Текст книги "Самая страшная книга 2015"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Дмитрий Лазарев,Майк Гелприн,Максим Кабир,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Татьяна Томах,Александр Подольский,Владислав Женевский,М. Парфенов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Я сам выкопал могилу под молодым, промокшим насквозь кипарисом, и засыпал землёй свою возлюбленную.

Прислонившись щекой к сырой земле, я рыдал неутешающими рыданиями.

– Спи, моя любимая, пусть тебя убаюкивает ветер….

Всю ночь я провёл на могиле Франчески, слушая, как в завываниях ветра рождается полная скорби и отчаяния мелодия. К утру, совершенно окоченев в холодном тумане, я вернулся в опустевший домик, и содрогнулся от страшной тишины.

Стоя на пороге полуразрушенной рыбацкой лачуги, я смотрел и не узнавал это место. Как я попал сюда? Дверь и окна хижины выломаны, пол давно сгнил, чёрные трещины зияли в облупившихся стенах. Злой сырой ветер будто хотел смести жалкие развалины с лица земли.

В неярких бликах пасмурного утреннего света я увидел хелис, арфу дьявола, таинственную древнюю лиру, певшую мне о никогда не утоляемой страсти. Он валялся на полу возле ложа. Мой искуситель умер вместе с Франческой.

Дрожащими руками я потянулся к хелису. Словно голос с небес провозгласил мне: «Скрой то, что является вражьей силой, уничтожь его!»

Той ночью я сжёг хелис вместе с развалинами дома.

По серому небу с бешеной скоростью мчались низкие тучи, сливаясь с бушующим морем и дымом пепелища.

Не помню, как я добрёл до монастыря.

Оставшись один, я наглухо закрылся в келье, ибо мне захотелось умереть, прекратить существование. Чувство вины мучило меня. Почему умерла Франческа? От любви ко мне, из-за того, что я её бросил? А если отец Северин прав, и мне являлся жуткий суккуб, порождение лукавого?

Весь день после похорон Франчески я мучил себя, но так и не нашёл ответа.

Глубоким вечером, когда свеча на аналое уже догорала, в окно возле самой постели, заглянула луна, и на пол легли белые пятна.

Спать не хотелось, но я задул свечу, лёг, силясь забыться. В бессоннице я обвинял лунный свет и даже попробовал найти что-нибудь, чем можно занавесить окно, но не нашёл.

Я долго читал молитвы, и, наконец, заснул.

Не помню, что я видел во сне, вероятно, что-то страшное, ибо вскоре в испуге проснулся от толчка в рёбра. Продолжая лежать, я разглядывал келью. От напряжения казалось, что все предметы шевелятся.

Вдруг что-то мягкое сорвалось с подоконника и упало вниз. Через некоторое время я услышал шаги как будто животного и стон – не то звериный, не то человеческий...

– Человек или зверь, – воскликнул я, – повелеваю тебе именем Господа Иисуса Христа, скажи, кто ты.

За дверью послышался шорох, а потом голос. Кто-то тихонько запел.

Я задрожал всем телом, будто под ледяным дождём.

Голос звучал как из-под земли, но я узнал его…

Затем дверь медленно, бесшумно отворилась... и в комнату вплыла она….

В тусклом лунном свете, в платье, измазанном землёй, стояла Франческа. Она поднимала руки, то ли подзывая, то ли указывая на меня.

–Франческа? – промолвил я одними губами, ибо горло сдавил ужас.

Та, что стояла передо мной, походила на Франческу, но не была ею. Она шагнула вперёд. Её лицо ушло из лунной полосы, и в темноте светились только глаза – жёлтые, дерзкие, зовущие, холодные, хищные… Глаза волчицы…

Привидение проплыло через всю комнату. Оно улыбнулось бледными губами и прошептало:

– Джозефе, где мой хелис? Верни мне хелис. Как же я спою тебе без него? Мука тяготит меня. Помоги мне сбросить этот груз. Коснись меня рукой. Ты прибежище моих наслаждений…

Прекрасное лицо искажала смертная мука, глаза смотрели на меня, но не видели, вместо улыбки – судорога трупной агонии. Она следила за мной невидящими глазами. Потом наклонилась и коснулась моих губ ледяными безжизненными губами.

Мы слились в чудовищном поцелуе.

Всё исчезло в мучительном, ни с чем несравнимом страдании….

…на рассвете меня разбудил протяжный звон монастырского колокола.

День прошёл в неустанных молитвах о несчастной грешнице. Я не знал, каким богам поклонялась Франческа, но просил Господа спасения для неё…

Следующей ночи я ждал. И Франческа снова пришла.

Когда луна заглянула в окно, неодолимая сонливость заставила мои веки на время смежиться. Но когда сон начал туманить мне голову, каким-то чутьём я уловил, что Франческа где-то рядом. Послышался шорох платья, а потом тихое пение…

Я открыл глаза. Она стояла у порога. У меня едва хватило самообладания, чтобы не закричать.

– Любовь моя, – прошептала Франческа. – Ты мне дороже жизни и души! Тебя, одного тебя хочу!

Как ни пытался я отвести глаза, но ей всё-таки удалось схватить мой взгляд, связав нас прочной алой нитью. Я испытывал невыразимый душевный гнёт. Ее жёлтые глаза – так мне почудилось – старались проникнуть в мои мысли. Я подчинился, не сделав даже попытки сопротивляться. Её губы кривились в победной усмешке торжества.

Она медленно подплыла ко мне и наклонилась так низко, что я почувствовал могильный холод.

В смертельном порыве, она вновь и вновь звала: «Приди ко мне!..»

…порывы страсти сменялись приступами панического ужаса…

Я снова умирал, испытывая непередаваемые страдания, словно все атомы моего тела поменяли взаимоотношения.

В глубине души трепетало жуткое желание, затаённая радость – войти в таинственный мир моей мёртвой возлюбленной, отдаться запредельной любви навсегда.

Прошёл ещё день. Но дневные занятия не возвращали мне ясности сознания. Надо мной тяготел чёрный морок. Я понял, что только и жду ночи, страшась и желая появления Франчески. Ко мне вернулось мучительное томление страсти.

Я снова жаждал её. Я знал, что она придёт…

…Ещё не начинало светать, и тьма казалась мёртвой, когда на лестнице раздались шаги. Затем дверь бесшумно отворилась, и в комнату вплыла Франческа. В одной руке она держала воображаемую арфу, другой трогала струны.

–Джозефе! Где мой хелис?! Я жду…

В ушах зазвучали дикие арпеджио, и некуда было спрятаться от всепроникающих безжалостных звуков. Надо мной раскинулась тонкая сеть из огненных нитей.

Я понимал, что гибну. Утром мне едва хватило сил, что бы подняться и выйти из дома послушников.

Меня не пугала мысль об адских муках, я лишь сожалел о том, что сжёг хелис. Возможно, я смог бы откупиться… Теперь её инструментом стал я сам. Она играла мною, она играла на мне, как на хелисе!

Я должен был умереть или снять проклятье. Разгоняя морок пламенем искренней веры, мучимый виной перед возлюбленной, я отправился на её могилу и обрызгал святой водой невысокий холмик ещё не успевшей затвердеть земли. Тот час над ней поднялось белое облачко, в котором угадывались очертания обольстительного тела Франчески, и послышались её тихие стоны. Она проплыла между могил мимо меня и исчезла…

Я задыхался и плакал.

В ту ночь Франческа пришла в последний раз. Я начал уже дремать, когда она влетела в окно на лунном луче. Черты лица блистали гибельной красотой, но… её глазам уже открылись вечные муки.

– Что ты наделал, Джозефе! – крикнула она. – Иди же ко мне, любовь моя… Я люблю тебя, ты – жених мой!

Совершенно обессиленный я сполз с ложа, а Франческа обволокла меня и страстно обнимала всю ночь.

Перед рассветом она низко наклонилась, коснулась ледяной рукой моей груди и, как мне показалось, вынула моё сердце…

…Очнулся я при ярком свете дня, совершенно разбитый то ли падением, то ли неистовой любовью моей мёртвой суженой.

Я поднялся, мучимый жаждой и острой болью за грудиной, дотащился до монастырского колодца и долго пил. Вода горчила, как та, что омывает самое сердце земли, – подземная, чёрная, холодная.

С тех пор душа моя иссохла. Томление страсти навсегда покинуло тело, а любовь сердце. Ни одна, даже самая прекрасная женщина, больше никогда не пробуждала во мне чувств. Я освободился от Франчески и… от всех земных желаний. Даже в музыке я вижу лишь воплощение чисел и ищу гармонии не земные, но небесные.

Карлино тяжело облокотился на стол и обхватил голову руками. Лицо его осунулось, глаза померкли. Он выглядел очень измученным и… старым.

Джованни Д’Артузио потрясённо смотрел на учителя. Тот помолчал и продолжил, а вернее, завершил свою повесть:

– Тридцать лет прошло с той поры, Джованни. Но и по сей день я не могу сказать точно – существовала ли Франческа на самом деле, или это мучил меня богомерзкий суккуб. Может быть, демоны туманили мне сознание, или лукавый искушал перед тем, как я совсем распрощался с мирским? И ещё…

Глаза Карлино наполнились ужасом.

–…странная, страшная мысль иногда поднимается из тёмных глубин сознания: а что, если Франческа вернётся за мной?

Карлино поднялся по грязной лестнице с обтёртыми ступенями в отведённую ему комнату.

За окном холодный ветер гремел голыми почерневшими ветками тополей.

Он помолился и лёг спать, а в тоскливой полутьме сырого пасмурного утра его разбудил звук, похожий на собачий вой. Карлино поднялся с кровати и подошёл к окну.

Остроухая серая собака стояла в воротах и исподлобья смотрела прямо на него жёлтыми глазами. Карлино пригляделся. Это был волк.

Зверь завыл. Слабо, тонко, с хрипотцой…

–Волчья квинта… – прошептал Карлино.

Странная тоска стеснила сердце. Он вернулся в постель.

Когда Джованни Д’Артузио постучался в дверь комнаты своего учителя, никто не ответил. Обеспокоившись, Джованни вошёл и обнаружил его в ужасном состоянии. Тот не отвечал на вопросы, только смотрел в дальний угол комнаты безумными глазами.

В то утро Джозефе Карлино отдал Богу душу, даже не успев приобщиться Святых Тайн.

Перед тем, как выдохнуть в последний раз, он крепко схватил руку ученика и произнёс:

– Говорят, в каждом человеке звучит своя нота. Что за нота звучала во мне?

Встань и иди
(Илья Объедков)

– Что ж ты, глупый, сбежал?– Хаим протянул ладонь ягнёнку и, тот ткнулся в неё носом. – Пойдём скорее. Он обещал сегодня прийти, а я за тобой тут гоняюсь.

Мальчик поднял белокудрого озорника и, осторожно ступая по острым береговым камням, побрёл вдоль крутого скалистого обрыва, возвышающегося над ним мрачной стеной.

– Представляешь, Назаретянин сам к нам идёт! – обратился Хаим к, вздрагивающему от шипения морских волн, ягнёнку. – Отец много раз пытался на проповедь к нему попасть, а тут он сам. Представляешь! Говорят, он может словом болезни лечить. Глядишь, и маме ногу вылечит. И ещё, его сыном Божиим называют. Чудеса! А ты убегать надумал. Знаешь же, как отец ругается, когда овцы пропадают.

Так, болтая с беглецом, мальчишка дошёл до узкой тропы, ведущей вверх на скалу. Солнце уже клонилось к закату и стоило поторопиться, ведь в сумерках подниматься было опасно. Хаим перехватил поудобней ягненка, и уже было собрался пробираться вверх, как услышал крики. Наверху, на обрыве, слышался неразборчивый шум. Ветер уносил голоса, роняя со скалы обрывки фраз.

– Имя! Имя! – донёсся крик, и хохот был ему ответом.

– Легион! – раздался рёв, сквозь внезапно утихший ветер.

Хаиму стало страшно. Он понимал, что там, наверху происходит что-то нехорошее. Мальчик придерживал рукой ягнёнка, а другой, закрываясь от света закатного солнца, смотрел на край скалы. Вдруг он заметил движение, и вниз, с визгом и рёвом, упала большая свинья. Она рухнула у почти самых ног Хаима, забрызгав его кровью. Мальчик в ужасе сделал шаг назад, ягнёнок вырвался у него из рук и побежал. Хаим, опомнившись, хотел броситься следом, но не успел. Воздух наполнился рычанием и воем, а с обрыва, одна, за другой, стали падать свиньи. Пятнистые туши с хрустом обрушивались на острые камни. Одни разбивались насмерть, другие, с хрипением, пытались ползти на поломанных ногах.

Хаим, оскальзываясь на окровавленных камнях и внутренностях свиней, бежал и плакал. А сверху всё падали и падали, визжащие животные. Неожиданно прямо перед мальчишкой рухнула свинья, он с разбегу влетел на неё и упал, ударившись затылком о камень. В голове вспыхнуло солнце и, теряя сознание, он видел, как бешено вращается глаз умирающего зверя.

Очнулся Хаим оттого, что кто-то ткнул его в щеку. Он вскрикнул и поднялся, спугнув ворону, сидящую у него на груди. Солнце пекло над самой головой – значит уже полдень. Туши свиней вздулись, наполнив побережье смрадом. Стаи ворон, несмотря на богатую добычу, шумно дрались между собой. Хаим, зажимая нос и сдерживая тошноту, побрёл подальше от этого кладбища. У мальчика ужасно болела голова, и казалось, готова была развалиться при каждом шаге. Он нащупал на затылке, под спёкшейся коркой крови, большую шишку и горестно вздохнул. Это мелочи в сравнении с пропажей ягнёнка. Отец теперь точно выпорет. И откуда взялись эти свиньи?

Выбравшись, по каменистой тропинке наверх, Хаим побежал к дому. А когда приблизился к деревне, то увидел большое скопление народа. Мальчишка сначала обрадовался, подумав, что это пророк со своими учениками и отцу теперь точно дела до овец не будет. Но, подойдя ближе, понял, что ошибался. Это были римские солдаты. Они выгнали людей из домов и собрали их на площади. Хаим, взглядом отыскивая родителей, хотел проскользнуть в тени домов, но один римлянин схватил его за шиворот и толкнул к остальным. Мальчика охватил ужас. Люди шумел, не понимая, чего от них хотят. Хаим почувствовал, как, ограждая от других, руки матери обнимают его.

– Ма, где отец? – спросил он, прижимаясь.

Мальчик видел, что мать едва сдерживает рыдания и, проследив её взгляд, заметил несколько человек, лежащих на обочине дороги в луже крови. Слёзы лились по щекам мамы, и она крепко прижала к себе сына. Хаим всё бы отдал и стерпел любое наказание, лишь бы его отца не было среди тех убитых.

Римляне построили жителей деревни и по сигналу рожка погнали их к Старым Холмам. Хаим знал эту дорогу. Она вела мимо пещеры, в которой он со стадом овец не раз пережидал дождь. Солдаты загнали ничего не понимающих людей в тёмный лаз пещеры, оставив несколько человек снаружи. И, по приказу, те стали заваливать валунами вход. Люди закричали. Несколько мужчин бросились наружу, но тут же, мёртвые скатились вниз. Женщины рыдали, умоляя выпустить детей, но камни продолжали сыпаться. И вскоре исчез последний луч света, а в наступившей темноте ещё долго слышались глухие удары камней.

Хаим задыхался от пыли и, уткнувшись головой в маму, провалился в забытье. Когда он очнулся, уже всё стихло. В темноте тихо переговаривались между собой люди. Мама мальчика рассказала, что произошло. Пророк из Назарета, всё-таки, приходил. Он проповедовал и даже исцелил одного бесноватого, изгнав из него демона. А потом ушёл, а следом появились римляне. Легат пропретор годарских земель – Марк Люций, требовал выдать чародея из Назарета. Он говорил, что не потерпит беспорядка на своей земле. Отец Хаима и ещё несколько мужчин пытались возразить римлянину, но были убиты. Люди были в ужасе – никогда их деревня не переживала столько страха. Они бы и рады были рассказать, где пророк, да и вправду, сами не знали.

Марк Люций недавно был прислан сюда с северных, заснеженных стран. Купцы с Годара говорили, что там он предавал огню и мечу непокорных варваров и за излишние зверства был снят с должности наместника и отправлен сюда.

Мужчины пытались развести огонь, но дым душил бедных узников. Много раз люди бросались на каменный завал, но подняв клубы пыли, отступали не в силах сдвинуть валуны.

Там, снаружи, Хаим измерял время по положению солнца на небе. Сейчас же мрак забрал всё – и время и солнце.

Сначала люди звали на помощь, но постепенно крики стали затихать. Дети просили еды и плакали. Голова у Хаима ужасно болела, и мама гладила его и успокаивала. Он лежал, прижавшись к её коленям, и думал об отце. Будь он здесь, то обязательно нашёл бы выход.

– Успокойся, маленький, – шептала мама. – Скоро всё кончится.

А Хаим уже не был маленьким и понимал, чем всё кончается.

Однажды, проснувшись, Хаим позвал маму, но она не отозвалась. Он протянул к ней руку и в ужасе отдёрнул. Она была холодная, как камень.

Тьма поглотила всех и теперь переваривала одного за другим. Хаим тихо плакал и часто терял сознание, а, очнувшись, слышал, что голосов и стонов становилось меньше. Самый стойкий оказался старик Шима. Его дребезжащий голос ещё долго сотрясал пещеру. Он просил темноту отпустить его и дать поесть. Но та отзывалась эхом, передразнивая его крики. Пожалев старика, Хаим откликнулся, но тут же понял, что зря. Шима притих и тотчас бросился на голос. Мальчик едва успел отползти в сторону. Старик, громко сопя, шарил вокруг себя руками.

– Мальчик. Где… где ты. Я же слышал, как ты меня звал. Отзовись, – визгливо бормотал Шима. – У меня для тебя кое-что есть. Протяни руку, мальчик. Еда, слышишь, еда у меня есть.

Хаим вжимался в стену пещеры, боясь дышать. Шима совсем сошёл с ума от голода. Мальчик представлял, как старик, словно паук, длинными лапами ощупывает мёртвые тела, в поисках свежей добычи.

– Иди сюда! – неожиданно взревел Шима. – Ты всё равно сдохнешь. Я найду тебя и съем!

Хаим, зажимая рвущийся крик двумя руками, плакал и просил бога о помощи.

Время шло. Хаим совсем обессилил. Он боялся спать, ему виделось, как безумный Шима крадётся к нему во тьме, с окровавленным ртом и белыми, как молоко, глазами.

Вскоре старика не стало слышно. Темнота, казалось, заполнила всё. Она затекла в уши, набилась в рот. Темнота внутри и снаружи. И тогда Хаим услышал голос.

– Отпусти – и– и, – протяжный стон перепугал мальчишку. Он выставил вперёд руки, изготовившись, вцепится в любого, кто приблизится.

– Отпусти меня-я-я.

– Кто здесь? – всхлипнул Хаим.

– Не бойся, Хаим, и не старайся переглядеть тьму. Я с тобой. Я в тебе.

Хаим зажал уши руками, но голос звучал в голове.

– Не прячься, малыш, я не желаю тебе зла. Я хочу тебе помочь.

Негромкий приятный голос немного успокоил мальчика.

– Кто ты?

– Зови меня – Ангел. Я буду хранить тебя. Ты только меня отпусти.

– Откуда отпустить? Где ты?

– Скажи, что отпускаешь меня, и я помогу тебе выбраться.

– Отсюда нет выхода. Там много камней.

В голове раздался смешок.

– Я Ангел, Хаим, и на многое способен. Я уже храню тебя. Посмотри, вокруг все мертвы – один ты жив. Поверь мне, мальчик, и я выведу тебя на свет.

Хаим заплакал. Отец не раз рассказывал ему об англах. Они являлись голосом Бога, его гневом и благодатью. И их слова – есть воля Его.

– Хорошо. Иди, я отпускаю тебя, – произнёс мальчик во тьму.

По пещере разнесся долгий вздох. Тьма зашевелилась. Всколыхнуло воздух и в лицо Хаима пахнуло мёртвым смрадом. Словно светлячки, попарно загорались тусклые звёздочки – точки. Их становилось больше, и бледный свет наполнял пещеру. Это светились глаза. Глаза мертвецов. Хаим закусил губу, чтобы не закричать. Все жители деревни, мёртвые, стояли серыми столбами в мрачном молчании и их горящие взгляды были устремлены на мальчика. Хаим слышал, как затихало дыхание каждого из них, как крики превращались в хрипы, а теперь они все воскресли.

Тишина давила сильнее низкого свода пещеры. Хаим искал, куда бы скрыться, как вдруг раздался визгливый крик. Старик Шима оказался ещё жив, и вот теперь, очнувшись, увидел перед собой толпу мертвецов. Странно, но старика Хаим испугался больше, чем восставших. Мёртвые как один обернулись и, словно, повинуясь приказу мальчика, пошли на верещащего Шиму. Они сомкнули ряды и на стены полетели чёрные, в полумраке, брызги крови. Его хрипящие крики прекратились, и мертвецы вновь направили взор на Хаима.

– Приказывай, Хаим. Ты хочешь наружу, на воздух? – спокойно спросил Ангел.

– Да.

Не медля ни мгновения, толпа бросилась на каменный завал. Мёртвые выворачивали камни, которые раньше не в силах были поднять. Клубы пыли затмили бледное мерцание их глаз, и в пещере вновь воцарилась тьма. Хаим упал на каменный пол и закрыл воротом рот, спасаясь от пыли. Но она сгущалась, мешая дышать. Казалось, в грудь набили острых камней, и они впивались при каждом вдохе. Теряя сознание, Хаим почувствовал сквозь закрытые веки прикосновение света. И, перед тем как провалится во тьму, мальчишку подхватили и куда-то понесли.

– Вставай, Хаим. Уже пора, – пропел мамин голос.

Хаим улыбнулся и потянулся, но тут же резко сел. Мама умерла! Мальчик сидел в тени нависшей скалы, а перед ним, на солнцепёке, стояла толпа, серых от пыли мертвецов. Недвижимые, словно статуи, облепленные мухами, они смотрели мутными глазами на Хаима.

– Это твоё стадо, ты их пастырь и хозяин, – прозвучал в голове строгий голос отца, и тут же продолжил голосом Ангела. – И нет преданней овец, но под каждой шкурой скрыт лев.

– Где ты? – спросил, озираясь, мальчик.

– Я же говорил – в тебе.

– Почему… во мне? Откуда ты взялся?

– Ну, считай, для тебя я спустился сверху. Помнишь свиней? То было знамение моего прихода. В тебе есть искра, Хаим. Искра божья. Не каждый выдержит моё присутствие. Ты сильный, и мне нужна твоя сила.

– Ты обещал уйти, – сказал Хаим, выискивая в безликой толпе свою маму.

– Да, обещал, малыш. Я говорил, что освобожу тебя. Но разве ты свободен? Из плена каменной темницы ты перебрался в более просторную. И не ищи мать. Она умела там – во тьме. Я поднял их тела своей волей. Это лишь пустые оболочки, но они приведут тебя к цели.

– Мама! – Увидев знакомую фигуру, крикнул мальчик и бросился к толпе мертвецов. Они послушно расступились. Смерть исказила лицо женщины, а трупный запах пропитал воздух кругом. Хаим коснулся холодной руки матери. Она заворчала, но не шевельнулась.

– Она мертва, как и все остальные, – голос Ангела патокой лился в уши. – И ты знаешь, кто в этом виноват.

– Кто? – всхлипнул мальчик.

– Он обрёк вас на смерть, замуровав в пещере. Ты помнишь плач и крики людей? На твоих руках угасала мать. Кого проклинали перед мучительной смертью?

– Марк Люций.

– Да, – выдохнул Ангел. – Он сейчас в Годаре, плещется в ванной, забыв о вас и о том, что сделал. Вы для него – никто.

У Хаима слёзы навернулись на глаза.

– Что я могу сделать?

– Может, потому и свершилась воля божья. Он, видя творимую несправедливость, поднял из праха мёртвых, чтобы ты, избранник Его, повёл их за собой. Перед тобой твоя армия, Хаим. И нет преданней и бесстрашней солдат, – возликовал Ангел. – Прикажи, и они положат Годар к твоим ногам.

– Это плохо, – растерялся мальчик. – Назаретянин учил смиряться.

– Смирись, – захихикал Ангел. – И сколько ещё деревень пропадёт с земли годарской. Время добра прошло. Дай свободу своим желаниям. Марк должен понести наказание за содеянное. Вспомни боль и скажи, чего хочешь ты.

В ушах Хаима, до сих пор, стоял плачь детей и тихая молитва матери.

– Да. Я хочу возмездия.

В голове раздался рычание и хохот. И, повинуясь незримому командиру, мертвецы встрепенулись, стряхивая пыль, и побежали в сторону города. Рослый пастух с ввалившимися белёсыми глазами подхватил Хаима, словно тряпичную куклу, и прыжками понёсся следом. У мальчика не было сил сопротивляться. Его сковала бесконечная усталость и безразличие. Он уже сомневался, что это всё происходит на самом деле. Он умер там, в пещере, вместе со всеми. И теперь они просто куклы из пыли и праха, гонимые ветром.

Мертвецы бежали молчаливой толпой. К полудню из-за холма показался Годар, стоящий у берега моря и прохладный ветерок остудил пылающую грудь мальчика. С дозорных постов заметили бегущих людей, и, по звуку рожка, навстречу вышел строй латных легионеров. Мертвец поставил на землю Хаима и, вместе с остальными, ринулся на красные щиты римских воинов. Их строй разомкнулся, пропуская вперёд лучников, и рой стрел снёс бегущую толпу.

– Смотри, – зашептал довольный Ангел. – Нельзя убить то, что мертво.

Мёртвые вставали с дорожной пыли, утыканные стелами, и шли дальше. Легионеры не растерялись. Выставив копья они двинулись стеной на бегущих. Мертвецы накатились волной на щиты. Воины рубили мечами не желающие умирать тела. Ангел одарил мёртвых нечеловеческой силой. Они мяли щиты, ломали копья и, наконец, пробили брешь в строе римлян.

– Ты только посмотри, Хаим! Твои воины бессмертны и у них есть оружие. Гляди!

Хаим зачарованно смотрел на резню у стен города. Пыль под ногами превратилась в кровавое месиво. Легионеры отточенными ударами рубили мертвецов, но те вновь вставали. Даже с подрубленными ногами и, волочащимися по пыли верёвками внутренностей, они ползли к врагу. Воскресшие скрюченными пальцами срывали кожаные латы легионеров и рвали кольчугу, словно гнилую ткань. Вгрызались зубами в плоть, подминая под себя воинов.

– Смотри!

Поверженные легионеры, ещё мгновение назад мёртвые и терзаемые воскресшими, зашевелились. Они поднимались и бросались на своих же воинов, впиваясь в них зубами. Строй распался. Было непонятно, кто с кем воюет. Волна мёртвых накрыла окровавленных солдат. Бой стих, и толпа оживших легионеров пополнила мёртвое воинство.

– Он в городе. Марк Люций скрывается за стенами Годара, – зашептал Ангел в голове Хаима. – Веди своё войско.

Мёртвые, не дожидаясь приказа, развернулись и бросились в город. Толпа зевак, собравшаяся у главных ворот, забеспокоилась – что могло обратить в бегство римских воинов. И тут же была подмята волной оживших мертвецов.

– Тебе нужно набираться сил, – сказал Ангел. – Иди следом.

И Хаим, с трудом передвигая ноги, побрёл в Годар. Дорога опустела, остались лишь несколько изорванных тел, пытающихся подняться. В городе слышались крики. Мертвые врывались в дома, а люди, оскальзываясь на окровавленной мостовой, пытались бежать. Сразу, за гостеприимно распахнутыми воротами города, был рынок. Толпа мертвецов разогнала торговцев. Всюду были разбросаны фрукты из опрокинутых корзин. У Хаима заурчало в животе. Голод, мучавший его в пещере, ушёл, уступив место бессилию, но теперь вновь вернулся. Хаим упал на колени и стал жадно набивать рот виноградом и сыром. Казалось, ничего вкусней он никогда не пробовал. Рядом послышалось ворчание, и мальчик повернул голову. На спине валялся толстый человек, а на нём лежала, погрузив голову в разорванную грудь маленькая девочка. Она рычала, яростно терзая мёртвое тело и, словно почувствовав взгляд Хаима, подняла голову. Мальчик едва сдержал крик. Белые глаза на покрытом кровавыми сгустками лице пылали ненавистью.

– Хватит, – прошептал мальчик.

– Почему? – отозвался Ангел. – Твоя армия выполняет твою волю. Она мстит за смерть твоего народа.

– Хватит, – к горлу Хаима подкатил комок.

Он оглянулся. Как он раньше не заметил этого. Вокруг, среди разбросанных столов и корзин, валялись мёртвые. Некоторые уже начинали оживать, вращая белесыми глазами и хватая растопыренными пальцами воздух. Кровь! Всюду кровь.

– Смотри, тебе подарок, – хохотнул Ангел.

По заваленной мусором улице шла мама Хаима. Одна рука в плече была срублена и висела на лоскуте кожи, а другой она вела человека. Он делал попытки вырваться, но пальцы мертвеца, прорвав тунику на плече, глубоко вошли в тело.

– Марк Люций. Вот он, источник ваших бед, – мрачно проговорил Ангел. – Что скажешь теперь, Хаим? Прикажешь остановиться? Ведь всё, что произошло тогда и происходит сейчас – это его вина. Вспомни свою боль и скажи, что ты хочешь.

Хаим помнил. Отчаяние, боль и голод, крики и плачь детей. Как остывал воздух в пещере, уже не согреваемый ничьим дыханием.

– Я хочу, чтобы он умер.

Мама Хаима надавила на плечо Люция, ещё сильнее вонзив в него пальцы, и поставила его на колени. Тот не издал ни звука, лишь заиграли желваки на гладко выбитых скулах. Тогда воскресшая запустила окровавленные пальцы в рот римлянина и, резко дёрнув, вырвала ему нижнюю челюсть. И он закричал, заливая пузырящейся кровью мостовую вокруг себя.

Хаим опять попробовал поймать взгляд матери, а она, запрокинув голову Люция назад, рванула вниз и, оторвав её, бросила под ноги сыну.

Силы оставили мальчишку и он мешком осел вниз.

– Хватит, – еле слышно пошептал он.

– Успокойся, малыш, – сказал Ангел. – Зло только так и можно победить. Кровь за кровь. Только повергнув в ужас врага, ты станешь его сильней. Мы пройдём вдоль побережья, преумножая твоё воинство. Имя нам – Легион. Потому, что нас много.

– Нет.

– Вся Галилея преклонится пред тобой. Мы уничтожим пришельцев, и ты будешь править этими землями, – голос Ангела крепчал, наливаясь силой.

– Нет.

– То, что перенесла твоя деревня, лишь малая толика всех мучений твоего народа. Верни людям свободу! Пусть польётся кровь римлян!

– Не-е-ет! – крикнул, закрывая лицо руками, Хаим. – Я хочу, чтобы они ушли. Пусть они уйдут… в море.

– Остановись, – заволновался Ангел. – Не делай этого. Не нарушай воли Его…. Там же твоя мать.

– Она умерла, – прошептал мальчик, провожая взглядом зашевелившуюся толпу мёртвых. – Уходите.

Со всех улочек города стекалась окровавленная масса воскресших мертвецов, и медленно продвигалась к торговой набережной. У пристани было глубоко и они, прыгнув вниз, сразу с головой скрывались в воде.

– Остановись, Хаим! Прекрати! Подумай, от чего ты отказываешься. Ты наслушался бредней этого порока из Назарета, – вопил в голове Ангел, – Да это он источник всех несчастий! Ходит с блаженным лицом по земле, а за ним по пятам следует смерть. Раз ему ведомо грядущее – то зачем он пришёл в землю годарскую? Он виновен не меньше Люция. Если бы не он, вас бы не тронули. Останови их, слышишь!

Хаим молчал. Он молился, как учил отец и просил у Бога то, о чём просила мать. Прощения всем. Слёзы заливали глаза мальчика, когда последние воскресшие скрылись под водой, оставив на поверхности обрывки одежды и розовую от крови пену.

– Нет! – казалось, в голове Хаима взорвался котёл.

Он чувствовал, что какая-то сила рвётся наружу, хрипя от ярости и ненависти, а потом всё стихло. Пустота и тишина.

– Ты прав, Хаим, – раздался тихий усталый голос Ангела. – Пусть идут. Они заслужили покой. Да и не справится нам с Назаретянином. Ну, да ничего. Раз он говорит, что он человек, то люди с него и спросят. Они любят добряков забивать камнями на площадях. На удары нужно скалить клыки, а не подставлять другую щёку. Он сам найдёт свою погибель. А мы подождём. Я терпеливый, и в силах тебе дать долгую, бесконечно долгую жизнь. А когда ты увидишь всю несправедливость мира и поймёшь, что со злом нужно бороться только злом – мы вернёмся и соберём новую армию.

Слышишь, Хаим? Не молчи. А, впрочем, как знаешь… наше время ещё придёт. Вот увидишь.