Текст книги "Посланник Аллаха"
Автор книги: Юрий Татаринов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Даже опытные воины не выдержали – отвернулись или закрыли глаза. Они не видели, как песок жадно поглощал выплескивающуюся рывками из тела кровь...
Когда молодой наместник упал, хан опять воззрился на пленницу... Оказалось, бедняжка нуждалась в помощи. Китайцы-слуги поддерживали ее, старались вернуть ей сознание.
«Вот и все, ангел мой, – глядя на возлюбленную, печально подумал светлейший. – Твоего красавца больше нет. Остались только я да ты...»
Он все еще питал надежду заставить несчастную полюбить его...
Глава 14. Затворница
Убийство Швейбана вызвало новую волну недовольства подданных Баты-хана. Это был тот редчайший случай, когда деяние светлейшего встретили с осуждением. Воины затаились. Они собрались вокруг костров и весь остаток дня, а затем и вечер, обсуждали случившееся. Глядя на притихшую долину, можно было подумать, что в стане траур, как после неудачного сражения, унесшего тысячи жизней. Те, кому в тот день выпадало встретиться с ханом, прятали глаза, старались поскорее покинуть его общество...
Тем временем тело несчастного наместника было обмыто и уложено в саван. По закону Орды погибшего следовало похоронить в день смерти. Поэтому сразу после поединка по распоряжению приближенных светлейшего выслали отряд, которому вменялось в обязанность найти холм повыше и выкопать на его вершине могильную яму.
Место нашли в непосредственной близости от долины. Так захоронение Швейбана стало основой для нового кладбища.
К вечеру того же дня тело отвезли на холм и закопали. Только после этого воинам разрешили посетить последнее пристанище молодого наместника.
К могиле потянулась длинная, нескончаемая вереница всадников. Люди подъезжали к могиле и, достав мешочек с родной землей, жертвовали горсть Швейбану. Эта земля была им дороже золота... К закату на могиле вырос заметный курган. Сухая, пропахшая потом землица с родины обещала Швейбану вечную память его земляков. Смелость молодого наместника, его ловкость и веселый нрав и, конечно, безвинная смерть давали повод называть его героем. Уже теперь о нем слагали легенды...
Угадывая настроение наместников и простых воинов, хан уединился в шатре. Разум подсказывал бедняге, что он совершил непростительную ошибку: пойдя на поводу у самолюбия, пошатнул уверенность людей в том, что он всегда прав. Только теперь, когда Швейбан был в могиле, хан пожалел, что расправился с ним...
На какое-то время красавица Эвелина была забыта... О ней заставила вспомнить необходимость: следовало усилить охрану шатра бедняжки – обозленные воины могли расправиться с несчастной по собственной инициативе.
Ночь прошла спокойно.
Рано утром, еще до восхода солнца, когда светлейший умывался, к нему зашел слепой.
– Повелитель, – сказал он, – ты должен принять какое-то решение в отношении этой девицы. Если не убьешь ее сам, за тебя это сделают другие. Ночью в ее шатер пытались проникнуть дважды. Я принужден был лично караулить у порога. И сделал это лишь потому, что не желаю стать свидетелем нового твоего наказания. Самое время позаботиться о мире. Иначе мы перебьем друг друга.
Слепой вскоре ушел. Угадав, что никто не понимает состояния его души, светлейший обхватил голову руками и повалился на ложе. Он чувствовал, что не способен поднять руку на пленницу...
Часом позже он решил наведаться к ней.
Направляясь к наложнице, светлейший не имел какого-то твердого решения. Хотя не исключал возможности, что в пылу гнева может убить ее.
Войдя в шатер, Баты-хан сначала никого не увидел. Лежанка под балдахином была застелена. В углу стоял знакомый чан. Не имелось никаких признаков того, что им пользовались. Светлейший заволновался: он вдруг подумал, что пленница сбежала. И только услышав сопение за ширмой, понял, что красавица прячется. Чувство жалости охватило его.
– Несравненная моя! – позвал он.
Добрую минуту после этого в шатре царила гробовая тишина. Не стало слышно даже сопения. И тут светлейший отчетливо различил писк – это не выдержал, заплакал мальчик...
Хан решительно шагнул к ширме и отставил ее.
Пленница сидела на ковре, поджав ноги. Смотрела куда-то в угол.
А рядом, обхватив мать за шею, стоял и таращил на вошедшего большие и ясные, как у матери, глаза мальчик...
Они разглядывали друг друга долгую минуту – величавый бородатый хан, повелитель народов, и маленький, щуплый, большеглазый мальчик...
Потом светлейший перевел взгляд на пленницу. В глазах его несравненной читалось все то же – упрямство. Казалось, строптивая собиралась бросить хану: «Даже не старайтесь, мой господин, сердце мое не будет принадлежать вам!» Заглядевшись на недотрогу, повелитель забыл о своем намерении расправиться с ней. Вновь его охватил благоговейный трепет желания. Не выдержав, бедняга опустился на колени и протянул руки.
– Посмотри на меня, звезда моя! – попросил он тем униженным и одновременно полным нежности голосом, который говорил об искренности и чистоте его намерений. – Не гневайся! Я пришел не упрекать тебя – но искать мира с тобой! Сбрось страх и отчуждение! – Посмотри на меня ласково – и начнем все заново! Отныне не будет такого твоего каприза, которого бы я не удовлетворил! Только не сердись, не раздувай щечки!
Даже мальчик, который сначала, очевидно, имел намерение заголосить, притих, услышав эти слова. Страх в его глазенках сменился удивлением.
Но упрямица и не думала реагировать на ласку светлейшего. Она, как тот каменный сфинкс, продолжала молча взирать куда-то в сторону, всем своим видом давая понять хану, что не собирается поддаваться на его уговоры.
Так и не дождавшись ответа, светлейший поднялся и отошел в сторону. Боль в ноге с неожиданной силой напомнила о себе – хан простонал... Упрямство возлюбленной, ее бесстрастие рушили всякие его надежды.
– Не понимаю, – наконец тихо сказал несчастный. – Я не сделал тебе ничего худого! Напротив, как мог, старался радовать тебя! Обещал сделать тебя царицей – и готов исполнить обещание!.. Прости, но большее не в моей власти!
Он подошел к ней, спросил:
– Что с тобой, несравненная? Ты боишься меня?..
Пленница не ответила. Зато мальчик, чувствуя состояние матери, вдруг захныкал. Казалось, бедняжка пытался уговорить ее: «Не молчи, мамочка! Поговори с дядей!..»
– Тебе нечего меня бояться, – тем временем продолжал светлейший. – Я люблю тебя и не сделаю тебе худа! Хочу, чтобы ты вернулась ко мне! Хочу, чтобы ты поняла меня и полюбила!
Его искренность могла бы растрогать самого бездушного. Ребенок, слушая хана, наконец расплакался. Неожиданно пленница вздохнула и стала гладить мальчика по голове. Вялые, непослушные мысли ее и измученная воля мало-помалу оживали, а тень страха и презрения отступала.
– Люблю тебя! – повторил хан. – Я увезу тебя в свою страну и сделаю первой из жен! Ты будешь царицей! Народишь мне детей! И эти дети будут править после меня нашей державой!
Водопад фантастических обещаний наконец пробудил красавицу. Уже не сомневаясь в том, что хан не сделает ей плохого, она устремила свой взгляд на него и вдруг зло, словно ощерившаяся собака, огрызнулась:
– Скорее я удавлюсь, порежу вены себе, чем соглашусь быть вашей!..
Светлейший отшатнулся. Он было потянулся к рукоятке висевшего у него на поясе кинжала – но тут неожиданно громко заплакал мальчик. И повелитель опомнился...
– Но почему? – выдавая душевную боль, изменившимся голосом спросил он.
– Вы мне противны! – ответила окончательно обретшая смелость пленница. – Меня тошнит от вас!
Хан мог бы ударить ее, но не сделал этого. Он чувствовал, что пленница искренна. И странно, ее искренность только множила его влечение.
– Еще недавно, каких-то два-три дня назад, ты разделяла со мной ложе, – вспомнил он, – была весела! Я видел твою улыбку!.. Да, это было в ту ночь, когда мы купались в чане! Ты давала мне понять, что тебе хорошо со мной!..
Красавице нечего было ответить. За эти два-три дня многое изменилось. Теперь в ней жила лишь ненависть. Навязчивость светлейшего вызывала у нее только презрение и страх.
Так и не дождавшись ответа, повелитель сказал, словно согласился с какой-то своей догадкой:
– Значит, ты лгала, играла со мной!.. Значит, просто забавлялась, чтобы потом бросить, как надоевшую игрушку!..
Он собирался продолжать в том же духе, но тут вдруг услышал ее смех. Впрочем, не столько услышал, сколько угадал. Лицо пленницы сморщилось и сделалось некрасивым, как у старухи, а худые плечи и руки затряслись, точно в лихорадке. Казалось, бедняжке не хватало воздуха. Она беззвучно смеялась, а мальчик смотрел на нее круглыми, полными слез глазами и пытался понять, что с ней происходит...
– Не мучьте меня, господин мой! – наконец прорвалась потоком слов гордячка. – Оставьте свои признания и уговоры! Уж лучше убейте – только не мучьте!.. Все, что вы говорите и предлагаете, ненавистно и противно моему сердцу! Я не люблю вас и никогда не любила! Вы всегда были ненавистны мне! Даже в том чане, про который вы вспомнили!.. Да, я использовала вас, как игрушку! Поиграла, а потом бросила! Мне было интересно! Просто интересно! Вот и все!..
Кажется, стремление красавицы унизить светлейшего было вызвано в ней единственным желанием – чтобы хан оставил ее в покое.
Хан покинул ее шатер расстроенный...
В тот день он никого к себе не пускал. Между тем его приближенных все сильнее беспокоило положение, в котором все они оказались. Никто не задумывался над тем, что на самом деле происходило с повелителем, никто не сочувствовал бедняге, зато все готовы были осуждать его.
Между тем светлейший все еще не оставлял надежды добиться снисхождения пленницы...
Вечером он распорядился, чтобы ее привели. Кажется, красавица упорствовала, потому что ее буквально втолкнули в шатер. Несчастная упала прямо к ногам повелителя...
Отпустив слуг, хан приблизился к лежавшей. Золотая вышивка на его синем халате и такого же цвета шапочке блестела в свете живых факельных огней. В своем наряде светлейший выглядел джинном, готовым исполнить любое пожелание возлюбленной.
Между тем красавица, распластавшись на ковре, прятала лицо. Неподвижность ее и молчание говорили все о том же – об упрямстве и ненависти.
Опустившись на колени, хан нежно тронул рабыню за плечо, попросил:
– Посмотри на меня. Не прячь лица, солнце мое.
Затворница даже не пошевелилась.
Тогда хан нагнулся, нежно обнял ее и стал целовать в затылок, шею, спину.
Но упрямица не отреагировала и на это.
И тогда хан замахнулся и ударил ее...
– Я могу сейчас же прикончить тебя! – взревел он. – Слышишь ты, дрянь! Ты должна любить меня! Я повелеваю!
Сей взрыв являлся проявлением бессилия. Колодец терпения светлейшего был исчерпан.
Но и жестокость не подействовала на упрямицу: бедняжка Эвелина даже не пошевелилась, не издала ни звука. И только из глаз ее вдруг полились слезы...
– Ты будешь моей! – продолжал хан. И наконец сам упал возле несчастной и зарыдал от бессилия и ужасной душевной боли.
Теперь слезы лились из глаз обоих. Но даже это не объединило их.
– Скажи! Скажи что-нибудь! – стал умолять светлейший. – Скажи о своей ненависти! Скажи о презрении! Только не молчи! Твое молчание леденит мне сердце!.. Пойми, страсть переполняет меня! Ты мне по нраву! Готов быть с тобой до конца дней своих!.. Будь же снисходительна!
Но пленница не ответила и на этот раз. Вскоре слезы ее высохли, а глаза стали красными. Казалось, ненависть только укоренилась в ней за время этой встречи.
– Камень! Холодный камень! – изрек в бессилии светлейший и наконец поднялся, чтобы пересесть в кресло. – Только одно и остается: убить тебя!..
Последняя фраза неожиданно оживила пленницу. Бедняжка Эвелина подняла голову, а потом быстро, словно маленькая змейка, подползла к ногам повелителя. В ее широко раскрытых ясных глазах заплясали отблески факельных огней.
– Убейте, – попросила несчастная. – Сделайте милость, убейте! Только не мучьте меня! Оставьте свои безнадежные попытки!
Хан встал и отошел к стене. И оттуда оглянулся... Он увидел в глазах взиравшей на него возлюбленной свою же собственную душевную боль: они оба страдали из-за того, что были вместе!..
Эта встреча, казалось, должна была разделить их окончательно...
Глава 15. Еще одно чудо
Решимость пана Ибрагима совершить хадж в Мекку и уговоры Кундуза наконец настроили хозяина Ловчиц отправиться в дорогу. В конце осени, когда поубавилось хозяйственных забот, пан уехал... Он уговаривал Кундуза составить ему компанию. Но пастух внушил хозяину, что тот должен в одиночку совершить сей святой ритуал.
– Аллах отпускает грехи только искренним, – сказал пастух. – А искренность молящегося проявляется в одиночестве, один на один со Всевышним. Над одиноким не довлеет чужая воля. Он имеет возможность сконцентрировать свои силы. На время вам следует забыть о семье, о хозяйстве. Никакая посторонняя мысль не должна отвлекать вас. Думайте только о главном – о спасении. Отдайтесь сполна молитве. И вы возвратитесь чистым, как алмаз!
Пан Ибрагим рассчитывал вернуться через два месяца. Даже на такое важное мероприятие, как хадж, у него не имелось лишнего времени.
Но вот прошло больше трех месяцев, а он все не возвращался... Наконец все уверились, что с ним стряслась беда.
Зимние дни Кундуз проводил в сторожке. Он не выходил, и о нем мало-помалу забыли. Только Касим заглядывал к старику: то хлеба принесет, то картошки, то еще чего. Иногда молодой и старый затевали беседу. И вот однажды Касим признался, что любит Лину...
– Немудрено, – ответил на это Кундуз. – Трудно оставаться равнодушным к такой красавице. Другое дело, созрел ли ты для настоящего чувства?.. Представь, что ты уедешь. А не станут ли твои глаза искать иной объект поклонения?.. Настоящее чувство не допускает неуверенности, метаний. Настоящее чувство – это новая звезда в небе. И эту звезду зажигает мужчина!
В то же самое время Лину тревожила иная забота. Приезжали соседи, купцы из города, деревенские. Все только и спрашивали: вернулся ли пан Ибрагим? Сначала панночка отвечала. Но потом вопрос начал вызывать в ней страх. А последние дни бедняжка и вовсе только прятала лицо в ладонях да убегала с глаз долой...
Иногда она тоже заглядывала к Кундузу. В последние дни приходила просто помолчать – уже уверилась, что с отцом случилась беда...
Как-то она зашла в сторожку, села на краешек лавки у дверей и, достав платочек, заплакала.
– Папенька не вернется, – проговорила она сквозь всхлипы, – он умер...
– Ясная моя, что ты! – воскликнул в ответ Кундуз. – Твой отец жив! И скоро будет дома! Поверь мне!
– Разве вы можете знать, дядюшка Кундуз! – с упреком ответила красавица. При этом пышные черные волосы ее, распущенные по плечам, задрожали. – Поди, лежит бедный где-нибудь в снегу... всеми забытый...
И несчастная заплакала в голос...
Пастух не стал открывать секрета своей уверенности. Дорога в Мекку была неблизкой. Следовало пересечь границы, проехать через горы, пустыни. Задумка обернуться за два месяца была пустым бахвальством. Кундуз еще перед отъездом говорил пану: «Не стройте прожектов, не говорите о сроках, жизнь сама скажет за себя».
Между тем с паном Ибрагимом случилось воистину непредвиденное...
Прибыв в Мекку в праздничные дни, старик скоро забыл о цели своего визита. Забыл о молитвах, о могиле пророка. Гость, как от него и следовало ожидать, первые несколько дней только тем и занимался, что ходил по улицам и на каждом углу дегустировал вина. Ему понравилась такая жизнь. Понравился и город. Мекка – перекресток многих караванных путей – поразила его воображение богатством. Пан Ибрагим обошел все лавки и базары города, накупил массу безделушек – и все восторгался.
И вскоре был наказан за свое легкомыслие: его выследили и ограбили разбойники.
Грабители унесли купленные им вещи и забрали все деньги. Бедняге не на что стало купить даже хлеба...
Целый месяц несчастный прожил без всяких средств. Этот страшный период и обратил его на путь истины. Пан Ибрагим наконец вспомнил о Боге... Он стал, как и положено истинному мусульманину, пять раз на день молиться. При этом обязательно хотя бы раз в день посещал городскую мечеть. Утром зарабатывал на хлеб – разгружал на базаре товары, а вечером искал место для ночлега.
Одежды его обветшали, а отчаяние выросло до предела. О возвращении он уже и не мечтал. Скитаясь по городу, он только и думал, где бы найти поесть.
Единственное, что могло бы спасти его, – это встреча с земляками. Пан ходил по базарам и прислушивался к разговорам. Но земляков не встречал. Аллах словно испытывал его. Несчастный уже готов был примириться с участью бродяги.
Но тут случилось чудо...
Как-то пан Ибрагим шел по базару. Он не замечал толчеи и ругани, не обращал внимания на окрики в свой адрес: он был голоден и думал только о еде. В одном месте толстый перс продавал горячие лепешки, начиненные мясом. Бедняга пан подошел к прилавку и уже хотел было совершить непоправимое – схватить лепешку и бежать, как вдруг почувствовал, что кто-то упрямо таращится на него. Пан оглянулся – и едва не повалился на дышащую жаром, пыльную землю. Перед ним, в пяти шагах, стоял Кундуз...
Пан Ибрагим закрыл глаза и помотал головой, как конь, которому досаждали мухи. Он решил, что от голода его начали донимать видения. Но когда опять открыл глаза, то увидел то же самое... Пастух стоял, опираясь руками и подбородком на длинную палку, и смотрел на него. Широкая седая борода старика шевелилась на ветру, а лоб, наполовину скрытый цветастой тюбетейкой, искрился капельками пота. Узкие глаза его источали проницательность, за которой, помимо осуждения, угадывалось еще и сочувствие.
– Вы так напоминаете мне одного моего пастуха, – забыв, что может быть не понят человеком, к которому обращается, чистосердечно признался пан Ибрагим. И тут же попросил: – Простите великодушно, подайте хотя бы на горсть фиников...
При этом он униженно, словно бездомная собака, отчаявшаяся найти что-то, чтобы утолить голод, посмотрел незнакомцу в глаза.
– Хозяин, это я, Кундуз! – неожиданно отозвался старец и сделал движение, намереваясь приблизиться к пану.
Пан вздрогнул и сейчас же подался назад, навалился спиной на гору лепешек.
– Эй, прочь! – крикнул, обращаясь к нему, толстый перс и замахнулся на несчастного.
Кундуз шагнул к прилавку, взял пана Ибрагима за руку и повел вон с базара...
Добрых полчаса оба шли молча: впереди Кундуз, за ним, кик усталая, сбившаяся с пути лошадь, – пан Ибрагим.
Наконец остановились... Они оказались на окраине города, в том месте, где не было людей и где перед ними, в низине, на лугу паслось стадо овец. Кундуз усадил пана на камень, а сам присел рядом на траву.
– Не удивляйся, хозяин, – начал он, – с тех пор, как стал правоверным, я часто бываю здесь. Для меня это нетрудно. Только не спрашивайте, как это делаю... Сегодня я прибыл, чтобы забрать вас... Ваши люди обеспокоены. А бедняжка Лина и вовсе не находит себе места. Больно смотреть, как она страдает.
– Старик!.. – не сумев справиться со своим изумлением, вскричал пан Ибрагим. Он хотел что-то сказать, но вдруг встал на колени и обнял Кундуза. – Я так рад! Так рад!.. Ты приехал, чтобы спасти меня!.. Я знал, что ты... не простой человек! Еще тогда, когда ты пришел просить работу, я не смог отказать тебе! Не иначе как Сам Всевышний заступается за тебя!..
Кундуз не ответил.
Так, обнявшись, оба просидели некоторое время в молчании. А потом поднялись и пошли обратно в город.
Вскоре они оказались во дворе большого старого храма. И там, в тенистом безлюдном месте, опять обнялись.
– Прежде чем говорить с вами, хозяин, хочу помолиться. Советую и вам сделать то же самое. Нельзя быть невежей по отношению к Богу. Мы должны думать о Нем прежде всего.
Он сейчас же сел на траву, лицом к храму, и стал молиться.
Только теперь пан Ибрагим обратил внимание на то, что в стену старого, вросшего в землю храма вмурован большой черный камень. Подчиняясь воле пастуха, хозяин Ловчиц тоже опустился на траву и стал молиться...
Когда спустя несколько минут оба присели там же на лавочку, Кундуз сказал:
– Все знаю, хозяин. Можете не рассказывать о вашей беде.
– Откуда ты знаешь? – удивился пан Ибрагим.
– Аллах всемогущ. А я Его близкий. Это Он привел меня сюда.
– Но как ты добрался? Ведь у тебя нет денег! Это Лина выправила тебя?
– Я бываю здесь часто. По всякому требованию Аллаха. Этот святой город давно стал моей родиной.
Пан слушал Кундуза – и не верил ему. «Оказывается, мой пастух умеет лгать», – подумал он. Но ему было не до осуждений и насмешек. Пан радовался и надеялся, что Кундуз поможет ему. Поэтому уже в следующую минуту он спросил:
– Но как нам вернуться?
Кундуз не ответил... Тем не менее несчастный пан Ибрагим поверил, что непременно выберется из Мекки и в скором времени опять окажется в кругу близких...
С этого дня они стали ходить к старому храму часто. Чувствуя искренность, с которой молился пастух, пан Ибрагим старался не отставать в этом. Он просил Бога простить грехи, особенно те, что были связаны с женой. И при этом обещал быть преданным Ему до смерти.
А потом случилось невероятное... Как-то во время одной молитвы пан поднял голову – и вдруг увидел, как пространство перед ним раздвинулось и изменились окружавшие его предметы. Вместо стен храма пан Ибрагим увидел стены своей гостиной в Ловчицах... Добрых десять минут после этого он сидел на ковре без движения, боясь, что видимое им есть лишь игра воображения. Наконец не выдержал, возопил:
– Лина! Доченька!
На крик в залу первым вбежал Касим.
– Хозяин!.. – воскликнул молодой слуга. – Радость-то какая! Живы!.. Когда вернулись? Кто встретил вас?.. Сейчас позову Лину!..
Еще через четверть часа счастливый отец сидел в окружении домочадцев и рассказывал чудесную историю своих недавних мытарств...
– Позовите Кундуза! Я обязан жизнью ему! – сказал он, но тут же добавил: – Погодите! Я сам пойду к нему! – И наконец заключил: – Я обязан ему не только жизнью! Но и преображением своим!
В те же самые минуты Кундуз сидел у себя в каморке обращаясь в сторону чердачного проема, куда вела лестница, вопрошал:
– Почему не соединил нас тогда, Всевышний? Разве я не любил ее так же, как самого себя? Разве не достало бы той моей любви нам на двоих?
И Тот Невидимый, к Кому он обращался, отвечал ему из темноты проема:
– Я ревновал тебя! Желал, чтобы ты воспылал другой любовью! Хотел, чтобы ты узнал Меня! Прости, если можешь! Я пожертвовал твоим земным благом ради твоего вечного спасения! Когда Я узнал о твоей способности всепрощения, то понял, что такой человек заслуживает большего, чем просто страсть! Ты – тот из редких, кто видит дальше многих! И потому Я решил, что ты будешь со Мной!.. В конце концов, что такое низменная страсть?.. Я решил использовать твою волю и твои достоинства для служения иному! И сделал тебя приближенным Своим! Одному Мне непросто заботиться о благе земном! Моя всесильность в таких, как ты!.. Потому Я и отнял у тебя то, что ты считал смыслом своей жизни!.. Опять и опять прошу прощения! Теперь, когда ты отпущен, разрешаю тебе устраивать свои дела по собственному усмотрению! Ты волен в поступках, Кундуз! Ты опять человек! Даю тебе возможность наконец-то умереть!
