Текст книги "Витька Мураш - победитель всех"

Автор книги: Юрий Томин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

А я, раз я стал капитаном, буду на них орать и командовать. Но орать – это еще не самая трудная работа. Самое тяжелое дело я должен взять на себя. Правда, особенно тяжелого сейчас ничего не было, но было одно не очень приятное.

В нашей бухте очень мелко и много камней. Если на веслах плыть, сто раз за камни заденешь. Поэтому нужно одному слезть в воду и провести лодку за цепь между камней, пока не выйдешь на глубину. Вот это я уже сделал сам.

Вода была холодная. Но это еще не главная неприятность. Из-за того, что в лодке сидела Наташка, мне пришлось лезть в воду в трусах. Из-за этой же Наташки я не мог выжать трусы и штаны надел прямо на мокрое. Жутко было неприятно сидеть в этой сырости. Я чувствовал себя так, будто в холодной луже сижу. Чтобы согреться, я снова стал помаленьку орать.

– Куда гребешь!

– А куда надо? – спросил Илларион.

– На гряду.

– А где гряда?

– Вон камни торчат, видишь? Давай к ним.

У этих камней мы всегда с Колькой окуней ловили. Они приходили туда охотиться за мальком. Когда окунь бьет малька, ему что хочешь подсовывай, все берет.

Но до гряды было еще пока далеко. Илларион греб теперь правильно, орать было не на кого, и я опять начал мерзнуть. Все получалось не так, как я думал. Ведь мы с Колькой собирались на дальние острова и, может быть, добраться до Мощного. У него весь берег зарос камышом, а в этом камыше миллион щук. Но куда мы могли поплыть с этой командой? Да и зачем им дальние острова? Разве только Батон соображал немного в этом деле. А Илларион сидел в своих новеньких сапогах, в новенькой курточке, около него лежала новенькая удочка; был он весь такой, будто его вынули из магазинной витрины. Таких рыбаков в книжках рисуют, а как они ловят, я давно знаю. У них это не дело и не работа, а вроде прогулки: на солнышке посидеть да удочкой помахать. Мы с Колькой, может, сто километров с блесной проедем, пока одну щуку поймаем. А им все равно – лишь бы поплавок на воде болтался.

Ну, про Наташку и говорить нечего. Она все время вертела головой, ахала и болтала всякие глупости.

– Ой, какое море прозрачное!

– Ой, какое солнце сегодня теплое!

– Ой, смотрите – рыба плеснула.

Она так удивлялась, будто видела это в первый раз в жизни. А Колька смотрел на нее так, словно она говорила жутко умные вещи. Сам он молчал, но все время кивал головой, и мне стало обидно за него, за то, что он как будто поглупел в эту минуту.

– Море – это вода, – сказал я. – Только ее очень много. А солнце – это звезда, самая обыкновенная. Чего это ты сегодня так раскудахталась?

– Ты, Мурашов, скучный, как старик, – ответила Наташка. – Море – это корабли и белые паруса…

– Где ты видела паруса?

– А вот видела! Это ты ничего не видишь. Для тебя парус – просто белая тряпка.

– А для тебя?

– Ты не поймешь.

Но я, конечно, все понял. Парус тут ни при чем. При чем был я. Такой занудный, грубый, тупой Мурашов. Я ничего не смыслю в красоте. Вот что она хотела сказать этим парусом. Но это была неправда.

Один раз мы плыли с отцом с острова. Лодка была загружена сеном, а волна балла три. Брызги летели через борт. Мы оба были мокрые, но тогда мне не было холодно. Мы гребли изо всех сил и старались, чтобы лодку не поставило бортом к волне. Волны накатывались какие-то желтые, с белой пеной. Я честно скажу, что боялся. Одна волна через борт и – привет. Я боялся, а мне хотелось смеяться. Все море было в барашках, все волны гнались за нами. Но это была настоящая красота, потому что было настоящее трудное дело. А тихую красоту я не люблю и ахать из-за того, что солнце круглое, не обязан.

Объяснить все это Наташке я не мог и не хотел. Раз она думает про меня так, я таким и буду.

И все-таки мне было обидно. И я снова заорал на Иллариона.

– Ты живой или нет?! Шевели веслами!

Илларион захлопал веслами по воде, но лодка быстрей от этого не пошла. Вообще-то быстрей и не нужно было – лишняя минута никакой роли не играет. Но в это утро я с самого начала нервничал, а когда я нервничаю, то спокойно сидеть не могу. Мне нужно или орать, или бегать, или чего-нибудь делать руками.

Я отнял у Иллариона весла и стал грести сам.

До гряды было уже недалеко, минут двадцать всего. Греб я спокойно и мощно. Лодка сразу пошла быстрей, даже вода запела у носа. За кормой вытянулись две ровные линии «блинчиков» от весел. Вот это было, наверное, красиво – молча и просто.

Лодку я поставил у края гряды. Батон опустил камень с носа, а Колька с кормы. Колька проделал все тихо, а Батон бултыхнул камень, будто с обрыва. Я ничего ему не сказал, посмотрел только, и он все понял.

Я собрал свою удочку. Такой удочки нет ни у кого из наших ребят. Три колена бамбуковых, а четвертое, нижнее, сделано из дюралевой лыжной палки. Длина у нее – шесть метров. Мне ее подарил один дачник. Я ему за нее все лето червей копал. И еще он научил меня, как лучше всего окуней ловить. Нужно к леске привязывать не крючок, а маленькую блесенку с крючком. На крючок нацепить кусочек червя. Поплавок блесну под водой качает, а окунь думает, что это малек червяка хватает. Окуни жутко завистливые, они терпеть не могут, если кто-нибудь при них чего-нибудь ест.

А уж мальку такого нахальства они никогда не прощают. Бросаются на него, как звери, и тут им от меня приходит привет. На эту блесну я больше всех окуней ловлю. Но с моей удочкой нужна небольшая волна, чтобы блесна под водой дергалась. А было тихо. Вода спокойная, как в колодце. И тишина. Водокачку нашу слышно так, будто она рядом. Когда так тихо, то и сидеть надо спокойно. Рыба ведь из-под воды тоже видит и слышит. А нас в лодке пять человек. Разве может быть так, чтобы никто не пошевелился?

Первой скучно стало Наташке.

– А кого мы ловим? – зашептала она.

– Окуней, – тоже шепотом ответил Колька.

– А я тоже хочу.

– Тихо ты, – прошипел я.

– A y меня удочки нет.

– Возьми мою, – предложил Колька.

У Кольки была всего одна удочка. И я удивился не тому, что Наташка ее взяла – при ее нахальстве это нормально, – а тому, что Колька ее отдал. Уж если я рыбак неплохой, то Колька на этот счет совсем сумасшедший. Он может день просидеть с удочкой, даже когда не клюет. За хорошим крючком он по сто раз нырнет, пока не отцепит. Если клюет, может по пояс в воде стоять двести лет. А тут отдал удочку и не пискнул.

Но это было только начало. Потом мне за Кольку даже стыдно стало, как он перед Наташкой вывинчивался.

Уж я-то девчонок знаю как дважды два. Все они не любят лягушек, мышей и червяков. Если показать девчонке лягушку, через минуту она будет уже где-то возле Луны. Наташка была такая же, как все, ничуть не лучше.

– Фу, гадость какая, – сказала Наташка, когда Колька передал ей банку с червями.

Колька насадил червя на крючок.

– Ой, он шевелится!

– Лучше клевать будет, – сказал Колька.

– А ему не больно?

На этот вопрос Колька ответить не сумел.

– А почему он такой длинный?

– Откуси, – не вытерпел я.

Наташка сразу позеленела, а я засмеялся. Я представил себе, как она кусает этого червяка. Наверное, она тоже представила, потому что даже не смогла ничего ответить.

Батон на носу захохотал и выронил в воду удочку. Пока он ее доставал, нашумели прилично. Теперь надо еще полчаса без звука сидеть, пока подойдет рыба. Странно еще, что Илларион пока ничего не натворил. Он сидел смирно и не обращал ни на кого внимания. Наверное, ему очень хотелось поймать первому.

А я смотрел и удивлялся – до чего может дойти человек. Это я про Кольку. Он сидел рядом с Наташкой и объяснял ей, когда нужно подсекать и когда тащить. Вид у Кольки был такой, будто он ей стихи читал. Наташка кивала головой, но ничего, конечно, не понимала. Зато я теперь понимал все. Наташка не умела ни грести, ни ловить рыбу, ни играть в футбол, но она была для Кольки важнее, чем я.

Вот как все было плохо для меня в тот день. А ведь я его так ждал!

Даже первую рыбину поймал не я, а Илларион. На свою игрушечную удочку он вытянул окуня. Окунь был небольшой, но Илларион обрадовался так, будто у него на крючке сто рублей висели.

– Смотрите! Смотрите! – заорал он. – Это как называется?

– Окунь, – ответил Колька.

– Какой красивый! – сказала Наташка.

– Еще штук двадцать таких – и можно жарить, – отозвался Батон. – Ребята, у кого чего пожевать есть?

– Бутерброд с сыром будешь? – спросил Илларион.

– А у тебя с чем еще есть?

– С колбасой.

– Могу и с сыром и с колбасой.

Илларион достал из пакета бутерброды и раздал всем. Я не взял.

– Мухах, хохеху хе хлюхох[6] – спросил Батон.

– Вы бы еще тут танцы устроили, – сказал я. – От вас она на сто километров разбегается.

– Ну да, – отозвался Колька. – Окунь шума не боится. Просто не подошел еще.

Это я и без него знал, что окунь не подошел. Но ведь и Колька знал, что на одной лодке впятером не рыбачат.

– Домой, что ли, поплывем? – предложил я.

И тут у меня клюнуло. Сразу было видно, что это не илларионский малек. Поплавок косо ушел под воду – так быстро, что я чуть не прозевал. Я подсек. Конец удилища пригнулся к самой воде. Рыба внизу ходила кругами, ее никак было не оторвать ото дна. Да я и не тянул напропалую. Просто держал жилку внатяг: устанет – сам поднимется. Рыба прижимала прилично, я знал, что там сидит неплохая штучка. Она не дергала, а просто давила вниз. Так ходит на крючке только крупный окунь.

Понемногу он стал подаваться наверх.

– Подсачок, – спокойно сказал я.

Но Колька и без меня знал, что делать. Он уже опустил в воду подсачок, хотя рыбины еще не было видно.

Я видел, как в глубине сверкнуло белое брюхо.

Жилку потянуло под лодку.

Я перевесился через борт, окунул удочку в воду. Медленно, постепенно я выводил его из-под лодки. Больше всего я боялся, что он наведет леску на якорную веревку. Тогда – привет.

Мне очень не хотелось, чтобы этот первый окунь сорвался. Я волновался. Но чем больше я волновался, тем спокойнее становился. Я смотрел под воду, но видел, что все побросали удочки и следят за мной.

– Выньте удочки, – негромко сказал я. – Сейчас запутается.

Но все сидели и смотрели на меня так, будто я тащил из-под воды бомбу. Все, кроме Кольки. Хоть он и извивался перед Наташкой, но рыбачить еще не разучился. Правой рукой он держал подсачок, а левой сгреб удочки и сунул их Иллариону.

Из-под лодки я окуня все-таки вывел. Он увидел лодку и снова рванулся в глубину, но уже слабее. Теперь можно было с ним особенно не церемониться.

Я потянул. Окунь поднялся, хватанул воздуху и закувыркался возле борта.

Колька поддел его подсачком.

Я положил удочку, отцепил окуня и бросил его на дно лодки. Он лежал спокойно, только шевелил жабрами. Плавники на его животе мелко дрожали.

– Вот это да! – крикнул Батон.

– Я таких никогда не видел! – сказал Илларион.

– Ему, наверное, больно, – вздохнула Наташка.

– Такие по одиночке не ходят, – сказал Колька. – Наверное, подошла стая. Давай лови, Наташа.

А Илларион все сидел с удочками в руках и разглядывал окуня.

– И таких здесь можно ловить каждый день? – спросил он.

– Если есть лодка, – сказал я.

Илларион вздохнул.

– Я попрошу отца, чтобы он купил.

– Да, – сказал я, – без своей лодки здесь делать нечего.

Подул небольшой ветерок. На воде появилась рябь. И сразу недалеко от лодки появились на воде круги. Окунь бултыхался и чмокал на самой поверхности – стая гоняла малька.

Пока Колька разбирался с удочками, которые запутал Илларион, я поймал еще четыре штуки – поменьше.

Потом стало клевать у всех, даже у Наташки. Колька насаживал ей червей, снимал рыбу, а она только удилищем махала. Мне было противно на них смотреть. Было непонятно, как может нравиться такая рыбалка! Наташка боялась червяков, боялась уколоться о рыбу. Когда мой окунь запрыгал и подкатился к ее ногам, она заорала так, будто ее змея ужалила. Когда у нее клюнул приличный окунь, она рванула удочку так, что половина жилки вместе с поплавком и крючком осталась на дне. Будь это моя удочка, я бы Наташке голову оторвал. Но Колька даже не сказал ничего. Он поставил запасной поплавок и норвежский крючок, как будто Наташке было не все равно: на норвежский крючок ловить или на кусок проволоки.

А стая подошла приличная. Я вытащил еще восемь штук, один был даже побольше первого. У Иллариона клюнуло что-то такое, отчего его удочка пополам разлетелась. Теперь он сидел и смотрел, как клевало у Батона.

А потом клев прекратился сразу у всех. Так бывает, когда стая уходит.

– Пошли домой, – сказал я.

– Может быть, поищем еще? – спросил Колька.

– Тебе-то зачем искать? Ты все равно не ловишь.

– Я ему свою удочку отдам, – сказала Наташка.

– Как? – спросил я. – Свою?!

– Мурашов, не придирайся. Такой сегодня день хороший, а тебе обязательно все нужно испортить!

– Для кого хороший?

– Для меня, для всех.

– А для меня так себе, – сказал я. – Сейчас бы у нас полная лодка рыбы была…

– Если бы что? – спросила Наташка.

– Если бы то…

Со стороны моря послышался звон мотора. Я увидел белую дюральку. Она почти наполовину вылезла из воды и шла километров на сорок. Это мог быть только Иван Сергеевич.

Он тоже заметил нас и повернул. Не доходя до нас метров сто, он заглушил мотор, чтобы не распугать рыбу.

– Как дела? – крикнул он издали.

– Иван Сергеевич, – заорал Батон, – плывите сюда, клюет мощно!

Дюралька на веслах подошла к нам.

– Как успехи?

– Окунь, – ответил я.

– Местный?

– Морской.

– Ого! – сказал Иван Сергеевич. – Стая?

– Была стая.

Дюралька стукнулась о наш борт. Иван Сергеевич заглянул в лодку.

– Молодцы! – сказал он. – Кто больше всех отличился?

– Мурашов, конечно, – сказала Наташка.

– А я думал – Стукалов. Он ведь у вас главный рыбак.

– Был, – сказал я. – А у вас что?

– Я у острова был, – ответил Иван Сергеевич. – Я сегодня окуня не искал.

На дне дюральки лежали две щуки килограмма по полтора.

– Щуки в этом году много, – сказал Иван Сергеевич. – Лови – не хочу.

– Что же вы больше не поймали?

– А зачем она мне? И эту-то кому-нибудь отдать придется. Я рыбу не люблю.

– Давайте нам, – сказал Батон.

– Берите.

Щуки полетели через борт и шлепнулись на дно нашей лодки.

– Вам хорошо на моторе, – позавидовал Батон. – Вы и к островам можете, и куда хочешь.

– На моторе, конечно, лучше, – согласился Иван Сергеевич. – На моторе окуня хорошо искать. Где чайки кружатся, там – малек, а где малек, там и окунь. Ну, счастливо вам ловить.

– А мы больше не будем, – сказал я.

– Тогда давайте я вас отбуксирую.

Мы подали Ивану Сергеевичу буксирный конец, и он дотянул нас до самого берега.

– Так, говоришь, лучше на моторе? – спросил Иван Сергеевич у Батона, когда мы вылезли на берег.

– Ясное дело, – сказал Батон. – У нас мотор тоже есть. Да разве отец когда даст…

– Правильно, что не дает. На моторе вы скорей потонете.

– Ну да… Дела-то – бензин залил и пошел. Он ведь сам крутится.

– Ну, садись, поехали. Посмотрим, как он сам крутится.

Дюралька сидит мелко; они влезли в лодку у самого берега; Иван Сергеевич оттолкнулся веслом, отплыли на глубину, остановились.

– Давай! – говорит Иван Сергеевич.

Батон дернул за стартер раз, другой – мотор молчит.

– Бензин подкачай.

– А где? – спрашивает Батон.

– Вот здесь.

Батон взял шланг в руки и не знает, что с ним делать. А там есть такая груша резиновая, ее нужно нажать раза три-четыре.

– У нас не такой мотор, – говорит Батон.

Иван Сергеевич подкачал бензин.

– Поехали?

Батон опять дернул несколько раз, сам запыхтел, а мотор молчит.

– Воздушную заслонку прикрой.

– Какую?

– Вот кнопка.

Батон нажал на кнопку одной рукой и дернул изо всех сил. Мотор откинулся в лодку и встал на стопор. Винт вылез из воды. Эти моторы так устроены, чтобы откидываться. Если за камень заденет, то винт останется целым.

– Что-то он сам не крутится, – говорит Иван Сергеевич. – Ну, а был бы ты далеко от берега. Да волна… Уже три раза бы перевернулся.

– Потому что мотор у вас такой, – тут три руки нужно, а две не хватает.

Иван Сергеевич подгреб к берегу.

– Кто еще хочет? Желудев?

– Я не умею, – отвечает Илларион.

– Мурашов?

– Можно, – говорю я.

Сел я в лодку. Отгреблись немного. Иван Сергеевич поставил лодку к берегу носом и смотрит на меня.

– Заводи.

Но эти хитрости у нас не проходят. На берег я не полезу.

– Разверните лодку, – говорю я.

– А зачем ее разворачивать? Заводи на холостых, потом вывернешь.

– Тоже можно, – говорю я и не подаю вида, что не сообразил сразу.

Я снял мотор со стопора, опустил винт в воду, еще раз подкачал бензин. Потом уперся в мотор левой рукой, нажал большим пальцем кнопку. На Ивана Сергеевича не смотрю, знаю, что все делаю правильно.

Дернул.

Мотор взвыл, будто его режут.

Я сбросил обороты до самых малых, включил передний ход и вывернул мотор насколько можно вбок. Мы развернулись почти на месте. Носом я нацелился на гряду, у которой мы раньше стояли, и стал понемногу прибавлять обороты.

Сначала дюралька как будто присела, но потом стала понемногу выходить на поверхность. Я дал полный газ, и мы понеслись. Лодка скользила по самому верху, нос поднялся над водой, и брызги разлетались где-то уже от самой середины; они падали далеко за кормой, там, где расходились усы пены. Мне казалось, что мы летим. Мне хотелось смеяться, но я сжал губы и внимательно смотрел вперед.

Камни приближались так быстро, будто их бросили нам навстречу. Я начал плавный разворот. Лодка накренилась и понеслась вдоль гряды.

– Ближе нельзя! – крикнул Иван Сергеевич. – Сбавь обороты!

– Пожалуйста!

Гряду я обошел на средних, а потом опять дал полный газ. Мы перли прямо на берег. Так подходят к причалу гонщики, я не раз их видел по телевизору. Иван Сергеевич смотрел вперед и ко мне не поворачивался. До берега оставалось метров сто, но я не сбавлял скорости. Иван Сергеевич, не оглядываясь, протянул руку к рукоятке газа. И в ту же секунду я полностью сбросил газ. Лодка сразу осела, затормозилась и тихо подошла к берегу.

Это был высший класс!

– Мураш, ты даешь! – заорал Батон.

– Вот это было красиво! – сказал Илларион, и я подумал, что он все-таки парень ничего.

Наташка стояла открыв рот. Она думала, наверное, что я сейчас чуть в берег не врезался.

– Красиво… – согласился Иван Сергеевич. – Даже слишком. А почему тебя к камням потянуло? Разве чистой воды мало?

– Потому что там управлять надо, а не просто за ручку держаться.

– А если бы…

– А «бы»-то не было, – ответил я.

– А это, Мурашов, один раз в жизни бывает, – сказал Иван Сергеевич. – Ты знаешь, есть три стадии в жизни рулевого. Первая – он ничего не умеет и всего боится. Вторая – он кое-что умеет и ничего не боится. Третья – он умеет все, но управляет осторожно. Почти все аварии случаются во второй стадии. Ты в ней как раз и находишься. Но я думаю, со временем из тебя рулевой получится.

– Со временем… – сказал я. – С каким временем? Со временем нам все обещают. Я ведь сейчас живу, а не в будущем. А сейчас нам не то что мотор, лодку не доверяют.

– У вас же есть лодка.

– Это пока. А начнется всякое там сено, или грибы, или ягоды, или охота… Тогда лодки не увидишь.

– Да… – сказал Иван Сергеевич. – С родителями, конечно, не поспоришь.

– Почему? – возразил я. – Спорить можно. Только бесполезно.

– И это верно, – согласился Иван Сергеевич. – А жалко… Не у всех есть море. Между прочим, камышовские вас опять вызывают.

– В футбол, что ли?

– Нет. По гребле. Говорят – на километр сто метров фору дают.

– Нам?! – заорал Батон. – А мы им – банок!

Я смотрю на директора и думаю – опять он хитрит. Нам говорит про камышовских, а им, наверное, про нас сказал, что мы их вызываем.

Он видит, что я на него так смотрю, сразу сообразил.

– Нет, Мурашов, на этот раз не так. Камышовские все хоккей позабыть не могут. Я слышал, как они совещались. Насчет силы физической они не спорят – вы сильнее. Хоккей – тоже ясно. В футбол им команду не собрать. А вот по гребле они не сомневаются: сто метров фору на километр.

– Это еще неизвестно, – сказал Колька.

Директор посмотрел почему-то на меня и спросил:

– Может быть, и в самом деле неизвестно, Мурашов?

– У них – лодки, – сказал я, – а у нас – бревна, только что не тонут, а хода нет никакого.

– Это дело поправимое. Идемте.

– Куда?

– Ко мне. Есть один разговор.

КАТАМАРАН

Дома у директора мне понравилось, потому что там было пусто.

У нас, пока вокруг стола обойдешь, сто раз зацепишься: то за тумбочку с зеркалом, то за горку с чашками и бокалами, то за телевизор или приемник, то за стулья.

У директора были только лавка, два стула, стол, кровать – все еще, наверное, от старого хозяина осталось. Новые были только полки с книгами – во всю стену, как в библиотеке. А на других стенах висели карты и фотографии. На всех фотографиях была снята одна женщина, но по-разному: и просто так, и верхом на коне, и около вертолета, и возле костра с чашкой и ложкой в руках.

Иван Сергеевич придвинул к столу лавку и велел нам сесть.

– Так вот, насчет лодок… – сказал он. – Я-то здесь человек новый и ничем вам помочь не могу. Но есть один знакомый…

Директор замолчал и посмотрел на Батона; знал, что Батон первым рот раскроет.

– Какой знакомый? – спросил Батон.

– Вы его тоже знаете.

– А кто? – быстро спросил Батон.

Мы засмеялись: такой уж вид был у Батона, будто умрет он, если не узнает раньше всех.

– Ну, чего, чего? – уставился на нас Батон. – Опять «секрет», да?

– Сейчас он должен прийти, – сказал Иван Сергеевич.

– Ну а кто, Иван Сергеевич, ну, кто? – заныл Батон.

– Зовут его Алексей Степанович, – сказал директор.

Батон задумался.

– Не знаю такого, – сказал он.

– А вы? – спросил директор.

Мы тоже не знали.

На крыльце кто-то затопал, рванул дверь, и в дом ввалился Леха.

– Привет! – сказал он.

– Принес? – спросил Иван Сергеевич.

– Нашел, – сказал Леха.

– Ну, показывай.

Леха достал из кармана лист бумаги, сложенный в несколько раз, и развернул его на столе.

Мы увидели цветной плакат: по синей воде плыл белый катер; чудной какой-то катер, сделанный из двух лодок, а между лодками – площадка, а на ней – каюта с круглыми иллюминаторами.

На носу одной лодки стояла девушка и, прикрыв глаза ладонью, смотрела вперед. Девушка была похожа на Наташу.

На корме другой лодки, свесив ноги за борт, сидел парень; на меня он был непохож.

– Законная лодка, – сказал Батон. – Заграничная, да?

– Я такую видел в киножурнале, – сказал Илларион. – Это катамаран[7].

– Крейсерский катамаран, – сказал директор. – Ходит на моторе и под парусом. Держит волну шесть – семь баллов. Очень остойчив. Принимает на борт восемь – десять человек, а ребят – человек пятнадцать.

– Каких ребят? – спросил я.

– Разных. Например, таких, как ты.

– А где он есть, этот катамаран?

– Пока нигде. Но он может быть.

– У нас?

– У вас.

– Купите? – спросил Батон. – А когда, Иван Сергеевич?

– Вам бы только покупать, – сказал Леха. – Сами сделаете.

– А из чего? – спросил я.

– Надо мозгами пошевелить.

– А за сколько примерно его сделать можно?

– Годика полтора повкалываем.

– Через год мы уже школу кончим, – протянул Батон.

– Не кончите, об этом я позабочусь, – сказал Иван Сергеевич.

– Двоек наставите? – спросил Батон.

– Десятилетка у нас будет.

– А если я после восьмого уйду? – спросил Батон.

– А если тебя капитаном назначат? – спросил директор.

– Ладно, – согласился Батон. – Тогда давайте. Только вы не назначите.

– А назначать не я буду, это уж вы сами. Ваш флот, вы и хозяева.

– Какой флот? – спросил я.

– Ну, как же! Катамаран, «казанка» с мотором, три гребные лодки, одна парусная, плот для морского боя… Разве это не флот?

Директор смотрит на нас, видит, что мы сидим как очумелые. Я хоть и давно знаю, что он чудной, и то удивился.

– «Казанку» мы тоже сделаем?

– Она уже есть, – сказал Иван Сергеевич, – если, конечно, вы меня примете.

– И рулить дадите? – спросил Батон.

– Ну, конечно.

– Когда научишься, – сказал Леха.

– Это само собой разумеется, – сказал директор. – Каждый должен пройти курсы и получить права рулевого. Это обязательно для всех членов нашего морского клуба.

– Какого клуба? – спросил я.

– Который будет, – сказал директор. – Вот смотрите… – Директор взял лист бумаги и начал чертить. – Где-то, примерно так, располагается причал. Так – наблюдательный пост и вышка. Тут сарайчик для инструмента, материала, оборудования и прочего. Вот только где выбрать место для лагеря?

– Какого лагеря? – снова не утерпел я.

– Палаточного, постоянного лагеря, который будет стоять рядом с причалом, – сказал директор. – Что с тобой, Мурашов, сегодня? Лагерь этот с постоянным дежурным, или, точнее, вахтой. Он будет нашей базой и штабом. Отсюда мы будем ходить в походы.

Тут я спросил уже нарочно:

– В какие походы?

– А это вы его спросите, – Иван Сергеевич кивнул на Леху. – Он здешние места лучше меня знает. Так, Алексей Степанович?

Батон захихикал.

– Ты чего, Мелков?

– А я не знал, что он Алексей Степанович. Я думал, он – Леха.

– Ну что ж, – сказал Иван Сергеевич, – а меня тогда зови просто – Ваня.

Мы захохотали. Один Леха не засмеялся.

– Иван Сергеевич, – сказал он, – а мне начальник характеристику плохую написал – чтобы я, значит, не уходил. А шефский договор, – тут Леха заулыбался, – он позавчера подписал.

– Ну и ладно, – сказал Иван Сергеевич. – Мы ведь с тобой будем работать, а не с характеристикой. Давайте лучше подумаем, где палатки поставить.

– Чего ставить? – спросил я. – Палаток-то нет.

Иван Сергеевич положил карандаш на стол и почесал подбородок.

– Виноват, – сказал он, – кажется, я немного увлекся. Палаток действительно пока нет.

Я сижу и чувствую, что голова у меня начинает гудеть. Развесил я уши насчет катамаранов, лодок и морского клуба. У нас же не только палаток, у нас пока ничего нет. Конечно, свои палаточки на берегу иметь неплохо, но на дороге ведь они не валяются.

А Иван Сергеевич опять:

– Неужели мы с вами ничего не придумаем? Смешно говорить, из-за каких-то палаток все дело стало.

И вдруг Наташка говорит:

– Иван Сергеевич, а сколько они стоят?

– По сорок три рубля.

– У нас же деньги заработаны, вы сами говорили.

– Насчет этих денег я не знаю, – нахмурился директор. – Деньги ваши, но, может, не все согласны их на палатки тратить.

– За девочек я ручаюсь, – сказала Наташка.

– А за нас и ручаться не надо, – сказал я. – И так ясно.

– Ну, а я за директора совхоза ручаюсь, – сказал Иван Сергеевич. – Это вы хорошо придумали, как деньги истратить. Вот только с лодками у нас пока дело неважное. Лодки надо иметь свои, чтобы вы могли брать их в любое время. А вот где мы их достанем, мне пока неизвестно.

– Лодки можно сделать, – сказал Колька.

– Думаешь, справимся? – засомневался директор.

Я сидел и видел, что директор наш опять начинает чудить. Только что уговаривал строить этот катамаран, а теперь сомневается насчет лодок. Или он забывает, что минуту назад говорил?

– Тогда как же мы с катамараном справимся? – спросил я.

Директор засмеялся.

– А Мурашов прав. Какой может быть катамаран, если мы лодки не осилим. Тем более что столярное дело у вас всегда было на высоте. Вот если бы Евдокимыча уговорить, чтобы он руководить взялся… Ну, это я беру на себя. Теперь как будто все ясно. Осталось только название придумать нашему клубу.

– Чего называть, если еще нет ничего, – сказал я.

– Мурашову всегда все нужно испортить, – сказала Наташка. – Неправда, что ничего нет. У нас уже есть мечта. Давайте так и назовем – «Мечта».

– Вот ты и плавай на мечте, – сказал я, – а я лучше буду на лодке плавать.

Илларион – лучший друг и любимец девчонок – вступился, конечно, за Наташку.

– Название неплохое, – сказал он. – А можно еще «Альбатрос». Это такая морская птица.

Батон заерзал на лавке и захихикал.

– Ты что скажешь, Мелков? – спросил Иван Сергеевич.

– Лучше всего назвать «Евдокимыч», – ответил Батон. – Тогда Евдокимыч нам все сделает за неделю. Вы знаете, сколько он лодок построил?

– Да ты у нас дипломат, – усмехнулся Иван Сергеевич. – А ты, Стукалов, что скажешь?

– Можно «Мечта», – сказал Колька.

Я посмотрел на Кольку и засмеялся безжалостным смехом.

– Ты что, Мурашов? – спросил Иван Сергеевич.

– Он знает – что.

И тут я увидел, что Колька краснеет. Раньше я никогда такого не замечал, а может, он краснеть научился только в этом году. Щеки и шея у него стали будто их свеклой натерли.

– Мурашов, – сказал Иван Сергеевич. – Между прочим, твоего предложения никто пока не слышал.

– Тут и думать нечего – «Катамаран»!

Это у меня само вырвалось, потому что я случайно взглянул на плакат и еще раз подумал, что девушка жутко похожа на Наташу.

– Не так и плохо, – согласился Иван Сергеевич. – Давайте сделаем это слово паролем. Все приказы и поручения под паролем «катамаран» выполняются безоговорочно и в первую очередь. Согласны?

– Гут, – сказал Батон. – Зер гут[8], Иван Сергеевич.

Директор засмеялся.

– А тройка, Мелков, у тебя все равно условная. Давайте, морячки, в честь такого события уху сварим из ваших окуней. Идет?

– Зер-зер гут! – заорал Батон.

– Тогда – за дело. Желудев – за водой, Стукалов – лук чистить, Кудрова – картошку, я плиту затоплю, а Мурашов рыбу выпотрошит.

– Иван Сергеевич, не люблю я потрошить, – сказал я. – Давайте я что-нибудь другое сделаю.

– Катамаран! – отозвался директор.

– Ну и пожалуйста, – сказал я и пошел за рыбой.

Рыба висела на заборе в подсачке. Возле нее уже собрались кошки со всего поселка. Они терлись о забор, выгибали спины и мурлыкали.

Я шуганул кошек, вывалил рыбу на траву и крикнул:

– Иван Сергеевич, где кастрюля?

– Возьми на кухне.

– Катамаран! – заорал я.

И через полминуты сам директор нашей школы принес мне кастрюлю.

А ЗАЧЕМ МНЕ ЭТА ЛЮБОВЬ?

Иван Сергеевич посоветовал нам про клуб помалкивать и вообще держать все в секрете. Я спросил его: – А зачем?

– Чтобы побольше ребят собрать.

– Если они знать не будут, так и не придут, – сказал я.

– Все как раз наоборот, Мурашов.

И точно. Когда у нас около школы объявление висело про кружок баянистов, то ни один человек не пришел записываться. А сейчас без всякого объявления нас только и спрашивали: – Какой там у вас еще клуб?

– Вы чего строить собираетесь?

– Правда, что вы с аквалангом будете плавать?

И всякие другие глупости. Но точно никто ничего не знал.

На эти вопросы я только рычал:

– Катамар-р-ран!

Батон хихикал, и по его виду было понятно, что он что-то знает.

Колька, как всегда, молчал.

Но все-таки мне не понятно, откуда они узнали. Могла, конечно, Наташка распустить язык, а мог и Илларион рассказать девчонкам.

Нашим девчонкам Илларион все больше нравился. Наверное у них уже очередь установилась, чтобы с ним поговорить. Одна только Наташка фыркала и говорила, что он противный. И все почему-то мне про это сообщала. А мне все равно, кто там ей нравится или не нравится. Я сказал: – У тебя все противные, потому что ты сама вредная.