Текст книги "Самая страшная книга 2015"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Дмитрий Лазарев,Майк Гелприн,Максим Кабир,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Татьяна Томах,Александр Подольский,Владислав Женевский,М. Парфенов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Но подобную порчу может распознать более-менее повидавший жизнь человек, и то – не каждый. А откуда взяться такому опыту у восемнадцатилетней девушки…

– Глухонемая, или в молчанку играешь? – громко спросил мужчина, и вдруг заорал. – Помогите! Кто-нибудь! Убивают!

Рита равнодушно покачала головой. Никто не придёт. Весь обслуживающий персонал коттеджа приятно отягощён внеплановыми премиальными, и отпущен на длительные выходные. А два здоровенных, спущенных с поводка кавказца, многочисленные камеры наблюдения и табличка с логотипом одного из солиднейших охранных агентств на воротах – напрочь исключают непрошенных гостей.

– Что ты хочешь? – жажда убийства в глазах пленника померкла. – Скажи, ну! Я всё могу, что угодно… Не молчи, сука!

Марго отвела взгляд, шагнула к небольшому столику, на котором имелось всё необходимое. Хрупнул кончик ампулы со снотворным, прозрачная жидкость заполнила шприц. Мужчина неотрывно следил за ней, и его участившееся дыхание – было дыханием затравленного зверя.

– Что ты хочешь? – взвизгнул он, изворачиваясь, пытаясь сесть, когда Маргарита направилась к нему. – Отпусти меня, ну – отпусти, слышишь! Паскуда, тварь, я доберусь до тебя – запомни это. Доберусь!

Рита улучила момент, и пнула его по ширинке дешёвых тёмно-синих джинсов. Мужчина скорчился от боли, а Маргарита ловко воткнула иглу ему в плечо, прямо через рукав простой хлопчатобумажной рубашки, надавила на поршень.

– Гнида-а-а-а… – простонал пленник, и ненависть в его глазах – легла поверх боли. – Да кто ты такая, сука?! Чего тебе надо?

Марго и сама не знала, что она добивалась – вынимая у него кляп. Услышать, как он вымаливает прощение, раскаиваясь во всём, что сделал? Вряд ли. Спросить – знает ли он, какое будущее ему уготовано? Нет. Насладиться тем, что здоровый мужик орёт во всю глотку, зная – что абсолютно беспомощен? Мимо…

Она снова замерла неподалёку, наблюдая, как начинает действовать снотворное.

– Тва-а-а-арь, я…

Рита вернула кляп на прежнее место, повернулась – и пошла к выходу из подвала. Сегодня ещё предстояло подготовить мужчину к тому, для чего он здесь оказался. И убедиться в наличии всего остального – из длинного списка, который Маргарита составляла в течение двух месяцев. Чтобы завтра пленник понял – что Страшный Суд реален: и иногда бывает гораздо ближе, чем гласят некоторые расхожие поверья…

Сколько стоит жизнь человека?

Смотря – какого. У некоторых на противоположной стороне весов «жизнь-смерть» – лежит смятая сторублёвка, а то и вовсе – дешёвая сигарета. За других отмеривают не в пример щедрее, без всяких торгов и возражений.

Маргарита точно знала цену одной из них. Полтора миллиона евро. Деньги, за которые в гигантском общепитовском заведении под вывеской «Этот мир», ей приготовили и подали блюдо с пока ещё непонятным вкусом: и коротким, жёстким названием «Месть».

Екатерина Великая однажды сказала – «Кроме закона, должна быть ещё и справедливость». Полную справедливость Марго видела в том, что человек – изнасиловавший, жестоко мучивший и убивший её единственную дочь – и ещё два десятка девушек: будет умирать долго и мучительно. Чтобы душа Лидочки-ласточки, и возможно – всех остальных, нашла успокоение… Садиста, насильника и людоеда по прозвищу «Фаворит Смерти» – данное ему каким-то циничным и беспринципным журналистом: в самом ближайшем будущем должны жрать могильные черви. Он больше не имеет права дышать воздухом, даже отбывая пожизненное заключение.

Лида была предпоследней жертвой маньяка, впервые отведавшего человеческой крови и плоти около трёх лет назад. Рита сделала всё, чтобы найти мразь, лишившую её самого дорогого человека. Но питерские опера вычислили и взяли тварь первыми.

Это не остановило Марго. Она давно усвоила одну простую истину – за деньги нельзя купить очень малое количество из того, что существует в нашем несовершенном мирке. Всё остальное – можно. Вопрос лишь в цене, а в этот раз Маргарита была готова заплатить любую сумму.

О том, что вместо маньяка – в тюремном морге лежит похожий на него человек с частично изуродованным лицом, кроме неё – знали четверо. Кто-то из тюремного начальства, тамошний медик: третьего Марго не знала. Да и зачем ей это? – она заплатила, а кто и как будет изворачиваться за внушительный гонорар… главное – что товар прибыл в целости и сохранности. Эти трое поровну разделили почти семьдесят миллионов рублей, а четвёртого Рита однажды вытащила из крайне неприглядной ситуации: и сейчас он полностью отработал свой долг.

Она не сомневалась – эти четвёро будет хранить гробовое молчание. И ни один из них, никогда не станет шантажировать её.

Найти подходящий труп оказалось не проблемой, в городских моргах не бывает недостатка в «ничейных» мертвецах. Сидящий в одиночке маньяк не отличался смирением, и никто не удивился, что однажды его нашли мёртвым, лежащим на полу камеры. Многочисленные следы крови в помещении говорили о том, что перед смертью он скорее всего впал в помешательство, изуродовав себе лицо. Разодрав ногтями, разбив его о стены и пол камеры. Родственники у ублюдка были, но – очень дальние, проживающие в трёх днях езды от северной столицы. К тому же, давно не поддерживающие с ним никаких отношений.

Вследствие этого, все необходимые процедуры – опознание и прочее, носили формальный характер. Все, кто узнавал о случившемся, были единодушны в своём мнении. «Туда ему и дорога». Ни одного заподозрившего что в этом деле есть второе дно – не нашлось. Люди, которым платила Рита – знали, как действует система, её уязвимые места: и безукоризненно отработали свои деньги.

Будильник надсадно заголосил, выдёргивая Марго из забытья без сновидений, показавшегося невыносимо долгим.

Девять утра. Маргарита открыла глаза, и прислушалась к тому – что творится в её душе.

Всё осталось без изменений. Она была готова идти вниз – и выбирать любое приспособление для истязания человеческой плоти. Кто-то другой мог бы сломаться, остановиться в шажке от цели, вдруг обнаружив – что не может заставить себя лить кровь. Пусть ещё вчера – осатанело стремился к этому, ошибочно полагая, что в мире нет силы – способной помешать и остановить.

Всё было готово ещё вчера, до полуночи, и Рита могла провести всю ночь в подвале. Пуская в ход то небольшую электродрель, то кусачки, то раскалённое железо. Кислоту, электричество, набор иголок, напильник – перечень инструментов впечатлял своей длиной. Марго готовилась к этому дню истово и скрупулёзно, собирая любую информацию о пытках.

Но она отправилась спать, сделав эту ночь – последней проверкой для тёмной стороны своего «эго», полностью разбуженного находящимся в доме пленником. Которое снова впадёт в спячку, как только маньяк перестанет существовать. В этом Рита была уверена. Она никогда и ничего не делала – вкладывая в основу только эмоции. Потому и смогла достичь тех высот, с которых гораздо ближе и легче дотянуться до других: на которых обитает редкая в любое время птица с названием «справедливость»…

Марго выпила кофе, и пошла в подвал. Размышляя о том, какой же именно эпизод из её жизни – видела женщина на Невском. Аварию, или то – что произойдёт в самое ближайшее время. Не факт, что «плохое маячит» – непременно означало гибель самой Риты. Это вполне могло быть видение участи пленника. Человек уцелел, а люди из-за него погибли…

Но если применительно к бойне на Московском шоссе – Маргарита была (запоздало, но тем не менее) согласна с «подумай, не спеши»: то по отношению к человеку в подвале – это отрицалось напрочь. Возможно, незнакомка придерживалась мнения, что наказание должен отмеривать суд, и пятнать руки кровью даже самой законченной нелюди – нельзя. Не исключено, что она пыталась предостеречь Риту от последствий, обретающих особый вес после завершения жизненного пути любого из нас…

Но Марго была готова к тому, что по каким-то придуманным свыше правилам, казнь этой нежити зачтётся ей страшным, незамаливаемым грехом. А может быть – и не зачтётся… что мы на самом деле знаем о мериле, по которому судят там?

Что бы не имела в виду женщина с изуродованным лицом, Маргарита знала – маньяк должен умереть здесь.

Абсолютно голый «Фаворит Смерти» живой буквой «Х» висел на стальной рамке, сделанной как и кандалы – по спецзаказу. Хитрые крепления позволяли без проблем вращать и поворачивать её как угодно, давая доступ к любой области тела пытаемого. Руки и ноги мрази находились в особых зажимах, причиняющих боль при малейшей попытке освободиться. Пол был застелен прозрачной полиэтиленовой плёнкой.

Увидев Риту, кровавый ублюдок взвыл сквозь кляп, но она не отреагировала. Неторопливо надела полиэтиленовую накидку-дождевик, чтобы не запачкаться в крови. Вытащила иглу капельницы, поставленной «Фавориту» вчера вечером. Ей очень не хотелось, чтобы эта тварь вдруг сдохла от обезвоживания, избавившись от предстоящих страданий.

Маньяк смотрел на неё, не пытаясь дёргаться, наверняка в полной мере прочувствовав принцип действия зажимов.

Марго приложила к ранке от иглы – кусочек ватки, заклеила лейкопластырем. Эти капли крови должны были стать единственными, покинувшими тело «Фаворита Смерти» – без особой боли.

Пленник издал очередной вой. Напрочь игнорируя его, Рита взяла со стоящего рядом столика – хирургические перчатки, одела. Неторопливо, но без всякой показухи, могущей заставить распятую перед ней мразь – покрыться потом. Маргарите этого не требовалось, «Фаворит» уже успел разглядеть пыточный арсенал, аккуратно разложенный на трёх столиках. И определённо не строил иллюзий насчёт того, что намеревается делать с ним невысокая, подтянутая женщина с простоватым – но жёстким лицом.

Марго чуть подумала и всё-таки встала напротив ублюдка, заглянув ему в глаза. Увидев в них то, что и хотела.

Страх перед грядущей болью. Присосавшийся к душе маньяка – огромной, ненасытной пиявкой, постоянно увеличивающийся в размерах…

– Лидочку Гравицкую помнишь? – негромко спросила Маргарита, даже не думая освобождать рот пленника от кляпа: ответа ей не требовалось. – Карие глаза, тёмные волосы, платье из золотого шёлка. Ты убил её в день выпускного.

Пленник затряс головой, не то соглашаясь с Ритой, не то – от страха, перерастающего в ужас. Марго вдруг оскалилась – по-звериному, жутко: судя по опорожнившемуся мочевому пузырю маньяка.

– Я не буду допытываться, зачем ты это сделал… – как она ни пыталась взять себя в руки, голос срывался, в нём обозначилось что-то нечеловеческое. – Потому что я всё равно не получу от тебя ответа, после которого моя Лидочка перестанет сниться мне такой, какой ты её сделал в ту ночь. Но я клянусь – ты будешь подыхать так…

Её голос пресёкся. Маргарита закрыла глаза, изо всех сил сжала зубы и кулаки, унимая проснувшуюся в теле дрожь.

Справилась, как всегда. Подошла к ближнему столику, задумчиво провела пальцами по инвентарю. Выбрала подушечку с десятком длинных, разной толщины иголок.

Взяла одну. Надавила ладонью на рамку, и та послушно заняла горизонтальное положение. «Фаворит» заколыхался всем телом, выдавливая сквозь кляп – уже не вой: что-то утробное, проклинающее…

Рита подошла к ближней, сжатой в кулак ладони маньяка – и ткнула иглой в мякоть мизинца: надавила, заставляя разогнуться. Крепко прихватила незанятой рукой, чуть отогнула вниз – и неторопливо принялась вводить иглу под ноготь…

Вверх и наружу
(Елена Щетинина)

Кабину тряхнуло, и без того тусклый свет моргнул и притух, что-то заскрежетало – и лифт остановился.

– Сука, – с чувством констатировал Кирилл. – С-сука!

Следующий эпитет сопровождался ударом по кнопкам – первое сотрясло воздух, второе – кабину.

Третье слово Кирилл процедил сквозь зубы, постепенно смиряясь с ситуацией.

Лифт в их многоэтажке на окраине городе был старым, дребезжащим, постоянно запаздывающим с открыванием дверей, в нем периодически чем-то воняло – то ли старой пластмассой, то ли дохлыми крысами – но на памяти Кирилла, то есть последние лет пять, он не застревал ни разу. Но да, иногда надо с чего-то начинать. Или с кого-то, да.

– Сука, – мрачно сообщил Кирилл лифту и снова пнул дверь в надежде, что кто-то его услышит. Надежда, прямо скажем, была весьма зыбкой – летний полдень четверга далеко не то время, когда площадки и лестницы в спальном районе кишат людьми. Кто-то на работе, кто-то в отпуске за границей, кто-то на трудовой повинности на даче, кто-то во дворе, магазинах, да где угодно. И до того момента, когда соседи начнут массово возвращаться домой и живо интересоваться лифтом, еще долгих шесть часов…

– Эй! – крикнул Кирилл в щель между дверями, чуть ли не вжавшись в нее губами. – Эй! Я тут! Помогите!

«Помогите», конечно, было несколько преждевременно – до «помогите» ему надо было бы сидеть тут около суток – но в голову не приходило ничего более емкого. Но не важно, все равно, судя по тому, какая тишина стояла снаружи – только где-то внизу, в шахте, ухало невнятное эхо – его никто не слышал.

Кирилл мрачно повернулся к панели с кнопками. Там, где должна была находиться красная кнопка связи с диспетчером, горбилась горка плавленой пластмассы. Третий год как. Кто именно сжег ее – никто не знал, да и не собирался выяснять. Равно как и менять. Понадеялись на то, что не понадобится, да. На всякий случай Кирилл потыкал пальцем в комок пластмассы. Разумеется, без толку.

На счастье, он не страдал клаустрофобией – поэтому перспектива просидеть пару часов в кабине лифта его всего лишь не радовала. Кроме того – Кирилл критически осмотрел пол – на улице сегодня сухо, так что если ожидание затянется, он не побрезгует и присесть. И не только присесть – но и свободно вытянуть ноги и даже прилечь, лифт был совмещен с грузовым и давал определенную свободу действиям.

В карманах не было ничего, кроме ключей и флэшки – даже телефон он оставил дома – делов-то, всего лишь заскочить в маленькую полиграфическую конурку в соседнем дворе – в руках же реферат по культурологии, в как на зло мягкой папке.

Ни разжать двери, ни постучать по стенам толком, мда.

Кирилл еще раз – больше для проформы – попинал двери и стал медленно постигать бытовой дзен. Ничего другого ему больше не оставалось.

* * *

– Египетская религия, – мрачно бубнил под нос Кирилл спустя полтора часа, как мог удобно устроившись в углу кабины и штудируя реферат, – являет собой хрестоматийный пример комплекса верований, характерного для аграрной цивилизации...

В дверь осторожно поскребли.

– …коей и являлся Древний Египет, – Кирилл поднял голову, прислушиваясь.

По пластику – или из чего там сделаны эти двери? – снова чем-то зашкрябали. Слава всем египетским богам, электрик!

– Эй! – крикнул Кирилл, вскакивая на ноги и бросаясь к двери. – Я тут! Давайте! Я тут!

Ему не ответили.

Скрежетание прекратилось.

– Эй! – заорал Кирилл, с огорчением понимая, что ошибся. – Эй! Я тут! Я застрял! Позовите кого-нибудь!

Тишина. Ни сопения, ни кряхтения, ни дыхания – ни единого звука, которые издают пусть даже и молчащие люди. Можно было подумать, что снаружи никого нет.

Но скрежет, который возобновился через минуту, свидетельствовал об обратном.

– Эй! Я тут! – снова крикнул Кирилл и попытался со своей стороны помочь разжать двери. Тугие пружины не поддавались, да и сам он не был в достаточной мере спортивен – так что пару минут он только пыхтел, неуклюже цеплялся за обитые резиной края и вглядывался в щель между дверями, надеясь, что помогает увеличить ее хоть на пару сантиметров.

И тут внизу, на уровне щиколоток, в нее просунулась рука.

Точнее пока лишь пальцы – но и их вида хватило, чтобы Кирилл совершенно по-женски взвизгнул, со всего размаху приложился по ним ботинком – а потом отскочил в дальний угол лифта так, что кабина заходила ходуном.

Пальцы недовольно – Кирилл так и видел, что они были НЕДОВОЛЬНЫ – сжались, зашевелились, сгибаясь в совершенно неожиданные стороны, и замерли, растопырившись, поводя фалангами туда-сюда, словно на их подушечках были глаза.

Их было шесть – гибких, ненормально длинных – уже сейчас было видно пять фаланг – обтянутых бледной, лоснящейся словно от жира, кожей. Они шевелились, как лапки отожравшегося паука-альбиноса, подгребая к себе воздух – словно обладали не только глазами, но и ноздрями.

Видимо, Кирилл все-таки хорошо приложил их ботинком, так как хозяин пальцев – или же сами пальцы? – пока не решались продвигаться дальше. Кирилл осторожно, превозмогая отвращение, сделал шаг к ним. Остановился. Пальцы тоже замерли, повернувшись в его сторону. Кирилл со свистом втянул воздух – и снова пнул их. Еще раз. Еще. Еще!

Пальцы сжались и уползли наружу. Двери сомкнулись, оставив лишь небольшую щель.

Кирилл, не переводя дух, снова бросился к приборной панели и стал колотить по кнопкам.

– Эй! – истошно вопил он. – Эй!

Дом молчал. Молчал так, как никогда до этого – словно был полностью, от первого этажа до последнего, абсолютно пуст.

– Пожар! – осенило Кирилла. – Горим! Пожар! Ааа!

Тишина.

Никого.

Кирилл ударил в стену, потом разбежался и пнул со всего размаху – лифт заходил ходуном и тросы угрожающе заскрипели. Парень завыл и стал скрести пластик – словно надеялся процарапать дыру к свободе – пусть даже та оказалась бы шахтой. Главное – вырваться отсюда, из этой ловушки, из которой его пытается вытащить – ее хозяин?

Едва уловимое движение за спиной заставило его оглянуться – и отскочить, невзирая на очередное раскачивание кабины.

Все в таком же молчании пальцы снова начали протискиваться в дверь. Только на этот раз они делали это медленнее – но и настойчивее. Во всяком случае, через минуту показалась и ладонь – точнее то, что у существа за дверью считалось ладонью.

Кирилл, судорожно сглотнув слюну и чувствуя, как от ужаса немеет лицо, снова занес ногу и пнул ладонь.

Та приняла удар и вцепилась в ботинок. Кирилл взвыл – ему показалось, что нечеловеческая сила сейчас сомнет ему стопу и переломает кости. Рука дернула его ногу на себя – и Кирилл не удержался, со всего размаху шлепнулся на пол, снова взвыв – на этот раз от боли в отшибленном напрочь копчике и ушибленном затылке. Рука еще раз дернула его ногу, выкручивая и выворачивая стопу. Подвывая, Кирилл стал бить по ней второй ногой, то и дело промахиваясь, попадая то по лифту, то по своей же ноге. Рука не отпускала. Тогда он уперся в нее рантом ботинка и стал отскребать, сталкивать пальцы с себя. Пустить в ход свои собственные руки он не решался – что-то подсказывало ему, что если та вцепится в них, то сражение будет в тот же момент проиграно.

Наконец, рант удачно уперся в то, что у нормальных людей является большим пальцем – Кирилл напрягся, вытянулся в струнку, резко вывернул пойманную ногу, прижимая руку к дверям, дернул вторую, словно стесывая руку вниз – и только отлетев к противоположной стене, понял, что ему наконец-то удалось освободиться.

Рука, изрядно помятая, потоптанная, с содранной кожей, с сочащейся из ранок мутноватой жидкостью – по кабине разнесся отчетливый запах сероводорода – медленно шевелила пальцами, словно пытаясь понять их наличие и число.

Кирилл размахнулся и стукнул ее папкой с рефератом. Потом еще и еще. Как муху! как поганую! Навозную! Мерзкую! Вонючую! Муху! – с каждым ударом он выплевывал эти слова в воздух, словно пытаясь напугать руку.

Что-то из этого возымело действие – во всяком случае, та еще немного подергалась, а потом уползла обратно, за двери.

* * *

То ли механизм, сдерживающий дверь, был слишком тугим, то ли у существа снаружи была лишь одна рука – но сейчас кабину снова ощупывала-осматривала-обнюхивала та же самая, уже изрядно помятая конечность. При этом она то и дело отщипывала куски резиновой обивки дверей – видимо, чтобы увеличить проем. Щель действительно расширялась – пусть и на сантиметр-полтора, но достаточно для того, чтобы через нее просунулось уже предплечье, мускулистое и крепкое.

Кирилл смотрел на все это и методично сворачивал выдранные из реферата листы в плотный кулек. Когда-то давным-давно – ему казалось, что все происходило с ним давным-давно в какой-то иной жизни – он читал о подобном и теперь был момент проверить это на практике. Точнее, нет, не проверить. Использовать.

Он не ощущал лицо, ноги существовали у него лишь где-то на уровне колен – во всяком случае, именно там дергалась какая-то жилка – все остальное охватило мертвенное, свинцовое оцепенение ужаса. Работал лишь мозг – четко, прямолинейно, не вдаваясь в подробности и не отвлекаясь на рефлексии. Кирилл вертел кулек и меланхолично прикидывал, что же это такое – там, за дверями.

Совершенно однозначно, что это не человек. Было бы у него меньше, чем пять пальцев, можно было бы списать на какого-нибудь окончательно рехнувшегося от белочки алкаша. Но вот шесть…

Где-то год назад на собрании жильцов поднимался вопрос по поводу мусора под лестницей – там, где первый этаж плавно переходил в подвал. Кто-то начал стаскивать туда тумбочки, старые стулья, листы фанеры, какие-то тряпки, железки – в общем, чему самое место было на помойке. Сначала наиболее ответственные жильцы выкидывали этот хлам туда, куда ему и должно было быть – но уже через пару дней подлестница снова забивалась каким-то мусором. В конце концов терпение лопнуло и у наиболее ответственных, и они махнули рукой.

Так неужели то был не просто хлам? Неужели что-то вило там, у них, под лестницей, свое гнездо? И теперь оно вышло оттуда?

Кирилл мрачно сплюнул сквозь зубы и проверил острие кулька. Шансов совсем мало, но хоть какие-то.

Он резко швырнул оставшиеся листы в противоположный угол. Рука дернулась, растопырилась и напряглась.

Кирилл бесшумно метнулся к ней.

– Сука! – голос сорвался на фальцет. И одновременно с этим воплем узкий кулек вонзился в ладонь, проткнув ее насквозь.

Сероводородом запахло еще сильнее. Кирилл торжествующе завопил – байки из Интернета по поводу того, что можно убить листом бумаги, оказались правдивыми. Рука задергалась и рванула обратно, наружу, но кулек был слишком плотным и растопыркой застрял в дверях.

– Ха! – уже нечленораздельно орал Кирилл, охваченный каким-то первобытным восторгом удачливого охотника. – Ха, сука, ха!

Он развернулся и кулаками выбил дробь по панели с кнопками.

Рука дергалась, извивалась, пыталась протиснуться назад – но качественная бумага стойко держала удар, да и судя по тому, как потряхивало руку, Кирилл умудрился попасть по каким-то важным сухожилиям, или что там у нее было. Но все это происходило в полнейшей, гробовой тишине. Кирилл уже понял, что звуков дома ему не услышать – но он не ожидал, что даже сейчас существо будет немо. Или же оно пребывало в ином, чем люди, звуковом диапазоне.

Рука еще пару раз мелко дернулась, а потом резко протолкнулась вперед – заставив Кирилла шарахнуться в дальний угол.

И тут кабина лифта дрогнула и медленно поехала наверх.

Не успев сообразить, зачем, Кирилл подскочил и вцепился в руку. Ее кожа была холодной и склизкой. Кирилла передернуло от отвращения – но он сильнее сжал руку, так, что его ногти прорвали бледную кожу. Сероводород еще сильнее ударил в нос – хотя казалось, что запах и так находится на пределе своих возможностей.

Рука дергалась, извивалась и пыталась вырваться – но Кирилл держал ее.

Она налилась тяжестью – лифт теперь тащил за собой наверх и то существо, что было с другой стороны руки – но Кирилл держал.

Ему вскоре пришлось сесть на пол и упереться ногами – существо было слишком тяжелым, но он не сдавался.

Лифт скрежетал, визжал – ему тоже было тяжело, и Кирилл бормотал просьбы не сдаваться, вверх, вверх, сука, вверх!

Вдруг что-то хрустнуло, лопнуло снаружи – и Кирилла в очередной раз отбросило назад.

– Сука! – торжествующе выдохнул он и упал на пол рядом с подергивающейся рукой.

* * *

Вонючая жижа уже перестала сочиться из оторванной культи и собралась подсыхающей желейной лужей. Кирилл сидел в углу, аккуратно пересворачивая бережно очищенный от мерзости кулек.

Лифт все еще ехал.

Наверх.

Наверх.

Уже восемь часов – наверх.

«Вверх и наружу» – фраза из книжки, что когда-то читал он племяннику, пришла ему в голову. – «Вверх и наружу».

По всем подсчетам, уже должен был закончиться не только дом, но и нижние слои атмосферы.

Вверх и наружу.

* * *

Одним из ключей он отделил от кости плоть – или как это называлось у этого существа? Кость лишь отдаленно напоминала человеческую – пористая, с какими-то выступами. Кирилл содрал ею кусок резиновых окантовок дверей и, орудуя, как рычагом, попытался разжать их. Те подались лишь отчасти – поэтому Кирилл оставил кость как распорку. Сантиметров пять – а если налегать на кость, то и все десять. Достаточно для того, чтобы видеть то, что происходит снаружи.

Видеть, закрывать глаза от ужаса – и смотреть снова. Смотреть снова в надежде увидеть такие родные серо-зеленые стены.

Хотя нет, справедливости ради нужно сказать, что серо-зеленые стены изредка попадались и здесь. Только они были уже иными. Где-то оплетенные плющем, завешанные лианами или покрытые инеем. Где-то на них висели освежеванные туши, где-то сочилась гноистая жидкость – лифт ехал по старой привычке, достаточно медленно, чтобы Кирилл мог рассмотреть эти миры. Нередко их обитатели замечали его – и кидались на двери, рыча, визжа или храня гробовое молчание. Существ, подобных этим, Кирилл не видел никогда – только если на картинах Босха можно было увидеть слабое подобие этих… просто ЭТИХ.

А лифт все ехал и ехал.

Вверх и наружу.

Гребано вверх и гребано наружу.

* * *

Щетина постепенно отрастала.

Останки существа стали вонять – поэтому он, кривясь от омерзения, протолкнул их в щель.

Туда же он и помочился. Правда, потом, когда стал испытывать жажду, пожалел об этом – на второй день он не побрезговал бы и мочой. Он попытался прогрызть свою кожу, чтобы выпить хоть чуть крови – но зубы его были слабы, а бумагу он так опрометчиво начал жевать, когда стал испытывать первые признаки голода. Даже спасительный кулек был уже измохрачен и не мог ему помочь.

Но к вечеру третьего дня лифт проезжал миры-этажи, где шел дождь, и он успел вытащить наружу сложенные лодочкой ладони. А еще через пару секунд сообразил и сунул под воду оба ботинка. Те оказались не только непромокаемые, но и водоневыпускающие.

Из крепления папки он сделал крючок и привязал его к шнуркам. Через час на крючок попалась странное существо – полу-пиявка, полу-муха. Ему даже показалось, что оно пыталось заговорить с ним – но он был слишком голоден. На вкус существо отдавало тиной и его слегка пронесло – но голод чуть отступил.

Жизнь, кажется, налаживалась.

И она существовала вверх и наружу.

И он уже точно знал, чего не хочет ни в коем случае.

Пусть голод, пусть жажда, пусть что угодно.

Только пусть лифт не останавливается и не открывает двери.

Пока не доберется до этажа Кирилла – пусть он не останавливается и не открывает двери.

Пусть так и будет – вверх и наружу.

Бесконечно вверх и постоянно наружу.