Текст книги "Чародей звездолета «Агуди»"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 2

В помещении как будто стало прохладнее, зато повеяло порохом: вошли Сигуранцев и Забайкалец, высокомерные аристократы, холодная властность прусских баронов, одинаково подтянутые тренажерами фигуры, оба в костюмах от Кардена, на плечах того и другого почудились сверкающие погоны, даже не погоны – латы. Сигуранцев, глава ФСБ, совсем недавно был вождем правой оппозиции, а еще раньше – генералом ныне распущенной ударной 27-й армии, а Забайкалец успел посидеть в двух министерских креслах, сейчас занял кабинет министра иностранных дел. Правда, как и Сигуранцев, еще два года тому побывал генералом. Говорят, хорошим генералом.

– Прошу простить за опоздание, – произнес Сигуранцев. – Разбирался со своим штатом.

– Многих расстреляли? – осведомился Новодворский любезно.

Сигуранцев смерил его холодным взглядом.

– Расстрелы начнем отсюда, – ответил он после рассчитанной паузы.

Он сел рядом с Кагановым, тот даже изогнулся, стараясь отодвинуться, чисто инстинктивный жест, никуда не деться, сидят рядом. Самый непримиримый оппозиционер и поборник свобод, как и я, выходец из профессорских кругов, академик. Видный экономист и геополитик, его работы охотно переводятся на языки, переиздаются там чаще, чем у нас. Уже этого для иного достаточно, чтобы считать забугорье родиной, а Россию называть, как называют демократы, «этой страной», однако Каганов для политика удивительно честен и бескорыстен. Поэтому опаснее даже Новодворского, ибо тот при всех своих дарованиях и бешеной энергии – Наполеон от экономики – он и в жизни экономист: отношения с людьми строит по принципу рыночной экономики: кто полезнее – тому улыбка шире, поклон торопливее, лесть обильнее.

Я посматривал на Каганова, слишком выразительное и открытое лицо, на нем можно прочесть все, что думает в этот момент, а думает, как компьютер последнего поколения, просто молниеносно, однако затем включается фильтр, все эмоции отсеиваются, и выдается то, что говорить надо. Он и сейчас коротко взглянул на Сигуранцева, на лице промелькнула сложная гамма чувств, я видел, как он сказал мысленно: «Да-да, вы правы, Петр Петрович, этих сволочей надо стрелять и вешать, здесь все разворовали, а теперь еще и капиталы вывозят из бедной страны в богатую, чтоб тут вообще подыхали», – но, когда губы раздвинулись, я услышал спокойный голос:

– Петр Петрович, расстрелами и ужесточением ничего не решишь. Нужно наладить профилактику правонарушений…

Сигуранцев сказал холодно:

– Как? Говорить всем, что воровать – нехорошо? Вон в Китае ежегодно расстреливают тысячу высокопоставленных чиновников за казнокрадство!.. Остальные страшатся даже копеечку украсть! Представляете, даже копеечку!

– Говорят, – обронил Убийло, министр экономики, – за каждым чиновником следят видеокамеры. А за расходами следят не только у него самого, но и у всех родственников.

Сигуранцев бросил на меня косой взгляд.

– У нас такое не позволят, – сказал холодновато. – Скажут, нарушение прав и свобод личности…

Башмет, министр торговли, обронил застенчиво:

– Да они ж сами и не позволят.

Забайкалец слушал с интересом, спросил внезапно:

– А кто это «они»?

Убийло и Башмет посмотрели друг на друга, расхохотались. Новые члены правительства, получившие свои портфели не за знания и профессионализм, а, как водится в демократическом обществе, как руководители крупных групп оппозиции, набравших нужный процент, они все еще не могут свыкнуться, что безликие гады «они», то есть правительство, теперь уже они сами.

– И все-таки расстреливать надо, – отрубил Громов.

Вы правы, ответило лицо Каганова, вы абсолютно правы, надо закрыть границы, а тех гадов, что вывезли миллиарды и теперь посмеиваются там, за бугром, надо тайком найти и перестрелять, чтобы другим неповадно. Пусть знают, что не позволим, найдем, отыщем, вор должен сидеть в тюрьме, а еще лучше – если его пристрелят при задержании… Однако вслух он сказал громко и чеканно:

– Насилием ничего не решим. Надо воспитанием, убеждением…

– Эх, – возразил Сигуранцев досадливо, – Игорь Самойлович, вы же умнейший человек, что вы говорите? Как можно этих отморозков перевоспитывать, интегрировать в приличное общество?

И снова лицо Каганова выразило полнейшее согласие с Сигуранцевым, однако вслух сказал:

– Перебьем самых законченных отморозков, перебьем средних отморозков, перебьем начинающих… А где гарантии, что не появится соблазн перебить и просто оппонентов? Если думают, возможно, не то… что считаете верным вы, человек с ружжом?

Сигуранцев взглянул холодно, лед в глазах обрел цвет закаленной стали, я наблюдал с пониманием, ибо при всей симпатии к Сигуранцеву, искреннему и предельно честному, увы, признаю – правда все же на стороне Каганова. Как раз в том, что все развитые и ответственные люди говорят не то, что думают, а то, что нужно. Говорить то, что думают, могли бы собака, кошка, корова – если бы у них появился дар речи. Но у человека поверх разума, интеллекта есть еще и более высокое: воспитание, что сдерживает искренние животные порывы. Когда вот в такой жаркий день втискиваешься в переполненный троллейбус, где душно, тесно, все толкаются, воняет крепким потом даже от хорошеньких женщин, разве не мелькнет злая мысль: да чтоб вы передохли все? Так и Каганов, что бы он ни думал о нуворишах, казнокрадах, забугорье, наркоманах – говорит только то, что говорить нужно, ибо строим огромный дворец цивилизации по формуле «Как надо», а не «Как хочется».

По формуле «Как надо», подумалось, дворец будет малость скучноват, но будет, а по «Как хочется» вообще не построишь, ибо строим всем миром, всеми народами и странами. И у каждого свои мечты, желания, амбиции, которые надо все-таки приводить с соответствие с общим планом.

– А-апчхи! – бухнул Громов.

Каганов пожелал вежливо:

– На здоровье, на здоровье…

– Спасибо на теплом слове, – сказал Громов проникновенно. – Надо же, от демократа! Аж слезу прошибло… Вам, дражайший Игорь Самойлович, надо определенно не только почистить, но и починить очочки!

– Почему? – спросил Каганов настороженно.

– Тогда не пожелали бы здоровья, – пояснил Громов, – военно-промышленному комплексу в моем лице. Я ж понимаю, это вы нечаянно.

– Не надо ему, – вступился за Каганова Забайкалец. – У Игоря Самойловича есть выбор: или принять реальность, или протереть очки. И вообще люди в очках – это генофонд нации, они крепки здоровьем: кормушка видна хорошо!

Окунев прислушался, добавил глубокомысленно:

– Близорукий человек подобен суфию: он вечный странник на пути, которого нет.

– Зато близорукий, – вставил Сигуранцев, – идеален как политик: не видит перспективу, зато твердо знает, что разницы между черным и белым – нет. Как вон и наш дражайший Лев Николаевич.

Громов бросил зло:

– Да чтоб вам всю жизнь в тетрис на двенадцатой скорости!.. Не близорукость у меня, не близорукость, а дальнозоркость! Это значит, что я вас насквозь вижу!

– Вот видишь, – сказал Убийло Сигуранцеву. – Потому для человека в очках нашего министра финансов такой простор в политике! Хрен что замечает, потому и не проболтается… И стресса у него не будет: снял очки – и ничего не видит, как хорошо!

– То-то его президент так и чешет за ушами.

Каганов чуть не плюнул через широкий стол, а руки задрожали от великой обиды. Обычный треп перед началом работы, но сегодня затягивается, нервничают, чувствуют приближение недоброго. Я положил руки на стол, все моментально затихли, смотрят внимательно, ноутбуки перед всеми лежат закрытые.

Я – во главе стола, справа: Новодворский, Громов, Сигуранцев, Босенко, Забайкалец и примкнувший к ним Окунев – еще один тяжеловес, скоро догонит Новодворского, вице-премьер, министр внешних связей, а также – Директор Центра Стратегического Планирования, в крупных очках с массивной оправой, осторожный государственник. Слева: Каганов, Убийло, Шандырин, Башмет.

Все посматривали на свободное место, но я уже положил руки на стол, все затихли, готовые к началу работы. Дверь распахнулась, вошел Глеб Павлов с газетой в руке, стрижка ежиком, как у боксера прошлого века, крепкий, с небольшим брюшком, похожий на большого сытого кота. Павлов – политолог, советник, антиглобалист, большой кот с круглой рожей, коротко стрижен, отчего голова еще больше кошачья, всегда настороженный взгляд, сразу улыбнулся всем, извиняясь, провозгласил:

– Привет преступному режиму!

Добрейший Каганов заерзал и пробормотал в великом недоумении:

– Почему так уж и преступный? Зачем же вы так, Глебушка…

– А что, – спросил Павлов, – разве в России с точки зрения русского интеллигента хоть когда-то был не преступный? Всегда – преступный! Всегда бесчеловечный.

Он бросил на стол газету, жестом пригласил взглянуть, Каганов спросил опасливо:

– Что там? Бомба?

– Четвертая мировая война! – заявил Павлов.

Каганов схватил газету, страницы зашуршали, он быстро сканировал первую страницу, вторую, третью, спросил с недоумением:

– И где это, Глебушка? На последней странице мелким шрифтом? Между прогнозом погоды и забитыми мячами?

– Мировая! – повторил Павлов со вкусом, словно он сам – главный поджигатель войны, сам ее развязал, сам ликует и гордится. – Да не такая, как предыдущие, только в Европе, а действительно Мировая, Всепланетная!.. Бои идут и в Африке, и в Индии, и на островах Святой Береники… кто знает, где эти острова?.. Но вот семьдесят пять убитых только за сегодня!..

Он сел справа от Шандырина, улыбнулся мне еще раз, мол, простите, господин президент, я никогда не опаздываю, но иногда случается в жизни, он выглядел как большой толстый кот, что упер из ведра рыбака самую крупную рыбину.

– Не бреши, – заявил Громов. – Мы ж ее еще не объявляли? Значит, никакой мировой войны нет.

Павлов скалил зубы. Насладившись общим недоумением, пророкотал довольно:

– Эх вы, гуси!.. Как это вы еще в зипунах в Кремль не пришли? А могли бы, по мордам вижу. По старинке считаете, что третья мировая должна быть похожа на вторую? А то и первую? Только танки побольше, самолеты потолще, морды поширше… Так полагать – все равно что думать, будто между звездами станут путешествовать на телегах… то есть звездолетах. Четвертая мировая уже идет! Весь мир воюет – разве это не мировая война? Все против всех! Смотрите новости.

Я взял газету, половинку протянул Новодворскому, он же премьер, ему первому, у нас за этим следят, глаза быстро просканировали колонку новостей. Взрывы домов в богатых кварталах США, такие же взрывы в крупнейших магазинах, на автостоянках, улицах, площадях, в переполненных кафе и барах. Долгое время негров преподносили в фильмах как христиан, но на самом деле три четверти – мусульмане, и сейчас, когда удавалось отомстить белым братьям… за что? да просто отомстить, неважно за что, есть возможность убивать не просто так, став преступником, а убивать благородно, с идеей в сердце, то как отказаться от такой сладкой возможности? Да и просто так убивать – тоже хорошо, фильмы приучили, что киллеры – благородно, мафия – хорошо, человек свободен в проявлении своих чуйств…

– Франция, – сказал Новодворский, медленно просматривая газету, – Италия… Германия… ну, ессно, кр-р-ровавые бои в Индии… В Польше вдрызг два рейсовых автобуса и одно здание… В Англии бои на два фронта: с одной стороны, исламские экстремисты из местного населения, они тоже англичане, даже не в первом поколении!.. с другой – Белфаст, ИРА… Даже не на два: где ирландцы – понятно, они действительно на одной стороне, а вот мусульмане по всей стране убивают, взрывают, поджигают, требуют… Похоже, даже Шотландия вот-вот заявит об отделении… Пока что ответственность за теракты берет на себя в основном «Хамаз», но уже и другие группы создали мощные ответвления не только… ох, не только на территории США.

– Что США, – сказал Забайкалец. – В какой стране сейчас нет диаспоры мусульман?

– В счет идут только те диаспоры, – объяснил Сигуранцев, – которые уже начали борьбу. За расширение своих прав, за свободу носить автоматы… мол, у них это национальный обычай, вроде вышивки на рубахах белорусов, а остальные…

– Да, – согласился Забайкалец, – остальные пока не в счет.

– Да. Пока.

На меня поглядывали осторожно, выжидающе, могу прервать в любой момент свободный обмен мнениями, если есть какие-то важные вопросы, но, судя по всему, нет, а собрались, как обычно, на короткое совещание кабинета, что раз в неделю, все хорошо, пока не тонем, можно почесать языки, поупражняться в остроумии и пощеголять прогнозами в политике и экономике.

Каганов взглянул на Павлова без энтузиазма.

– Вас мусульмане беспокоят? Простите, радуют?.. А вот меня – засилье китайских товаров. Куда ни пойду, на что ни брошу взгляд: одежда, обувь, чайники, термосы, пылесосы – все китайское! Да что там одежда: телевизоры, видеокамеры, фотоаппараты – все из Китая. Даже, стыдно сказать, компьютеры из Китая, а совсем недавно мы производили собственные компьютеры, те боролись за первенство со штатовскими!.. Все ведущие мировые фирмы разместили заводы в Китае, в том числе, страшно подумать, в области высоких технологий. А если учесть, что Китай – коммунистическая страна, то понятно, что вовсе не коммунистический строй России досаждал Западу. Ведь Китай принят в ВТО, а Россия, несмотря на звание страны с рыночной экономикой, – нет…

Сигуранцев сказал сухим неприятным голосом:

– Ни один, – подчеркнул он с нажимом, – ни один чиновник высокого ранга в России еще не осужден ни за взяточничество, ни за казнокрадство!.. Вы, Игорь Самойлович, уж простите, совершенно напрасно менять девочек в борделе, они не виноваты… У Убийло вагоны улик, но где аресты, где суды, где наказание? Начиная с краха Советской власти, а это сколько лет прошло, ни один высший чиновник не привлекался к суду!.. В Китае, где коммунисты все еще у власти, ежемесячно сотню-другую расстреливают за взяточничество. Тем самым они сохраняют власть, сохраняют Китай, сохраняют китайскость.

Новодворский захохотал:

– Китай!.. Я сейчас лопну. Уже Китай нам ставят в пример!

Окунев и Павлов тут же заулыбались, еще помнят, что Китай – это сплошное рисовое поле, где по щиколотку в грязной воде бродят бедные оборванные крестьяне и сажают зеленые ростки риса. И ничего в этой беднейшей стране больше нет, а что есть – привезено из России, ибо в Китае даже лопаты деревянные, а на железные смотрят, как на чудо и драгоценность.

Я ощутил укол, у Китая хватает воли идти своим путем, не обращая внимания на протесты Запада. Потому Запад, протесты – протестами, уважает твердость Китая, его приняли во Всемирный Торговый Союз, куда не пускают Россию. А ведь у нас отменена смертная казнь, как требует Европа, у нас самые мягкие сроки наказания…

Каганов произнес невинно:

– А может быть, если долго уговаривать, в самом деле можно уговорить взяточников не брать взятки, волков – не трогать овец, а щук – не трогать карасей?

Новодворский поморщился, сказал деловым голосом:

– Расстреливать своих, чтобы чужие боялись? Недаром же Андрей Дмитриевич Сахаров, совесть нашей нации, говаривал, что тоталитаризм – отвратительно, а русский фашизм – это страшно и отвратительно вдвойне. Давайте все-таки сперва решим, где мы на пути искоренения терроризма, что, как говорится в свободной прессе, угрожает всему миру.

Сигуранцев вскинул брови:

– Валерий Гапонович, мы же не на митинге! Для нас, для России, угрозы терроризма практически нет. В США взорвали башни не потому, что уроды захотели красиво умереть, а потому, что человеческий организм сопротивляется: никто не хочет чувствовать волосатую руку США и в своей стране. Будут и другие теракты, это неизбежно. А вот у нас проблемы терактов вообще нет, а то, что называем терактами, связано только с Чечней, этой крохотной точкой на земле необъятной России. Решим проблему Чечни – о терроризме забудем. А вот для Штатов весь мир начинает превращаться в Чечню!..

Новодворский запротестовал:

– Чечню поддерживает весь исламский мир!

– Бред, – отрезал Сигуранцев. – Международного терроризма в отношении России не существует. Да, чеченцам помогают финансово и политически, но даже помогающие молчаливо признают, что это дело одной России, ее внутреннее дело, а вот присутствие Штатов на планете – это дело всего мира.

Громов прорычал:

– А Штатам на это начхать. Они пока не видят угрозы со стороны террористов… или вообще кого-либо. Для того чтобы юсовцы начали действовать… даже думать иначе!.. у них должны быть… гм…

Он замялся, умолк, Новодворский спросил жадно, стремясь поймать противника на неудачном приеме, добить:

– Что? Что должно быть?

– Должна быть более высокая степень угрозы, – ответил Громов. – Не согласны? Уважаемый Петр Петрович прав, нам нужно и дальше много и громко говорить о нехорошести террористов, но не заниматься этими проблемами. Это дело Штатов, международный терроризм направлен против них, а не против нас. Против нас только чеченцы – это совсем другое. Нам не надо влезать по уши в антитеррористические альянсы и вести себя очень уж активно, иначе и нам достанется заодно с Америкой. Но если Америке за дело, то нам за что?

Сигуранцев кивнул, принимая поддержку, сказал ясным, как морозный воздух, голосом:

– На самом деле эта так называемая борьба с международным терроризмом вовсе не борьба с этим терроризмом…

– А что же, простите? – с ехидцей спросил Новодворский.

Сигуранцев ответил холодным тоном:

– Быстрый путь к американскому господству во всем мире. Бжезинский называет это американской гегемонией, а стыдливые европейцы – американским содружеством наций. Этот фиговый листок, я говорю о шумихе вокруг международного терроризма, должен прикрыть скоростную глобализацию. Глобализация, она же – американизация, началась давно, почти завершена финансово, завершается информационно, осталось только ввести свои войска во все стратегически важные места на планете, и вот уже вся планета под властью юсовцев, простите за народное выражение!

Забайкалец сказал усталым голосом сильно скучающего человека:

– Это не новость, уж простите…

Сигуранцев огрызнулся:

– Тогда нужно вести себя в соответствии с реальностью! Понятно же, что Россию в Запад просто не пустят, ибо Россия… все еще сверхдержава. Как ни живут богато в Дании, Швейцарии или даже во Франции, но их никто не рассматривает как сверхдержавы, это просто смешно!

Новодворский проворчал брезгливо:

– Ах, оставьте эти великодержавные замашки… Россия не может себе позволить быть сверхдержавой.

– Да-да, – подтвердил Окунев, – не может, не может!

Сигуранцев ответил с некоторым раздражением:

– Когда я называю Россию сверхдержавой, это простая констатация факта, а не мои амбиции. Сверхдержавность вытекает вовсе не из ядерного потенциала, который, напомню, все еще есть. Но пусть бы весь исчез, Россия все равно занимает огромное пространство на планете, граничит с огромным числом стран, в ней огромное количество народа, она все еще сверхдержава и будет оставаться сверхдержавой, в какой бы глубокой… скажем вежливо, яме ни оказалась. И даже если нас оккупирует какое-нибудь Зимбабве, это будет сверхдержава Россия, оккупированная страной Зимбабве!..

Громов сказал с неудовольствием:

– Что вы такие страсти рассказываете?

– А что, не так? – огрызнулся Сигуранцев. – У нас нет политической воли, мы не страна… Вот Китай – да, страна!.. Намного беднее нас, в России три тысячи долларов на рыло, а в Китае всего одна, но у Китая есть воля, стратегия, достоинство, есть ясно осознанные цели и… крепкое правительство, что кладет на Запад с прибором, а Запад за это его уважает и размещает там все свои заводы по производству супермощных компьютеров. У нас же…

Их спор шел через голову Башмета, тот как воды в рот набрал, прекрасный работник, но только работник. А в жизни, как о нем говорят, да еще в таких вот выяснениях, он настолько прост и прямолинеен, что даже зануден. Он и морковку в снеговика воткнет обязательно на месте носа, хотя мог бы в зад, в ухо, в живот, в грудь, игриво намекая на нестандартную ориентацию, эстетство, гастрономический разврат или тягу к киллерству. Его постоянный сосед за столом, Шандырин, несмотря на свою постоянно подчеркиваемую рабочекрестьянскость, уж точно нашел бы, куда воткнуть пооригинальнее.

Я обвел всех спокойным взглядом. Люди, с которыми проработал семь лет. Ну, не все в кабинете семь, некоторых я ввел в последние годы, но все же это мой кабинет, сложившийся кабинет, предыдущие президенты перетрясали его чуть ли не ежемесячно.

– Мне скоро уходить, – начал я, и все разговоры мгновенно умолкли, – имею в виду, с президентского поста. Давайте посмотрим, что у нас… За срок моего президентствования ничего экстренного не случилось, уже хорошо. Полагаю, нам… это можно рассматривать и как политическое завещание… нужно как можно дольше продержаться в стороне от мировых катаклизмов. Всего лишь продержаться, и Россия снова обретет свою мощь. Итак, что имеем за время моего президентства? Первое – по промышленному производству Россия с шестьдесят седьмого места в мире вышла на сороковое, обогнав уже некоторые страны Африки, а также сравнявшись с не самыми крупными провинциями Китая. Второе…

– Что ж поделаешь, – вставил Новодворский с едва заметным сарказмом, – теперь придется как-то приспосабливаться жить на большие деньги.

– Да уж постарайтесь, – сказал Сигуранцев недобро. – После ваших просто огромных будет тяжело.

Новодворский проигнорировал ехиду, в мою сторону заметил желчно:

– Положим, поднялись на сороковое месте еще и за счет того, что ниже ватерлинии опустились такие ранее опережавшие нас страны, как Новая Зеландия, Сомали, Перу. Теперь там еще и гражданские войны… Нет-нет, я не умаляю ваших заслуг! Просто я, так сказать, в порядке объективности. В сравнении с тем, что пятнадцать лет назад мы были на втором месте в мире по производству, пять лет назад – на шестьдесят седьмом, то сороковое – просто экономическое чудо! Это обмыть надо.

Я бросил на него злой взгляд, продолжил:

– Не ерничайте, Валерий Гапонович. Это вам не идет. С виду профессор, а унутри – фашыст. Ладно, продолжим. Инвестиций в нашу экономику как не было, так и не предвидится, несмотря на явный рост, несмотря на то, что у нас могли бы заработать впятеро больше, чем у себя. Вот и говорите, что капиталисты за копейку удавятся! Нет, когда надо врага добить, то от сердца оторвут целый доллар… Это в Китае Запад строит огромные заводы, уже девятьсот миллиардов инвестиций туда вбухали… кстати, несмотря на то, что там все еще строят коммунизм!.. а нам перекрывают кислород везде, где только можно. Так что выползать из-под развалин приходится все еще самим. Однако развалившуюся инфраструктуру уже существующих производств за последние годы поправили, а кое-где и заменили вовсе. По крайней мере, вон Лев Николаевич подтвердит, армию начинаем модернизировать…

Громов сердито сверкнул турецкими глазами, буркнул:

– Не армию. Так, мобильные группы. Но для постоянных конфликтов, признаю, самое то.

– Наше пакостное положение в мировой экономике, – продолжил я, – в котором мы зависли после развала Советского Союза, будет и дальше поддерживаться Западом даже в ущерб своим интересам. У нас и соседи по торговле хреновые, а газ с нефтью в Европу надо транспортировать через ныне враждебные бывшие союзные республики, что не упустят случая лягнуть ослабевшего льва…

Синие щеки Громова заблестели металлом, сам он пророкотал грозно:

– Ослабевшего, но не умирающего! Вы не упомянули из скромности немалые плюсы, как то: прекращение этого проклятого лохотрона, названного экономикой и политикой современной России. Прекратилось это постоянное сокращение вооруженных сил под видом оптимизации структуры… Даже заткнули пасть либералам с их проклятым планированием семьи, что на самом деле всего лишь сокращение экономически неоправданного населения.

– Экономически неоправданного? – переспросил я с удивлением.

Он скривился.

– С точки зрения либералов, мать их. Для этого они и сексуальную революцию провели, это высшее достижение демократии и либеральной мысли. И сексуальные меньшинства сделали большинством, чтобы люди не плодились. А сейчас права этих… мать их, меньшинств – главный предмет заботы демократов.

Ксения заглянула и, уловив кивок Забайкальца, внесла большой поднос с бутербродами. Из шкафа достала чашки, из тонкого носика кофейного аппарата ударила ароматная струя темного кофе. Окунев потер ладони, крякнул, а Шандырин вскочил и принялся помогать переносить чашки на стол. Разговор сбился, взгляды всех скрестились на светло-коричневой пене, Окунев виновато напомнил о сливках, Ксения улыбнулась и показала взглядом ему под руки: для двойного кофе две порции, Окунев торопливо заизвинялся.

Неслышно явился Карашахин, проскользнул, как привидение отца принца Датского, к моему месту. В руках всего один листок, у меня всякий раз сердце екает, когда вижу не толстую папку, а вот такой один-единственный листок. Лицо Карашахина, как всегда, привиденьево непроницаемо и отрешенно, словно зрит другие миры, в глазах тьма космоса, где слабо поблескивают звездочки двенадцатой величины.

Листок опустился передо мной, я кисло скривился.

– Что-то важное?

– Не секретное, – ответил Карашахин. – Насчет важности… судите сами. Оставленный в лесу костер вроде бы не важен сам по себе…

Новодворский смотрел жадно, а Сигуранцев пророкотал покровительственным басом:

– Если не секретное, то читайте, здесь все свои. Даже Новодворский, хоть и пятая колонна юсовцев.

Карашахин взглянул на меня за разрешением, я кивнул, он взял листок и прочел тихим бесцветным голосом:

– Губернатор Приморского края заявил, что не видит причин препятствовать массовому переселению китайцев на территорию Дальнего Востока. Уже сейчас эти трудолюбивые и неприхотливые люди, сказал он корреспондентам, буквально оживили этот край, ключом бьет торговля, налажен транзит китайских товаров дальше в глубь России…

Громов рыкнул:

– Дер-р-рмо… Китайцы ему уже купили дачу на Канарах? Шкура!

Павлов засмеялся, покрутил головой, в глазах восторг.

– Зато какие слова подобрал! «Оживили край», «бьет ключом торговля», да только что могут покупать наши сограждане, если не работали при Советской власти, не работали при перестройке, не работают и сейчас, а только требуют хлеба, денег и водки?

Шандырин заступился с туповатостью рабочекрестьянина:

– Ну что ты такое говоришь? Водки они не требуют. Это единственное, что и так знают где найти, достать, купить, украсть… Край-то оживили, но тут опять же тот проклятый вопрос: будем по старинке али как?

Каганов спросил настороженно:

– Что значит «по старинке»? И что значит «али как», чего я почему-то заранее боюсь больше?

– По старинке – это действовать, как действуют пока что все страны и народы, религии и партии, общества и движения: сперва благо моего народа, моей страны, а потом – остальных. Али как – это действовать чисто по-российски, то есть – свои интересы втоптать в грязь, как мы это постоянно делали, а жить и действовать для всего человечества! Ну, строить коммунизм для всех, отдать территорию России для тех, кто бойчее и порасторопнее русских…

Я морщился, спросил с неудовольствием:

– Ну и что?

Карашахин слегка поклонился:

– Ничего особенно. Я просто думал, что вас это может заинтересовать.

Он метнул взгляд на Павлова. Тот хмурился, двигал губами, словно пытался раздавить скользкую виноградину.

– Да, – сказал он наконец, – это заинтересует… или должно бы заинтересовать даже нашего дорогого господина президента, несмотря на то, что он мыслями уже на своей профессорской кафедре. Или пишет мемуары, как вытаскивал Россию из кризиса. Все-таки проблема Рязанской области существует, как ни крути…