Текст книги "Их позвал горизонт"

Автор книги: Юрий Сенкевич

Соавторы: Александр Шумилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Н. А. Шевелкин был хорошо знаком с Эллизиф Вессель. По свидетельству А. Г. Веселова, архангельского журналиста и историка, Николай Алексеевич и многие годы спустя восторженно отзывался о семье Вессель: "Эллизиф активно помогала нам в выпуске газеты, брошюр, листовок и в отправке их в Россию".

В Осло в Архиве рабочего движения сохранилось письмо норвежской социалистки:

"Фишер просил меня помочь найти комиссионера (может быть, молодого купца или книготорговца) в Гаммерфесте для "Мурмана", а также для русских книг и брошюр. Если не найдется такого, который бы не боялся слова "социал-демократический", то и не говорите о содержании транспорта, но лучше, если бы он сам согласился заниматься транспортом социал-демократической литературы. Не могли бы Вы побыстрее разузнать это и сообщить? Напишите пару слов сразу же. Здесь все хорошо. С сердечным приветом. Ваша Эллизиф Вессель".

"Фишер" – один из многих псевдонимов Шевелкина, а "Мурман" – газета, которую Николай Алексеевич задумал издавать в Вардё как раз осенью 1906 года. Политическую направленность газеты определял лозунг, поставленный перед ее заголовком, – "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". В библиотеке Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится комплект "Мурмана". Под пером Шевелкина и его помощников даже официальная информация, почерпнутая из русских источников, так преображалась, что становилась уничтожающе едкой, бичующей. Можно процитировать, например, маленькую заметку "Замена полицейских собаками", опубликованную в тринадцатом номере "Мурмана":

"Шпионы стали дороги, а царское правительство – бедно, и вот полиция догадалась пригласить на службу… собак. Тем более это удобно, что собачьи качества близки к полицейским.

В Петербурге в Михайловском манеже 15 апреля происходило испытание "полицейских собак". В испытании участвовало 4 собаки петергофского питомника дворцового ведомства (собаки, стало быть, сродни ныне царствующему дому Романовых), – Вольф, Гертс, Треф и Соня. Все собаки показали большие успехи, за что петергофскому питомнику дворцового ведомства выдана золотая медаль.

Разумеется, это верх несправедливости! Раз успехи собачьи, должна быть и награда выдана собакам: золотая медаль с ликом императора всероссийского на шею истинно сукина сына Гертса или Трефа".

Конечно, Шевелкин постоянно нуждался в информации из России официальной и неофициальной. А судя по содержанию письма Кучина, его неизвестному адресату как раз и интересны все мельчайшие подробности о событиях в социал-демократических кругах Архангельска.

Так, может быть, именно Шевелкину и адресовано письмо?..

В начале мая 1912 года Русанов и Кучин выехали из Петербурга в Норвегию, чтобы подыскать и купить судно для экспедиции.

"В Олезунде судно настолько понравилось, – писал Кучин отцу, – что решили купить его. Лучше, пожалуй, и не найти. Судно называется "Геркулес". Построено в 1908 году специально для звериных промыслов около Гренландии, а в этом году сменена ледяная обшивка".

По нашим современным представлениям, идти на "Геркулесе" во льды было безумием: 63 тонны водоизмещения, мощность мотора… 14 лошадиных сил. Конечно, современные ледоколы имеют "в запряжке" до 75 тысяч (!) лошадиных сил. Но ведь веками плавали во льдах и вовсе без моторов.

Во всяком случае и капитан, и начальник экспедиции были довольны судном. Кажется, только отец капитана Степан Григорьевич Кучин не разделял общих восторгов. Он знал о планах Русанова и не мог не тревожиться о судьбе экспедиции. Позднее он будет вспоминать: "Я писал сыну письмо с Русановым… что не советую пускаться в такое опасное плавание. Я упрашивал даже самого Русанова оставить попытку идти в Карское море и не ходить до поздней осени на таком маленьком суденышке, которому название дано совсем не по величине…"

11 (23) мая 1912 года, когда подготовка к экспедиции была в полном разгаре, Кучин писал в Онегу:

"Моя дорогая мама! Если бы ты знала, как я счастлив. Я побывал уже в Бергене два дня, виделся с моей маленькой Аслауг. Какая хорошенькая она! Ты так порадовалась бы на нас вместе. И она, и я целуем тебя… И как счастливы мы. Мама, дорогая, порадуйся вместе со мной. Я так люблю ее. Каждый раз больше, чем чаще вижу ее… Я здоров, весел и счастлив. Где мы будем вдвоем с Аслауг, там я буду счастлив".

Долгие годы мы не знали о ней ничего, кроме имени – Аслауг… И вот найдено новое, не известное ранее письмо. Оно ответило на многие вопросы и одновременно еще больше вопросов поставило. Письмо Кучина, посланное из Бергена 12 декабря 1911 года:

"Дорогой отец!.. Это письмо большой важности, поэтому откладывал его на несколько дней. Еще два года тому назад, когда я работал в Бергене, я познакомился с семьей литературного критика Паульсон. Очень скоро я близко сошелся с этими чудными людьми и был у них как друг, как свой. Особенно близки стали мы, т. е. я и младшая дочь Паульсон – Аслауг, тогда еще гимназистка. Мы вместе гуляли, читали и стали большими друзьями. Я уехал на "Фраме". Мы переписывались, как только была возможность. Из ее писем я узнал ее еще ближе. Это чудная девушка. Под влиянием своих родителей она воспиталась так, что совершенно непохожа на других норвежек, даже на свою старшую сестру. Еще во время плавания, даже еще раньше, понял я, что я полюбил эту девушку.

Приехав в Христианию, я еще колебался, ехать ли в Берген или нет. Скрывать мое чувство я не в состоянии более, но вместе с тем я боялся связывать ее. Ведь я никогда не думал оставаться за границей всю мою жизнь, всегда думал жить в России. И мысль, что она не может ехать в Россию, где все для нее чужое, мешала мне решиться. Письмо Нансена помогло. Я поехал в Берген и поселился за городом.

За это время она развилась, похорошела. Мы снова стали часто бывать вместе, и я узнал, что и она любит меня… Больше я не мог бороться с собой. Да и к чему? Лучшей жены, лучшего друга мне не найти. Мы пошли к ее родителям. За последние дни они заметили, что между нами что-то произошло. Так как они меня знали давно и хорошо, то мы получили их согласие.

– Если она хочет ехать в Россию и сделаться русской, то с богом, ответили Паульсоны.

И с тех пор мы жених и невеста. Так как мое положение в России еще не выяснено и так как Аслауг еще так молода – ей всего лишь 18 лет, – то я решил, что свадьба будет лишь через два года. За это время я что-нибудь сумею сделать в России…

Теперь самое главное: я прошу тебя и маму благословить нас.

Мне уже 23 года, мне пришлось много думать, жить, и поэтому можешь положиться на мой выбор. Мы любим друг друга. Ее ничто не устрашит. Она пойдет за мной хоть на край света. Да это и не нужно. Мы поедем лишь домой, к моим дорогим родителям…

Хотя мы и не хотели, чтобы о нашей помолвке стояло что-нибудь в газетах, однако один из корреспондентов разнюхал и в один день было напечатано чуть ли не во всех газетах Христиании и Бергена. Посылаю одну вырезку…"

Теперь открылись новые возможности для архивного поиска. Судя по письму, Фритьоф Нансен принимал какое-то участие в судьбе Александра Кучина. Может, в его архиве хранятся письма "застенчивого русского моряка"? А может быть, сохранился архив семьи Паульсон? И еще один вопрос – как сложилась судьба голубоглазой фрёкен Аслауг?

Племянница Кучина Надежда Павловна Мищенко обнаружила на чердаке старого дома Кучиных несколько писем Аслауг. Они еще расшифровываются. Но три слова понятны и без перевода, они написаны по-русски: "Я люблю тебя…"

Из Норвегии "Геркулес" под командой капитана Кучина пришел в Александровск. Последние приготовления, последние письма, последние встречи с друзьями.

Шевелкин еще в 1911 году перебрался на остров Кильдин, который расположен у входа в Кольский залив. Он выходил на промысел трески, палтуса, селедки. Но по-прежнему в бочках с рыбой шла с Кильдина в Архангельск нелегальная литература.

Узнав о прибытии "Геркулеса", Шевелкин на боте пришел в Александровск. Рассказывают, что при расставании Русанов подарил Николаю Алексеевичу свой бинокль.

– Встречайте нас с ним, – сказал он шутливо…

26 июня 1912 года в 9 часов вечера "Геркулес" уходил из Александровска на Мурмане; капитан стал у штурвала!

Выбор был сделан. Все знали, на что они идут.

Накануне и в день отплытия моряки "Геркулеса" писали последние письма.

Матрос Алексей Раввин: "…может быть, не вернемся раньше будущего года; во всяком случае не пиши раньше сентября и если не получишь от меня ответа до 1-го ноября, то считай, что мы зазимовали где-нибудь во льдах… Время нет, торопимся выдти в море; думал строиться этим летом – придется оставить до будущего, если буду жив; если пропаду, ты получишь все, что я имею…"

Матрос Василий Черемхин: "Прошу порато небезпокоится, хотя мы и зазимуемся, но на следующее лето до июля и августа тоже недожидайте, потому что нам раньше оттуда выйти непозволят льды… До свидания, родные, может и навсегда, может и последняя строка моего письма дойдет до вас…"

Потом был Шпицберген: разведка угольных месторождений, океанологические работы. Отсюда три человека на туристском пароходе возвратились через Норвегию в Россию.

А о дальнейших планах Русанова и Кучина мы знаем только из короткой записки, которую начальник экспедиции оставил в становище Маточкин Шар на Новой Земле:

"Юг Шпицбергена, остров Надежды окружены льдами. Занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов".

Так уж повелось испокон веков: капитаны, опасаясь льдов, боязливо прижимались к берегам. В Карское море корабли пытались проникнуть только южными проливами – Югорским Шаром, Карскими Воротами. Русанов справедливо указывал, что есть еще и Маточкин Шар, и путь вокруг Новой Земли.

"Выбор того или иного пути зависит от момента, от предыдущего положения льдов и направления ветров", – писал он. И еще: "Температурные данные, направление течении и характер ветров позволяют думать, что наиболее свободный от льдов путь… лежит вокруг северных берегов Новой Земли".

Время подтвердило правильность взглядов Русанова. Современные суда специального ледокольного типа осуществляют регулярные грузоперевозки трассами Северного морского пути, и современные капитаны действительно выбирают "пути следования в зависимости от ледовых условий". Нередко путь вокруг мыса Желания оказывается самым благоприятным.

Но только не надо забывать – многие десятки метеостанций обслуживают теперь трассу Северного морского пути. Радио, ледовые авиаразведки, космические снимки – мог ли об этом мечтать капитан "Геркулеса"?

Они, Русанов и Кучин, все те одиннадцать человек, что ушли тогда навстречу льдам, были первыми.

"Хочу служить делу…" – Александр Кучин.

"Я буду работать для России…" – Владимир Русанов.

Три года спустя безрезультатно закончилась последняя спасательная экспедиция. Специальная комиссия, созданная при Архангельском обществе по изучению Русского Севера, официально сообщила: "Надежды никакой иметь уже нельзя". Только дома – в Орле, в Онеге, в маленьких поморских деревнях их продолжали ждать…

И годы спустя в Россию, в Онегу шли и шли письма из Норвегии: "Я так долго не имею от тебя вестей, но верю в то, что ты жив, что любишь меня. Пусть любовь сохраняет нас, людей…"

Вряд ли голубоглазая норвежская фрёкен узнала, что в 1934 году в архипелаге Мона, у западного побережья Таймыра, был обнаружен покосившийся столб с надписью: "Геркулесъ, 1913 г.". Чуть позже на островке в шхерах Минина были найдены многочисленные вещи участников экспедиции: патроны одиннадцати различных типов, фотоаппарат, буссоль, альтиметр, кружки, ложки, ножи, документы двух матросов – В. Г. Попова и А. С. Чухчина, обрывок рукописи В. А. Русанова "К вопросу о северном пути через Сибирское море" и многое другое. Найдены были и кости – они и сейчас хранятся в Музее Арктики под инвентарным номером 657. Первоначально предполагали, что это человеческие кости. Но когда в 1972 году их передали специалистам на экспертизу, оказалось, что это кости "животных отряда ластоногих" – нерпы или лахтака.

Теперь известны три стоянки участников экспедиции: остров Геркулес в архипелаге Мона, мыс Русановцев к западу от полуострова Михайлова, остров Попова – Чухчина в шхерах Минина. Вещей множество, но нигде не найдены останки людей, оружие, дневники, записные книжки, документы экспедиции.

Наверное, в 1912 году "Геркулес" зазимовал в районе архипелага Мона. Наверное, в 1913 году (у побережья Таймыра год был аномально ледовитым) судно не смогло высвободиться из ледового плена. Оставив судно, русановцы решили пробиваться на юг, на Пясину, в Енисейский залив, только там можно было надеяться встретить людей.

Кто знает, может, когда-нибудь в тундре будет еще найдена их последняя стоянка…

В 1977 году на острове Попова – Чухчина работал отряд экспедиции газеты "Комсомольская правда". Тогда-то и был найден забросанный галькой, замытый песком якорек. Маленький якорек с погона капитана "Геркулеса" Александра Степановича Кучина.

Глава 12
Планы его всегда рассчитаны на подвиг…

Возможно, подвиг слишком громкое слово. Но была в нем какая-то всесокрушающая внутренняя сила, стремление сделать то, что для других казалось невозможным.

Георгий Седов… Когда-то просто Егорушка, Ёрка, Седый. Сын азовского рыбака с Кривой Косы.

В семье девять детей, мал мала меньше. Отец ушел на заработки и пропал на годы. С семи лет пришлось Ёрке рыбачить, ходить на поденщину в поле, а то и нищенствовать, просить милостыню.

"Как тяжек был этот хлеб, сколько слез, сколько стыда, сколько оскорблений!" – писал Седов в автобиографии годы спустя.

До четырнадцати лет, по его собственным словам, был он неграмотен, а потом, когда вернулся уже отец, кончил за два года трехклассную церковноприходскую школу и… убежал из дома. В самом деле убежал, за один день отмахал 75 верст до Таганрога.

"Я в душе твердо решил поступить в мореходные классы… не мог равнодушно смотреть на бегающие под парусами суда".

В двадцать один год получил Седов диплом штурмана дальнего плавания, в двадцать четыре экстерном сдал экзамен и был произведен в поручики по Адмиралтейству, направлен в гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана.

В экспедиционных плаваниях Седов зарекомендовал себя блестяще. "Всегда, когда надо было найти кого-нибудь для исполнения трудного и ответственного дела, сопряженного иногда с немалой опасностью среди льдов, – писал позднее генерал А. И. Варнек, – мой выбор падал на него, и он исполнял эти поручения с полной энергией, необходимой осторожностью и знанием дела".

Георгий Яковлевич становится помощником начальника экспедиции, но начинается русско-японская война, и он подает рапорт об откомандировании его на Дальний Восток. Седов командует миноноской № 48, которая несет сторожевую вахту в Амурском заливе. А в 1906 году его назначают помощником лоцмейстера Николаевской-на-Амуре крепости.

По сохранившимся воспоминаниям, Седов представил адмиралу Скрыдлову дерзкий проект: вооружить эскадру шлюпок минами Уайтхэда (минами на шестах) и, прорвавшись на Симоносекский рейд, попытаться уничтожить японские броненосцы.

Конечно, Седов, как и все русские моряки, все русские люди, тяжело переживал бесславное поражение царской России, гибель эскадры в Цусимском проливе. Он уже поработал в Белом, Баренцевом, Карском морях, и ему (да и не только ему) казалось, что катастрофы можно было бы избежать, если бы эскадра адмирала Рожественского пошла не южным путем, а через Ледовитый океан, вдоль северных берегов России.

В газете "Уссурийская жизнь" молодой гидрограф выступает со статьями, в которых подчеркивает "значение Северного океанского пути для России", призывает к его освоению.

"Я думаю и почти уверен, – писал Седов, – что между русскими моряками уже есть такие охотники и они по первому зову правительства: "Вызываем желающих" – бросят все и охотно станут под почетный флаг полярной экспедиции, принесут все свои личные интересы в жертву великому делу своей родины, несмотря ни на какие предстоящие лишения и бедствия. Но эти охотники, к большому сожалению, слишком запуганы, чтобы сами могли открыто и энергично высказать правительству свой взгляд на это дело, ибо уже много было примеров, когда смельчаки обращались по этому вопросу к правительству за содействием, и им всем был один и тот же чиновничий ответ: "Цыц". После этого, конечно, ничего не остается этим смельчакам делать, как сидеть и ждать, сдерживая свои высокие порывы души быть полезными родине, пока правительство их само не призовет к этому делу. Но правительство остается по-прежнему глухо и немо к этому вопросу, а между тем всевозможные осложнения с великими державами Востока не за горами и громко и прозрачно звучат о новой для нас беде".

В 1908 году, уже в Петербурге, Седов публикует небольшую брошюрку: "Право женщин на море". В ней излагается целая программа привлечения "слабого пола" к морской службе: "Женщина может быть и отличным капитаном". Но не только это! Пафос брошюры – необходимость предоставления русской женщине гражданских прав вообще.

"Хочу сказать лишь только то, что давно надо было сказать и что сказал бы всякий человек, ищущий истину на пользу и благо всего человечества… Я хочу сказать, что… женщина есть тоже человек, одаренный разумом и добрым сердцем, и что ее не любить и не уважать нельзя, и игнорировать ее труд и мысли – большая несправедливость… Мы… не даем им самого простого, самого необходимого для них, – мы не даем им одинаковых с нами прав гражданства человека и светлой, насущной, как пища, свободы… Мы будем справедливы к ним тем, что строго законно удовлетворим их общее право достоинства женщины и гордое высокое самолюбие равного нам человека… Они примут это право, а что с ним делать – разберутся сами".

Пожалуй, все это тоже звучит несколько наивно и высокопарно. Может быть, потому многие и считали его "выскочкой"? Но замечательно то, что Седов умел сохранять "высокопарную" гражданственность и в повседневной жизни; она была его внутренней сутью.

Сохранилась фотография: Георгий Яковлевич и две девчушки в форменных платьицах гимназисток. В одной из них нетрудно уловить черты фамильного сходства: это Пина, дочь Евдокии Яковлевны, сестры Седова. А вторая – Таля Безносова.

В Николаевске-на-Амуре Георгий Яковлевич квартировал в семье Безносовых и стал невольным свидетелем жестокого обращения хозяина квартиры с женой и детьми. Седов помог женщине освободиться от домашнего гнета: она вскоре переселилась в Полтаву, где в то время жили родители Георгия Яковлевича. Сын ее при содействии Седова позже поступил в петербургское реальное училище, старшая дочь – в петербургскую гимназию, а младшая, подружка Пины, фактически выросла в семье Седовых. И Таля, и рано осиротевшая Пина стали как бы дочерьми Георгия Яковлевича.

Слова Седова никогда не расходились с делом. И когда в 1912 году, перед началом полюсной экспедиции, он напишет: "Русский народ должен принести на это национальное дело небольшие деньги, а я приношу жизнь", это будут не просто слова, а глубокая внутренняя убежденность.

Полюс стал целью его жизни, и он, как всегда, готов был идти до конца.

Биографы утверждают, что Седов впервые задумался о достижении полюса еще в 1903 году, когда познакомился в Архангельске с участниками американской полюсной экспедиции Циглера – Фиала. Это вполне вероятно. Но потом была война, потом Дальний Восток.

В 1908 году Седов работал в Экспедиции Каспийского моря, в 1909 на Колыме проводил обследование устья реки. Потом в 1910 году – Новая Земля, картирование Крестовой Губы, где был заложен Ольгинский поселок.

Мы можем только предполагать, что он мечтал о полюсе еще в 1903 году. Но теперь, в 1910, эта мечта не могла не родиться.

Северный полюс, а точнее, спор между Куком и Пири стал к тому времени попросту модой дня. В петербургских ресторанах даже распевали по этому поводу залихватские куплеты.

В научных кругах царило полное недоумение: открыт полюс или еще не открыт? Русское Географическое общество, заслушав на своем заседании доклад "О достижении Робертом Пири Северного полюса", записало в резолюции: "Сообщение принять к сведению, а относительно приветствия Кука или Пири, как достигнувших Северного полюса, повременить". Затянувшийся спор двух американских путешественников заставил многих усомниться, что они действительно были на полюсе. Если так – полюс еще ждет своего первооткрывателя!

Летом 1910 года, как раз перед экспедицией на Новую Землю, Седов женился. Жену свою Веру Валерьяновну, урожденную Май-Маевскую, он любил безумно. Принято говорить "любил безумно", писать – не принято. В разговорной речи эти слова – некая малозначащая гипербола. Но Георгий Яковлевич действительно любил безумно. Так и письма к Вере Валерьяновне подписывал: "Твой безумный Георгий", "Твой адски любящий Георгий".

"Целую тебя несчетно раз, обнимаю, прижимаю, мое солнышко, моя яркая звездочка, моя льдинка скользкая".

Николай Васильевич Пинегин познакомился и подружился с Седовым в 1910 году, потом стал участником полюсной экспедиции. Позже Пинегин напишет: "Планы его всегда рассчитаны на подвиг". Кажется, все, что делает Седов начиная с 1910 года, он делает "во имя". Во имя Веры Валерьяновны!

По ее воспоминаниям; вернувшись с Новой Земли, Седов начал постоянно говорить о полюсной экспедиции. Но в 1911 году его вновь посылают на Каспий. Только 9 (22) марта 1912 года он подает докладную записку начальнику Главного гидрографического управления генерал-лейтенанту А. И. Вилькицкому:

"Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия за Норвегией и Северного полюса. Он хочет идти в 1913 году, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг…"

Сначала все складывалось удачно. Газеты восторженно приняли замысел Первой русской экспедиции к Северному полюсу. "Известия Архангельского общества изучения Русского Севера" 1 апреля откликнулись передовой статьей: "…удивительно, что до сих пор еще ни одна русская экспедиция не пыталась отправиться туда, куда влечет каждого помора… туда, где сходятся все северные пути – на полюс… Рано или поздно должно было воплотиться это вековое наше стремление на Север, должен был найтись русский человек, решившийся во что бы то ни стало воплотить это стремление в одну идею – к полюсу!"

"Чтобы России и русскому человеку выпала честь открытия Северного полюса, к этой мысли нельзя отнестись равнодушно", – писал вице-президент Русского Географического общества П. П. Семенов-Тян-Шанский.

Седова поддержали А. И. Вилькицкий, морской министр России И. К. Григорович. Да и сам царь отнесся к плану экспедиции сочувственно. Седову был предоставлен двухлетний отпуск с сохранением содержания, из капитанов по Адмиралтейству он был переведен во флот с чином старшего лейтенанта. "Понижение" здесь только кажущееся. Флотские офицеры всегда считались в России привилегированной кастой. Сменив серебряные погоны гидрографа на золотые, сын азовского рыбака был, можно сказать, введен в высший свет.

Однако вскоре Георгия Яковлевича поджидало горькое разочарование. Специально созданная при Гидрографическом управлении комиссия резко раскритиковала план экспедиции. Надо отметить, что в состав комиссии входили люди весьма авторитетные, немало поработавшие на Севере. Их замечания по плану, предложенному Седовым, были вполне объективны и правомерны. Начать с того, что старт похода к полюсу намечался с Земли Петермана, одной из тех земель-призраков, которых в свое время немало было на карте Северного Ледовитого океана. Землю Петермана якобы видели в 1873 году участники австро-венгерской экспедиции, однако Каньи еще в 1900 году окончательно доказал, что никакой Земли Петермана не существует. Седов, видимо, не был знаком с результатами итальянской экспедиции и, планируя старт с несуществующей земли, сильно преуменьшал расстояние, которое предстояло пройти его отряду.

Комиссия справедливо указала, что ближайшая к полюсу точка Земли Франца-Иосифа лежит на широте 81°48′ и что Седову предстоит пройти в оба конца более 1700 верст.

К 1912 году Георгий Яковлевич много и успешно поработал на Севере, но он не знал зимней Арктики, не имел никакого опыта движения по дрейфующим льдам. Отсюда и проистекали все промахи разработанного им плана.

У Каньи, например, была сотня собак и два вспомогательных отряда. У Пири – двести пятьдесят собак и четыре вспомогательных отряда. По плану Седова переход к полюсу должны были осуществить всего три человека с тридцатью девятью собаками. Стремясь максимально уменьшить вес поклажи, Седов считал, что человек может обходиться двумя фунтами пищи в день, а собака одним фунтом пеммикана. Собачий корм Седов предполагал взять только на дорогу "туда", от полюса весь груз должны были тащить сами люди. Но и в этом случае на каждую собаку приходилось чрезмерно много – три с четвертью пуда (более 50 кг) груза, а на обратном пути на каждого человека по восемь с лишним пудов (150 кг). Вы помните, участники экспедиции Скотта с трудом тащили по 90 – 100 килограммов, хотя на их пути не было торосов.

Весь опыт полярных путешествий показывал, что цифры Седова совершенно нереальны. К тому же, стремясь "опередить" Амундсена, Георгий Яковлевич намечал срок выхода экспедиции на 1 июля. Времени на подготовку было явно недостаточно.

Нет оснований обвинять членов комиссии в некомпетентности или предвзятости – все замечания были вполне обоснованны.

Да и не только комиссия критиковала план. В те дни Владимир Александрович Русанов, уже пять сезонов проработавший в Арктике, писал: "…воспользуется ли экспедиция Седова каким-либо новым, еще не испытанным приемом или средством передвижения? Будет ли она снаряжена с особенной, исключительной тщательностью? Войдут ли в состав ее лица, закаленные опытом продолжительных арктических путешествий? Кажется, на все эти вопросы придется ответить отрицательно… Нет возможности для капитана Седова с полной тщательностью подготовиться к долгому и трудному путешествию, так как для тщательной подготовки нужны если не долгие годы, то долгие месяцы, а в распоряжении капитана остается всего лишь каких-нибудь два-три месяца. Что касается до продолжительного опыта странствования среди льдов, то таковым, насколько известно, капитан Седов не обладает. В чем же можно видеть залог успеха?.. Много ли при этом у него будет шансов достигнуть Северного полюса? Мне думается – очень и очень немного".

В конце мая Седов подготовил новый, уточненный план экспедиции. Количество собак увеличивалось теперь до шестидесяти, а груз был уменьшен до 2,18 пуда на одну собаку (около 38 килограммов). Но дневной рацион собаки пришлось снизить до 0,6 фунта (приблизительно до 250 граммов). Так что и в новом плане были явно нереальные цифры. Весь поход к полюсу и обратно должен был теперь продолжаться 172 дня – без малого шесть месяцев!

Прав Пинегин: планы Седова всегда рассчитаны на подвиг.

Так оно и было, и много раз в жизни Георгий Яковлевич доказывал, что есть у него и силы, и мужество, чтобы начать и довести до конца трудное дело. Весь его жизненный путь можно назвать подвигом. Седов верил в свои силы, в силы русского человека.

"Кому же, как не нам, привыкшим к работе на морозе, заселившим Север, дойти и до полюса? И я говорю: полюс будет завоеван русскими…"

Комиссия отвергла планы Седова. Государь император пожаловал 10 тысяч рублей, но правительство отказалось выделить деньги на экспедицию.

Может быть, объявить подписку? В газетах печатаются объявления. Кто-то жертвует сто рублей, кто-то несколько копеек. Опять милостыня!

Пожалуй, с этого момента и начинается глубокая личная трагедия Г. Я. Седова. Создан комитет по подготовке экспедиции, во главе которого становятся прожженные дельцы из газеты "Новое время".

В 1912 году Владимир Ильич Ленин писал: "Эта газета стала в России образцом продажных газет… "Новое время" Суворина – образец бойкой торговли "на вынос и распивочно". Здесь торгуют всем, начиная от политических убеждений и кончая порнографическими объявлениями".

Горячий патриот России, Седов хотел, чтобы экспедиция была национальным предприятием. А его идею поднимают на щит люди, настроенные националистически. Они разглагольствуют о "русском духе", выкрикивают ура-патриотические лозунги. И… поставляют экспедиции негодную одежду и гнилые продукты.

Финансовая деятельность комитета выглядит вполне анекдотически. В 1912 году Седов просил на организацию экспедиции 60 – 70 тысяч рублей. Газета "Новое время" с благородным негодованием писала тогда, что сумма эта "много меньше той, которая ежедневно пропивается в петербургских ресторанах". Комитет начал всероссийский сбор пожертвований, был организован выпуск открыток, памятных жетонов. Экспедицию отправили, и обошлось это даже дешевле, чем планировал Седов. А через год комитет… сам просит денег у правительства. Уже не 70, а 175571 рубль 48 копеек…

Бесконечное число самых неожиданных, самых нелепых препятствий пришлось преодолеть Седову во время подготовки экспедиции. Судно "Святой мученик Фока" удалось, например, зафрахтовать только 27 июня (10 июля). Но это только начало.

2 (15) августа судовладелец и капитан В. Е. Дикин извещает Седова, что, несмотря на заключенный контракт, выйти в плавание "Фока" не может, так как он заложен. 6 (19) августа иск на 1500 рублей предъявляет Дикину некий С. А. Подомарев. На судно наложен арест. Через несколько дней аналогичный иск на сумму 1328 рублей 25 копеек предъявляет "Торговый дом Шмидт и К°", затем архангельский Комитет помощи поморам; ему Дикин задолжал 6000 рублей.

7 (20) августа сам Дикин подает прошение начальнику порта. Он утверждает, что судно перегружено и выйти в море не может.

8 (21) августа претензии Дикина удовлетворены: откачана часть пресной воды, сгружено около восьми тонн угля, часть других грузов. 11 (24) августа благодаря энергичным мерам Седова арест, наложенный на судно, снят. Дикин… окончательно отказывается идти в плавание.

"Судно течет, – заявляет он. – На судне недостаточно… пресной воды".

Капитан Дикин, его помощник, штурман, механик, помощник механика, боцман… чуть ли не вся команда сходит на берег.

Новая команда была набрана за сутки: выбирать не приходилось.