты зачем эти веники посадил?

В своё время Никита говорил князю, что в заморских странах бывал – иначе как объяснить, где он медицине выучился? И сейчас князь в чахлых пока розовых кустах увидел какую-то каверзу.

– Кусты роз это, Семён Афанасьевич, в чужих землях так принято. Это саженцы молодые. На следующий год расцветут – красиво будет. А запах! Войдёшь во двор – благоухание дивное! Яблоки же да груши тень дают, летом воздух освежают. Чем не райские кущи?

Князь на боярина молодого обернулся:

– Ты запоминай!

Никита понял, что князь решил сделать у себя во дворе то же самое. Затраты небольшие, а всё лучше, чем у людей. Не ровен час, сам государь или другое высокое лицо пожалует – будет чем удивить.

Под локоток Никита проводил князя в дом. Елагин был не стар, и в поддержке не нуждался, но это было одним из проявлений уважения гостю, почёта. И ему приятно, и другие видят – не простолюдин идёт.

Никита и кафтан княжий помог снять, уважение к благородному происхождению выказав. Князя за один стол, что по правую руку от хозяина стоял, с боярином молодым усадил.

По праву старшего князь первым слово доброе сказал – о Никите, о супружнице его, о доме, в котором дети появиться должны. Долго говорил, витиевато, похвально. А потом, как и положено, подарок на новоселье преподнёс – его боярин под локтем держал. Знатный подарок: часы настольные, заморские, с боем. Не во всяком доме такие были – даже у бояр. Расстарался князь!

Никита подарку истинное удовольствие выказал: языком прищёлкнул, в руках повертел, поставил бережно. Оценил!

Выпили, и Никита князя по-русски троекратно расцеловал. Поистине – царский подарок, за стоимость этих часов деревню большую купить можно. Но Никита понимал, что часы – не столько подарок на новоселье, сколько благодарность князя за гадание. Ведь на Матвеева, боярина худородного, Елагин вовремя внимание обратил. А если бы не Никита, то кто его знает, как оно сложилось бы. Да и в душе князь надеялся, что Никита не раз ещё важную и тайную услугу ему окажет. Так что часы ещё и авансом были. Хитёр и мудр князь был!

После первого тоста и выпивки гости расслабились и набросились на закуски. Тут уж Любава с кухаркой расстарались! Каких только яств не было на столе – от чёрной икры до жареных кур и расстегаев.

Гости перекусили, новые тосты последовали, а кухарка уже уху тройную несёт.

А какое русское гуляние без песен? И тут Никита сюрприз приготовил – даже Любаве о нём не сказал.

Во двор ввалилась толпа музыкантов – они на торгу на жизнь зарабатывали. С ходу заиграли они на жалейках, дудках, гуслях, песни разудалые петь стали. Как за столом усидишь?

Гости гурьбой во двор высыпали. Соседи да прохожие из-за забора во двор стали заглядывать – что за шум, что за веселье? Тут гости сами подпевать стали, в пляс пустились. А когда напелись до хрипоты да наплясались до ломоты в коленях, за стол вернулись.

Никита денежку музыкантам отдал, поблагодарил, и застолье продолжилось.

Князь во дворе не пел, но пару раз плясать выходил.

– Ноги сами в пляс пошли, – отдышавшись, сказал он. – Давненько я так не отплясывал! – Видно было, что он доволен, лицо раскраснелось.

Уехал князь первым, когда стемнело. Прощаясь с Никитой у возка, сказал:

– Молодец, Никита, не ожидал такого веселья! Затейник ты, однако, я и представить не мог! А ведь всё время серьёзный.

– Когда дела – да, а сейчас душа праздника просит.

– Верно говоришь. Умеешь работать – умей отдыхать. Делу время – потехе час.

Постепенно и другие гости разошлись, довольные приёмом.

Уже потом, в постели Любава, прижавшись, сказала Никите:

– Ловко ты с музыкантами придумал!

– Для тебя старался, любимая. Свадьбы ведь толком не было – так новоселье решил отпраздновать. Зато запомнится надолго.

– Я в тебя всегда верила, – сказала Любава и уснула сразу же, намаявшись за день.

Никита же долго уснуть не мог. Свой мир вспоминал – работу, друзей, квартиру. Вот попал он в другое время – очень трудно, как в другую страну: другие деньги, законы, традиции. Но выжил, приспособился, своими руками и головой пробился. Дом есть, жена, работа любимая. А вот после сегодняшнего новоселья своё время вспомнил – и заскучал по радио, по телефону, по машине. Как понять, что его назад тянет? Не найдя ответа, он уснул.

Теперь он каждый день пахал, как папа Карло. Свой дом, жена, кухарка – всё требовало денег. Зато как приятно прийти после работы в уютный тёплый дом – свой дом, где вкусно пахнет пирожками, мясом. Да пропустить стаканчик вина с мороза, закусив разной вкуснятиной.

Любава менялась на глазах. Когда она пришла к нему в лекарню, выглядела замкнутой, стеснительной, несчастной. Бедно одетая, она вызывала жалость. Теперь в ней появилась уверенность, молодая женщина ожила, стала смеяться – даже в зеркало на себя поглядывать стала, чего раньше Никита за ней не замечал.

А потом – новая операция, уже на шее. Никита резонно рассудил, что рубцы на лбу могут подождать, а шея на виду. Оперировать уже было легче – опыт появился; кроме того, кожа на шее растягивается хорошо, это не лицо. Кое-где он вообще рубцы вырезал, подтянув кожу и закрыв дефект. Кожный лоскут совсем небольшой пришлось накладывать.

Работать приходилось быстро. Эфирный наркоз – тяжёлый, лишняя минута под ним не на пользу ни пациенту, не врачу. Ведь эфир с ватной маски испарялся и в операционную, и персоналу тоже приходилось вынужденно им дышать; только концентрация была меньше, чем у оперируемого.

После операции нельзя было двигать шеей, чтобы швы, стянутые волосом, не разошлись, однако Любава стоически перенесла и операцию, и послеоперационный период. Но после снятия повязки и швов шея выглядела вполне пристойно.

Никита решил, что Любаве необходимо отдохнуть от операций и наркозов. Девушке и так несладко пришлось в последний год, даже более сильные люди могли не выдержать подобных жизненных испытаний и сломаться. Но на жене всё заживало на удивление быстро, и уже через два месяца она не укутывала больше шею платком. Видимо, права народная поговорка, что на бабах, как на кошках, всё заживает. Эх, лидазу бы поколоть да контратубексом рубцы смазать – совсем хорошо было бы!

А пока Никита трудился в поте лица. После операции царю в Вязьме царедворцы да дворяне московские при любой болячке у себя или члена семьи к Никите ехали. С одной стороны – верили в него, поскольку многие сами видели, что царь едва ли не при смерти был, а Никита его спас. А с другой стороны – не зазорно похвастать где-нибудь на застолье, что его не кто-нибудь лечил, а сам Никита, который царя выходил. Никите же такие разговоры были только на руку, поскольку сановные пациенты – это и связи полезные и деньги изрядные.

Приём, операции, перевязки – к вечеру иногда едва до дома добирался. Тут уж Любава забеспокоилась:

– Муж мой любезный, нельзя же так! Похудел-то как за работой!

– Так, Любава, люди-то больные! Сама через то прошла. Как отказать, когда человек мучается? И кто, кроме меня?

– Ты не Господь, весь мир не спасёшь.

Никита же вспоминать стал, где на Руси воды минеральные есть. Любаву бы свозить ванны попринимать – куда как хорошо! На кавказские минеральные воды бы свозить, да только земли те ещё не под Русью, черкесы там хозяйничают. А про Карловы Вары и разговора нет. Хотя источники минеральных вод в Карловых Варах известны давно – с 1358 года, однако добраться туда не просто, да и под Речью Посполитой они сейчас. Паны, заклятые враги Руси, там водичку пьют и ванны принимают.

Есть и другой будущий курорт – Трускавец, что на Галичине; известный с 1469 года, богатый минеральной водой и целебными грязями – но он тоже под поляками.

Долго пытался Никита вспомнить, где ещё воды есть, да в голову ничего не приходило. Исподволь стал пациентов своих расспрашивать – так не знали.

Неожиданно помог ему травник лекарни, Олег Кандыба. Услышав случайно разговор, он сам подошёл к Никите:

– Целебной водицы испить хочешь?

– Не сам – жене надобно.

– Паломники, что на Соловки ходят, ещё и в урочище Куртяево сворачивают. Говорят – не один десяток целебных источников из-под земли бьёт. И свойства у воды необыкновенные. Зимой она тёплая и не замерзает, а летом – холодная, аж зубы ломит.

– Не слыхал о такой! – удивился Никита.

– На Онежье, у Белого моря. Да ты с паломниками поговори.

– За подсказку благодарю.

Не откладывая дела в долгий ящик, Никита после работы направился в храм Успения Пресвятой Богородицы. Отец Иосиф только что закончил службу, прихожане расходились.

Никита поздоровался, голову склонил.

– Всё ли в порядке, Никита? Ты ведь в радости ко мне не ходишь! – укорил отец его Иосиф.

– Пока нормально. Скажи, отец Иосиф, от тебя богомольцы на Соловки ходят?

– Бывает. Они заранее сговариваются. Одному добираться далеко, места глухие. И разбойники балуют, и зверьё лесное. Сообща-то отбиться можно.

– Разумно. А про урочище Куртяево не слыхал?

– Обижаешь, сам там бывал не единожды. Чудное место!

– Правда ли люди бают, что ключи целебные там бьют?

– Истинно! Да не один – восемь десятков!

– Эка!

– Я попил там водички два дня, да в корчагу взял – однако не помогло. Но это ещё до тебя было.

– При твоей болезни и не помогло бы. Жену хочу свозить.

– Богоугодное дело о жене своей заботиться. Месяца через два, полагаю – в августе, – паломники в те места собираются. Если желание есть – присоединяйся.

– За совет спасибо. А это на храм, – Никита отдал отцу Иосифу серебряный рубль.

Мудр святой отец, всегда дельные советы даёт.

По пути домой Никита вспомнил слова князя, которые Елагин говорил по приезде его из Астрахани – что царь, де, не велит Никиту дальше одного дня пути из Москвы отпускать. А если и правда так? Соловки, конечно – не дальняя Астрахань, но и не близко. Как бы к Алексею Михайловичу подластиться, отпроситься – вроде на богомолье? Царь православный, должен отпустить. Вовремя вспомнил о нардах. Нехорошо получилось: ещё в Вязьме царю обещал, и до сих пор обещания своего не сдержал. Невместно, царь всё-таки!

И следующим днём Никита направился к князю Елагину.

– О! Ты ноне – как ясно солнышко, давненько тебя не видал! Садись, Никита, отобедаем, чем Бог послал.

Кто был бы против? Никита был после работы, есть хотел, потому и приналёг на щи; затем за мясо принялся. Куда как хороши томлённые в печи перепёлки! Птичка маленькая, чуть больше воробья – а вкусна! Дома Любава да кухарка тоже вкусно готовили – не отнять, но поваров княжеских им не превзойти – те приправы особые применяют.

Обед запили фряжским вином. Потом князь кубок серебряный в сторону отставил:

– Говори.

– А что говорить?

– Ты же по делу пришёл. Забывать старого знакомца стал, нехорошо. Только по нужде и заходишь.

– Нет, князь, время выдалось. Игре же обучить хотел, да насчёт досок узнать – готовы ли?

– А мы сейчас спросим. Эй, кто-нибудь!

Из-за дверей показался холоп, стоявший у трапезной.

– Спроси у ключника – готовы ли доски для игры?

– Я мигом.

Холоп исчез и вернулся с двумя досками для игры в нарды и двумя шёлковыми мешочками.

– Ставь на стол, – распорядился Семён Афанасьевич.

Развернули обе доски, и Никита ахнул от восхищения. Доски были сделаны из клёна и чёрного африканского дерева, инкрустированы карельской берёзой и розовым деревом. Работа тонкая, изящная. И сами шашки, что находились в шёлковых мешочках, были резаны из моржового клыка – и довольно затейливо. Такие и глаз радуют, и в руки взять приятно. А кость – как назывался кубик – вообще из серебра сделана.

Князь заметил восхищение Никиты, приосанился горделиво:

– Ну как?

– Нет слов. Такими и царю играть не зазорно.

– Одну доску думаю ему подарить. Поперва только играть научи.

– За тем и пришёл. Садись, княже, объяснять буду.

Нарды – не шахматы, правила простые – что в короткого, что длинного. Но думать тоже надо, несмотря на кажущуюся простоту.

За вечер Никита начисто обыграл Елагина. Неприятно князю всё время проигрывать, хмурился, однако понимал – новичок он в игре. Вот поднатореет – тогда с царедворцами и с самим царём играть будет.

Уже прощались, когда князь попросил:

– Ты, Никита, как болящих поменьше будет – завсегда заходи. Выучи меня играть. А там и к царю идти можно с подарком. Небось, Нащокин от зависти лопнет! – князь хихикнул. – Только, Никита, – чур, никого не учить! А то может так получиться, что они меня обыгрывать будут.

– Договорились, Семён Афанасьевич, – Никита откланялся.

С этого вечера Никита забегал к князю часто – он и сам был заинтересован, чтобы князь к царю с подарком явился.

Недели через три князь встретил Никиту радостный и пьяненький.

– Ну Никита, подарок мой царю по сердцу пришёлся. Я с ним уже несколько партий сыграл. О тебе он вспоминал, говорит – об уговоре не забыл, только тянул долго.

– Вот теперь и к государю идти не зазорно.

– Это ещё зачем? – насторожился князь.

– Хочу из Москвы отпроситься, на Соловки сходить с богомольем. Как думаешь, отпустит?

– Паломничество – дело богоугодное. Только место ты выбрал не очень, сам знаешь – крамола там старообрядная. Чем тебе Сергиев Посад не угодил? И монастырь постарше, и монахи разумней, и иконы намоленные – ещё от дедов-прадедов наших оставшиеся.

– На Соловки хочу. Если по секрету – в урочище Куртяево.

– В урочище? – удивился князь. – Ты же православный?

– При чём здесь вера? Там идолов нет. А вот целебные воды есть. Хочу супружницу подлечить.

– Тогда другое дело. Только кораблик поменьше нанимай. Был я как-то на Соловках – годов двадцать тому. Ежели ушкуй невелик, то везде пройдёт.

Никита, как о судне услышал, чуть было на месте не подскочил. Он-то думал с паломниками идти! Пешком далеко, утомительно. На повозке – неудобно, ведь богомольцы пеши бредут, перед ними стыдно. Как же он о судне не подумал? Вот голова дурная! А князь идею хорошую подал. Судном и быстрее и не утомительно. Лишь бы царь отпустил. Конечно, он не царского двора человек, свободный муж – заставы только на дорогах. Но не дай Господи, случится что – царь вовек не забудет. Да и подданный Никита государев, как ни крути.

– И каким же путём? – поинтересовался Никита.

– Можно, как торговцы солью ходят: через Волок Ламский, потом до Вологды, Сухоной до Северной Двины – а там уж и Соловки. Есть и другой путь: по Мсте до Великого Новгорода, через Ладогу по Свири в Онежское озеро – а там всё время на север, через Валдай и Выгь-озеро в Белое море к Соловкам.

– А как короче?

– Да, почитай, одинаково. Недели две добираться в одну сторону. Только там лето короткое и холодное, тёплые вещи брать надо. И гнус заедает. И не вздумай задержаться. Реки там рано льдом покрываются – тогда беда. Либо пеши возвращаться, либо зимовать в какой-то деревеньке.

– У меня препона есть – государь.

– Да он-то здесь каким боком? Скажи – паломником с супружницей. После игры твоей персидской, думаю, не откажет.

– Всё равно увидеться с ним надо, разрешения попросить.

– Так он тебе перстень со своей руки подарил, тебя стрельцы в Кремль пропустят – окромя личных покоев.

– Неудобно как-то.

– Неудобно порты через голову снимать. Иди и даже не сомневайся.

Никита откладывать не стал, приоделся понаряднее – и в Кремль. Прошёл через Спасские ворота, но у входа во дворец его остановили стрельцы.

– Не положено!

Никита сунул старшему стрельцу под нос перстень царский, загодя надетый на палец.

– Царский перстень, – признал подарок стрелец. – Василий, проводи человека.

Никита был во дворце впервые, и потому всё время крутил головой по сторонам, разглядывая обстановку. Как-то всё запутанно было: переходы, лестницы, повороты; двери в помещения вели низкие, и нужно было пригибаться. Такие в крепостях да в монастырях делали. Стена толстая, проход в одного человека; через дверь пройти можно было, только изрядно согнувшись. А ведь для дела сделано! У такой двери один воин оборону от множества врагов держать сможет, тюкай только боевым топориком или саблей по подставленной шее. И винтовые лестницы в башнях с такой же целью закручивались только по часовой стрелке – чтобы обороняющемуся удобно было правой рукой работать.

Стрелец Василий довёл Никиту до двери.

– Погодь здесь.

Сам постучал, вошёл и тут же появился с молодым боярином.

– Знакомое лицо! Никак – Никита-лекарь! Доброго здоровья!

– И тебе не хворать.

– Василий, ты ступай. А что, Никита, разве государь тебя к себе призывал? Здоров он вроде.

Никита поднял руку с царским подарком. Боярин увидел, кивнул:

– Знакомый перстенёк. Так с чем пожаловал?

– Просьба к нему.

– Да ну?

Боярин задумался. Перстенёк царский – как пропуск-«вездеход». Только ведь и просьба личная. Как бы от государя не влетело.

– Испрошу, – боярин исчез за дверью.

А Никита разглядывал мозаику на окнах да изразцы на голландской печи.

Дверь приоткрылась.

– Иди, примет.

За дверью оказался коридор. Перед дубовой створкой боярин остановился.

– Шапку отдай, как войдёшь – поклонись.

– Да знаю я! – не скрыл досады Никита.

– Это я так, для порядка.

Никита отдал суконную шапку боярину и вошёл.

В комнате царя пахло благовониями, тихо потрескивала лампадка перед иконами.

Никита перекрестился на образа, потом повернулся вправо.

За деревянным столом сидел Алексей Михайлович в расшитом домашнем халате и с любопытством смотрел на гостя.

Никита отвесил глубокий поклон:

– Здрав буди, государь.

– Рад видеть, Никита-лекарь. Давненько мы с тобой встречались. Дай Бог памяти – года полтора?

– У тебя хорошая память, государь.

– Зато ты с персидской игрой долго тянул, – укорил царь.

– Беда у меня была, государь. Жена и тёща от моровой язвы померли, дом сожгли – на пепелище вернулся. Сам в монастырь ушёл в Астрахань – не до игр было.

– Ведаю уже. Разыскивал тебя – нужда великая была.

– И я ведаю о твоей беде, государь. Прости, вернуться не успел, на два дня опоздал только.

– Видно, так Богу угодно было. Зато князя Елагина игре выучил, он меня пока обыгрывает.

– Навык с практикой приходит. Игра эта только с виду простая. Там думать надо, просчитывать на несколько ходов вперёд. Кто кого передумает – как в шахматах.

– Садись, Никита, – предложил царь.

Никита уселся на небольшую скамеечку. Тепловато в комнате. Своды низкие, оконца маленькие, стены тёмные, вишнёвого цвета. А государь какие-то бумаги читал до него, вон – на столе лежат.

– Ты бы, государь, несколько свечей рядом поставил. Темно в комнате, глаза испортишь.

– Верно, устают к вечеру глаза, иной раз такое чувство – как будто песку в них насыпали. Так что у тебя за просьба?

– На богомолье хочу. Прошу тебя – отпусти, думаю, за два месяца обернусь.

– Это куда же?

– На Соловки.

Царь нахмурился:

– Ты не старого ли обряда приверженец? Да нет вроде, тремя перстами крестился.

– В Куртяево урочище хочу завернуть – на воды целебные.

– Слыхал я про диковинку такую в моих землях, но не был там никогда. Вот что, Никита-лекарь, отпускаю тебя на всё лето – но только с одним условием: целебные воды сам осмотришь и испробуешь. А по возвращении у меня будь с докладом. Знать желаю – правда ли вода та помогает, либо врут все. Чешский король в письмах водами целебными похваляется, а я, получается, вроде как хуже.

– Государь, земли твои обширны и изобильны всем – зверем, птицей, золотом и железом. И воды целебные в них есть, только разведать их надо!

– Ты так говоришь, как будто твёрдо знаешь. Не скрою – приятно мне. Считай – поручение тебе я дал.

Никита поклонился и попятился к двери, считая аудиенцию законченной.

– А партейку сыграть? – улыбнулся царь.

После доброго разговора чего же не сыграть?

Никита довольно шустро обставил царя. Тот нахмурился:

– Давай ещё одну.

– Нет, государь. Лучше я тебе твои ошибки покажу – это полезней.

Никита рассказал и показал, где государь маху дал.

– Ага, понял. Как играть хорошо научусь, с послом персидским сыграю. У них вся знать в шахматы и нарды играть обучена.

– Зато в лапту не умеют.

– Это для простого народа.

Никита пожелал государю доброго здоровья и откланялся.

Вышел он из дворца довольный, рот до ушей. Стрелец Василий взглянул на Никиту и не удержался:

– Выгорело, стало быть, дело?

– Как есть, Вася! – и от избытка чувств Никита хлопнул стрельца по плечу. Тот от неожиданности едва бердыш из рук не выронил.

В этот же день Никита стал искать подходящее судно. Дело это оказалось непростым. Были пузатые торговые лодьи и большие ушкуи. Купцы, владельцы судов, были бы не против, однако посудины велики. Источники целебных вод располагались по берегам реки Верховки – неглубокой и неширокой, по ней такие не пройдут. А учитывая, что и переволок проходить надо – так и вовсе не надобны. А небольшие лёгкие ушкуи да баркасы – судёнышки почти все рыбачьи, пропитаны неистребимым рыбьим духом, и места для пассажиров в них нет.

Однако, потратив два дня, судно Никита нашёл. Вернее – подсказали ему. Хозяин, седовласый старец, согласился доставить их на Верховку, подождать там, сколь потребно будет, да в Москву вернуть.

– Харчи мне готовить? – спросил он.

– Тебе. У меня другие заботы будут.

– Тогда повара возьму.

– Нам без изысков, только чтобы вкусно и сытно.

– Задаток давай. Когда выходить?

– Сам-то как считаешь?

– Не знаю, сколько ты там будешь, но к Новому году обязательно убраться надо. Годков пять тому как раз к сентябрю морозцы ударили. Ещё бы седмицу промедлили – и в лёд вмёрзли бы. Севера!

Никита прикинул. Новый год – это первое сентября. Получалось – надо выходить в начале июля. Он достал деньги, нашёл и протянул старику алтын.

– К июлю будь готов. Если что непредвиденное будет – найдёшь меня в лекарне, что у хором князя Елагина.

– Так не ты ли Никита-лекарь будешь?

– Он самый.