Текст книги "Убить вампира (СИ)"

Автор книги: Юрий Безрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

3

С утра подполковник Силаев вытащил Михайлова в бассейн. С ним было и несколько замов, среди которых Михайлов увидел и своего нового знакомого Тарасова.

– Плаваю почти каждое утро, – без тени хвастовства говорил Михайлову Силаев. – Утреннее плавание, не только бодрит, но и омолаживает.

Силаев плыл по соседней дорожке.

– Может, на перегонки?

– Да нет уж, – засмеялся Михайлов. – Я пловец никудышный, да и техника слабовата.

– Тогда извините, пройду свою норму, – сказал Силаев и быстро погреб вперед.

Михайлов не мог не оценить здоровое могучее тело подполковника. Будет ли он в его годы таким ловким и сильным?

«Надо бы и мне почаще наведываться в спортзал», – подумал Михайлов. Что ему мешает? Живет один, свободного времени хоть отбавляй.

Вода приятно освежала тело. Огромная стеклянная стена бассейна глядела на восток. Оттуда уже выкатилось яркое пятно, крася позолотой синюю гладь воды. Все вокруг казалось фееричным, даже голоса непривычно скользили по молочной кафельной плитке, пестрой мозаике на стенах, отражались эхом от потолка, смешивались с плеском воды и приглушенной мелодией из динамиков.

С Горюновым Михайлов встретился около десяти.

– Что у вас новенького, Женя, – спросил, увидев на лице Горюнова сияющую улыбку. – Что-то раскопал?

Горюнов небрежно бросил черную кожаную папку на стол.

– Есть несколько любопытных фактов.

– Выкладывай, не томи душу. – Настроение у Михайлова тоже было приподнятое. Бассейн подействовал на него взбадривающе.

Горюнов с важностью сел за свой стол.

– Во-первых, я выяснил причину смерти жены Кравченко – Лаймы.

Горюнов демонстративно выдержал паузу.

– Что бы вы думали? – вскинул он, бахвалясь, брови. – Она повесилась.

– Повесилась? – чуть ли не одновременно вскрикнули Михайлов и Семенов.

– И как утверждают соседи: на почве ревности.

– Вот это да! – не удержался, чтобы не присвистнуть, Семенов. Он присоединял шнур к электрочайнику. Пора было побаловаться чайком.

– И как вы думаете, к кому? – Горюнов обвел присутствующих таинственным взглядом.

– К Ракитиной! – почти выкрикнул Семенов.

– Вы абсолютно правы, коллега. К той самой Ракитиной, которая обнаружила своего дружка Кравченко убитым в собственной квартире. Не интересно ли? Недостающее звено. Круг замыкается, – торжественно закончил Горюнов.

Наступила пауза.

– А во-вторых? – спросил вдруг Михайлов так безразлично, будто новость совсем не произвела на него впечатления.

– Что – во-вторых? – удивленно посмотрел на него Горюнов.

– Ты сказал «во-первых», скажи теперь, что «во-вторых», – объяснил мысль Михайлова Семенов. Он уже распечатывал пачку индийского чая.

– А во-вторых и в-третьих, уже не так интересно. Мы вчера, как я говорил, дали телеграмму матери Кравченко Будем надеяться, что она сегодня приедет. И еще. Соседи сказали, что Ракитина после смерти Лаймы Кравченко в квартире своего любовничка больше не появлялась. Он, наверное, просто прогнал её.

– Или порвал с ней все отношения, – предположил Михайлов.

– А может, они затаились и ждали… Ждали, пока всё перемелется? Может, это они Лайму вдвоем – а? – Горюнов будто впал в детство.

– Ты слишком много читаешь детективов, – сказал Михайлов. – Но эту версию мы тоже не можем отбрасывать. У нас случайно нет фотографии Ракитиной? – посмотрел он на Горюнова.

– Откуда? – развел тот руками.

– Тогда дуй на её работу и по любому разыщи мне её фото. Заодно расспроси у сослуживцев, что она за человек, может, где зацепимся. А я займусь Лаймой Кравченко.

– Может, у самой Ракитиной взять фотографию? – спросил Горюнов.

– Пусть она пока не знает, что мы ею заинтересовались. Да и вряд ли это её рук дело. Я что-то сомневаюсь.

– Тогда я пошел?

– Иди. Связь, как обычно. И вечером встречаемся.

– Хорошо, – сказал Горюнов и, подгоняемый любопытством, выскочил.

Михайлов направился к начальнику следственного отдела. Увидев Михайлова, он поднялся из-за стола и пошел ему навстречу.

– Николай Николаевич, милости просим. Извините, что никак не мог встретиться с вами: сами понимаете, текучка. И за вчерашнее тоже. Каюсь. Вы что-то хотели? – сразу перешел к делу Кольцов.

– Да вот с этим происшествием, с Кравченко. Его жена не так давно покончила с собой. Где-то месяц – полтора назад. Я бы хотел посмотреть материалы. Они в архиве?

– В архиве? – усмехнулся Кольцов. – Да там у нас давно нет места, до самого потолка все завалено, накопилось. Интересующие вас материалы этого года у меня в шкафу. Вы случайно не знаете номер отказного или хотя бы КУП?

– К сожалению, – сказал Михайлов.

– Тогда подождите секунду, я скажу Любе, она разузнает.

Он вышел из кабинета и через минуту вернулся.

– Сейчас Люба прогонит всё по компьютеру и даст знать. Чаю не хотите?

– Да нет, спасибо, я только-только позавтракал. Как там у нас дела с розыском машины, которую догоняли гаишники?

– Объявился вчера вечером владелец. По всем приметам машина была угнана у него. Кстати, неподалеку от дома того самого Кравченко. Буквально через дорогу.

– Выходит, эти два события, как я и предполагал, связаны? – произнес Михайлов.

– Окончательно мы ничего сказать пока не можем, машина ведь не найдена. Вот если мы её обнаружим, а в ней еще и окажется что-нибудь связанное с этим делом, тогда все и прояснится.

– А если предположить? Тогда получается, что у Кравченко все-таки был кто-то, если и Скачко, и Бутенков видели за рулем женщину?

– Но они могли её видеть и потом, а убийство совершить совсем другой человек.

– Могло быть и так.

Кольцов не сдержался и спросил:

– Как вам наши ребята?

– Боевые. Штаны почем зря не протирают, в кабинете не отсиживаются.

– Эх, нам бы побольше свободы, а то порой так руки связаны… Да и техника: разве на такой гоняться за преступниками?

– Ну это не только ваша проблема, – сказал, чтобы только поддержать разговор Михайлов, – У нас не лучше вашего.

Тут в кабинет заглянула невысокая миловидная девушка в сером костюме. Увидев Михайлова, смутилась и замерла у двери.

– Лев Янович, вы спрашивали номер отказного по Кравченко Лайме?

– Спрашивал.

– Номер 3158,– совсем зарделась она.

– Спасибо, Любочка, – поднялся Кольцов и подошел к встроенному в стену шкафу. Девушка вышла. Открыв его, он оглядел снизу доверху лежавшие стопкой папки и, приподняв одну из них в середине, взглянул на номер.

– Вот оно. – Достал он тонкую серую папку. – Материала, как видите, немного. Дело, скорее всего, было ясное.

– Я возьму, если не возражаете, – попросил Михайлов Кольцова. – Ознакомлюсь.

– Да, пожалуйста. Если меня не будет, оставите у Любы в приемной, она мне передаст. Заходите. Чем могу, тем помогу, – сказал Кольцов, закрывая за Михайловым дверь.

Михайлов с благодарностью кивнул сидящей за компьютером Любе. Она снова зарделась и слегка улыбнулась. Михайлов поспешил в кабинет Горюнова.

Семенов пил чай, осторожно отхлебывая. Из чашки струился пар.

– Не будете? – показал он Михайлову на чашку.

– Нет, нет, – отказался тот. Ему не терпелось посмотреть дело Лаймы Кравченко.

Материалов было действительно не так много. Опросы свидетелей и близких, фотографии с места происшествия, заключение. Всё вроде бы правильно, логично.

Предсмертная записка: «Тебе не разлучить нас», написанная рукой Лаймы, привлекла особое внимание Михайлова.

«Странно, – подумал он. – Если покойная так обращается к своему мужу, значит, не он был виновников её разрыва. Следует ли из этого, что у Лаймы был любовник и Сергей знал о нем? Но почему тогда вешается она, а не он? Она так сильно была привязана к своему другу?»

«Тебе не разлучить нас».

Обратил ли следователь внимание на эту необычную записку? Ведь перед смертью человек обычно либо извиняется перед другими за содеянное, либо объясняет причину, толкнувшую его на суицид. Здесь же явный оттенок какой-то обиды, огорчения. В ней и упрек, и обвинение.

Но все вокруг утверждают, что Ракитина и Кравченко были любовниками, а Лайма от всей души любила своего мужа. Может, никто ничего не понял? На самом деле любовник был у Лаймы, а Кравченко запретил ей встречаться с ним? Тогда кто он, этот таинственный любовник Лаймы?

У Михайлова всё спуталось в голове.

Одни показания соседей, другие. Допрос Кравченко. Тот ничего не отрицает: у него была любовная связь с близкой подругой его жены, узнав о которой Лайма наложила на себя руки.

Близкая подруга его жены – Ракитина? Почему следователь не узнал этого? Ухватился за первый возникший мотив и счел дело закрытым?

А если и Ракитина, что это меняет?

Проклятая записка, она вносит только сумятицу!

Михайлов еще раз пересмотрел бумаги.

Почему нет опроса родственников Лаймы? Где её родители? Может, они больше чем кто-либо пролили бы свет на происшедшее? Где они могут быть? Может, живут за сотни километров отсюда? А где похоронили Лайму? На похороны-то родня в любом случае обязана была приехать.

Михайлов задумался, потом пометил у себя в рабочем блокноте:

– адрес родителей Лаймы;

– место захоронения;

– окружение (любовник?).

Михайлов почувствовал, что ни на один из вопросов у него нет определенного ответа.

«Придется еще раз допросить Ракитину», – решил он и это записал в своем блокноте.

Семенов зазвенел чашками у свободного столика, который служил им буфетом. Увидев, что Михайлов освободился, опять спросил:

– Может, все-таки чаю?

– Нет, спасибо, Слава, чуть попозже.

Поднялся.

– Если меня будет кто искать, я поехал на квартиру Кравченко. Оттуда позвоню. Ты здесь будешь?

– Пока здесь, мне еще один материал закончить надо.

– Тогда я поехал, – сказал Михайлов и вышел.

4

От гадалки Ольга вышла подавленная. У неё был выбор: либо продолжать встречаться с призраком по ночам, либо ехать на могилу Лаймы и там разобраться со всем окончательно, как посоветовала Глафира Федоровна.

Но что она там будет делать? Скажет пару пустых слов: «Прости меня» или «Оставь меня в покое»? Что это даст? Она же не настолько суеверная.

И еще гадалка велела поставить за упокой души висельницы свечку. Это нетрудно. Только разве церковь приветствует висельников? И потом, что это изменит? Она станет спать спокойно? Её перестанут терзать ночные кошмары?

Ольга терялась, не знала, как поступить, не могла ни на что решиться.

А может, все-таки поехать, послушать Глафиру Федоровну? Что она теряет? В конце концов, может, действительно, побывав на могиле Лаймы, она обретет покой? То же самое внушение, которого ей так сейчас не хватает.

Бабушке оставит записку, что заночует у подруги, бабушка все равно не знает её подруг. Сама же тем временем возьмет билет на автобус и рванет в Пырьевку, может, там освободится от своих страхов?

Дома, к радости Ольги, Ирины Петровны не было. «Наверное, пошла в магазин», – решила она.

Переоделась в самое необходимое: теплый свитер, брюки, куртку; взяла из своего тайника деньги и небольшую книжицу – читать в дороге. Долго не задерживалась, боялась, что встретиться с бабушкой и придется битый час объяснять ей, куда и зачем она отправляется.

Автобус на Красноармейск должен был отправиться в 13–30. Ольга взяла билет до Черемухина, а там до Пырьевки рукой подать, как объясняла ей когда-то Лайма.

Сколько раз Лайма упрашивала её съездить с ней домой, но у Ольги все время не получалось: то бабушка заболеет, то проект сделать не успевает, – всегда находилась какая-нибудь причина. В последние же дни, когда Ольга переспала с Сергеем, она стала избегать Лайму.

… Ольга училась еще на третьем курсе, денег практически не хватало, они с бабушкой решили сдавать третью комнату какой-нибудь студентке. Ольга вывесила объявления возле института. Лайму устроили условия. Видно, деньги у неё водились, а в общежитии жить не хотелось. Тут они и подружились. Ольга, оказывается, училась на том же факультете, что и Лайма, только на три курса старше. Общие интересы еще больше сблизили девушек. Потом пришел из армии Сергей. Ольга познакомила их, на свадьбе была свидетельницей. Да кто еще, собственно говоря, мог ею быть: в группе Лайма («Божий одуванчик», – как прозвали её одноклассники) ни с кем не сошлась, держалась незаметно и отстраненно, но к Ольге привязалась безмерно. Может, это и толкнуло её в петлю? Предательство Ольги?

После свадьбы молодожены жили у Сергея, и Ольга на правах близкой подруги часто захаживала к ним, не скрывая, что ей нравится быть другом их семьи. Сергея всегда считала за младшего брата, ведь он был на два года младше её, рос, можно сказать, на её глазах во дворе. Они были, как одна семья: две сестры и брат.

Но в тот вечер, помнится, ей было как-то особенно одиноко, и она, как всегда, пошла к ним. Лайма уехала на выходные к отцу, Сергей был один. Он не ездил туда. У них с тестем были какие-то разногласия.

Сергей был навеселе, но Ольгу это не смутило: они часто выпивали вместе.

– Не обращай внимания, – сказал он, улыбаясь. – Встретил старых приятелей. Решили устроить сабантуй. Ни с того ни сего. Знаешь, я заметил, что так лучше всего получается. Хлебали пиво до шести. Если хочешь, можешь меня догнать. У меня есть водка, ликер. Будешь?

Ольга выбрала водку. Вскоре и ей стало весело.

– Ты только меня не целуй, – сказал вдруг Сергей заплетающимся языком, – не целуй, а то если Лайма узнает, мне – голова с плеч.

Почему он тогда сказал это, Ольга до сих пор не понимает. Может, решил поиграть с ней?

– Да ладно, – рассмеялась Ольга, – нашел о чем беспокоиться. Я тебя сколько раз при Лайме целовала? Встречались – целовала, расставались – целовала, и ничего.

– Ну то были дружеские поцелуи, а по-настоящему ты меня, пожалуйста, не целуй.

Зачем они завели тогда тот глупый разговор? И Ольга тоже была хороша: ей бы спустить все на тормозах, перевести в шутку – нет, черт за язык дернул, голова кругом пошла.

– Неужели ты так боишься моих поцелуев? – решила она поиграть с Сергеем. – А если я возьму и поцелую тебя по-настоящему?

– Не надо. Лайма мне голову оторвет.

– Так-таки оторвет? – стала подкрадываться к нему, как кошка, Ольга.

Они сидели на диване в гостиной, по телевизору показывал что-то скучное.

– И все же я попробую, – не унималась Ольга, – хотя это должен был сделать ты: именно я вас познакомила и свела. Ты меня за это ни разу даже не поблагодарил.

– Я не поблагодарил? – возмутился Сергей. – А сколько раз я тебе говорил спасибо? Сколько раз угощал мороженым?

– Ну, это все по-дружески, а вот из чувства благодарности…

Она была уже у самых его губ, в следующее мгновение жадно впилась в них. Что на неё нашло?

– Ах! Ах! – театрально вскочил с дивана Сергей. – Она все-таки совершила это, совершила, негодница! Да ты знаешь, что я теперь с тобой сделаю? Я тебя растерзаю, распотрошу! – набросился на неё в шутку и стал лохматить волосы.

Это завело её, но она, чтобы еще больше подзадорить Сергея, уперлась руками в его грудь.

– Ты! – взвизгнула громко. – Ты испортил мне прическу!

– Я? – выпалил Сергей.

– Ты, ты, ты! – зашептала она быстро и, неожиданно ослабив напор, снова прильнула к его губам.

На этот раз их уста не разъединились…

* * *

Автобус полз, казалось, как черепаха. До Черемухина почти два часа езды. Можно было и поспать, и выспаться, и вспомнить всё, что еще не позабылось.

Тогда Ольга вернулась домой счастливая, тело еще чувствовало его тяжесть и ласки. Но ощущение это скорее было связано с её телом, чем с образом Сергея. Теперь она понимала, что ей тогда вовсе не Сергей был нужен, а мужчина, просто мужчина. Сильный, внимательный, ласковый, не копающийся в её проблемах и не терзающий душу. Но, видно, так было угодно Богу, что на месте этого нужного тогда ей мужчины оказался именно Сергей. Как по иронии судьбы. Она ведь не сходила от него с ума, ей просто было хорошо с ним. Тогда она не чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Если бы Лайма могла её понять… Но Лайма любила Сергея без памяти, а любовь, если она всепоглощающая, всегда крайне эгоистична. Этого-то, скорее всего, душа Лаймы и не выдержала…

5

Горюнов попал в конструкторский отдел, где работала Ракитина, перед самым обедом. Видно было, что рабочая атмосфера уже спала. Даже начальник отдела Белявский, невысокий, склонный к полноте добряк, и тот, что называется, «ловил гав».

Его стол стоял особняком в огромной, почти полностью заставленной кульманами комнате. Видно, ему не нашлось отдельного кабинета, а возможно, так было специально продумано для поддержания трудовой дисциплины. Но, даже несмотря на присутствие начальника, в заметном томлении сотрудников чувствовалось ожидание полуденного часа.

Горюнов безошибочно направился к его столику.

– Здравствуйте, – сказал он и сразу же представился.

Белявский удивленно посмотрел на него. Личность вошедшего Горюнова ничего ему не говорила.

– Чем могу быть полезен?

– Я хотел бы встретиться с Ракитиной Ольгой Викторовной, – сказал Горюнов.

Белявский нахмурился, глянул куда-то в сторону и, растягивая слова, проговорил:

– Кажется, и я хотел бы ее видеть. Секундочку, – проронил он вслед за этим, откинулся на свое кресло и, опять глядя куда-то в сторону, громко крикнул:

– Валерия! Валерия Кузьминична! Что там теперь с нашей милой Ольгой?

Из-за одного из кульманов выглянула светло-рыжая веснушчатая головка:

– Она на больничном, Глеб Сергеевич.

– На больничном, – флегматично сказал, обращаясь теперь к Горюнову, Белявский.

– Жаль, – с досадой в голосе сказал Горюнов. – А как давно? – спросил он после некоторой паузы. Их разговор напомнил Горюнову игру в испорченный телефон.

– Валерия! – снова позвал сотрудницу Белявский. – Как давно?

– Второй день, – ответила та, опять выглянув из-за кульмана.

– Второй день, – передал Белявский услышанное Горюнову. – А если не секрет, что она натворила?

– Пока ничего, не волнуйтесь. Она проходит по одному делу очень ценным свидетелем, – передразнивая манеру Белявского, ответил Горюнов.

– Ага, – понимающе хмыкнул тот и снова нахмурился. – Вам, конечно же, нужна её характеристика?

– Неплохо бы, – сказал Горюнов, не торопя собеседника. Ему понравилось с ним играть.

– А вам хорошая нужна характеристика или объективная? – Белявский, казалось, ничего не боялся. Он начинал нравиться Горюнову.

– Объективная, – наклонился к самому Белявскому Горюнов и шепотом сказал: – И неплохо бы её фотографию. Девять на двенадцать. Можно черно-белую.

На лбу Белявского снова собрались складки. Без выработки и принятия решения он, очевидно, действовать не мог.

– Филипп Филиппович! – после некоторой паузы громко позвал он еще одного сотрудника. Где-то в чаще кульманов раздался мышиный шелест.

– Я вас слушаю, – из ниоткуда появился плотный кучерявый мужчина лет сорока пяти в мятом сером пиджаке и с карандашом за ухом.

– Филипп Филиппович, помните, у нас где-то передовики были?

Теперь настала очередь задуматься Филиппу Филипповичу:

– Кажется… Да. На шкафу. Где же им еще быть?

Он подошел к высокому шкафу, забитому бумагами и вытащил сверху запыленный фанерный стенд. Затем, выудив откуда-то из-за шкафа тряпку, стер с его боков пыль и поднес к столу начальника.

– Вот, – протянул он стенд Белявскому.

Горюнов посмотрел на фото Ракитиной и нашел, что оригинал не так уж сильно и состарился.

– Вы разрешите, снять её фотографию?

– Пожалуйста, теперь все равно никто не соревнуется – времена изменились. Кто мы сейчас: передовики или отстающие, – сам черт не разберет.

Белявский произнес это с таким пафосом, с такой философской отстраненностью, что Горюнов едва не рассмеялся. Нет, Белявский – мужик что надо! В компании с ним, наверное, не скучно.

Горюнов поднялся, убирая фотографию Ракитиной в карман:

– Тогда я откланяюсь?

– А характеристика?

– Мне, собственно, нужна была только фотография.

– Так бы сразу и сказали, – обиженно пробубнел Белявский.

Когда Горюнов вернулся в горотдел, Михайлов еще был в кабинете. Он так и не смог уехать. Еремин хотел слышать все сам.

– Ваше задание выполнено, товарищ майор, – сказал Горюнов и протянул Михайлову фотографию Ракитиной.

– Хорошо, – как ни в чем не бывало произнес Михайлов. – Ты обедал?

– Еще нет, – ответил Горюнов.

– Тогда дуй на обед, а после заскочи, пожалуйста, в институт, где училась Лайма, и выясни адрес её родителей. С ними, я чувствую, нам тоже придется встретиться. Я тем временем еще раз загляну на квартиру Кравченко: возникли кой-какие вопросы.

– Тогда до вечера? – спросил Горюнов, обрадованный таким поворотом дела: он давно проголодался.

– До вечера, – сказал Михайлов и посмотрел на снимок Ракитиной.

«Фотогеничная», – подумал он.

Горюнова уже и след простыл.