Текст книги "Под знаменами Москвы"

Автор книги: Юрий Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Пребывание первого папского посольства затянулось. Только 26 января 1473 г. Бонумбре и Дмитрий Грек, посол Палеологов, были «с честью» отпущены из Москвы, с подарками папе и новым «шурьям» великого князя⁴⁵.

Итак, в начале 70-х годов XV в. произошло важное событие. Русское государство впервые вступило в дипломатические отношения с далекой Италией. Посещение Москвы и других русских городов папским послом и его свитой имело первостепенное политическое и культурно-историческое значение. Высокопоставленные итальянцы впервые воочию увидели новое государство на востоке Европы, которое с этого времени начинает приобретать все большее значение в политических планах римской курии и других западноевропейских государств. Русское государство впервые выходит на широкую международную арену, становясь важным фактором европейской жизни. Это не могло не обострить внимание русского правительства к проблемам международной политики, не могло не способствовать ускорению создания в Москве специального дипломатического ведомства. Обозначается и другая линия установившихся связей – растет опасность проникновения на Русь враждебных идеологических влияний как прямое следствие деятельности представителей папского престола. Этот факт в свою очередь не мог не повлиять и на церковную политику русского правительства.

В ночь с 4 на 5 апреля 1473 г. Московский Кремль был охвачен пламенем очередного грандиозного пожара. Выгорели ряд каменных церквей и множество дворов, в том числе митрополичий, сгорела «приправа вся городная», особенно тяжелые последствия имел пожар житничного двора и городских житниц. Сам великий князь, как всегда, принимал участие в тушении пожара, благодаря чему удалось отстоять «большой двор». Но наиболее важное следствие пожара – скоропостижная смерть митрополита Филиппа, подробно описанная в Московской летописи. Почти девять лет возглавляя русскую церковь, Филипп последовательно поддерживал великого князя во всех важнейших вопросах (Новгород, строительство Успенского собора, византийский брак). В его лице Иван Васильевич потерял наиболее авторитетного и, по-видимому, убежденного союзника своей политики использования влияния церкви в интересах строительства единого государства⁴⁶.

Выборы нового митрополита состоялись 23 апреля. Был избран коломенский епископ Геронтий, въехавший на митрополичий двор 4 июня и 29 июня получивший официальное поставление⁴⁷. В истории взаимоотношений государственной и церковной организаций на Руси открывалась новая страница. В отличие от своего предшественника новый митрополит был ревностным защитником старых порядков, при которых церковь была почти независимой от государственной власти, и вскоре двор митрополита превратится в один из важнейших центров консервативной оппозиции. Борьба с этой оппозицией растянется на долгие десятилетия и станет одним из существенных факторов политической истории Русского государства вплоть до начала XVI в.

Через год после кремлевского пожара столицу постигло новое бедствие. 20 мая 1474 г. рухнул недостроенный Успенский собор, возведенный уже «до верхних комор» Причина этого, по мнению экспертов, приглашенных из Пскова мастеров-строителей, заключалась в плохом качестве раствора – он оказался жидким, «не клеевитым»⁴⁸. Разрушение собора, которому придавалось такое большое значение и в строительство которого было вложено столько моральных и материальных сил, заставило впервые в истории Русского государства официально обратиться к иностранным мастерам – «каменосечцам». Задача «мастера пытати церковного» была возложена на посла Семена Телоузина, выехавшего в Венецию 24 июля 1474 г. Это посольство было отправлено в ответ на посольство дожа, прибывшее в Москву 25 апреля с просьбой об отпуске на волю Тревизана и об отправке его в Орду⁴⁹. Посольство Толбузина занимает особое место в истории становления русской дипломатической службы. Впервые в Италию во главе посольства поехал не «Фрязин», а русский по происхождению человек, на которого возлагалась не только чисто дипломатическая миссия (сообщение об удовлетворении просьбы дожа), но и особое задание – привлечение на русскую службу иноземных специалистов. Дед Семена Ивановича Толбузина пал на Куликовом поле, а отец был воеводой великого князя Василия Дмитриевича⁵⁰.

Первый русский посол в Венецию проявил себя умным, наблюдательным и энергичным человеком. Рассказ его о поездке отразился в митрополичьей летописи, составителю которой Толбузин подробно рассказал о своих впечатлениях о Венеции, о порядках выбора тамошнего дожа, о своих переговорах с Фиоравенти, согласившимся поехать на Русь за баснословно высокое жалованье – 10 рублей в месяц (деревня на Руси стоила 2—3 рубля, столько же стоил хороший боевой конь, а за 100 рублей можно было купить большое село с десятками крестьянских дворов). Толбузин познакомился на месте с образцами искусства Фиоравенти – архитектора, строителя, механика⁵¹. Несмотря на огромную запрошенную сумму, русский посол добился своего: мастера-муроля отпустили на Русь. Потребность в иностранных специалистах ясно осознавалась великим князем, и для привлечения их на свою службу он не останавливался ни перед какими затратами и трудностями.

26 марта 1475 г. – день прибытия в Москву Фиоравенти вместе с посольством Толбузина – важная веха в истории русской культуры. В нашей стране впервые оказался представитель европейского Возрождения, разносторонне одаренный мастер высокого класса, открывший путь на Русь целой плеяде своих соотечественников.

Приехав в Москву со своим сыном и «паробком», знаменитый мастер, «кой ставит церкви и полаты… тако же и пушечник той нарочит, лити их и бити ими, и колоколы и иное все лити хитр велми», сразу же приступил к делу. Осмотрев полуразрушенный Успенский собор и похвалив «гладкость» работы, он нашел, что «известь не клеевита да камень не тверд», и решил строить его по-новому. Уже 17 апреля началась разборка недостроенного храма. «И стены… иже три годы делали, в едину неделю и менши развали», – с удивлением и уважением отмечал летописец и далее подробно описывал, как это было сделано⁵², – технические детали живо интересовали любознательного русского человека, впервые столкнувшегося с мастерством Ренессанса.

Как и его предшественники, Аристотель съездил во Владимир. Тамошний Успенский собор произвел на него сильное впечатление. По словам летописца, он «похвали дело» и даже приписал строительство собора итальянским мастерам («некых наших мастеров дело»): в устах Фиоравенти это было, вероятно, изысканным комплиментом⁵³.

В Москве закипела работа. В июле начали копать новые глубокие рвы («две сажени, а в ином месте итого глубже») и вбивать дубовые колы. За Андрониковым монастырем соорудили печь для выделки нового кирпича – «нашего же русского кирпича уже да продолговатее и тверже». Стали изготовлять известь по новому рецепту – «густо мотыгами… мешать, яко на утрие засохнеть, то ножем не мощи разколупати». К концу первого года строительства явственно обозначились контуры нового храма. Он был обложен «полатным образом»: «столпы же едины четыре обложи круглы и, рече, крепко стоять».

Так на Русской земле, на одной из площадей Кремля, росло новое величественное и прекрасное здание – символ преемственности Древней Руси и нового Русского государства, символ единства русской и европейской культур. Изоляция Руси отходила в прошлое. В истории русского градостроительства, архитектуры, в технологии ряда производств начался новый этап, обогащенный достижениями передовой европейской мысли. Пройдет несколько лет, и вслед за Аристотелем в русскую столицу приедут многие его земляки, приедут искусные мастера и из других стран Европы инженеры, фортификаторы, литейщики. С их помощью возникнут палаты и храмы, на берегу Москвы-реки поднимется новый кирпичный Кремль, построенный по последнему слову европейской строительной техники, – знакомая всем нам твердыня нашего Отечества, дорогая сердцу каждого русского человека. С изменением облика Русской земли, превращавшейся в единое мощное государство, менялся и облик ее столицы.

Но еще более важные изменения происходили за стенами кремлевских палат. Именно к этому времени, к началу 70-х годов XV в., относятся первые свидетельства о функционировании одного из важнейших правительственных ведомств – посольской службы. Уже с конца 60-х годов официозная Московская летопись начала точно фиксировать даты приездов и отъездов русских и иностранных послов. Еще в 1468 г. о прибытии посла от короля Казимира было сказано в обобщенной форме – «тое же весны в великые говенье» (т.е. в период с 28 февраля по 16 апреля). В следующем году прибытие в Москву «Юрия Грека» указывалось уже точно: 11 февраля 1469 г.⁵⁴. В 1472 г. были точно зафиксированы даты отъезда и прибытия второго русского посольства, выезд из Москвы папского посла; в 1474 г. точно указаны даты прибытия посольств из Венеции, из Орды (7 июля), из Рима «от царевичев» (братьев великой княгини) (14 августа), а также отправки их в Крым (31 марта), в Венецию и в Орду (19 августа). Из посольств этого 1474 года, упомянутых в летописи, точно не датированы только прибытие крымского посла («тое же зимы») и отправка к Палеологам («того же лета»)⁵⁵. Это, конечно, не случайно: в распоряжении летописца находились какие-то официальные материалы, фиксировавшие прибытие и отправку посольств⁵⁶. Материалы эти – посольские книги, документация нового типа, связанная с зарождением русской дипломатической службы. До нашего времени сохранились некоторые из этих книг (самая ранняя начинается с марта 1474 г. с наказа Никите Васильевичу Беклемишеву, послу к крымскому хану). Новые масштабы внешней политики, обусловленные расширением политических горизонтов, задач и международной роли нового государства, способствовали началу формирования одного из важнейших центральных правительственных учреждений – ведомства иностранных дел (Посольского приказа)⁵⁷. Это одно из первых ведомств, построенных по функциональному признаку. Так зарождается новая приказная система, которая более двух веков, до реформ Петра Великого, будет практически управлять Русским государством.

Не менее важным ведомством было военное, составившее позднее Разрядный приказ. Первые документальные записи, свидетельствовавшие о зарождении этого ведомства, дошли до нас в составе летописей – они читаются в описаниях «первой Казани» и Шелонского похода. Войско Московского великого князя превращалось в вооруженные силы нового Русского государства, и соответственно расширялись и усложнялись функции руководства этими силами, их подготовкой и организацией и в мирное, и особенно в военное время.

Система управления Русским государством складывалась спонтанно. Новые ведомства возникали по мере реальной необходимости в связи со строительством нового государства. Наиболее существенный и ощутимый признак зарождения нового ведомства, т.е. новой отрасли государственного управления, – появление нового вида документации. Посольские книги, известные с начала 70-х годов[25]25
  Оценку русской дипломатической документации этого времени дал П. Пирлинг: «С палеографической точки зрения, равно как и в смысле изящества и чистоты техники памятники дипломатических сношений XV в. стоят значительно выше таких же документов XVI столетия… с точки зрения стиля и формы наказы Ивана III менее многословны, но более ясны и точны, нежели инструкция Грозного. В последних слишком часто в чрезмерном обилии слов теряется связность мысли» (Пирлинг П. Россия и папский престол. М., 1912. С. 235, 236).


[Закрыть], отразили возникновение посольской службы⁵⁸. Разрядные записи, появившиеся почти одновременно, свидетельствовали о начале формирования нового ведомства со специфическими военно-придворными функциями⁵⁹. Так с 70-х годов XV в. можно проследить важнейшие этапы формирования централизованного аппарата управления единого Русского государства.

Глава VIII
«Поход миром»

В воскресенье, 22 октября 1475 г., вскоре после участия в тушении очередного грандиозного пожара в Кремле (в результате которого «выгорело мало не весь город»), великий князь «пошол к Новгороду миром, а с людьми со многими»¹. В Москве был оставлен наследник – великий князь Иван Молодой. Во вторник, 21 ноября, Иван III прибыл на Городище. Началось «Городищенское стояние». Известия Московской летописи об этом походе – фактически дневник, ведшийся при походной канцелярии великого князя. Это – первый дошедший до нас документ такого рода (в летописной передаче).

Пятьсот километров от Москвы до Новгорода великий князь проехал за 30 дней, делая ежедневно по 25—30 км и иногда останавливаясь на 2—3 дня на одном месте. Это был не военный поход, но и не простое путешествие в свою «отчину» (в которой до этого великий князь не был ни разу), и не политическая демонстрация. «Поход миром» – чисто практическое мероприятие во осуществление великим князем «суда и управы» над своими подданными, «мужами вольными» Новгородской отчины, начало непосредственного, реального управления Новгородской землей как частью Русского государства.

С момента прибытия в пределы Новгородской земли, с первой же остановки 5 ноября в Вышнем Волочке, великого князя непрерывно посещали репутации новгородцев. За пять дней он принял не менее 120 наиболее видных представителей Новгорода – посадников, тысяцких, бояр, житьих, названных поименно, и множество непоименованных новгородцев. В числе встречавших великого князя были его наместник Семен Борисович Тучко Морозов и дворецкий дьяк Роман Алексеев. Наиболее представительная делегация официального Новгорода встретила великого князя 18 ноября в Рыдыне: архиепископ, новгородский князь Василий Гребенка Шуйский, степенной посадник Василий Онаньин и с ним еще два посадника, степенной тысяцкий Василий Есипов, архимандрит Юрьева монастыря Феодосий, игумены Нафанаил Хутынский и Варлаам Вежитский, казначей и духовник владыки. С «поминками» приходили старосты улиц, «мнози же от старост купецких», «купцы многи», городищенский староста «со всеми городищанами». При въезде на Городище великого князя встречали «посадницы и житьи люди и множество многого народа».

Иногда летопись прямо указывает, что на приемы приходили «жалобники». Так, «Кузьма Яковль с товарищи з жалобою на свою же братью на новгородцев» первыми встретили великого князя на Новгородской земле; 16 ноября в селе Васильевском пришли «жалобники многи, Олфер Гагин с товарищи». Старосты Славковы улицы, Иван Кузьмин и Трофим Григорьев, и Никитины улицы – Григорий Арзубьев и Василий Фомин на стоянке в Рыдыне тоже не просто «явили от обеих улиц по бочке вина красного»: спустя несколько дней стало известно и об их жалобе. Поездка через Новгородскую землю и приемы бесчисленных челобитчиков – первый этап решения основной политической задачи «похода миром» – осуществления фактического контроля над судом и управлением в Новгородской отчине.

Нельзя согласиться с мнением, что «подача великому князю жалоб производилась по сигналу, данному заранее из Москвы»². Иван III не нуждался в подобной инсценировке. Права его на верховный суд в Новгородской земле, зафиксированные Коростынским докончанием, были достаточно хорошо известны новгородцам. Массовая подача жалоб была вызвана не успехами московской агитации (хотя она, вполне возможно, и имела место), а в первую очередь реальными нуждами новгородских горожан и сельчан, страдавших от феодальной анархии и боярского произвола в условиях обострившейся политической борьбы в умирающей феодальной республике.

18 ноября в 90 верстах от Новгорода великий князь угощал обедом владыку и сопровождавших его руководителей новгородского правительства, но уже через три дня, сразу после прибытия на Городище, между ними возник конфликт: великий князь «не пожаловал» владыку – отказался от его приглашения «хлеба ясти к себе». Обстановка, в которой началось Городищенское стояние, рисуется в источниках как крайне напряженная, наполненная скрытой тревогой и взаимным недоверием.

На следующий день, 22 ноября, на Городище у великого князя пировало все новгородское правительство – и владыка, и князь, и степенный посадник, и много старых посадников, тысяцких и бояр. В тот же день великий князь принял депутацию совсем другого рода: «…многие новгородские жалобники, и всякие люди, житьи, и рушане (жители Руссы – Ю. А.), и монастырские, и прочи, иже в пределах ближних Новгорода, приидоша бити челом великому князю: свии приставов просити, да быша от вой его неизграблении, а инии с жалобою на свою же братью на Новгородцев, кийждо о своем управлении». Если при проезде великого князя через Новгородскую землю с жалобами к нему имели возможность обращаться отдельные группы новгородцев, то на Городище пришла, по-видимому, масса жителей Новгорода и близлежащих мест с челобитьями о своих нуждах. Главная задача «похода миром» начала осуществляться. Псковский летописец, обычно внимательно приглядывавшийся к делам «старшего брата» и, как правило, хорошо осведомленный в них, видел причину похода великого князя в Новгород в том, что «новгородцы, люди житии и моложьшии, сами его призвали на тыя управи, на них насилье держать как посадники творили»³.

Прием жалобников и разбор жалоб – центральный момент в деятельности великого князя в своей «отчине». Пиры и подношения новгородских бояр только внешнее обрамление этой деятельности, принципиально расходившейся с коренными интересами новгородских олигархов. Генеральная линия великокняжеской политики была направлена в первую очередь на обеспечение твердой государственной власти московского правительства на Новгородской земле как составной части Русского государства. В осуществлении этой линии великокняжеская власть (на Руси, как и повсюду в Европе) не могла не опираться прежде всего на поддержку таких элементов населения, которые требовали прекращения феодальной анархии, для которых великокняжеская власть была «представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противовес раздробленности на мятежные вассальные государства»⁴. Разумеется, к таким слоям населения, объективно заинтересованным в создании централизованного государства, новгородское боярство относиться никак не могло – в этом суть его политического противостояния великокняжеской власти.

В летописном рассказе приводятся обобщенные сведения о «жалобниках». Тем не менее можно отметить два основных мотива в челобитных об «управлении». Первый связан с самим «походом миром» и носит, так сказать, чисто временный, конъюнктурный характер – это просьбы об охране от войск, шедших с великим князем. Проход и постой войск, даже дружественных, – тяжелая обуза для средневекового обывателя. «Поход миром» – поход военных сил, хотя и не сопровождавшийся военными действиями, своего рода мирная оккупация Новгородской земли: фактическое осуществление Коростынских соглашений требовало реального обеспечения. Другая группа жалоб была связана непосредственно с новгородскими делами. Это жалобы «на свою же братию новгородцев». По существу в жалобах шла речь о своевольстве новгородских бояр, членов правящей олигархии, на которых в условиях вырождавшегося вечевого строя действительно не было фактической управы. Именно такой характер жалоб рисуется в указаниях летописца на «убийства, и грабежи, и домом разорения от них напрасно, кой с которого сможаше»⁵ (разрядка моя. – Ю. А.). Подобного рода преступления хорошо известны новгородской практике: «наход» или «наезд» – одна из центральных уголовных категорий Новгородской Судной грамоты⁶. Хотя жалобы новгородцев едва ли ограничивались только «наездом», именно это преступление в условиях правления боярской олигархии было наиболее опасным и наиболее труднонаказуемым. Реальную картину такого «находа» или «наезда» рисует Псковская III летопись. В сентябре 1475 г., как раз в канун «похода миром», несмотря на то что между Новгородом и Псковом после 1471 г. царил мир и, судя по летописям, не было никаких претензий, «скопившися новгородский боярскии ключники да вдарилися в ночь разбоем ратью со всею ратною приправою» на псковскую волость Гостятино. Произошло вооруженное столкновение. По словам летописца, псковичам на этот раз удалось отбиться: «Иних побили, иних, рукы поймав, повесили… а инии разбегли». Всего было повешено 65 человек («с пол сема десятка»)⁷. Разумеется, «наезды» далеко не всегда, вероятно даже в относительно редких случаях, кончались так трагически для «наездчиков»: об этом свидетельствует сама распространенность этой типичной для феодальной анархии формы организованного разбоя, осуществляемого представителями господствующего класса и их слугами.

23 ноября великий князь впервые въехал в Новгород. Новгородское духовенство во главе с архиепископом встречало его, «яко же повеле им сам князь великий, не превозносяся», т.е. с подчеркнутым изъявлением полной покорности. Ритуал встречи великого князя должен был подчеркивать его державные права на свою «отчину», факт вхождения Новгорода в Русское государство.

После торжественного молебствия в Софийском соборе у архиепископа состоялся пир с подношением богатых даров. На следующий день, 24 ноября, «также и в прочии дни» на Городище продолжался прием челобитчиков: являлись «посадники и тысяцкие, и бояре, и житьи люди, и изветники… челом ударити с поминкы и с вином, и всякие монастыри, и из всех властей новугородцких старосты и лутчие люди… и монастырские, и корела». По словам летописца, челобитчики приходили с двоякой целью: «иные о жалобах, а иные лице его видети». Жалобы на притеснения и неправосудие новгородских олигархов, просьбы о суде и управе сочетались с изъявлениями покорности и политической лояльности, с демонстрацией признания верховной власти великого князя над Новгородской землей. Но признание этой власти и апелляция к ней означали отрицание власти боярской олигархии, умаление ее авторитета и подрыв ее политических позиций. Становясь частью Русского государства, подчиняясь суду и управе его главы, Новгородская земля переставала быть феодальной республикой, теряла исконные, архаические черты своей обособленности. Над головами новгородских олигархов, цеплявшихся за остатки своей политической власти, собиралась гроза.

Гром грянул 25 ноября. В этот день «били челом… пришед на Городище, мнози новугородцы, две улицы, Славкова да Микитина, на бояр новугородских, на посадника степенного Василия Онаньина, на Богдана на Есипова, на Федора Исакова, на Григорья на Тучина, на Ивана Лошинского, на Василья Микифорова, на Матфея Селезнева, на Якова Селезнева, на Андрея Исакова Телятева, на Луку Офонасова, на Мосеа Федорова, на Семена Офонасова, на Константина Бабкина, на Олексея Квашнина, на Василия Тютрюмова, на Василия на Балахшу, на Ефима на Ревшина, на Григорья на Кошуркина, на Офимьины люди Есипова Горшкова и сына ее Ивановы и на Ивановы люди Савелкова – что, наехав те со многими людьми на те две улицы, людей перебили, переграбили, животов людских на тысячу рублев взяли, а людей многых до смерти перебили»⁸.

Произошло неслыханное, беспримерное в жизни Новгорода событие. Впервые в истории боярской республики новгородские улицы обратились с жалобой на новгородских бояр не к своим вечевым органам, а к великому князю Русской земли, признав тем самым в нем верховного арбитра над Новгородом. Не менее важен и персональный состав обвиняемых. Два десятка перечисленных жалобщиками имен – цвет правящей верхушки Новгорода во главе с самим степенным посадником. Это те самые люди, которые недавно встречали великого князя на его «станах» в пути по Новгородской земле, поднося ему подарки, те самые люди, которые только что пировали с Иваном III за его столом на Городище и у владыки. Суть преступления их достаточно ясна: типичное для феодальной анархии сведение личных счетов путем физической расправы, характерное для боярского Новгорода решение споров между концами и улицами методами «наезда» и «находа» (вспомним, что все новгородские бояре были членами и руководителями своих уличанских и кончанских общин). Ясно, что олигархическая республика не имела никакой возможности обуздать подобного рода самоуправство своих посадников, поэтому все свои надежды обиженные и разграбленные уличане могли возлагать только на суд и управу великого князя всея Руси.

Жертвами «наездов» и «находов» были не только рядовые уличане, но и сами бояре: 25 ноября поступила жалоба от братьев Луки и Василия Исаковых, детей Полинарьина: они били челом на того же «на Василья на Микифорова, на Панфила на старосту Федоровские улицы, что, наехав на их двор, людей у них перебили, а живот разграбили, а взяли на 500 рублей»⁹.

Великий князь дал жалобникам своих приставов – ими оказались Дмитрий Чюбар Зворыка, Федец Мансуров и Василий Долматов. Любопытно, что в числе приставов – дьяк (Василий Долматов еще недавно служил князю Юрию Васильевичу и писал его духовную грамоту). Перейдя на государственную службу, он стал одним из наиболее видных и доверенных лиц в окружении великого князя. К архиепископу, посадникам, боярам и житьим, находившимся у него на приеме в момент принесения жалоб, великий князь обратился с требованием назначить своих, новгородских приставов «на тех сильников», заявив при этом о своем желании лично разобраться в существе дела и взять ведение его в свои руки: «Хочю яз того посмотрите… хощеть бо ми ся обиденым управа дати». Перед нами – первый в истории Новгорода пример непосредственного вмешательства великокняжеской власти в распри между новгородцами, первый пример реального осуществления суда и управы великого князя в его новгородской «отчине». Не ограничившись обращением к руководителям новгородского правительства, великий князь через своих бояр Федора Давыдовича Хромого и Ивана Борисовича Тучка Морозова сделал аналогичное заявление и на вече: «…чтобы дали своих приставов на тех обидящих братью свою».

Суд состоялся на следующий день, в воскресенье. Истцы и ответчики, обиженные и обидевшие, приведенные приставами степенный посадник и другие представители боярской элиты «все сташа перед великим князем на Городище». На суде великого князя присутствовали также архиепископ и посадники. Но им, очевидно, была отведена скромная роль статистов. Разбирательство уголовного дела новгородских олигархов в роковой для феодальной республики день, 26 ноября 1475 г., проходило, судя по летописному отчету, по обычному, хорошо известному из судебных актов XV в. ритуалу средневекового состязательного процесса: «Василий Онаньин посадник и с прочими преже написанными, на них же жалоба, отвечати стали… И начат судити их, и суди их и обыска, да жалобников оправил, а тех всех, как находили, и били, и грабили, обвинил… И велел князь великий Василья Онаньина, Богдана Есипова, Федора Исакова, Ивана Лошинского поимати. И взяли их дети боярские: Василья Онаньина – Иван Товарков, Богдана – Русалка, Федора Исакова – Звенець».

Феодальной республике был нанесен непоправимый удар. Четверо представителей боярской олигархии во главе со степенным посадником, обвиненные в тягчайшем уголовном преступлении, были осуждены судом великого князя и оказались под стражей. В день суда старые, традиционные политические институты Великого Новгорода, составлявшие на протяжении трех веков основу его политического бытия, показали свою полную несостоятельность перед лицом великокняжеской власти и фактически перестали существовать, сохранившись только в своих названиях. Именно этот день может по праву считаться концом боярской республики, хотя агония ее длилась еще более двух лет.

Взятием под стражу четырех главных обвиняемых дело не ограничилось. «Товарищев их всех велел князь великий своим приставам подавати на поруки на крепкые в полутора тысяче рублях в истьцевых да в своей вине без урока»: обвиняемые должны были не только возместить убытки истцам, но и выплатить уголовный штраф, «вину», в пользу великокняжеской казны. Великий князь наглядно демонстрировал свое желание «обиденым управа дати». С безраздельным господством боярской олигархии, опиравшейся на вечевые институты, было покончено навсегда. Военное могущество и политические амбиции боярской республики были похоронены на берегах Шелони, а внутриполитическая власть боярства была подорвана изнутри новгородскими жалобниками, нашедшими суд и управу у великого князя на Городище.

Городищенское стояние отнюдь не ограничивалось только рассмотрением жалоб новгородцев и судебным разбирательством по ним. В тот же день, 26 ноября, «великий князь выслал от себе вон Ивана Офонасова да сына его Олфериа, да их поимати велел в том, что мыслили Великому Новутороду датися за короля, а взяли: Ивана – Василий Китай, а сына его – Юрьи Шестак»¹⁰.

Суд по жалобам новгородцев над степенным посадником и его «товарищами» – осуществление великим князем функций верховного арбитра во внутренних делах новгородской «отчины». «Помание» Ивана Офонасова с сыном говорит о другом: об обостренном внимании московского правительства к политической позиции, политическим интригам новгородского боярства. В распоряжении великого князя, очевидно, оказались данные о государственной измене Офонасовых. Этот факт свидетельствует, во-первых, о том, что в среде новгородских олигархов мысль о переходе под власть Казимира не была еще окончательно похоронена, во-вторых, о том, что Москва внимательно следит за боярами, которые в своей собственной республике находятся теперь в далеко не полной безопасности. Глаз и рука Москвы проникают в толщу новгородского общества.

Суд над посадниками на Городище не мог не произвести колоссального политического и морального эффекта. 28 ноября архиепископ и члены новгородской господы пришли «бити челом от Великого Новогорода о изниманных боярах, чтобы пожаловал, смиловался, казни им отдал и на поруки их дал». Челобитье «от Великого Новогорода», видимо, обсуждалось на вече и носило характер своего рода политического демарша, который был, однако, категорически отклонен. «Ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Новугороду, отчине нашей, колико от тех бояр и наперед сего лиха чинился, а нынеча, что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится», – заявил великий князь челобитчикам, поставив перед ними риторический вопрос: «Ино како ми за то их лихо жаловати?» Заявление великого князя характерно. В его глазах Василий Онаньин «с товарыщи» далеко не случайные преступники. Их расправа со своими противниками в новгородских улицах не единичный факт самоуправства, а всего лишь одно из звеньев в длинной цепи «лиха», чинимого ими в новгородской «отчине». Нет оснований, разумеется, видеть в руководителе республики, в степенном посаднике, доверенном лице новгородской господы всего лишь несдержанного, недисциплинированного человека, под горячую руку совершившего уголовное преступление. Едва ли Василий Онаньин и его «товарыщи» отличались основными чертами своего морально-политического облика от других членов господы. Чинимое ими «лихо» – определенная система поведения и действий, в большей или меньшей степени свойственная господе в целом, боярской олигархии как таковой. Суд и приговор над Онаньиным и его «товарыщами» – в известной мере суд и приговор над всей господой, над всей правящей новгородской верхушкой, над всей ее политической и социальной практикой[26]26
  Взятие под стражу шести крупнейших представителей новгородского боярства не дает возможности согласиться ни с мнением В. Н. Бернадского, что поддержка великим князем «антибоярской оппозиции» только «вспомогательное средство, используемое для давления на новгородских феодалов, а главная цель великокняжеской политики – создать среди влиятельных новгородских феодалов группу сторонников Москвы» (Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 295), ни с мнением Л. В. Черепнина, что великий князь «поддерживает союз с местными боярами, опираясь на них» (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства. М., 1960. С. 865).


[Закрыть]. Отсюда и настойчивые попытки других членов господы добиться смягчения их участи, отсюда же и не менее настойчивое стремление великого князя довести начатое дело до конца. Управа «обиденым» по логике вещей перерастала рамки уголовного дела, она превращалась в принципиальное осуждение всего политического уклада боярской республики. В тот же день, 28 ноября, бояре в оковах были со своими приставами посланы в Москву, куда прибыли 10 декабря.