Текст книги "Прости меня"

Автор книги: Юрий Дружков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Я не возражал против остановок. Главное для меня было, как можно больше колесить по городу. Я касался пальцем чемодана и улавливал биение моторчика магнитной записи.

Мы стали у светофора. Ни слева, ни справа не было видно ни тротуаров, ни мостовой, только бока и лаковые крыши автомобилей. Рядом ругался пожилой дядя в пушистой рубашке. Он смотрел на меня, выжидая сочувственных реплик.

– Иес, – ответил я.

Он из окна в окно протянул мне сигарету, я, некурящий, взял ее.

– Сволочные порядки, – сказал дядя.

– Иес, – ответил я.

– Никуда не проедешь у мерзавцев, – добавил дядя.

– Иес.

Американец открыл газету.

– О, – сказал он, – тема не умирает. Вдова Президента правит в Испании.

– Что? – спросил дядя в соседней машине.

– Заголовок здесь: она правит в Испании. Взгляните, вдова Президента катается верхом рядом с испанскими аристократами...

Он показал мне фотографию молодой холеной женщины.

– Все бабы одинаковы, – заметил дядя.

– Просто горе не вечно, – сказал Американец. – Молодость не стареет.

– Или кто-то в газетке хорошо знает, на чем заработать, сказал дядя.

– К тому же Лахома любит печатать фотографии, обидные памяти погибшего Президента, – сказал Американец и, отложив газету, легонько тронул педаль.

– Сволочи, вот сволочи, – сказал дядя, кивая куда-то вперед на тех, кто наконец открыл нам дорогу.

– Вот вам и критика "американского образа жизни", – смеясь, сказал Американец.

Мы повернули у темного здания на площадь с маленьким парком в середине.

– Как вы думаете, куда мы попали?

– Не знаю, – сказал я.

– Это последняя дорога Президента... Смотрите, вот она, Дили-плаза – площадь Убийства.

Машина замедлила ход.

– Мы едем прямо на здание склада школьных учебников, откуда прогремели выстрелы, часть выстрелов... Оно впереди... На шестом, крайнее справа... Там, говорят, стоял убийца... Мы приближаемся к нему. Глядите, как удобно стрелять! В лоб, не целясь, почти в упор. Но стрельба началась, когда машина свернула налево, круто налево, на Элм-стрит, когда неудобно стало целиться, трудно попасть.

– Вы так темпераментно рассказываете, словно из окна сию же минуту пальба начнется.

– Здесь я не могу оставаться равнодушным. Дили-плаза наша трагедия, наш позор. Мой отец говорил: если я вижу ночью в темном переулке человека с книгой под мышкой, мне бояться нечего. Это не гангстер. Бандит и книга несовместимы... Вот перед вами целый дом книги. Дом-убийца.

Площадь-убийца, дом-убийца... Дом как дом. Он похож на дом, в котором я живу, нормальный московский дом не последней архитектуры.

Вот машина поворачивает. Вот оно смотрит в наши затылки, окно с переплетом рамы, как смотрело, наверное, в затылок Президента. Вот и место, где погиб он, Президент Америки.

У самой дороги, на лужайке перед зданием склада, – не то венок, не то замысловатый куст пыльных роз и таких же нейлоновых блестящих веток папоротника. Розы пахли бензином. Никто не стоял в раздумье над ними, никто не обратил на нас внимания.

– Пойдемте, я покажу вам... Это стоит видеть, – сказал Американец.

Мы склонились над жестким венком из нейлона. Мимо шуршали, скользили моторы, заставляя тихонько звенеть бирку па ближнем дереве, жестяную бляшку с номером. Я невольно поискал глазами, нет ли бирки на розах.

Американец потянул меня к дереву.

– Когда машина плыла под этими ветками, раздался выстрел. Никто ничего не понял. Все улицы были забиты горожанами. Дети махали ему, женщины кидали цветы в открытый лимузин... И вдруг этот выстрел. Все подумали, взорвалась хлопушка. Но кровь залила букеты роз, одежду и лица тех, кто был рядом. Вот когда началась паника...

– Но этот венок, мистер Американец?

– Да, венок неприглядный, – он сердито встряхнул его, будто хотел смахнуть дорожную пыль.

Мимо все так же деловито скользили моторы, звякала бирочка на дереве.

Он крепко схватил меня за локоть.

– Идемте, русский! Здесь недалеко. Я покажу вам другое. Здесь недалеко. Там все иначе. Идемте...

Мы остановились у парка, полного нежной зеленой дымки. На цветных утрамбованных дорожках прыгали воробьи. Чистенький малыш кидал им хлебные корки. Женщины катили коляски по солнечным пятнам. А среди неокрепшей зелени брызгали водяной пылью фонтанчики поливалок.

Он привел меня в сторожку садовника. Мы вошли в нее. Там было на что посмотреть.

Горы венков, навалы зелени, сугробы цветов, когда-то буйно ярких, а теперь увядших и слабых, печальных от запаха сена и пыли.

Мы стояли, склонив головы. Американец был тих и торжествен.

Сюда, в эту сторожку, свалили венки, лежавшие там, у книжного склада, много венков, много букетов – скромных и дорогих, южных и северных, здешних и дальних, прощальных последних приветов,

Я заметил в одном из букетов записку, развернул ее. "Как это могло случиться? Какой позор!" – было написано там. Я показал Американцу.

– Их много, таких записок.

Он спрятал ее в карман.

Под ногами шуршала сухая лиственничная крошка. Две девчонки с мокрыми глазами вышли вместе с нами на солнечный свет. Пожилой садовник вздохнул, поглядев на них, и перекрестился. Девочки тоже.

Я подробно пишу о моей невероятной поездке в Лахому. Мне кажется, потом все пригодится!

Мы катались по городу. Я даже рискнул сесть на место водителя. Мой хозяин подсказывал, где и как повернуть, какой знак у нас на пути, где нажимать, а где не торопиться.

Он рассказывал мне о чем только мог: о самых больших зданиях в городе, о самых дорогих банках, о самых старых улицах, о речке Тринити, о полицейских и женщинах Лахомы.

– Посмотрите, у всех мятые спины, мятые форменки, мятые кофточки, мятые пиджаки. Мы нация автомобилистов, подолгу сидим в карах...

Приятно, честное слово, приятно пахло бензином. Поток уносил нас от улицы к новым улицам. Его машина слушалась меня безупречно. И вдруг...

И вдруг я увидел на черном лаковом "форде" маленький красный флажок.

– Посмотрите! – крикнул я. – Наши!

Американец поднял брови:

– Не может быть.

– Наши! Наши!

Я нажал на газ, едва не задев двухэтажный фургон. Алый флажок горел на солнце впереди нас, а этот проклятый фургон урчал и никак не давал мне дорогу.

– Наши!

Я хотел обогнать слева, но мимо сквозили ряды встречных машин, ослепляя солнечными стеклами.

– Ничего особенного, – бросил Американец. – Машина русского консульства. Подумайте, прежде чем догонять их.

– А что я должен думать?.. Наши!

– Вы русский, а для вас, обыкновенных русских, Лахома это закрытая зона.

– Как закрытая?

– Так, закрыто, и все. Русским позволено бывать не всюду.

– Почему вы раньше об этом не сказали?

Я начинал злиться.

– Вы мой гость. Никто не знает о том, кого я катаю по городу, честное слово, никто! Через день я доставлю вас на лайнер, там вы потерпевший, которому не обязательно иметь визу госдепартамента. Вы сумеете вернуться в Антарктиду или вызвать советского консула, мистер Магнитолог.

Красный флажок уходил от меня. Проклятый фургон висел на кончике носа.

– Допустим, я не послушаю вас?

– Огласка вам повредит, мистер Магнитолог.

– А что может быть?

– Например, шапка в "Лахома ныос" – "Русский шпион в Лахоме!". – Он слегка толкнул меня в плечо и рассмеялся. – Недурная сенсация?

Флажок уехал. Я не стал догонять его. Настроение покатилось вниз, как разбитая колымага.

– Поедем домой, с вашего разрешения, – сказал я.

В доме спали. Предутренний воздух высветлил окно. Я посмотрел часы – половина четвертого. Посидел на кровати с минуту, потом открыл чемодан.

Мягко мигнул индикатор.

По голубому экрану пошел свет.

Рано утром за дверью начала тихонько шелестеть негритянка. В кухне затикали, зажурчали, забулькали таинственные приборы. Я видел, как она вышла из дому и встала у калитки, вглядываясь, как будто ждала кого-то.

На улице тишина. Спали дома на ближних пригорках, и полированная дорога к ним лежала пустая, без единой машины.

Потом появилась первая. На дальнем от нас пригорке она замерла у цветного домика. Постояла и поехала к следующему, там постояла и двинулась дальше, постепенно приближаясь к нам.

А туда, к самому крайнему цветному домику, подъехала другая машина и тоже начала продвигаться по дороге от пригорка к пригорку, от коттеджа к коттеджу.

Вот и к нам подъехала первая. Человек в нарядном комбинезоне вышел из нее, приветливо улыбаясь хозяйке, что-то сказал ей, распахнул дверцу фургона и стал доставать яркие банки, бутылки, свертки, коробки. Хозяйка деловито взглянула на них, потрясла бутылки на свет, понюхала свертки. Человек помог ей внести коробкп с бутылками в дом и вернулся к фургону, спрятав руку в нагрудном кармане.

Он уехал. Но тут подкатил другой фургон, и другой человек в нарядном комбинезоне стал улыбаться нашей темной хозяйке. Это был продавец фруктов и зелени. Он любезно распахнул дверцу и, улыбаясь, показывал негритянке ароматный свой влажный товар. Она понимающе кивала ему, и он помог ей внести покупки в дом и ушел, спрятав руку в кармане.

Потом подъехал фургон мусорщика, потом почтовый, потом фургон продавца галантереи. Последний уехал не очень довольный.

Так начиналось утро.

– Ты меня видишь? – сказал я в окно. – Добрый день, хотя у тебя вечер. Как вы там, без меня? Пожалуйста, не волнуйся, буду ждать вестей. Не дождусь, начну действовать сам. Пока настроен так: надеюсь вернуться на том же самолете. Не доверять причины пока нет. Аппарат уничтожу при малейшем подозрении. К тому же трудно понять. Усилитель как усилитель... Голова на плечах есть... А если ты потерял меня?.. Подождем.

После завтрака я попросил хозяина дать мне посмотреть его книгу, о которой он рассказывал там, в Антарктиде, книгу о преступлении века. Он ее так называл.

Американец, душистый, выбритый, всплеснул руками.

– Вас увлекло?! Вы хотите знать?! – воскликнул он, доставая книгу с полки шкафа. – Хотите прочесть, мистер Магнитолог? Отлично! Я вам подарю. Вы полистайте, а я пока займусь моей почтой.

Он ушел к себе.

Я читал ее медленно и внимательно. Тема книги не может не волновать, к убийству нельзя привыкнуть, но пусть она, сама тема, волнует меня потом, когда у нас будет больше свободных, некраденых минут. Пока что мне до зарезу нужно другое. Необходимо провести линию во времени от какой-нибудь определенной точки в сегодня туда, назад, в прошлое, с точностью до секунды.

Эта точка должна быть в Лахоме в квадрате не более сорок на сорок обыкновенных километров. Я должен знать абсолютно точно по времени расписание событий, связанных с той точкой в городе, от коей можно будет провести линию в прошлое.

Преступление века! Оно, я думаю, размечено до секунды, его снимали, за ним следили нечаянные свидетели, оно сохранилось в памяти людской до мельчайших подробностей. В книге Американца были выкладки буквально до сотых долей времени, движений, расстояний, кинокадров. Один выстрел в 12 часов 30 минут и 56 секунд, следующий через 1,6 десятых секунды, затем...

Спасибо ему!

Я читал и писал на листке мне одному понятные цифры. Потом опять надо будет ехать в Лахому. Кататься, искать, искать, пока скрестятся линии...

Хорошая книга. Но до чего же в ней силен американский привкус.

"В самолете у гроба Президента новый президент принимал официальных представителей... Потом он выпил стакан низкокалорийного апельсинового сока..." Или: "Новый президент выпил бескофеинового кофе".

Реклама у гроба.

– Итак, вы хотите поездить по местам, связанным с преступлением в Лахоме.

– Да, я буду просить вас подробнее рассказать мне, что было па тех местах и кто из определенных участников трагедии там был. У вас в книге есть их фотографии.

– Отлично, более хорошего читателя моей книги я не найду.

Мы ехали последней дорогой Президента.

Мы начали этот путь, как начал он – от въезда в новый лахомский аэропорт. Лимузин Американца проскочил расстояние до центральных улиц города в те часы, когда редеет поток машин, а пешеходов словно становится больше.

Мы едем к двум почти одинаковым колоннадам на шумной зеленой Дили-плаза. Монументы стоят у газона, покрывающего середину площади. Асфальт между ними делит площадь на равные части. Он продолжение улицы, по которой мы едем, это прямая дорога, но мы сворачиваем, как свернула тогда машина Президента, сворачиваем у дома с готическим старым фасадом и огромным куполом на крыше, сворачиваем туда, направо, к зданию склада школьных учебников.

– Видите, он мог бы ехать прямо, – сказал Американец. Но там проезд без тротуаров. А здесь его ждали те, кто хотел приветствовать гостя. Убийцы великолепно знали, как он поедет. Кортеж направился в этот угол площади, затем свернул налево, прошел семьдесят пять метров. И тут грохнуло... Все выстрелы заняли пять с половиной секунд, было три попадания, мистер Магнитолог... Один стрелок, я вам уже говорил, не мог сделать из полуавтоматическом винтовки три метких залпа за такой малый срок.

– Значит: или в машину Президента стрелял не один человек, или выстрелов было меньше?

Американец пожал плечами.

– Нас уверяют: убийца был один, а их, я думаю, двое. Стреляли в окно двое, не меньше...

– Кто уверяет?

– Правительственная комиссия.

– Но ваша книга...

– Моя книга в этом событии похожа на свидетеля, которого не стали слушать. Многие свидетели показали, что слышали не два, но по крайней мере три выстрела.

– Почему не хотят им поверить?

– Иначе надо будет согласиться: был не один стрелок, не один маньяк, а несколько. Значит, заговор!.. Комиссия не хочет верить в заговор...

Мы тронулись от книжного склада вниз.

– Обратите внимание, деревянный забор, много зелени, там, за ним, автомобильная стоянка, линии железной дороги... Очень удобное место: легко приехать, легко удрать... А впереди железнодорожный мост. Я заверяю: там, на мосту, или здесь, где мы едем, находился второй снайпер. Это его пуля стала роковой. Он бил в упор... Взгляните левее, мистер Магнитолог, на башню железнодорожной станции. Работник этой башни видел двух подозрительных за тем забором, видел пороховой дым среди зелени... Важное свидетельство. Но бедняга свидетель погиб спустя некоторое время. Он почему-то врезался на своей машине в каменную стену... Попробуй теперь докажи, какой он видел дым... От хлопушки?..

– Один свидетель? А может быть...

– О, другой свидетель в ожидании торжественного проезда снимал киноаппаратом улицу, толпу, дома. В двенадцать часов двенадцать минут он запечатлел окно, из которого, как уверяют, были сделаны все выстрелы. На снимке четко видны два силуэта. Через десять минут убили Президента. Значит, все-таки убийца был не один... Или там стояли служащие склада, и за несколько минут перед началом трагедии убийца не занял свое "рабочее" место... Не верится.

– Предполагаемый тоже работал на складе?

– Он был средним служащим. Как уверяет комиссия, пока его товарищи смотрели на улице кортеж, он оставался там, на шестом этаже, в одиночестве.

– А потом?

– Потом пальба, вой сирен, кровь, паника. Смертельно раненного Президента увезли в госпиталь. А здесь полицейские мгновенно бросились к зданию склада. Он был окружен, все выходы перекрыты. Полицейские громыхали по лестницам. Один из них увидел на втором этаже в буфете предполагаемого убийцу и спросил у директора склада, кто это. Директор ответил: мой служащий. Полицейский ничего не заподозрил, побежал наверх. А еще через несколько... точнее, в двенадцать тридцать шесть радио передавало приметы убийцы: рост пять футов, десять дюймов, вес сто шестьдесят пять фунтов!.. А? Какая точность!.. Передавали через минуту после того, как преступник вышел из дверей склада.

– Шустрая полиция в Лахоме.

– Какая там шустрая!.. Дом был окружен, и все лазейки закупорены, и вес, и рост известен, а сам он, так получается, легко миновал кордон из пятисот полицейских. Они его пропустили, чтобы тут же начать лихорадочную погоню за ним!..

В двенадцать часов тридцать три минуты полиция врывается в дом; в двенадцать часов тридцать пять минут она выпускает убийцу, не найдя в нем ничего подозрительного; в двенадцать часов тридцать шесть минут...

– А как поясняет полиция все это?

– Смехотворно, мистер Магнитолог... Власти города лепетали, что приказ был передан после того, как по их просьбе заведующий складом сумел собрать всех своих служащих, более чем девяносто человек, проверил и не обнаружил среди них одного... Как он это сделал, когда большинство работников склада смешалось в панике с толпои на улице? Когда он успел это сделать? Между тридцать пятой и тридцать шестой минутами?

Значит, кто-то издал приказ об аресте, когда еще не было никаких улик. Значит, этот кто-то знал, какую роль играет в преступлении разыскиваемый человек. Знать это можно было при одном условии, когда вы сами участник преступления, сами участник заговора.

– Вы все-таки обвиняете полицию?

– Да, мистер Магнитолог, среди убийц может оказаться человек, одетый в полицейскую форму...

На перекрестке полицейский-регулировщик в белых перчатках плавно и лихо повернул движение в другую сторону. Смуглый, приветливый, огромный парень. Я подмигнул ему, и тот неожиданно для меня тоже подмигнул мне и таким же лихим поворотом плавно затормозил одно стадо машин и пустил в ход наше стадо, в котором ехали мы.

– Я поверну сюда, – сказал Американец. – По его следам. Он спокойно дошел вот сюда, взгляните, к автобусной остановке... Вот он едет, как мы... Одна остановка... другая... здесь он вышел и в двенадцать часов сорок пять минут пересел в такси. Автобус его не устраивает. Шоферу такси он говорит не свой адрес, а другой, в пяти кварталах от своего дома.

– Он темнит? Он все-таки виноват?

– Я не отрицаю. Он был соучастником с определенной ролью, средним исполнителем, но никак не единственным и не главным.

– Вот он, его дом. Бекли-стрит, 1026. – Американец выключил мотор, достал сигареты, не спеша закурил.

– Сюда, в эту коричневую дверь, вошел Предполагаемый. Он сменил пиджак, снял его и надел куртку, взял для чего-то пистолет и сразу вышел... Если тут постоять, можно увидеть кое-что веселенькое. Перед вами новыхй "музей" Лахомы, памятник, приманка для туристов, – он усмехнулся иронически. А вот и веселенькое... Спасайся кто может.

Американец мгновенно включил мотор. К нам, улыбаясь, подходил невысокий тид с расставленными, как бы извиняющимися руками. Он что-то хотел сказать, но Американец увел машину.

– Это хозяин дома. Он собирает с наивных туристов деньги за фотографирование. Бедняга целый день торчит па улице. А как быть ночью?.. Сенсация – деньги. А что с него спрашивать? Мать убийцы продает его письма от одной до пяти тысяч долларов за штуку!.. Жена убийцы пишет мемуары, делает кино. Хозяин дома взимает пошлину с объектива. Кассир кинотеатра... Да мы увидим этот кинотеатр. Сначала посмотрим, что случилось дальше...

Он остановил машину.

– Выходите, я расскажу вам второе действие спектакля.

Мы стояли на углу той же Бекли-стрит. Американец поднял глаза к высоким окнам домов, посмотрел вокруг.

– Если мы с вами, – сказал он, – возьмем и подеремся, десятки этих окон откроются. Они будут смотреть на драку, на миленькое для них развлечение. Будет по меньшей мере сотня свидетелей... Там, где стоит моя машина, двадцать второго ноября в тринадцать часов шестнадцать минут стоял патрульный полицейский автомобиль. В нем, в нарушение принятых в полиции правил, сидели не два патрульных, а лишь один. От магазинчика, там, левее, к нему подошел, как уверяют власти, Предполагаемый, спокойно поговорил с ним, отошел, а потом застрелил. Опять среди бела дня, вторая смерть за какой-нибудь час. А полиция не могла найти свидетелей. Один, правда, был... Этот свидетель недавно погиб... Он упрямо доказывал, что видел не Предполагаемого... Но едем дальше. У нас на пути будет кинотеатр.

Мы снова ехали чужой дорогой, по следам уже не существующего человека, по следам прошлых событий.

– В этом кино разбитная дамочка рассказывает всем, кто пожелает, за деньги конечно, как она продала билет преступнику, а потом заявила полиции. В тринадцать часов тридцать шесть минут здесь он был арестован, избит полицейскими, обозленными за гибель товарища, и доставлен в управление полиции... Вы не устали?

– Нет, нет, это все не может не волновать. Я слушаю вас внимательно.

– Тогда едем к полицейскому управлению... Там его допрашивали два дня. Он отрицал свою вину. Он требовал адвоката, он все время напоминал о своем праве на юриста, но ему отказали... Почему? Наверное, потому, что готовилась для него иная судьба... Его допрашивали двенадцать часов, но никаких записей, ни магнитных, ни протоколов не сохранилось. А двадцать четвертого ноября в одиннадцать часов двадцать одну минуту он был убит в полицейском управлении... Как это случилось?.. А вот приедем к зданию, расскажу... Надо что-нибудь выпить, у меня пересохло в глотке.

Он вел машину, словно забыв о ней, привычно и легко, мимо стеклянных витрин магазинов, нарядных и ярких от солнца. Нагретая полированная мостовая слепила, почти как витрины. Бензиновый душный воздух не могли колыхнуть вереницы плавных машин.

Он остановил авто рядом с газетным киоском у тротуара, и мы пили с ним коричневую мятную влагу в картонных стаканчиках, не выходя из машины. Стоило только протянуть монету к тумбочке-автомату.

Я видел много других таких автоматов на улицах, и телефоны специально для тех, кто сидит в машинах.

– Пока мы с вами едем в главную полицию штата, хочу показать вам один интересный магазин. Давайте взглянем, он рядом. Все так близко: дом преступника, место гибели патрульного, дом, где жил этот патрульный, магазин. Вас не удивляет близость пунктов, связанных с участниками трагедии? Они как бы случайно сведены в одну игру... Но сначала магазин...

Витрина была как витрина. Стеклянная, большая, светлая, всем глазам открытая. Там очень элегантно были расположены, подвешены, поставлены, пришпилены, воткнуты мерцающие вороненые пистолеты, автоматические винтовки с блестящими детальками. На полу витрины как ни в чем не бывало спокойно расположился пулемет. И цена – 750 долларов. И на каждом пистолете вежливые бирки с ценой, как на манекенах в соседнем универмаге, как на шляпах и зонтиках.

Это удивительное зрелище. Нормальная городская улица, нормальные люди, прохожие, веселые, деловые, торопливые, неторопливые. Рядом продавец мороженого, магазин колбас, аптека – и пулеметы по сходным ценам.

Симпатичная молодая женщина в магазине встретила нас радушно и спокойно, любезно пригласила сесть в мягкие кресла рядом с блестящей нормальной гастрономической, галантерейной, бакалейной кассой. Мы любезно отклонили предложение. Симпатичная женщина, оказывается, владелица магазина. Торгует не шляпками. Разрывными, бронебойными, обычными пулями. Если мистеры пожелают, им все принесут и покажут, объяснят, упакуют и доставят на квартиру...

В машине Американец сказал:

– Говорят, здесь Предполагаемый покупал оптический прицел для винтовки. Он пришел покупать его с женой и двумя детьми... Странное поведение: конспирации никакой...

– Двадцать четвертого ноября в одиннадцать часов двадцать одну минуту его застрелили в главном полицейском управлении штата. Он все время сидел на четвертом этаже... Вон там его окно с решетками... Начальник полиции сам ходил к нему для допроса. В коридорах, у лифтов и лестниц были часовые. Каждый, кто входил, подвергался тщательной проверке, обыску. В комнате на первом этаже нам, репортерам, выдавали пропуска на четвертый этаж...

Американец показал мне дверь с надписью: "Для прессы".

– И вот, – сказал он торжественным голосом, – пришел день двадцать четвертого ноября, воскресенье. В десять часов утра преступника должны были перевести в тюрьму. В девять полиция освободила весь первый этаж от посторонних. У входных дверей, у всех пяти выездов для полицейских машин стояли стражи. Весь дом обыскали, все углы, все шкафы, даже люки вентиляции, все машины, багажники машин в гараже. Все двери были закрыты... Но вместо десяти часов перевод преступника начался в одиннадцать часов двадцать минут. Ровно через минуту он был убит. Это сделал человек, приехавший всего на три минуты раньше... Никто не мог объяснить, как он попал сюда. Но, получается, его ждали! Если бы перевод состоялся в десять, что тогда? Почему его ждали? Кто его послал? И зачем?

– Кем он был, этот проныра?

– Владелец лахомского ночного клуба "Карусель". Полуджентльмен, полугангстер, человек с очень темными связями... Шерифу он сказал: ему стало жаль бедного Президента и его сироток... Хотя стоило пожалеть скорее своего близкого друга, а не Президента. Знаете кого?.. Патрульного полицейского, застреленного там, на углу Норт-Бекли-авеню!.. Чувствуете, какая деталь? Дом хозяина "Карусели" тоже рядом с домами всех действующих лиц... Конечно, кроме Белого дома.

– А потом?

– Потом в уголовном суде был процесс. Полуджентльмена, полупатриота присяжные приговорили к смертной казни.

– Он казнен?

– Что вы, мистер Магнитолог. Он сидит в уголовной тюрьме, из окна которой, может быть, увидит нас, если мы подъедем к ней.

– Когда будет казнь?

– Ее пока не будет. Его не могут казнить. Скоро должен состояться новый суд над ним. Но доживет ли он до второго суда, не знаю.

– Ваши предположения?

– Да, мои предположения. Последний участник драмы долго не протянет.

– Почему так?

– Он главный свидетель! Понимаете, главный свидетель, хотя и одновременно подсудимый. Так сложились обстоятельства, так идет ход событий, что я не дам цента на миллион долларов за то, что через год он будет живым и здоровым. Он главный свидетель, а свидетели в этом деле гибнут как мухи. Он к тому же, говорят, серьезно болен. Я видел его на первом суде... Взгляд исподлобья, сам худой, облезлый, речь невнятная... Скверно выглядит. На семьдесят процентов покойник...

Американец вдруг заулыбался, повернулся ко мне.

– Хотите, я повезу вас обедать в "Карусель"? – он подмигнул. – "Карусель" вертится на всю катушку! Денег невпроворот. Много туристов, очень много... Кстати, впереди слева здание суда, где, наверное, будет через некоторое время продолжение казуса. Правда, если наш обвиняемый ноги не протянет...

Я видел буквы на черном фоне. Я видел американский флаг на металлической палке. Мы проехали мимо.

– Юстиции не приходилось разбирать более запутанное, более опасное дело, – рассказывал Американец. – Кажется, просто: убил – садись на электрический стул. Но Фемида не смеет казнить его, боясь втайне, потому что, казнив, она как бы исполняет волю темных сил, нетерпеливо ждущих смерти главного свидетеля.

– Но позвольте, вы говорите о неясности, о сложностях, а сами делаете выводы, как будто вам все понятно. Главный свидетель чего?

– Заговора. Даже не свидетель, а соучастник.

– Вы утверждаете, значит, заговор был?

– Да!

– Какая же роль у владельца "Карусели" в этом заговоре?

– Пока мы знаем одну: заставить замолчать самого главного свидетеля, того, кто будто бы стрелял в Президента. Роль сыграна великолепно. Зрителей было много. Сделав дело, мавр автоматически попадает в патриоты. Но мавр такой же свидетель, как и первый, ничуть не лучше. Он должен подохнуть. Как он умрет – неважно. Лучше будет, если Фемида сама пошлет его на смерть. А старушка не торопится. Не был опрошен ни один из пятнадцати свидетелей, которых назвал адвокат. Но зато, с тех пор как был убит Президент, уже девять из них погибли. В самых разных местах и при самых разных обстоятельствах. Их, наверное, будет пятнадцать, если не больше. И одним из них станет владелец ночного клуба.

Американец жестикулировал одной рукой.

– Парадокс! Финал суда смотрела вся Америка. Три компанип сыграли в орла ы решку. Жребий на установку аппаратов в зале суда выпал Си-Би-Эс. Кажется, никакой тайны, все на виду... Виновен? Казнить!.. И ничего не ясно, и перевернута нелепая страница в истории правосудия. Кто-то хотел как можно меньше логики... Не названы причины. Если их нет, значит, тот псих, но тогда невозможен такой приговор...

В темноватом зале пахло почему-то лаком и сухой травой. Мы сели в углу, наискосок от сверкающей стеклом и никелем стойки бармена. Девушка в бирюзовой, почти невидимой блузке подошла к нам, улыбаясь, как старым добрым знакомым, и ждала.

– Хотите по-нашему, наскоро, пиво и гамбургер? Или посолидней? – спросил Американец.

– И то и другое, – сказал я.

– Дайте, как просит он, – мигнул Американец девушке, а та, больше ничего не спросив, ушла к стойке, по-прежнему улыбаясь, прозрачная, гибкая, сильная, в нежной помаде на губах.

Кроме нас, там было несколько молоденьких моряков, белых от головы до пят... Они сложили на стульях белые вещевые мешки, протянули ноги далеко от столиков и дымили сигаретами, разглядывая девушку. Морячки улыбались девушке. Все кругом улыбались. И румяный человек за хромированной стойкой, и девушка. Потом один из моряков встал, бросил монету в автомат, и началась музыка.

Нам принесли жареное мясо в чугунных тарелках, стаканы, салат, пиво "Шлитц" и две булки, разрезанные надвое бугристой котлетой.

– Так у нас едят на скорую руку: гамбургер, – Американец показал на котлету, – и пиво.

Гамбургер... До войны продавали у нас в Москве на улицах булки с котлетами. Я выпрашивал у мамы семьдесят копеек п бежал к мальчишкам, ожидавшим на улице, таким же любителям этих булок. Еда на улице была почему-то желаннее всех домашних обедов... А потом они, те самые булки, снились мне всю голодную войну.

– Здесь обычно днем было закрыто, но с тех пор как это случилось...

Я кивнул.

– Вы устали? – спросил он. – Этот город, эти рекламы, вечное волнение, вечный шум... Я вас укатал?

– Да, много реклам...

– У вас этого нет. А для меня как свое, близкое что-то.

Моряки надымили. В расплывчатом воздухе блюкала музыка. Белые, как призраки, покачивались моряки.

Там, у стойки, рядом с нашей девушкой, стояли две другие, такие же насмешливые, прозрачные, видимые, казалось, до самой кожи, горячей, упругой, нежной...

– Сколько стоят эти девушки? – спросил я.

Стакан с пивом задрожал в его руке. Он засмеялся раскатисто и кончил тем, что хлопнул меня по спине.

– Вы становитесь американцем!

– Я никем не становлюсь. Пришла в голову такая блажь спросить, вот и... Денег у меня все равно же нет...

– Вы мой гость. Я за все буду платить...

– В долг?

Он засмеялся.

– Когда-нибудь вернете.

– Чтобы вернуть вам доллары, мне придется просить у вас работу.

– Вы ученый. Найдете моментально свою работу, – он подмигнул. – А то, в самом деле, оставайтесь в Америке, мистер Магнитолог. Не так уж плохо жить у нас. Попробуйте! Не каждому на земле дано иметь все. Для себя!.. Такой шанс! Подумайте... Выполнение любых желаний... Были бы только доллары, которые, конечно, будут у вас.