Текст книги "Посланник Аллаха"
Автор книги: Юрий Татаринов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Глава 8. Плененное сердце
В тот же вечер в стан светлейшего был привезен мальчик. Став свидетелем встречи матери и сына, Баты-хан возрадовался сам. Тем временем рядом с его шатром установили еще один – в нем должна была поселиться пленница. И вскоре, еще до полуночи, она перебралась туда.
Оставшись один, хан хотел вернуться к обычным заботам. Но не смог. И тогда он понял, что с ним случилась перемена... Оставив мысль пригласить Кара-Кариза на шахматы, он отказался и от ужина, но при этом не забыл приказать, чтобы накормили пленницу и ее сынка. Даже сон убежал от бедняги! Повелитель предался мечтам... Он чувствовал себя сильным, способным не то что бегать и плавать, но даже летать! Какой-то новый, влекущий и весомый смысл жизни пробудился в нем: счастливец-хан трепетал от мысли, что будет ласкать несравненную Эвелину. Не зная подлинного характера новой наложницы и не представляя ее отношения к нему, он заранее благодарил черный камень и небо, в божественность которых верил, за то, что те содействовали этому подарку судьбы. "Царица очей моих, – вздыхал Баты-хан, – ангел моих мыслей! Знаю, убежден, что с этого дня моя жизнь обретет настоящий смысл!"
Светлейший противоречил своим же принципам. Но что поделаешь, бедняге то и дело мерещились то длинная шея прекрасной Эвелины, то гордая посадка ее головы, то гибкое тонкое тело. Обычное жеманство, маленький полуоткрытый ротик и слезинка на ресницах успели воспалить в нем страсть и даже заставили задуматься о переменах жизни. Это был тот случай, когда зрелый мужчина на время вновь становится юношей, только чувствует себя уже богом. Чары рабыни сделали свое дело. Очаровав Швейбана, красавица затем совершила то же самое и со светлейшим...
В шатер заглядывало солнце. Впервые за последние годы утро подарило повелителю настоящую радость – в первую же минуту пробуждения хан вспомнил о пленнице. Приказав поторопиться с одеванием, он вскоре направился в соседний шатер.
Его ангел мыл в деревянном корыте мальчика. Красавица была в длинной рубашке. Открытые до плеч руки ее были тонкими, а вьющиеся волосы – длинными. Светлейший так и застыл на пороге, очарованный...
Спустя час хан вновь заглянул к пленнице. На этот раз она и ее ребенок были одеты и расчесаны.
– Доброе утро, солнце мое, – приветствовал вошедший свою пассию, чувствуя желание приблизиться к ней и коснуться ее.
– Доброе утро, мой господин, – ответила пленница.
– Надеюсь, ничто не омрачило твоего сна? Спала спокойно?
– О да, мой господин, все хорошо, – призналась красавица. В выпуклых глазах ее тем не менее явственно читалась тень озабоченности.
Бедняжка не удосужилась поблагодарить повелителя – это, в свою очередь, напомнило ему об избытке ее самолюбия. Но хан не обиделся. Имея достаточный житейский опыт, светлейший умел прощать подобные оплошности, в особенности если их совершали молодые. Он сознавал, что и сам не безгрешен. Ему отчаянно хотелось поцеловать красавицу в нежные, розовые, как у ребенка, губки. Но он боялся напугать ее или обидеть. Бедняга понимал, что от женщины нельзя получить настоящего наслаждения, если та не расположена к взаимности. Выдерживая расстояние, он давал чудесной Эвелине возможность привыкнуть к нему. Тем временем его собственное желание все множилось...
В тот день он никак не мог придумать, чем себя занять. Кара-Кариз, угадывая его состояние, не появлялся. Наместники были заняты своими делами... Впервые за несколько последних месяцев Баты-хан не думал о войске и о ближайших планах – все его мысли сконцентрировались на одном – на том, как он проведет предстоящую ночь. Бедняга уже воображал себя летающим и раю.
Он был уверен, что пленница сама догадается отплатить ему за доброту. И действительно, стоило опуститься сумеркам, как красавица появилась у него в шатре...
На этот раз платье ее не отличалось особым блеском. Это было даже не платье, а рубашка, украшенная искусной вышивкой. Кроме того, на плечи ее был наброшен длинный платок. Этот платок скрывал ее телесные недостатки – худую грудь и узкие бедра. Пышные волосы красавицы к тому же прятали часть ее лица. Удивительно, но в этот вечер взор больших ясных глаз несравненной Эвелины был обращен на повелителя...
Хан возлежал на ковре. Увидев гостью, он ласково спросил:
– Ты пришла, чтобы отблагодарить меня?
– Мой сынок только что заснул, – выказывая скромность, ушла от прямого ответа бедняжка. – Если вам будет угодно, мой господин, я останусь с вами.
Светлейший промолчал. Слова рушили в нем то блаженное состояние, которое он испытывал, находясь рядом с красавицей.
– Не скрою, – все же не выдержал, признался он, – мне приятно быть с тобой. Хочу, чтобы ты осталась.
Факелы еще не зажигали. В шатре было темно. Пленница стояла у самого входа и, глядя куда-то в угол, покорно ждала.
– Подойди, – тихо позвал ее светлейший.
Бедняжка начала свое движение по шатру. Когда она
сделала первый шаг и остановилась, повелитель разочарованно вздохнул. Он понял, что невольница пришла не по желанию, а из чистой благодарности и что она была бы куда более рада, если бы он сейчас же отпустил ее.
– Ну же, смелей! подбодрил ее хан. И тут же добавил: – Если не хочешь, можешь уйти!..
Кажется, обрадовавшись этому предоставлению воли действий, несчастная тут же развернулась и направилась к выходу. Но какая-то высшая сила задержала ее: чудесная Эвелина сделала несколько шагов, потом остановилась и задрожала... Два противоречивых желания сошлись в бедняжке: желание поскорее оставить шатер и желание отблагодарить. Застыв на месте, красавица опять уставилась в угол. Неожиданно она сказала:
– Благодарю вас за мальчика, мой господин. Уже не надеялась его увидеть.
Кажется, ей стоило усилий побороть свое самолюбие – белое лицо ее вдруг заблестело капельками пота...
– Обещаю, тут же уверенным голосом ответил ей светлейший, – что ты всегда будешь с ним!
Чувство материнской благодарности наконец-то перевесило страх и неприязнь, пленница облегченно вздохнула и опять воззрилась на светлейшего.
– Подойди, – вновь попросил тот.
Несравненная Эвелина приблизилась к краю ковра, на котором возлежал хан, и остановилась.
– Ну же, дикарка, ближе, ласково потребовал светлейший. – Ты что, боишься?
– Нет, мой господин, последовал тихий ответ.
– Тогда наклонись. Хочу получше разглядеть твое лицо. Прекрасной Эвелине пришлось встать коленями на ковер и приблизить свое личико к лицу повелителя. При этом бедняжка зажмурила глаза. Следуя воле чужих указаний, она тем не менее надеялась остаться независимой.
– Несравненная! – искренно, даже с воодушевлением исторг хан и, протянув руку, погладил пышные черные волосы пленницы. – Представляю, сколько копий было сломано из желания обладать тобой!
Красавица поняла эти слова буквально. Потому что тут же гордо парировала:
– Моя религия запрещает иметь больше одного мужа! Я была верна своему мужчине!
Баты-хан усмехнулся. Он отнесся к этим словам как к лепету ребенка. Потом ответил с иронией:
– Но теперь ты со мной, с тем, у кого другая религия...
Еще некоторое время он гладил ее по голове. Потом осторожно уложил рядом. Руки его заскользили по ее телу...
– Ты останешься? – опять спросил он.
– Я не вольна это решать, – смиренно ответила пленница.
Она посмотрела на хана, и при этом глаза бедняжки сделались шире, а на лбу обозначились едва заметные морщинки... Светлейший вновь вынужден был признать, что неприятен ей. Он собрался было оттолкнуть ее, но тут неожиданная мысль пришла ему в голову: хан решил поухаживать за пленницей!
– На дворе так хорошо! – воскликнул он. – А не пойти ли нам прогуляться?
Предложение обрадовало прекрасную Эвелину – морщинки на ее лбу тут же разгладились. Кажется, несчастная готова была отправиться хоть на край света, лишь бы избавиться от мучившего ее состояния неприязни и страха.
– Если вам угодно, – ответила она, и голос подтвердил ее согласие.
Желающий добиться снисхождения женщины должен действовать не уговорами и не натиском, а обыкновенным старанием угодить. Любой нажим приводит женщину лишь в состояние разочарования. Мужчине следует играть роль заступника, рыцаря – но никоим образом не властелина... Проснувшийся дух юноши повторял Баты-хану давно усвоенные истины.
Они вышли из шатра и стали спускаться в низину, туда, где на камнях клокотала речка. Звездное небо и сияющий месяц открыли им картину ночной долины. По всему пространству перед ними мерно шумел и светился огнями тысяч костров стан. На горизонте эти дрожащие огни сменялись мигающими огоньками звезд, долина сливалась с небом. Над станом же прозрачным облаком висел дым.
Прихрамывая, светлейший порой вздрагивал от боли – обыкновенно в минуты волнений у него начинала болеть старая рана на ноге. Пленница же двигалась легко и бесшумно, словно плыла над землей. Случалось, она подпрыгивала, совсем как маленькая девочка, гоняющаяся за бабочкой. В темноте бедняжка напоминала большого белого мотылька. Полы ее рубашки шуршали на росистой траве, оставляли за красавицей широкий темный след.
– Присядем, – наконец взмолился хан. – Мы разогнались, как камни, пущенные с откоса. Я не привык ходить пешком.
Он первый опустился на траву. Пленница сделала еще два шага, потом остановилась и оглянулась... Светлейший протянул к ней руки, желая обнять ее.
Проказница прыгнула в его объятия – и неожиданно прошептала ему на ухо с явным страхом:
– За нами следуют какие-то люди!..
Повелитель рассмеялся – наивность спутницы позабавила его.
– Не бойся, душа моя, – поспешил успокоить он. – То мои подданные. Тут до самого горизонта только мои люди. Поэтому никто не посмеет угрожать моей голубке. – И добавил: – За нами следуют мои телохранители. Таков уж их долг – следить за моей безопасностью!
Чудесная Эвелина присела рядом и, подперев кулачком свой тоненький подбородок, вздохнула...
В свете полыхающих огней светлейший вдруг увидел на щечках своей возлюбленной румянец– прогулка и свежий воздух сотворили маленькое чудо. Хану захотелось, чтобы красавица обняла его, ответила лаской на ласку. Но та сохраняла бесстрастие статуи. «Да она просто лед!» – невольно подумал светлейший.
Через минуту он уже грустил: «О, если бы я был моложе!» Чувствуя, что лаской не приблизит ее к себе, он решил повлиять на красавицу иным способом.
– Завтра я открою тебе свои сундуки, – решив подкупить ее, сказал он. – Подарю тебе лучшие наряды!
– Зачем так печетесь обо мне, мой господин? – неожиданно ответила пленница. – Мне не надо подарков!
Этот отказ наконец рассердил светлейшего. Баты-хан понял, что едва ли сумеет растопить равнодушие упрямицы.
– Чего же ты хочешь? – громко и сурово спросил он.
Пленница не ответила. Вопрос оказался неожиданным для нее. Впрочем, она не смела просить о том, чего так желала. Но светлейший догадался, о чем она думала.
– Хочешь, чтобы я отпустил тебя? – спросил он.
Очередное молчание прекрасной Эвелины впервые подарило Баты-хану надежду. Светлейший теперь не сомневался, что пленница не откажется отблагодарить его, а потому начал строить свой карточный домик. Он еще не знал, какие чувства питает к нему красавица, но уже упреждал себя обещанием: «Я покорю ее сердце! Чего бы мне это ни стоило!» Эту мысль родила даже не столько уверенность в себе, не столько привычка побеждать и быть первым, сколько страсть, успевшая укорениться в нем. С какой-то минуты хан уже не сомневался, что пленница полюбит его. «Она будет моей!» – уверенно говорил он себе, словно дело касалось покорения очередной крепости. Безумец, он рассчитывал на силу воли и на разум там, где всякие расчеты были бессмысленны и где следовало скорее уповать на волю провидения. Хан не хотел признавать, что ему не помогут даже горы нарядов, что женское сердце – это такое же таинство, как и таинство мира. Подобная попытка должна была сделать его несчастным. Бедняга предчувствовал сие несчастье, но отступиться уже не мог...
Глава 9. Чан с теплой водой
Потом они вернулись. Разросшееся желание Баты-хана к этому времени уже прорывалось в нетерпение – бедняга трепетал от одного взгляда на пленницу.
Она же по-прежнему будто не замечала его. Сконцентрировавшись на какой-то мысли, она опять выглядела вялой и пассивной.
Как только они вошли в шатер, повелитель взял красавицу на руки и перенес на ложе осторожно, словно драгоценность. Но и на этот порыв пленница не ответила, только воззрилась на хана с ожиданием...
Поведение наложницы наконец взбесило светлейшего. Несчастный сорвал с нее платок, а потом начал снимать и одежды. Оголились тонкие плечи прекрасной Эвелины, ее маленькие груди...
– Ты ведешь себя, как дева в первую ночь после свадьбы! – вскричал хан, надеясь, что, может быть, упрек вызовет у упрямицы какие-то эмоции. – Или ты действительно дева и это не твой ребенок?.. Неужто я так противен тебе?..
Пленница продолжала таращить на него глаза. Помимо ожидания чего-то непредвиденного, взгляд ее выражал страх. Неведомое размышление – может быть, попытка примириться с обстоятельствами и наконец отдаться воле этого человека – продолжало беспокоить ее...
– Ну! – завопил светлейший. – Отвечай!.. Заплачь! Оттолкни меня! Скажи грубость!.. Только не молчи! Не смотри на меня как на пустое место!
Бедняжка наконец пошевелилась. Глаза ее замигали. Она откинула свои роскошные, закрывавшие ей лоб и щеки волосы и, устремив взор в сторону своих вытянутых, как струны, ножек, тихо, с хрипотцой в голосе, ответила:
– Хочу умыться...
– Что? – готовый встретить в штыки любую ее просьбу, вскричал разъяренный хан.
– Мне надо умыться! – повторила чудесная Эвелина уже уверенным голосом. – Прикажите принести чан с теплой водой!
Сбитый с толку, а потому ужасно рассерженный, Баты-хан откинулся на подушки. Добрую минуту после этого длилась тягостная пауза. Наконец светлейший хлопнул в ладоши...
Сейчас же вошел китаец, согнулся в поклоне.
– Чан с теплой водой для несравненной! – приказал повелитель и, выказывая нетерпение, добавил: – И зажгите огонь!
С этой минуты, не сознавая того, он превратился в раба своей возлюбленной. Его сердитое выражение и суровый тон в настоящий момент являлись лишь маской, попыткой обмануть самого себя. На самом же деле он уже начал входить в роль несчастного мужа при властной жене. Этого не случилось бы, если бы он был более недоверчив. Но просьбы пленницы виделись ему естественными и искренними: ее желание вернуть ребенка заставило светлейшего подумать, что прекрасная Эвелина – любящая мать, а ее желание окунуться в чане – что она опрятна. Сердясь лишь по причине своего нетерпения, повелитель в глубине души ликовал. Он готов был признать, что наконец-то нашел свою царицу...
Между тем своими просьбами хитрунья – что, впрочем, следовало простить ей – лишь пыталась отсрочить момент своего падения, старалась узнать, с кем имеет дело. Она не сомневалась в силе своих чар. Изучая характер повелителя, красавица уже теперь, когда положение ее еще было таким хрупким, неопределенным, пыталась заставить этого высочайшего из мужей, этого гения подчиняться ей. Она играла на его страсти. В свою очередь, очарованный ею, хан не понимал, что, потакая просьбам этой женщины, он падает в ее глазах.
Зажгли факелы. Потом внесли высокий деревянный чан в виде ладьи, поставили посреди шатра под круглым вырезом, из которого виднелся клочок звездного неба. И, наконец, принесли две бочки с водой – горячей и холодной, стали наполнять чан...
Когда слуги удалились, прелестная Эвелина, словно подчиняясь воле свыше, стала снимать рубашку. Угадывая взгляд очарованного ее движениями повелителя, она повернулась к нему лицом и, как бы воздавая должное за то, что тот удовлетворил ее просьбу, дала ему какое-то время полюбоваться своими прелестями. Плечи, грудь и бедра ее были слишком худыми. Своей фигурой она походила на подающую надежды тринадцатилетнюю девочку. И только длинные пышные волосы, ясные, чуть выпуклые глаза да еще тонкие, выразительные брови делали ее настоящей царицей.
Светлейший едва успел насладиться чудесным видением – красавица хихикнула и побежала к чану. В грациозном беге ее сквозило желание обольщать. Бедняжка словно пробудилась от сна – теперь ей хотелось игры, движения... Приблизившись к чану, она опять оглянулась. При этом глаза ее выдали радость – теперь она зазывала к себе.
Светлейший даже рот раскрыл – так удивился ее неожиданному перевоплощению. Ему хотелось получше разглядеть наложницу. Живая игра огней множила его фантазии и подогревала страсть. Наконец бедняга почувствовал, что не может удовлетвориться одним созерцанием, ему хотелось близости с подругой, хотелось касаться ее, ласкать...
Между тем несравненная нагнулась и опустила ладонь в чан – оценила теплоту воды. Кажется, оценка удовлетворила ее, потому что красавица тут же подняла ножку и стала забираться в чан... Эта ее попытка переполнила чашу терпения светлейшего. Баты-хан, будто мальчик, которого ударили, изогнулся, вскочил на ноги и поспешно, урча от нетерпения и даже злости, стал сбрасывать с себя одежды...
Он разделся, когда царица его очей, обласканная теплой водой, уже нежилась, сидя на дне широкого чана. Ноги ее были согнуты в коленях, а глаза блаженно закрыты. И только длинные ресницы подергивались на белых щечках, как крылья присевшей бабочки... Светлейший приблизился к чану, перелез через стенку, выплеснув при этом часть воды на ковер, и жадно привлек пленницу к себе, припал к ее тонкой белой шее. Теплая вода, близость желанного существа, своим поведением напоминающего безропотную девочку, движение и вспышки живых огней вокруг – все это мгновенно вскружило ему голову. Впервые за последние годы бедняга позабыл обо всем на свете: мир, вселенная, бесконечное небо, в силу и таинство которого он верил, в одно мгновение сократились до пределов маленькой, искусно сработанной ладьи, лица и тонкого тела его богини. Одной рукой он прижимал свою желанную, а другой нежил ее по тем местам, которые скрывала темень воды.
И тут случилось то, чего он так ждал: пленница стала поддаваться ему. Сначала появился румянец на ее лице. Потом открылись ее глаза, а уста начали исторгать стоны. Чудесная Эвелина всем телом придвинулась к повелителю и начала нежно целовать ему плечи и грудь.
«Божественная! – очнувшись от первого порыва страсти, мысленно воскликнул светлейший. – Целую ноги твои!» Порыв его являлся не просто выражением восторга – то была своеобразная клятва. Светлейший обещал посвятить новой возлюбленной свою жизнь...
Их соединил чан с водой. Оказывается, не так уж много надо, чтобы пробудить дремлющую страсть холодной женщины, – лишь дать ей возможность искупаться в теплой воде!
Баты-хан вынес прелестную Эвелину из чана, когда та пребывала в состоянии неги. Он уложил ее на перину и опять стал ласкать. Ему хотелось насытиться приятнейшим из видений: впервые он видел, как чудесная Эвелина улыбалась. Ее улыбка множила уверенность светлейшего в том, что эта женщина действительно обновит его жизнь, сделает ее счастливой.
В эту ночь величайший из воинов должен был забыть не только о детях и женах своих, но и о многочисленных подданных. Чары черноволосой красавицы заставили беднягу подчинить свою волю новому божеству.
– Несравненная! Душа моя!.. – лаская пленницу, бесконечно повторял он в эту ночь. – Сделаю тебя первой из женщин Орды! Будешь матерью моих детей! Твой сын станет моим сыном! Брошу к твоим ногам весь покоренный мною мир!
Он еще не знал ни настоящего нрава этой женщины, ни ее отношения к нему, а уже поселил в своем будущем.
Впрочем, прекрасная Эвелина действительно могла бы стать ему идеальной парой. Человек жесткий, горячий, Баты-хан должен был иметь рядом именно такую – холодную, отвергающую всякую решительность, постоянно снедаемую сомнениями женщину. Она отрезвляла бы его, оберегала от авантюр. Даже не сами любовные ласки нужны были ему от нее, а обычная человеческая близость. Если бы эта женщина была с ним рядом, она вдохновляла бы его. И светлейший преуспел бы гораздо больше...
Как бы там ни было, но в эту ночь бедняга похоронил свое прежнее спокойствие. Он утопил его на дне чана с теплой водой. Отныне и до конца дней своих ему выпало просыпаться с именем его новой возлюбленной, с мыслью о ней и с вечным воображением ее милого личика. Потеряв покой, светлейший должен был сделаться другим человеком, измениться. Отныне должны были измениться и привычки его, и даже представления и замыслы...
