Текст книги "Под знаменами Москвы"

Автор книги: Юрий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

В Новгороде верно оценили глубинный политический смысл суда на Городище, грозную опасность, нависшую над политическим строем республики. Новгород глухо бурлил, потрясенный небывалыми событиями; видимо, готовилось вооруженное выступление сторонников осужденных бояр. Как и 16 лет назад, при приезде Василия Темного, поползли тревожные слухи: «…и ту же нощь видеше и слышаше мнози вернии, как столп огнян стоящь над Городищем от небеси до земли, тако же и гром небеси»¹¹. Однако, как и в 1460 г., до вооруженного столкновения дело не дошло. Во-первых, новгородцы, очевидно, были далеко не единодушны в своем сочувствии взятым под стражу боярам, совершавшим «наезды» на новгородские улицы. Во-вторых, существенное значение имело и то, что московской «силы» «было полно»: «суд и управа» великого князя в сердце феодальной республики имели достаточно реальное обеспечение.

Между тем прерванные на время пиры продолжались. Они следовали друг за другом через один-два дня и сопровождались богатейшими подношениями, которые скрупулезно перечислял летописец.

Рано утром 23 января, во вторник, «выехал великий князь из Новгорода к Москве», провожаемый всеми новгородскими властями, и 8 февраля, в четверг, вернулся в свою столицу. Городищенское стояние окончилось.

«Поход миром» 1475 г. и Городищенское стояние едва ли не важнейшие шаги в ликвидации феодальной республики, «Мирная» форма похода не могла скрыть от современников его сущности как военной экспедиции (только без применения оружия). Псковский летописец отметил, что «вся… сила стояла по всем монастырям, было полно по обе стороне около всего Великого Новгорода; тем же было от них силно, много христиан пограблено по дорогам и по селам и по монастырям, и числа края нет». Не ошибались современники и в истинном значении Городищенского стояния. Псковский летописец, например, видел это значение в том, что «князь великий приехав в Новъгород, и как к нему съслися на суд, и князь великой в новъгородцев опросив, да всех у себя на Городищи тех насилников и на Москву тымы часы всех спроводил… а иных бояр многых насилников на поруку владыке подавал до управе». Для проницательного псковича суть событий именно в суде и управе великого князя над насильниками, а не в том, что «владыке и посадникам и всему Нову городу кормом и даровы и всему сполу числа края нет, колко золота и серебра вывеже от них». Бесконечные пиры с подношениями даров не смогли внушить современникам иллюзии гостеприимства и доброжелательности новгородских бояр: эти пиры псковский летописец рассматривает как форму своего рода контрибуции с Новгорода, и прежде всего с руководителей республики. Примерно так же расценивает события осени 1475 г. и последующей зимы Типографская летопись: великий князь «дасть управу Великому Новугороду, приведе их во всю свою волю, лутчих посадников поимав, оковавши их на Москву посла», и при этом еще «много поимав богатьства»¹².

Итак, реальное, фактическое осуществление московской верховной юрисдикции в Новгородской земле, формально вытекавшее из условий Коростынского мира, – вот, по оценке современников, основной смысл «похода миром» и Городищенского стояния. С этой оценкой нельзя не согласиться[27]27
  В. Н. Бернадский считал, что во время Городищенского стояния великий князь, «ограничивая круг крамольников немногими упрямыми противниками… стремился договориться с остальными новгородскими великими боярами, пируя в их дворах, принимая от них щедрые дары и давая ответные пиры». Результат этой деятельности он видел в том, что «группа приятных» великому князю бояр в эти месяцы расширилась, а некоторые из них, надо думать, связали себя новым крестным целованием и грамотою с Иваном III. По мнению В. Н. Бернадского, круг этих «приятных» бояр может быть определен на основе известия от января 1478 г., когда московский боярин Иван Товарков обратился от имени великого князя к группе виднейших новгородских бояр с призывом служить великому князю по крестной грамоте. В этом призыве В. Н. Бернадский видел напоминание «о прежней крестной грамоте». К боярам, перечисленным в известии января 1478 г., он добавлял еще пятерых, бивших челом о службе великому князю в 1477 г., и приходил к выводу, что в 1475-1476 гг. сложилась «весьма значительная количественно и весьма влиятельная по ее составу группа сторонников московской ориентации» (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 297). Еще дальше пошел Л. В. Черепнин, который считал (и на тех же основаниях), что во время Городищенского стояния, «по-видимому, Иван III привел новгородское боярство к присяге» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 866). Если названные исследователи правы, то перед нами факт действительно очень большого политического значения. Принимая феодальную присягу великому князю, виднейшие новгородские бояре переходили к нему на службу и тем совершали акт измены по отношению к Господину Великому Новгороду. Это означает, что уже в 1475 г. правящие верхи феодальной республики фактически предают ее, причем делают это тайно, продолжая быть руководителями Господина Великого Новгорода. Обратимся, однако, к тексту, на который ссылаются оба исследователя: «Генваря 18 в неделю, били челом великому князю в службу бояре новогородстии все и дети боярьские и житии, да приказався вышли от него. И князь великы выслал за ними Ивана Товаркова к Казимеру, да к брату его к Коробу да Фефилату Захарьину, к Луке и к Якову Федоровым, да к Ивану Кузмину, да к Ивану Захарьину сыну Григорьева, да к Мите Есипову, да к Михаилу Берденеву, да Василью Есипову, да Федору Телятеву, да к Родиону Норову. А велел им князь велики говорити: «На которой грамоте великым князем крест целовали есте, по той бы грамоте государем своим и правили есте по тому крестному целованию…» И те боаре все на том молвили, на чем к ним к своим государем великым князем крест целовали» (ПСРЛ. Т. 25. С. 321—322). Итак, Иван Товарков действительно обращался к перечисленным боярам с призывом, чтобы они «правили по грамоте… по… крестному целованию». Но о какой «грамоте» и о каком «целовании» шла речь? Из слов Товаркова, приводимых летописью, вовсе не вытекает, что имелась в виду какая-то старая грамота, составленная задолго до этого, и какое-то старое целование. Напротив, наиболее естественно предположить, что великий князь устами Товаркова призывал бояр блюсти именно то целование, которое они только что совершили. Никаких намеков на какие-то прежние отношения слова Товаркова не содержат. Но если так, то нет оснований видеть в боярах, к которым обращался Товарков, лиц, изменивших Новгороду еще в 1475 г. и тайно перешедших на службу к великому князю во время Городищенского стояния. Следовательно, концепция В. Н. Бернадского и Л. В. Черепнина о «союзе» великого князя с верхами новгородского боярства (или со значительной частью этих верхов) лишается своей главной фактической опоры.


[Закрыть].

Новгородская господа сделала еще одну попытку спасти своих лидеров. 31 марта 1476 г. в Москву прибыл архиепископ Феофил в сопровождении трех посадников и «мнози с инии от житьих людей» «бити челом о тех же пойманных». На следующий день депутация была на обеде у великого князя, а спустя шесть дней новгородцам был дан «пир отпускной». Пришлось уехать ни с чем: «тех пойманных не отпустил князь великий ни единого»¹³. Наказанию бояр, обвиненных в уголовных и политических преступлениях, великий князь придавал принципиальное значение. Суд и управа над новгородскими подданными из декларации перерастали в реальность.

23 февраля 1477 г. «прииде из Новгорода к великому князю посадник Захарья Овинов за приставом великого князя, со многими новгородци, иным отвечивати, коих обидел, а на иных искати». Московский летописец счел нужным сопроводить это известие комментарием: «Того не бывало от начала, как и земля их стала, и как великыи князи учали быти от Рюрика на Киеве и на Володимере и до сего великого князя Ивана Васильевича, но сеи в то приведе их»¹⁴.

Действительно, если суд великого князя над новгородскими посадниками на Городище был неслыханной в новгородской истории мерой, то вызов посадников за приставами великого князя на суд в Москву означал полный разрыв со старой политической традицией, упорно подчеркивавшейся новгородцами в договорах с великими князьями на протяжении более двухсот лет. Это – реализация нового положения вещей, фактического включения Новгородской земли в состав Русского государства.

В то же «говение», т.е. в период до начала апреля 1477 г., «приидоша иные посадницы и мнози жития новгородцы, и поселяне, и черницы, и вдовы, и вси приобижении, многое их множество, о обидах искати и отвечивати». Холодной бесснежной зимой 1477 г. («того же году зима бысть вельми студена и безснежна… сия же осень суха была и студена… снегу не бывало… на пядь не бывало его во всю зиму сию»¹⁵) в столицу Русского государства потянулось волей и неволей на суд и управу великого князя множество жителей Новгородской земли. Вызов новгородцев на суд в Москву приобретал тем самым массовый характер и перерастал в постоянно действующий судебно-административный институт, полностью порывавший со старой традицией.

Суд и управа великого князя над новгородцами – важное историческое явление. Кроме своего непосредственного значения – реального осуществления судебно-административной власти московского правительства над Новгородом – суд над посадниками весной 1477 г. в Москве, как в предыдущем году на Городище, был актом определенной социальной политики. Суть этой политики кратко сформулирована Типографской летописью: «…и приехаша новгородцы на Москву к великому князю… многые жалобникы на посадников и на бояр. Князь же великий посла по них своих приставов с Москвы и начат их судити на Москве»¹⁶ (разрядка моя. – Ю. А.). Суд на Москве – естественное, органическое продолжение суда на Городище, та же «управа обиденым», управа пострадавшим от боярского произвола в феодальной республике. В числе «преобиженных» летописец недаром называет рядом с традиционными вдовами и черницами – хрестоматийными объектами обид и притеснений – также «поселян» – представителей сельского населения, париев боярской республики, бесправных смердов. Великокняжеская власть тем самым посягает на один из фундаментальных устоев Великого Новгорода – на основной принцип аграрных отношений Новгородской земли, нащупывает ахиллесову пяту вечевого республиканского строя. Боярские «находы» и «наезды» на сограждан-уличан и аналогичные конфликты внутри Новгорода, вызывавшиеся самоуправством бояр, могли носить хоть и частый, но все же эпизодический характер. Однако власть боярско-вечевого города над массой сельского населения, его эксплуатация в интересах этого города – постоянно действующий фактор новгородской истории, основа всего могущества республики. Распространение «суда и управы» великого князя на эту сферу общественных отношений угрожает непосредственному существованию сложившегося в Новгороде политического строя. Мирное наступление Москвы достигает своей кульминации. Весной 1477 г. оставалось сделать только последний шаг.

Глава IX
«Троицкое стояние»

«Тое же зимы, марта, архиепископ Новугородцкий Феофил и весь Великий Новгород прислали к великому князю… и сыну его… послов своих, Назара Подвойского да Захарья дьяка вечного, бити челом и называти себе их государи». Это сенсационное сообщение московский летописец выразительно прокомментировал: «…а наперед того, как и земля их стала, того не бывало: никоторого великого князя государем не называли, но господином»¹.

Произошло действительно принципиально важное событие. Титул «господин», согласно принятой на Руси политической терминологии, означал признание приоритета, сюзеренитета, верховной власти. Термин «государь» имел гораздо более жесткое содержание, означая полное, безоговорочное и безусловное подчинение. Если первый из указанных терминов предполагал сохранение известной доли политической самостоятельности, то второй исключал ее полностью. Осторожные псковичи, давно признававшие сюзеренитет великого князя, в официальных обращениях к нему пытались комбинировать оба термина. «Господину государю…» – писали они, довольно точно отражая фактическое положение дел в московско-псковских отношениях и политический статус Пскова, сохранявшего относительную самостоятельность во внутренних делах. Официальное обращение новгородских властей к великому князю с просьбой называть себя их «государем» имело принципиальное значение и соответствовало формальному отречению от остатков своего суверенитета[28]28
  По мнению В. Н. Бернадского, посылка о «государстве» представляла собой «заговор сторонников великого князя», которые, считая, что пришло время для установления московского «государства», пытались произвести государственный переворот (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 298). Л. В. Черепнин видел в этом посольстве признак того, что великий князь «не отказывается… от линии союза с основной частью новгородского боярства». Само посольство, считал Л. В. Черепнин, «демонстрировало… признание Новгородом верховной власти Московского великого князя при сохранении существующего новгородского политического строя», но великий князь «пожелал истолковать… титул «государь» как знак полного ему подчинения» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 867—868). Основываясь на том, что во фрагментах свода, доведенного до мая 1477 г. (сохранившихся в составе Прилуцкой и Уваровской летописей), не упоминается посольство «о титуле», Я. С. Лурье высказал мысль, что во время переговоров в Москве этот вопрос вообще не возникал и что версия о титуле была впервые выдвинута московским посольством в Новгород в поисках повода к войне (Лурье Я. С. К истории присоединения Новгорода в 1477—1479 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971. С. 91—95). С этим утверждением, однако, едва ли можно согласиться. Сам Я. С. Лурье привлекает (и с достаточным основанием) Устюжскую летопись, видя в ней фрагмент новгородского летописания (Там же. С. 93—94). Из сообщения же Устюжской летописи вытекает, что новгородское вече не отрицало самого факта посольства о титуле, а только отмежевывалось от этого посольства: «Мы с тем не посылывали, что посылали бояре» (ПСРЛ. Т. 37. С. 94). Таким образом, нет достаточных оснований сомневаться в реальности посольства. Дело только в том, что оно представляло не «весь Новгород», а только его правящую верхушку и не имело полномочий от веча.


[Закрыть].

К инициативе новгородцев в Москве отнеслись с должным вниманием. 24 апреля в Новгород отправилась миссия в составе бояр Федора Давыдовича Хромого[29]29
  Федор Давыдович в указателе к т. 25 ПСРЛ почему-то назван Стародубским. Очевидно, спутан с князем Ф. Д. Пестрым-Стародубским. Эта ошибка проникла и в литературу.


[Закрыть] и Ивана Борисовича Тучка Морозова в сопровождении дьяка Василия Долматова «покрепити того, какова хотят государства», «отчина» великого князя – Великий Новгород². Обращение новгородцев к великому князю с предложением новой формы политических отношений требовало, по мнению московских властей, конкретной реализации и официального закрепления.

Послы прибыли в Новгород 18 мая, а «около них» пришли и «людей много и конив», которые стали на Городище. Основываясь на присланной в Москву новгородскими властями грамоте, в которой говорилось, «что его (великого князя. – Ю. А.) государем себя называли и за него есте ся задали», Федор Давыдович сформулировал на вече принципиальные положения нового политического устройства Новгорода: 1) «суду его (великого князя. – Ю. А.) в вас, в Великом Новгороде, быти»; 2) «по всем улицам седети князя великого тиунам»; 3) «Ярославле вам дворище великим князям очистити»; 4) «в великих князей суд не уступати»³.

Эти положения сводились, таким образом, к ликвидации особого новгородского суда и, внутреннего (уличанского) управления. Они означали фактически уничтожение политической системы боярской республики (хотя в них не говорится прямо об упразднении веча и его институтов).

Однако новгородское вече категорически отказалось санкционировать инициативу, проявленную правившей в тот момент боярской верхушкой. В Новгороде начался острейший политический конфликт. По данным Московской летописи, во время пребывания великокняжеских послов «бысть мятеж в новогородцех». Они «створише вече» и учинили суд над боярами, подозреваемыми в сговоре с Москвой.

Первой жертвой пал Василий Никифоров. Его «приведоша на вече и въскричаша: переветник, был ты у великого князя, а целовал еси ему крест на нас». Объяснение Василия Никифорова, что он «целовал… крест к великому князю в том, что ми служити ему правдою и добра ми хотети ему, а не на государя своего Великого Новгорода, ни на вас, на свою господу и братию», не было принято во внимание: новгородцы «без милости убише его по обговору Захарьи Овина». Но и сам Овин не ушел от расправы: его с братом Кузьмою «убиша… у владыки на дворе». По словам московского летописца, в Новгороде началась анархия: «…от того часа възбеснеша, яко пьянии, ин инаа глаголаше, и к королю пакы въсхотеша»⁴.

Псковский летописец также подробно описывает расправу новгородцев над посадниками и боярами, которые «без Великого Новгорода веданьа тую прелесть чинили» (т.е. посылали посольство в Москву). Он же (в отличие от Московской летописи) подробно излагает официальный ответ новгородцев московским послам. Суть его – категорический отказ от всех требований, предъявленных Москвой, дезавуирование посольства о титуле и апелляция к условиям Коростынского мира. В то же время новгородцы проявили полную лояльность по отношению к послам великого князя: «Держав… 6 недель, и чествовав, и с честью их к великим князем отпустили»⁵. Расходясь в степени подробности, деталях и акцентах (Псковская летопись ничего не сообщает о выступлениях сторонников литовской ориентации), оба наших основных источника в общих чертах рисуют единую картину, которая свидетельствует прежде всего о расколе в новгородском обществе.

Миссия в Москву с предложением титула «государя» была, очевидно, результатом деятельности части новгородской верхушки, стремившейся ценой полного подчинения власти великого князя сохранить свои политические позиции и экономическое могущество. События 1475—1477 гг. должны были убедить по крайней мере часть новгородского боярства в необходимости максимально возможных уступок великому князю – только таким путем можно было надеяться избежать участи осужденных на Городище. Характерно, что оба боярина, убитых на вече, фигурируют в числе тех, кто был непосредственно перед этим вызван в Москву на суд великого князя. Оба они, очевидно, были оправданы или отделались легким наказанием и вернулись в Новгород. Но их пребывание в Москве сопровождалось какими-то политическими переговорами, в конечном счете (по собственным словам Василия Никифорова) присягой великому князю «служити ему правдою и добра… хотети ему», т.е. своего рода феодальной коммендацией. Оставаясь членом новгородской господы, формально не порывая со своим городом, Василий Никифоров (как и, возможно, Захарий Овин) вступал в особые служебно-политические отношения с великим князем, превращался в его вассала. Разумеется, это было неслыханным дотоле нарушением новгородской политической традиции. Несомненно также, что со стороны московского правительства такой альянс был важным шагом на пути дезинтеграции новгородского боярства для привлечения на свою сторону хотя бы отдельных его представителей. Новгородское вече с полным основанием усмотрело в поведении Василия Никифорова «перевет» – государственную измену. Оказавшись перед необходимостью выбора: кому служить – Великому Новгороду или великому князю, новгородский боярин предпочел последнее. Трагизм его положения, как и других новгородских бояр, заключался именно в безнадежности такого выбора. Верность вековым новгородским традициям и коренным политическим интересам своей социальной группы в условиях распада и гибели феодальной республики, ее фактического включения в состав нового государства (в реальности чего весной 1477 г. не могло быть уже никаких сомнений) превращалась в государственную измену. Попытка перейти на службу к великому князю, проявить расчетливый политический реализм в надежде спасти свою жизнь и социальный статус с такой же неотвратимостью вела боярина к «перевету» по отношению к умиравшей, но еще живой феодальной республике. Именно такого рода дилемма и могла стать основой для решения ряда представителей новгородцев «бить челом» великому князю о его «государствовании» в Новгороде. Оглядываясь на пример соседнего Пскова, некоторые из новгородских бояр могли надеяться путем добровольного отказа от политического суверенитета сохранить основы своего социально-политического статуса, прежде всего неприкосновенность своих вотчин. Стоит ли подчеркивать, что (за возможными единичными исключениями) новгородские бояре, бившие челом великому князю, едва ли могли быть искренними сторонниками Москвы и ее политики государственной централизации. Но расчет их оказался ошибочным: они не учли глубины противоречий между новгородцами и Москвой, а также внутри самого Новгорода, не добились единодушной поддержки даже в рядах господы, в которой были далеко не изжиты литовские симпатии и державные амбиции. В глазах новгородского веча бояре, стремившиеся сохранить свои вотчины ценой перехода на службу к великому князю, выглядели прямыми изменниками. В этих условиях проект мирного, безболезненного для боярства включения Новгородской земли в состав Русского государства с сохранением ее социально-экономической структуры во главе с могущественной боярской олигархией был не более чем боярской утопией.

Московское правительство разгадало стремление правящих кругов Новгорода сохранить свой политический статус ценой формального отказа от политического суверенитета. В Москве отдавали себе ясный отчет в том, что формальное принятие титула государя и установление только внешнего контроля над Новгородом – недостаточный противовес могущественной новгородской олигархии, стоящей во главе республики. Воспользовавшись челобитьем о титуле государя, Москва предъявила Новгороду достаточно жесткие требования, устанавливавшие статус, существенно отличавшийся от статуса Пскова, и фактически ликвидировавшие основные политические институты боярской республики. Вече, лишенное судебной власти, и улицы, управляемые тиунами великого князя, сводили внутреннюю автономию Новгорода к нулю.

События на вече в мае 1477 г. наглядно продемонстрировали нереальность расчета инициаторов посольства о титуле. Эти события привели к дискредитации членов господы – сторонников компромисса с великим князем, «тамошних посадник, которые приатны ему», – и к бегству их из Новгорода («а разбегоша же ся вси»)⁶. На повестку дня встали иные, насильственные меры ликвидации феодальной республики.

Итак, ход событий в Новгороде в мае – июне 1477 г. и позже свидетельствует, во-первых, о наличии в составе новгородских правящих кругов определенной группировки, искавшей соглашения с великим князем; во-вторых, о том, что эта группировка «приатных» Москве бояр отнюдь не была ни многочисленной, ни влиятельной и (вопреки мнению В. Н. Бернадского и Л. В. Черепнина)[30]30
  События в Новгороде в мае 1477 г. подтверждают скорее концепцию Бернадского – Черепнина, чем мнение Я. С. Лурье. Если посольство о титуле было исключительно плодом изобретательности – «лжею» – московского правительства, искавшего повод к войне, то чем объяснить ярость новгородского веча, обрушившуюся на «приятных» Москве бояр?


[Закрыть] далеко не отражала настроения новгородского боярства в целом. Никакого «союза» великокняжеской власти с этим боярством ни в 1475-м, ни в 1477 г., ни позже не было и, по-видимому, быть не могло – слишком существенны были противоречия между ними. Именно этим объясняется принципиально разное отношение московского правительства к Новгороду, с одной стороны, и к Пскову – с другой. Если компромисс с относительно слабым псковским боярством, искавшим поддержки и защиты Москвы, был возможен и желателен для великого князя (облегчая задачу подчинения Пскова), то подобный компромисс с могущественной и амбициозной новгородской боярской олигархией исключался, по-видимому, с самого начала.

К началу лета 1477 г. московское правительство пришло к выводу, что единственным средством для окончательной ликвидации феодальной республики является новый военный поход.

По данным Московской летописи, походу, как и в 1471 г., предшествовало совещание («дума») с участием братьев великого князя, бояр, князей и воевод, а также мероприятия идеологического характера – заседание освященного собора во главе с митрополитом, совершение многочисленных молебнов и т.п.⁷ Как и в 1471 г., поход на Новгород рассматривался как важнейшая политическая акция, нуждавшаяся в соответствующем идеологическом обосновании. Таким обоснованием на этот раз было «преступление крестного целования» новгородцами, т.е. отказ от Коростынского мира.

Последовал призыв к союзникам и вассалам принять участие в походе и выставить свои войска. По сообщению Псковской летописи, 7 июня во Псков приехали посол из Москвы Иван Зиновьев и дьяк Григорий Волнин, «повествуя и веля и поднимая Псков на Великий Новъгород». Если учесть, что московское посольство во главе с Федором Давыдовичем Хромым прибыло в Новгород 18 мая и оставалось там (по псковским данным) шесть недель, т.е. до самого конца июня, то становится ясным, что решение о походе на Новгород было принято в Москве задолго до возвращения посольства – по первым же известиям о майских событиях на новгородском вече. Псковичи сделали попытку мирного посредничества. Новгородский посол Иван Поклончев привез ответ господы: она потребовала возобновления союза Пскова с Новгородом и отмены Коростынского договора («опречь Коростынского прикончания»), отказываясь в противном случае от каких-либо переговоров. Отсюда видно, что московское правительство верно оценило политику господы. Новгородские власти фактически поставили вопрос о пересмотре Коростынских соглашений, хотя послов великого князя во время их пребывания в Новгороде уверяли в обратном: «На чем мы есмя… на Коростыни мир кончали и крест целовали, по тому хотим… и жити доконцанию»⁸. Политическое руководство Новгорода, пришедшее к власти в результате майских событий, снова взяло курс на разрыв с Москвой.

Однако, сознавая свое военное бессилие, новгородские власти сделали попытку вступить в переговоры с великим князем и тем самым оттянуть начало войны. В Москву был послан Федор Калитин, староста Данславской улицы, просить об «опасе» для приезда архиепископа и новгородских послов «бити челом». По распоряжению великого князя новгородский гонец был задержан и Торжке наместником Василием Китаевым⁹.

Война стала неизбежной. 15 сентября во Псков снова прибыл из Москвы Григорий Волнин с требованием немедленного («си часы») объявления войны Новгороду («грамоты вскинути»). Одновременно из Новгорода были изгнаны находящиеся там московские торговые люди «…много гостей прибегоша низовских и с товары из Новгорода во Псков, а инии поехали на Литву». Новгородцы фактически начали враждебные действия. 30 сентября Псков официально объявил войну Новгороду, «положиша на вечи» соответствующие «взметные» грамоты. В этот же день состоялось и официальное объявление войны Москвой: в Новгород была послана «складная грамота», которую вез подьячий Родион Богомолов¹⁰.

В последнюю минуту новгородские власти изменили свою позицию и сами обратились к псковичам с просьбой о посредничестве: во Псков прибыл Подвойский Панкрат, «прося послов изо Пскова к великому князю, хотячи сами ехати и псковичи поднимая». Но разумеется, было уже поздно. Новгородский гонец, схваченный на вече послом великого князя, а затем освобожденный по просьбе псковичей, ни с чем был отпущен к Новгороду¹¹.

Поход московского войска начался в первых числах октября. Записи о нем сохранились в Московской летописи и представляют большой интерес с точки зрения состава и организации русского войска конца 70-х годов XV в., методов управления войсками, организации переговоров с Новгородом и т.п. В сочетании с независимым источником – Псковской летописью – эти записи дают редчайшую возможность подробно проследить ход одного из важнейших событий эпохи ликвидации боярской республики.

Оставив в Москве сына, великий князь выступил 9 октября вместе с братом Андреем Меньшим. Вперед была послана татарская конница царевича Данияра по маршруту Клин – Тверь – Торжок¹². 14 октября великий князь был на Волоке у брата Бориса, где к нему прибыл «хидырщик» Михаила Тверского «отдавати кормы по отчине своей», т.е. организовывать снабжение войск при их движении через Тверскую землю в соответствии с московско-тверским докончанием. Далее маршрут шел на Торжок: у великого князя – через Микулин, а у Андрея Меньшого – через Старицу; 16 октября было получено известие о новой просьбе новгородцев об «опасе». С ней приехал в Торжок новгородский гонец – житий Иван Иванович Марков. По распоряжению великого князя гонец был там задержан.

19 октября Иван III прибыл в Торжок. Здесь его встретили новгородские бояре Лука Дементьев с братом Иваном и «били челом… в службу». Это событие характерно. Перед лицом неизбежного поражения Новгорода на последнем этапе его борьбы с великим князем в среде новгородских бояр усиливаются тенденции к феодальной коммендации главе Русского государства. Они видят единственный путь спасения в непосредственном переходе к нему на службу, порывая тем самым со старыми вечевыми традициями и пытаясь найти себе место в рядах московской военно-служилой иерархии. По существу это означает расширение и углубление политической дезинтеграции новгородского боярства. «Поход миром» 1475 г. начался жалобами новгородцев на свою господу, начало похода 1477 г. ознаменовалось явными признаками распада самой господы. Политический кризис феодальной республики продолжал нарастать.

Находясь в Торжке, великий князь 21 октября «отпустил… князя Василия Васильевича Шуйского воеводою и наместником на Псков, а Пскову князем»[31]31
  Новый псковский князь по прозвищу Бледный был племянником князя Федора Юрьевича и дальним родственником своего полного тезки, новгородского князя Гребенки (см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI в. М., 1988. С. 68).


[Закрыть]: во время похода не прерывалось управление русскими землями – решение важнейших вопросов оставалось в руках великого князя, несмотря на его отъезд из столицы.

23 октября Иван III выступил из Торжка, отдав подробные распоряжения о движении своих войск. Сам он двинулся на Вышний Волочек и дальше между Мстой и Яжелбицкой дорогой. Отряд царевича Данияра с воеводами Василием Образцом и Борисовичами Сучковыми должен был двигаться за Мстой (по ее правому берегу). Вместе с главной квартирой шел князь Даниил Холмский с частью двора, владимирцы, переяславский и костромичи, а также тверичи, дмитровцы и кашинцы, «которые служат великому князю», – во главе со вчерашними выходцами из Твери воеводами Бороздиными: кроме детей боярских и полков Московской земли военную службу великому князю несли многие феодалы Тверской земли, жители Тверского и Кашинского уделов.

Правее колонны главных сил двигался князь Семен Иванович Ряполовский с суздальскими и Юрьевнами, а левее, из Торжка на Демон, – Андрей Меньшой и воевода великого князя Василий Федорович Сабуров с ростовцами, ярославскими, угличанами и лужичанами, а также воевода великой княгини Марии Ярославны Семен Федорович Мешок Сабуров с ее двором. Как видим, система непосредственных служебных отношений к великому князю пронизывает Углицкий и Бежецкий уезды – удел князя Андрея Большого.

Колонну, следовавшую между Демонской и Жестяницкой дорогами, составляли войска воевод князей Оболенских: Александра Васильевича (калужане, алексинцы, серпуховичи, хотуничи, москвичи, радонежцы, новоторжцы) и Бориса Михайловича Турени (можайцы, волочане, звенигородцы, ружане). Великокняжеский вассалитет проникает и в удел князя Бориса Волоцкого: среди его «волочан» и «ружан» есть дети боярские, непосредственно служащие великому князю.

В шестой колонне, двигавшейся по Яжелбицкой дороге, должен был следовать Федор Давыдович Хромой с частью двора великого князя и с коломничами, а также все прочие князья Оболенские во главе с Иваном Васильевичем Стригой. В походе, как видно, принимали участие и старые удельные князья со своими дворами, еще сохранившие остатки своих уделов (их дворы включались в отряды во главе с воеводами великого князя).

Итак, войско, двинутое на Новгород, было составлено из представителей чуть ли не всех частей Русской земли. Жители не менее двадцати шести уездов и городов шли в поход под знаменами великого князя – государя всея Руси. В своей основной массе войска состояли из конницы: детей боярских со своими боевыми послужильцами. Мобилизация и сосредоточение этих войск, организация их движения, снабжения, управления ими и связи между ними требовали непрерывной работы особого органа, оставившего видимые следы своей деятельности в записях, использованных летописцем. По сравнению с походом 1471 г. эти записи отличаются большей подробностью и точностью. Формы управления и делопроизводства развивались и совершенствовались, военное ведомство Русского государства решало все более сложные задачи.

Летописное известие от 23 октября 1477 г., содержащее подробную роспись служилых людей по отрядам во главе с перечисляемыми поименно воеводами, – фактически первая дошедшая до нас разрядная запись, не сохранившаяся, однако, в существующих разрядных книгах[32]32
  Мнения исследователей о времени оформления Разрядного приказа – центрального военного ведомства Русского государства – расходятся. Н. П. Лихачев, автор первой монографии по этому вопросу, относил возникновение Разрядного приказа к концу XV – началу XVI в. (Лихачев Н. П. Разрядные дьяки. М., 1888. С. 93 и др.); А. А. Зимин к середине XVI в. (Зимин А. А. О сложении приказной системы на Руси // Доклады и сообщения Института истории. Вып. III. М., 1954. С 169); А. К. Леонтьев к 30-м годам XVI в. (Леонтьев А. К. Образование приказной системы управления в Русском государстве. М., 1961 С. 85). Однако возникновение систематического разрядного делопроизводства (записей) с 70-х годов XV в. – факт, имеющий принципиально важное значение для истории Разрядного ведомства. Он говорит о наличии «дьяков, опытных в составлении воинских разрядов» (Леонтьев А. К. Образование приказной системы. С. 77—78). В. И. Буганов установил, что дошедшие до нас первые разрядные книги представляют собой «своеобразный конспект, выборку из… подлинных документов Разрядного приказа» начиная с последней четверти XV в. – следовательно, разрядные ведомства в это время уже функционируют (Буганов Б. И. Разрядные книги последней четверти XV начала XVII в. М., 1962. С. 5).


[Закрыть]. Из этой записи (как и из записей о походе 1469 г. судовой рати на Казань) видно, что первичная организационная единица русского войска – территориальный отряд (полк), состоявший из служилых людей одного уезда (города). По мере необходимости эти отряды сводились в более крупные тактические соединения во главе с воеводами великого князя. В отличие от территориальных полков двор великого князя не представляет собой отдельной организационной и тактической единицы: дети боярские от двора распределяются по разным отрядам. Видимо, эти наиболее близкие к великому князю, надежные в политическом отношении и, по всей вероятности, лучше всех вооруженные служилые люди придаются территориальным полкам для усиления их боевой устойчивости. Двор поставляет кадры для управления войсками и других ответственных функций.

27 октября великий князь прибыл в Волочек, где его встретил и бил челом в службу посадник Григорий Михайлович Тучин. На следующий день «приехал к великому князю… служити» житий человек Андреан Савельев. Стремление к личной коммендации охватывало все более широкие круги новгородских феодалов, распространяясь и на их средний слой. 2 ноября на стоянке в Турнах великий князь принял псковского гонца Харитона Качалова, который привез грамоту с извещением о страшном бедствии, обрушившемся на Псков. По словам псковского летописца, в результате пожара, бушевавшего почти целые сутки 10 октября, «погоре всего града за стены и до кола». Грамота псковичей особенно интересна своей титулатурой: «…посадник Псковской степенный и старые посадники и сынове посадничьи и бояре и купцы и житие люди» бьют челом «господину государю великому князю… царю всея Руси… своим государем, великим князем Рускым, царем отчина ваша добровольнии люди весь Псков челом бьем»¹³ (разрядка моя. – Ю. А.). Государь всея Руси впервые назван «царем» в официальном документе – на 70 лет раньше, чем этот титул, так и не привившийся в XV в., был официально принят в Москве. Употребление этого титула в грамоте псковских властей не случайно: в представлении псковичей Русская земля уже не совокупность княжеств, а единое государство, глава которого нуждается в соответствующем особом обозначении.

4 ноября к великокняжескому войску присоединились тверские полки во главе с воеводой князем Михаилом Федоровичем Микулинским; они были поставлены во втором эшелоне вслед за полком великого князя. Наконец, 8 ноября «на стану в Еглине» великий князь принял новгородских гонцов об «опасе», которых от самого Торжка три недели возили за ним. В своем обращении к нему гонцы «назвали великого князя государем», что особенно подчеркивает московский летописец. И великий князь «пожаловал, опас дал и свою опасную грамоту», чтобы «владыце и послом Новгородским приехати к себе и бити челом и отъехати добровольно». Первый шаг для переговоров с новгородскими властями был сделан.

19 ноября «на стану» в Палинах великого князя встретили новгородские бояре Иван Васильевич Микифоров и Лука Клементьев. Московская летопись не говорит о целях их приезда – били ли они челом в службу, по примеру своих предшественников, или являлись официальными новгородскими послами. Разрядная книга пространной редакции, приводя текст, аналогичный летописному, о приезде этих бояр в отличие от летописи добавляет: «…а сказали, что наугородцы не хотят здати Новогорода». Во всяком случае, «на том же стану на Палинах князь велики полки уряди, учинил, которому где быти». Подробное «уряжение» отразилось и в летописи, и (впервые!) в дошедших до нас разрядных книгах¹⁴. Изготовленные к походу и бою войска были разделены на полки: Передовой, Правой руки, Левой руки и собственный великокняжеский (Большой). Во главе каждого полка были поставлены воеводы и перечислены первичные территориальные отряды (всего 27), причем впервые упомянуты новоторжцы – жители бывшей Новгородской волости. Эти первичные отряды по одному или группами объединялись под командой воевод, подчиненных соответствующим полковым воеводам. Перед нами трехступенчатая организация: территориальный отряд – группа их – полк. Созданные таким образом «полки» – высшие тактические единицы и одновременно основные составные части походно-боевого порядка русского войска.