Текст книги "Их позвал горизонт"

Автор книги: Юрий Сенкевич

Соавторы: Александр Шумилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Колумб достиг преддверия рая!

Сам рай, по его мнению, должен был находиться южнее, ниже экваториальной линии. Что ж, стоит чуть изменить курс, и все они еще при жизни окажутся в садах Эдема. Адмирал был уверен, что его каравеллы могут легко достичь "наиболее возвышенного места на Земле", ведь он уже прошел Пасти. Но его остановило благочестие – "никому не дано попасть туда без божьего соизволения".

Адмирал повернул на север – к берегам Эспаньолы…

Каждого, кто знакомится столетия спустя с дневниками Колумба, поражает причудливое сочетание самых передовых для своего времени космологических взглядов с фанатичной верой в библейские представления.

И еще одно странное, загадочное несоответствие обращает на себя внимание.

Колумб был великим мореплавателем. Уже пятый раз он пересекал океан и всегда безошибочно выходил именно туда, куда хотел. Но каждый раз, определяя свои координаты астрономически, он ошибался на сотни миль – это слишком много, даже если учесть несовершенство методов и приборов того времени. Так, во втором плавании, определяя во время затмения Луны долготу острова Саона (у Южного побережья Эспаньолы), он ошибся на 23 градуса около 2000 километров! В третьем плавании, определяя широту острова Тринидад, Колумб ошибся почти на 5 градусов – около 500 километров! Но, несмотря на все эти чудовищные ошибки, Колумб тогда же – в третьем плавании – совершенно безошибочно проложил курс от острова Тринидад к острову Эспаньола! Биограф Колумба, опытнейший моряк С. Э. Морисон, пытался понять этот удивительный парадокс: "Или Колумб гениально делал счисление, или его вел сам Господь Бог; возможно, здесь было и то и другое".

На Эспаньоле дела обстояли далеко не блестяще. Наместником острова (аделантадо) в отсутствие Вице-короля оставался его брат Бартоломе. Помогал ему младший брат Христофора – Диего. Они не сумели справиться с мятежом, который возглавил главный судья Эспаньолы, некий Рольдан. Колумб после долгих переговоров (которые тянулись почти год) сумел заключить мир с мятежниками. Но недовольство осталось. Правду сказать, Великий мореплаватель был плохим администратором.

"Ныне нет человека, который не поносил бы меня, – с горечью писал Колумб. – Мне не могли бы выказывать… большую вражду, даже если бы я захватил Индии… и отдал бы их маврам".

Действительно, с Эспаньолы в Испанию был послан донос, в котором утверждалось, что Колумб хочет завладеть островом и передать его генуэзцам. Адмирала обвиняли также в утаивании золота, добываемого на Эспаньоле.

Наверное, и общее недовольство, и доносы сыграли свою роль. Вскоре из Испании был прислан Франсиско Бобадилья, назначенный судьей-правителем Эспаньолы. То ли выполняя королевскую волю, то ли превысив свои полномочия, Бобадилья велел заковать в кандалы Колумба и его братьев и отправил всех троих в Испанию.

Говорят, что капитан каравеллы, выйдя в море, хотел снять оковы, но Адмирал гордо отказался. Впоследствии Колумб повесил кандалы на стене в своем кабинете "как памятник возмездия, полученного мною за мои заслуги", а умирая, он завещал положить их в гроб, и воля его была исполнена…

Король и королева сделали вид, что все происшедшее не более чем недоразумение. Они повелели немедленно освободить Колумба и оказывать ему величайшее уважение. Колумб прибыл ко двору и был принят, как пишет историк, "с беспримерной благосклонностью и отличием". Король и королева были растроганы (может быть, собственным великодушием?), а Колумб, увидев слезы на глазах Изабеллы, упал на колени, и, по словам очевидца, "жестокие рыдания не позволили ему в продолжение нескольких минут выговорить ни слова".

Весьма-Католические-Высочества выказали открыто свое негодование, объявили себя непричастными к действиям Бобадильи и немедленно отрешили его от должности судьи-правителя Эспаньолы. Они обещали восстановить Колумба во всех его правах, званиях, достоинствах и привилегиях. Но… обещание это так и не было выполнено.

Тяжбы, которые Колумб до конца своих дней неустанно вел с их высочествами, могут натолкнуть на мысль о стяжательстве. Но это совсем не так. Если бы только золото было движущей силой замыслов Колумба, то он мог бы удовольствоваться триумфальным первым плаванием, получая в дальнейшем свою долю (пусть хотя бы и урезанную) от различных коммерческих операций метрополии с колониями Нового Света. Но он вновь и вновь отправлялся в океан.

"Я выношу эти труды, – писал Колумб, – не из желания обогатиться или найти сокровища для себя (я прекрасно понимаю, что подобное – не что иное, как суета), но потому, что сознаю, что мои труды угодны Богу и направлены к чести Его".

Теперь у Колумба созрел фантастический план освобождения гроба господня из рук неверных. Собственно говоря, он всегда считал себя мессией. Свою первую задачу он выполнил – перенес Христа через океан. Для выполнения второй своей задачи он предполагал отправиться в Иерусалим, снарядив на собственные деньги 50 тысяч воинов и 5 тысяч конницы.

План Колумба, однако, не встретил поддержки ни у папы, ни у Весьма-Католических-Высочеств…

К этому времени испанцы уже освоили "преддверие рая". Индейцы залива Пария имели огромные количества золота, точнее, изделий из сплава меди с золотом, который они называли гуанином. Медь ценилась у индейцев значительно дороже золота, и за медные безделушки они охотно отдавали роскошные изделия из гуанина. А в районе острова Маргариты были освоены богатейшие месторождения жемчуга.

Каждое новое открытие в Индиях только усиливало неприязнь Фердинанда к Колумбу. Король считал себя обманутым, он раскаивался, что предоставил какому-то иностранцу столь обширные привилегии, значительность которых возрастала с каждым днем. Естественно, король и не думал выполнять свои обещания. На Эспаньолу вместо изгнанного Бобадильи был назначен новый наместник, некий Овандо. Временно, на два года, как утверждал Фердинанд, "для укрощения вражды и предубеждений против Адмирала".

Колумбу, однако, удалось получить корабли, чтобы отправиться в новое, четвертое плавание. Он по-прежнему считал, что Куба – часть Азии, провинция Китая. По его мнению, течения Карибского моря должны были находить себе выход где-то между Кубой и полуостровом Пария, который, как считал Колумб, был частью другого материка – "Другим Светом". Здесь-то он и предполагал искать пролив, соединяющий Атлантический океан… с Индийским.

О существовании Тихого океана тогда никто даже не подозревал. Король и королева дали Колумбу рекомендательное письмо к португальцу Васко да Гаме, который незадолго до этого отправился в новое плавание вокруг мыса Доброй Надежды. Предполагалось, что мореплаватели встретятся в Индии – в настоящей Индии.

Колумбу шел уже пятьдесят первый год. Физические лишения и нравственные страдания не могли не сказаться – здоровье его было подорвано. Теперь, через века, трудно ставить диагноз – артрит (?), подагра (?).

Ясно одно – он был тяжело болен, может быть, и психически. И сами дневники его – тому свидетельство… Историк пишет: "Упреки по адресу бесчисленных врагов, прозрачные намеки на неблагодарность короля и королевы сменяются сбивчивыми описаниями пройденного пути и ссылками на библейские тексты. Порой кажется, что разум отказывается служить Колумбу. Его речь становится бессвязной, подобно лепету юродивого".

– Великий мореплаватель? Он утопил свои каравеллы!

"Тех, кто, сидя в безопасности дома, любит упрекать других и указывать на чужие ошибки, позвольте спросить: "А почему вы не сделали лучше?" Я хотел бы, чтобы они побывали в этом плавании", – отвечает Колумб. С полным основанием Великий мореплаватель именно последнее, четвертое плавание назовет позднее Великим.

Уже в самом его начале, когда каравеллы пересекли океан и подошли к Эспаньоле, произошел эпизод, в котором мореходное искусство Колумба проявилось в полной мере.

Надо сказать, что король запретил Колумбу заходить на Эспаньолу. Он боялся – и не без оснований, – что вице-король вряд ли найдет общий язык с Овандо, Бобадильей, Рольданом, да и со многими другими. Но у Колумба были если не причины, то по крайней мере поводы, чтобы нарушить запрет короля. Он хотел переслать в Испанию почту, заменить одну из своих каравелл; он, наконец, чувствовал приближение шторма и хотел укрыться в гавани.

29 июня 1502 года, когда каравеллы легли в дрейф на рейде Санто-Доминго, на берег была послана шлюпка. Колумб просил Овандо разрешить заход в гавань и предупреждал его о надвигающемся шторме.

Рассказывают, что Овандо, наслаждаясь унижением вице-короля, вслух зачитал записку своим соратникам. Как раз в этот день из Санто-Доминго готовилась отплыть большая флотилия, которая должна была доставить в Испанию золото Индий и другие товары. Ничто, казалось, не предвещало шторма, и предупреждение Колумба вызвало много саркастических замечаний и насмешек.

– Лжепророк! Чтоб ноги его не было на Эспаньоле!

Каравеллы Колумба вынуждены были уйти из уютной гавани Санто-Доминго…

Финал этой истории ужасен. Через два дня, когда флотилия Эспаньолы тридцать судов – обогнула восточный мыс острова, налетел небывалый шторм. Двадцать пять судов пошли на дно, четыре с большим трудом сумели вернуться в Санто-Доминго, и только одно дошло до Испании.

С девятнадцати судов не спаслось ни одного человека, с шести – всего по несколько моряков. На флагманском судне губернаторской флотилии погибли Бобадилья и Рольдан. Стоимость затонувших грузов оценивалась полумиллионом долларов золотом.

Конечно, в наш рациональный век "пророчеству" легко найти объяснение. Современный мореплаватель С. Э. Морисон без запинки перечисляет все признаки надвигающегося шторма, которыми мог воспользоваться Колумб: небольшие маслянистые волны, клубы темных облаков на горизонте, необычное поведение обитателей моря – тюленей, ламантинов, выплывавших на поверхность, и, наконец, падение давления, которое, должно быть, ощущали пораженные артритом суставы Адмирала.

Все объяснимо, никакой мистики.

Можно объяснить и то, что до Испании дошла только "Агуха" – самое маленькое суденышко флотилии.

Остается удивляться одному – именно "Агуха" везла (и доставила в Испанию) личное золото Адмирала!

А все четыре каравеллы Колумба отделались только порванным такелажем. По приказу Адмирала они заблаговременно укрылись у подветренного южного берега и, видимо, в меньшей степени испытали неистовство шторма. Три из них все же сорвало с якорей, но Колумб приказал привязать к якорным канатам металлические предметы, которые нашлись на борту, и его каравелла устояла на этих дополнительных якорях. После шторма все суда собрались в заранее обусловленной бухте.

Еще не раз в этом последнем плавании Колумб подтвердит свое высокое звание Адмирала Моря-Океана. Полтора месяца спустя его каравеллы подойдут к побережью Гондураса и в течение долгих двадцати восьми дней будут упорно пробиваться вдоль побережья навстречу свирепым штормовым ветрам.

"Видел я ураганы, но столь продолжительных и ужасных еще не приходилось видеть, – писал Колумб. – Это был один сплошной ливень, гром и молния. Корабли были во власти стихии, паруса растерзаны, якоря, оснастка, канаты и тросы, лодки и многие припасы потеряны. Моряки выбились из сил и так пали духом, что все время давали клятву быть благочестивыми, совершить паломничество и тому подобное; увы, они даже исповедовались друг другу!.. Многие бывалые матросы, которых мы считали закаленным народом, лишились всякого мужества… Сам я был болен и много раз находился при смерти, но все-таки отдавал приказания из будки, которую матросы соорудили мне на кормовой надстройке".

Двадцать восемь дней под проливным дождем, в сверкании молний лавировали каравеллы против встречного ветра. Двадцать восемь дней потребовалось им, чтобы пройти от мыса Гондурас до мыса Грасьяс-а-Диос. Семь миль в сутки! Моряки поймут, что это было за плавание!..

В начале октября каравеллы вошли в залив Чирики. За маленькие соколиные колокольчики местные индейцы охотно отдавали массивные золотые диски, служившие им украшениями. Золото лежало здесь прямо на поверхности, и матросы, ковыряя землю ножами, легко добывали за день один-два… своих месячных оклада. Но не золото прельщало Колумба, он все еще надеялся отыскать пролив, достичь настоящей Индии, и его каравеллы шли все дальше и дальше вдоль побережья.

Район Верагуа – один из самых дождливых в мире. Ветры по-прежнему были противными, и люди, как писал Адмирал, измучились настолько, что искали смерти, лишь бы избавиться от страданий.

Рождество, а потом и новый, 1503 год они встретили на якорной стоянке близ устья реки Чагрес. Если бы Колумб поднялся на индейской пироге вверх по течению и прошел вперед еще двенадцать миль, он вышел бы к Тихому океану, туда, где обозначен теперь на картах город Панама. Если бы…

С полным основанием называл Колумб Великим свое четвертое плавание.

Великие страдания и лишения претерпели участники экспедиции. Великую настойчивость в достижении цели выказал Великий мореплаватель. Но результаты Великого плавания разочаровали Испанию. Пролив так и не был найден, встреча с Васко да Гамой не состоялась.

Впереди их ждали новые, не менее тяжкие испытания: голод, кровавые стычки с индейцами. Две каравеллы пришлось вскоре бросить. Две другие, насквозь изъеденные червями, на обратном пути затонули у берегов Ямайки. Преданный Диего Мендес на индейской пироге сумел перебраться на Эспаньолу и сообщил о судьбе товарищей. Но Овандо и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь Колумбу. И только через год подошла к Ямайке каравелла, которая доставила участников Великого плавания в Санто-Доминго.

Колумб – Вице-король, хозяин Индий – был нежеланным гостем в Индиях. А вернувшись в Испанию, больной, почти лишенный возможности двигаться, он стал в глазах короля только докучливым просителем…

19 мая 1506 года Колумб подпишет завещание и назначит своего сына Диего главным наследником. Он завещает ему свои должности, привилегии, высокие титулы. А когда на следующий день он скончается, лишь несколько друзей будут идти за его гробом.

Он прожил странную, беспокоящую воображение жизнь. Набожность, вера в провидение, которая, казалось бы, делает людей пассивными, сочетались в нем с непреклонной настойчивостью в достижении цели, безупречным мужеством. Он был великим мореплавателем, он открыл людям Океан, но только величайшая ошибка в оценке размеров Земли случайно привела его к величайшему открытию. Он мечтал о Сипанго, об Индиях и не сумел понять, что открыл новый континент. Он первым догадался использовать идею о шарообразности Земли, но, умирая, был уверен, что Земля имеет форму груши…

При жизни его окружали непонимание, зависть. И то, что континент, открытый им, назван Америкой, – еще одна величайшая несправедливость.

Но нет и не может быть чести выше: не королевский указ, благодарная людская память сделала имя его нарицательным.

Колумб – первооткрыватель. На всех языках!

Глава 2
Индульгенция для Эль-Кано

На гербе, дарованном ему королем, – земной шар, обвитый лентой. Надпись: «Primus Circumdedisti Me» – «Первый обошел вокруг меня».

Обидные заблуждения укореняются порой в памяти людей. Вопреки тому, что утверждают учебники, первым кругосветным мореплавателем был вовсе не Магеллан.

"Primus Circumdedisti Me" было написано на гербе Хуана-Себастьяна Эль-Кано…

Еще в 1493 году папа Александр VI Борджа подписал буллу (грамоту), которая вошла в историю под названием "Inter caetera" – "Между прочим". Именно с этих слов начинался текст буллы, и речь в ней шла о "справедливом" разделе мира. Ровно половина земного шара отходила на вечные времена во владение Кастилии, другая – во владение Португалии.

Кастилии (позже государство стало называться Испанией) были дарованы "все острова и материки, открытые и те, которые будут открыты к западу и югу" от меридиана 38 градусов западной долготы.

Нам трудно истолковать папское выражение "к югу от меридиана", но средневековых политиков оно, видимо, не смущало. Впоследствии демаркационная линия была немного смещена и проходила чуть западнее 50-го меридиана. Таким образом, обе Америки – Северная и Южная (за исключением современной Бразилии) принадлежали испанцам; Африка, Индия, Индийский океан – португальцам.

Наверное, папе следовало бы уточнить положение демаркационной линии "по ту сторону" земного шара. Впрочем, вначале все это никого особенно не интересовало. Лишь после 1512 года, когда португальцы, двигаясь на восток, достигли Молуккских островов – легендарных Островов Пряностей, вопрос о демаркации стал чрезвычайно острым.

Пряности в то время ценились очень высоко не только как вкусовая приправа, но и как консервирующее средство. Открыв Американский континент, испанцы нашли здесь лишь перец, да и то невысокого качества. Естественно, они сочли себя обделенными, когда португальцы получили прямой доступ к пряным сокровищам.

Вы помните, сам Колумб, определяя долготу, ошибался порой до 50 градусов. Поэтому испанцы не без оснований предполагали, что Молуккские острова лежат в их, испанской половине земного шара. Однако проверить это казалось невозможным: для испанских каравелл путь на восток, вокруг мыса Доброй Надежды, был наглухо перекрыт португальцами.

В 1517 году португалец Фернан ди Магальянш (по-русски – Магеллан) предлагает испанской короне смелый план – он хочет достичь Молуккских островов, плывя не на восток, а на запад.

Еще до этого в португальских экспедициях Магеллан уже побывал и в Индии, и на полуострове Малакка, и, вероятно, на Молуккских островах. Ему 37 лет. Опытный, заслуженный моряк, отличившийся в сражениях воин.

Почему же дворянин, чья верность королю уступала только верности богу, перешел на службу к испанцам?

Ходят слухи о его темных сделках с маврами, поговаривают о его неукротимом, неуступчивом характере.

Современник утверждает, что причина измены была самая прозаичная: "Дон Мануэль, король португальский, отказался повысить ему жалованье на один-единственный тестон в месяц, что было им заслужено".

Нет сомнения, однако, что причины были более глубокими. Португальский король, которому Магеллан вначале предложил свой план, не был заинтересован в его осуществлении. Ну а сам Магеллан был полностью поглощен своей идеей и не хотел от нее отказаться.

"Невысокий мужчина, прихрамывающий из-за раны, полученной в Марокко, – пишет о Магеллане историк. – Осанка его не была величавой, запоминалась не она, а горящие черные глаза, мясистые губы, лицо в глубоких складках и густая черная борода. И самое главное – то ощущение непреклонной решимости, которое этот немногословный человек, загадочный для всех, кроме двух-трех близких друзей, неизменно вызывал у тех, кому приходилось иметь с ним дело".

Испанская корона приняла предложение Магеллана. Одновременно со званием капитан-генерала он получил в свое распоряжение деньги на снаряжение экспедиции и пять кораблей водоизмещением от семидесяти пяти до ста двадцати тонн: "Тринидад", "Сан-Антонио", "Консепсьон", "Виктория" и "Сантьяго".

Орден иезуитов еще не создан, но королевская инструкция Магеллану составлена в лучших иезуитских традициях. О Молуккских островах как о цели плавания не говорится ни слова.

"Да отправитесь вы в добрый час для открытий в части моря-океана, что находится в пределах наших рубежей и нашей демаркации… Означенные открытия вы должны делать так, чтобы никоим образом не открывать и не допускать иных дел в пределах рубежей и демаркации светлейшего короля Португалии – моего возлюбленного и дорогого Дяди и Брата…"

Надо заметить, что положение Магеллана было весьма двусмысленным. Португальцы всячески мешали подготовке экспедиции: провокации, интриги все было пущено в ход, и сам Магеллан едва не стал жертвой покушения. Но испанцы тоже не вполне ему доверяли. По законам Кастилии натурализоваться (сменить подданство) Магеллан не мог, он оставался португальцем. Испанцев настораживало, что из двухсот шестидесяти пяти участников экспедиции сорок три оказались португальцами. Еще во время подготовки к плаванию испанские капитаны выражали свое недовольство, было даже проведено специальное дознание. А вскоре после того, как 20 сентября 1519 года корабли вышли в море, один из капитанов отказался повиноваться Магеллану.

Бунт был подавлен, мятежный капитан взят под стражу. После долгого перехода через Атлантический океан каравеллы медленно спускались вдоль берегов Южной Америки в тщетных поисках пролива – в поисках пути на запад.

Никто не знал, существует ли пролив вообще. Его тщетно искали в районе Панамского перешейка. Потом "нашли" у тридцать пятого градуса южной широты – это оказалась Ла-Плата. Магеллан предполагал (ничем не обосновывая свою точку зрения), что пролив лежит где-то у сорокового градуса. Однако, не обнаружив его здесь, повел каравеллы дальше на юг.

Вера порой стоит дороже, чем знания.

Зиму экспедиция встретила у негостеприимных берегов Патагонии, в бухте Сан-Хулиан. Магеллан распорядился сократить рационы питания, и это вновь вызвало бунт. Мятежники захватили три корабля, но капитан-генерал действовал весьма решительно, отчасти даже коварно. Два руководителя мятежа были убиты, а затем – в назидание живым – четвертованы. Два других – и это было еще ужаснее – оставлены в Патагонии.

Пролив был найден только под пятьдесят вторым градусом. Каравелла "Сантьяго" к тому времени погибла, "Сан-Антонио" дезертировала.

Кормчий Иштебан Гомиж, предательски захватив "Сан-Антонио", вернулся в Испанию и сумел оболгать "проклятого португальца". Незадолго до отправления экспедиции Магеллан женился на Беатриж Барбоза, дочери коменданта севильской крепости. Теперь на жену и на тестя обрушилась вся тяжесть навета Иштебана Гомижа. Сын Магеллана Родригу умер в сентябре 1521 года – ему не исполнилось и трех лет; Беатриж скончалась в марте 1522 года. А Иштебана Гомижа – вполне в духе того времени – возвели позднее в рыцарское звание – "за выдающиеся заслуги, оказанные им флотилии Магеллана".

…Только через четырнадцать месяцев после начала плавания корабли Магеллана вышли на просторы океана, который был назван Тихим. Действительно, погода благоприятствовала экспедиции. Казалось, все трудности позади и цель близка. Но никто еще не представлял истинных размеров самого великого океана Земли.

"В продолжение трех месяцев и двадцати дней мы были совершенно лишены свежей пищи, – рассказывает Антонио Пигафетта, летописец экспедиции. – Мы питались сухарями, но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями, которые сожрали самые лучшие сухари. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы ели также воловью кожу, покрывающую грота-рей, чтобы ванты не перетирались; от действия солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твердой. Мы замачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали ее. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать".

Пресная вода протухла, и, по словам одного из участников экспедиции, "поднося ее ко рту, приходилось закрывать глаза, чтобы не видеть зеленой тины, и затыкать нос…".

"Однако хуже всех этих бед была вот какая, – продолжает Пигафетта. У некоторых из экипажа верхние и нижние десны распухли до такой степени, что они не в состоянии были принимать какую бы то ни было пищу, вследствие чего и умерли. От этой болезни умерло девятнадцать человек… здоровых оставалось очень мало".

Несмотря на все невзгоды, в марте 1521 года испанцы достигли островов, которые теперь мы называем Филиппинскими.

"Они несли крест и меч" – это не просто громкая фраза.

Еще в 1508 году специально для конкистадоров была утверждена стандартная проповедь-ультиматум (рекиримьенто). После ее чтения (на кастильском языке!) туземцам протягивали крест – предлагали принять христианство. В случае отказа из ножен вынимался меч: туземцам, "как врагам рода человеческого", объявлялась война именами Святого Петра и римского папы.

Записки Пигафетты помимо его воли разоблачают деятелей эпохи конкисты. Вся суть их политики может быть выражена двумя несложными принципами: "разделяй и властвуй", "кнута и пряника".

"Перед тем как мы добрались до берега, – пишет Пигафетта, – были сделаны выстрелы из шести пушек в знак наших мирных намерений… Капитан-генерал преподнес ему (властителю острова) платье из красной и желтой материи турецкого фасона и красивый красный головной убор, а его свите – одним ножи, другим зеркала… Капитан показал ему разноцветные материи, полотно, коралловые украшения, а также артиллерию, при этом были сделаны выстрелы из нескольких пушек, что сильно напугало туземцев. Затем капитан-генерал велел одному из наших надеть полное вооружение, а трем другим, вооруженным мечами и кинжалами, наносить ему удары по всему телу. Властитель был донельзя поражен этим зрелищем. При этом капитан-генерал сказал ему через раба, что один вооруженный таким образом человек может сражаться против ста его же людей. На что властитель ответил, что он в этом убедился воочию".

После такой "артподготовки" обращение в христианство шло легко и просто.

"До мессы было крещено пятьсот человек, – пишет Пигафетта, – после обеда… мы окрестили восемьсот душ мужчин, женщин и детей… До конца недели были крещены все жители этого острова и некоторые с других островов".

Нет сомнения, что конкистадоры были искренне и глубоко набожными людьми и испытывали полное удовлетворение от своей миссии.

"Они (туземцы) сказали, что… станут христианами; слушая их, все мы прослезились от большой радости".

На одном из островов брат властителя решил, по-видимому, уклониться от крещения. То ли он заболел, то ли притворялся больным – "уже четыре дня как лишился голоса".

"Капитан, – пишет Пигафетта, – предложил им[1]1
  жителям – Здесь и далее примечания авторов.


[Закрыть] сжечь идолов и довериться Христу; он сказал, что если бы этот больной был крещен, то он выздоровел бы очень скоро; он дает свою голову на отсечение, если это не произойдет именно так, как он говорит".

Как мог Магеллан решиться на такое заявление? Или он понимал, что болезнь – обман, или обладал гипнотическим даром и знал об этом?

"В торжественной процессии мы направились к дому больного, рассказывает далее Пигафетта. – Мы его нашли там в таком состоянии, что ни говорить, ни двигаться он не мог. Мы окрестили его, двух его жен и десять девушек. После этого капитан спросил, как он чувствует себя. Тот сразу же заговорил и сказал, что с божьей благодатью он вполне оправился… Это было чудо самое явное, случившееся в наши дни. Не прошло и пяти дней, как больной начал ходить…"

Все складывалось как нельзя более идиллически, и только властитель острова Матан отказался повиноваться. Судя по рассказу одного из участников экспедиции, повод был ничтожный. Магеллан приказал прислать на каравеллы трех коз, трех свиней, три меры риса и три меры проса. Властитель острова соглашался отдать двух коз, двух свиней и по две меры риса и проса. Тогда капитан-генерал ("как добрый пастырь", подчеркивает Пигафетта) лично возглавил карательную экспедицию – три лодки с экипажем в 50 – 60 человек. На берегу их встретило 3 – 4 тысячи туземцев.

Записки Пигафетты: "Они осыпали нас таким количеством стрел и бросали такое множество копьев, что мы едва были в состоянии защищаться. Видя это, капитан отрядил несколько человек с приказом сжечь их дома, дабы подействовать на них страхом. Вид сжигаемых домов привел их в еще большую ярость. Двое из наших были убиты у домов, мы же сожгли от двадцати до тридцати домов. На нас накинулось такое множество туземцев, что им удалось ранить капитана в ногу отравленной стрелой. Вследствие этого он дал приказ медленно отступать, но наши, за исключением шести или восьми человек, оставшихся при капитане, немедленно обратились в бегство. Туземцы стреляли нам только в ноги, потому что мы не были обуты… Мы продолжали отступать и, находясь на расстоянии выстрела от берега, продолжали сражаться, стоя по колено в воде. Туземцы продолжали преследование… Узнав капитана, на него накинулось такое множество людей, что дважды с его головы сбили каску, но все же он продолжал стойко держаться, как и подобает славному рыцарю. Один индеец метнул бамбуковое копье прямо в лицо капитана, но последний тут же убил его своим копьем, застрявшим в теле индейца. Затем, пытаясь вытащить меч, он обнажил его только до половины, так как был ранен в руку бамбуковым копьем. При виде этого на него накинулись все туземцы. Один из них ранил его в левую ногу большим тесаком, похожим на турецкий палаш, но еще более широким. Капитан упал лицом вниз, и тут же его закидали железными и бамбуковыми копьями и начали наносить удары тесаками… Он все время оборачивался назад, чтобы посмотреть, успели ли мы все погрузиться на лодки… Если бы не капитан, то ни один из наших не спасся бы на лодках, так как, пока он бился, другие успели отступить к лодкам".

Очевидцы называют разные даты гибели Магеллана – 27, 28, 29 апреля 1521 года…

Всего через несколько дней после гибели капитан-генерала на экспедицию обрушился еще один страшный удар. Властитель соседнего острова Себу – один из самых ревностных новообращенных христиан пригласил группу испанцев "на ужин", где все они – больше двадцати человек – были перебиты.

Один из кораблей, "Консепсьон", пришлось сжечь. "Слишком мало нас осталось", – с горечью объясняет Пигафетта…

Только в ноябре 1521 года "Тринидад" и "Виктория" достигли Молуккских островов и наконец-то взяли полный груз пряностей.

Испанцы словно обезумели. "Когда у нас истощились все запасы товаров, – свидетельствует Пигафетта, – многие из наших начали выменивать свои собственные вещи на гвоздику, дабы иметь и свою долю в грузе: один отдавал плащ, другой – свой камзол, третий – рубашку, а также и другие предметы одежды".

Каравеллы уже готовились к отплытию, когда на "Тринидаде" обнаружилась течь, он нуждался в длительном капитальном ремонте. "Виктории" предстояло возвращаться на родину в одиночку. Незадолго до этого капитаном "Виктории" был избран Хуан-Себастьян Эль-Кано…

До сих пор, рассказывая о плавании флотилии Магеллана, мы вовсе не упоминали имени Эль-Кано. И это умолчание объясняется его в общем-то малозаметной ролью в предыдущих событиях.

О прежней жизни Эль-Кано мы знаем немного. Знаем, что по национальности он баск, что родился в портовом городке Гетария. Но точная дата его рождения не установлена – то ли 1476, то ли 1487 год. Таким образом, к началу плавания ему было либо 33, либо 42 года.