Текст книги "Сто лет криминалистики"

Автор книги: Юрген Торвальд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

6. Экспертиза профессора Гофманна из Вены

Эдуарду фон Гофманну было в то время сорок пять лет. Это был коренастый, энергичный человек. Если Австро-Венгрия в конце XIX столетия слыла второй родиной судебной медицины после Франции, то это была заслуга в первую очередь Гофманна. Выросший в чешской части Австро-Венгерской монархии, в Праге, он был учеником местных пионеров судебной медицины, Машка и Попеля, и с 1865 года преподавал судебно-медицинскую патологию в немецком и чешском университетах города. В 1869 году, тридцати лет от роду, он был приглашен в Инсбрук в качестве профессора государственной медицины. Там он имел очень примитивные условия работы: ни своего института, ни даже собственного учебного помещения.

В Инсбруке Гофманн сдержанно, но настойчиво стал «бороться с ошибочным мнением, что хорошего знания медицины вполне достаточно для того, чтобы справиться с задачами криминалистического обследования». За шесть лет он создал фундамент, на котором его ученики Краттер, Диттрих, Ипсен, Майкснер создали Инсбрукскому университету славу одного из важнейших учебных заведений судебной медицины в Австрии.

Когда в 1875 году Гофманн в качестве профессора судебной медицины переехал в Вену, так называемая Учебная канцелярия судебной медицины, знаменитая в первой половине столетия, находилась в абсолютно запущенном состоянии. В борьбе с венскими патологами он отвоевал для Института судебной медицины право вскрывать все трупы в целях судебного расследования, а также право на вскрытие трупов при неустановленных причинах смерти в целях санитарно-полицейского надзора.

Когда он в июне 1883 года взял на себя проведение экспертизы по делу Тисаэслар, рядом с моргом общественной больницы уже строилось здание с большим учебным залом для судебной медицины, которому через несколько лет суждено было стать своего рода Меккой для огромного числа студентов из Европы и всего мира.

Гофманн был деловым, сухим человеком, лекции его содержали одни факты и были поэтому несколько монотонными. Никто не заметил его волнения, когда он 19 и 20 июня читал заключение врачей Трайтлера, Киша и студента Хорвата. Оно содержало в себе как раз то, с чем он боролся уже полтора десятка лет: ошибочное мнение, что любой врач в состоянии проводить судебно-медицинские экспертизы. Это заключение было такой страшной ошибкой, что должно было бы служить предостережением для каждого прокурора и судьи. Гофманн находился в затруднительном положении, ведь ему приходилось судить о том, чего он не видел сам лично. Надёжными данными были лишь протоколы будапештских врачей, составленные тщательно и со знанием дела. Но ошибки врачей из Тисадада были столь грубыми, а незнание предмета столь очевидным, что Гофманн мог оценить их, не производя личного осмотра трупа. Его опыта работы в Праге и Вене по вскрытию утопленников было достаточно, чтобы иметь возможность доказать, что заключение врачей из Тисадада является сплошным заблуждением, сплошной ошибкой и свидетельствует о полном отсутствии у этих врачей каких бы то ни было знаний судебной медицины.

Например, вопрос о возрасте утонувшей. Хирурги из Тисадада определили возраст по «общему впечатлению», основываясь на поверхностной оценке зубов и окостенении шва лобной кости черепа. Гофманн, так же как и Лакассань, мало был осведомлен о возрастных изменениях скелета. Это дело будущего развития судебной медицины. Но опыт, которым он обладал, был по тем временам наивысшим достижением. Если врачи констатировали, что окостенение шва лобной кости умершей является доказательством ее более зрелого возраста, то это свидетельствовало лишь об их необразованности. Было уже тысячу раз доказано, что шов лобной кости человека срастается ко второму году жизни. При повторном обследовании состояния зубов профессорами из Будапешта было констатировано, что зубы были все за исключением зубов мудрости. Коренные зубы, которые появляются к двенадцати-тринадцати годам, были полностью развиты. Значит, погибшая была старше этих лет. Но так как зубы мудрости обычно развиваются к шестнадцати-семнадцати годам, а в данном случае они отсутствовали, то можно предположить, что она еще не достигла этого возраста, то есть ей было от двенадцати до семнадцати лет. Гофманн, однако, не ограничился при определении возраста пострадавшей только состоянием зубов. Он использовал также подробное описание всего скелета, сделанное профессором Белки. Врачам из Тисадада вообще не пришло в голову заняться скелетом. Согласно имеющимся данным, в детских хрящевидных лопатках только к четырнадцати годам появляются окостенения. Их не было в трупе из Тисы. Три тазовые кости также срастаются лишь к шестнадцати-восемнадцати годам. У погибшей этого не наблюдалось. Много других мелких признаков развития скелета доказывали, что пострадавшая была скорее тринадцати, чем восемнадцати лет. Гофманн пришел к выводу, что труп, выловленный в Тисе, принадлежит молодой девушке в возрасте Эстер Шоймоши.

По утверждению врачей из Тисадада, тело находилось в воде не больше десяти дней. Гофманну не раз приходилось иметь дело с трупами, пробывшими в воде по нескольку недель и месяцев и сохранившими поразительную свежесть. Это имело место не с теми трупами, которые вскоре всплывали, а с теми, что из-за каких-то препятствий долгое время находились под водой. В то время как трупы, плавающие на поверхности, подвергаются разлагающему влиянию воздуха, с трупами, находящимися под водой, особенно если это холодная, проточная вода, такого явления не наблюдается. Вода предохраняет внутренние органы трупа от разложения. Она отбеливает кожу, верхний слой которой отделяется от нижнего. Через несколько недель верхний слой кожи на руках и ногах слезает вместе с ногтями. Из оголенного нижнего слоя кожи сочится кровь, и тело становится обескровленным.

Все эти естественные процессы сбили с толку врачей из Тисадада. Из «свежести» трупа они сделали вывод, что смерть наступила несколько дней назад. Отсутствие крови в теле погибшей дало им повод утверждать, что смерть наступила от малокровия. Самым примечательным было их утверждение, что погибшая никогда не занималась физическим трудом, не ходила босиком, что такая кожа на руках и ногах, а также холеные ногти могли принадлежать только даме из общества. Ногтевое ложе, на котором уже не было ногтей, они приняли за холеные ногти. Профессора из Будапешта не обнаружили ногтей ни на ногах, ни на руках трупа. В конце своего заключения Гофманн написал: «Судебная медицина имеет свои тайны. Их приходится исследовать и распознавать. События в Тисадада кажутся мне ярким примером того, какими непоправимыми ошибками грозит широко распространенное пренебрежение к необходимости специальных знаний…»

Когда в июле 1883 года Гофманн передал Карлу фон Ётвёшу окончательное заключение экспертизы, он не решился утверждать, что труп, выловленный из Тисы, это Эстер Шоймоши. Он только констатировал, что здесь речь идет о девушке в возрасте Эстер, и что труп несколько месяцев пробыл в Тисе. К этому времени суд по делу Тисаэслар уже начался.

Судебный зал в Ньекладхазе превратился в место борьбы между разумом и ненавистью, за объективный приговор, против невежества. Были разоблачены методы расследования Бари. Секретарь Пицели оказался бывшим убийцей и каторжником. Уже никто не сомневался, что Морица Шарфа принудили дать ложные показания. Ни предубеждение и беспринципность президента суда Корниса, ни рев возмущенных зрителей, ни беспрецедентные выпады депутата Оноди против прокурора Сцайферта не смогли помешать установлению того, что дело сфабриковано с помощью слухов, лжи и шантажа. Они не смогли помешать также тому, чтобы профессора из Будапешта, заключение которых не вошло в материалы дела, выступили на суде в качестве свидетелей, а Ётвёш имел на руках еще и выводы Гофманна по их судебно-медицинской экспертизе. Выводы Гофманна были заключительным аккордом в семичасовой защитной речи Карла фон Етвёша, содержащей неопровержимые доказательства невиновности подсудимых. 3 августа 1883 года суд освободил всех обвиняемых.

Гофманн радостно приветствовал решение суда, но для него важным был тот факт, что события в Тисаэслар доказали общественности правильность цели его борьбы и утверждения, что врачу, делающему судебно-медицинские заключения, необходимы специальные знания. Гофманн, без устали работавший всю свою жизнь, умер летом 1897 года в возрасте шестидесяти лет. Смерть пришла слишком рано. Гофманн так и не добился отделения судебной медицины от общей медицины и патологии. Ученик Гофманна Альбин Хаберда казался руководству Венского университета слишком молодым, чтобы занять его пост. На его место назначили патолога Колиско и тем самым свели на нет все, чего с таким трудом сумел добиться Гофманн. Это положение продолжалось до 1916 года, когда венскую школу судебной медицины возглавил Альбин Хаберда. Гофманн же остался в истории как выдающаяся личность, как отец венской судебной медицины, как символ борьбы за выделение судебной медицины в самостоятельную науку.

7. Кровь человека или животного?

«Особый интерес представляет то, что мне удалось диагностировать человеческую кровь среди разведенной в физиологическом растворе сухой четырехнедельной давности крови человека, лошади и коровы при помощи моей сыворотки. Факт, который, должно быть, особенно важен для судебной медицины…» Так сообщалось в научной работе, опубликованной в 1901 году журналом «Немецкий медицинский еженедельник», о новом методе определения наличия человеческой крови. Работа называлась «Метод определения различных видов крови и дифференциально-диагностическое доказательство наличия человеческой крови». Имя автора – Пауль Уленгут, ассистент Гигиенического института при университете в Грейфсвальде.

Пауль Уленгут

Работа была короткой. Но какой бы скромной она ни казалась по сравнению с газетной шумихой по делу Гуфе или Тисаэслар, в ней говорилось о величайшем открытии, имевшем место в истории судебной медицины на рубеже XIX и XX столетий.

Пионеры судебной медицины уже давно искали способ определения, являются ли кровью пятна и прочие следы, которые обнаруживались на месте преступления или на принадлежащих подозреваемому вещах. Они заметили, что высохшая или старая кровь быстро теряет свой цвет. Из красной кровь превращается в коричневую, затем становится желто-зеленой и по виду совсем не напоминает кровь. Кровь, которая могла бы стать косвенной уликой в делах об убийствах, в покушении на убийство, в нанесении телесных повреждений, в насилии, грабеже или краже скота!

Еще в ранние годы судебной медицины предпринимались многочисленные попытки найти способ, который бы помог доказать, что совершенно неразличимые пятна являются следами крови. Но в связи с этой проблемой тотчас возникла другая. Тысячи раз в истории криминальной полиции и юстиции отмечались случаи, когда у подозреваемых и обвиняемых находили свежие, несомненно кровяные пятна, но их не могли уличить в преступлении. Каждый раз подозреваемые утверждали, что следы крови, которые, по мнению обвинения, являются кровью убитого или раненого, имеют совсем другое происхождение: это кровь животных. Как можно опровергнуть подобное утверждение? Часто такие отговорки ставили перед судебной медициной тех лет непреодолимую преграду. Она оставалась непреодолимой до тех пор, пока нельзя было отличить кровь человека от крови животного.

В тот день, 7 февраля 1901 года, когда судебные медики Германии и Австрии недоверчиво и в то же время с надеждой читали работу Уленгута в «Немецком медицинском еженедельнике», они уже умели определять наличие крови.

В 1853 году анатом Людвиг Тейхманн-Ставларский, работавший в польском городе Кракове, который в те времена принадлежал Австро-Венгрии, обратил внимание на то, что достаточно растворить засохшую кровь капелькой соленой воды с уксусом и довести до кипения, как под микроскопом можно будет обнаружить своеобразные кристаллы. Они получили название гем-кристаллов, потому что представляют собой вещество гем, которое является составной частью гемоглобина, придающего крови красный цвет. К сожалению, образование кристаллов не происходит, если речь идет о кровяных пятнах на ржавом металле или на материалах, подвергавшихся горячей обработке при температуре 140 градусов и больше. Таким образом, если кристаллы и не образовались, все же нельзя утверждать, что это не кровь. Но зато если они образовались, то можно быть уверенным, что найдена кровь. Под именем тейхманновской гемпробы открытие из Кракова уже давно было взято на вооружение всеми судебными медиками.

Спустя несколько лет, в 1861 году, голландцу ван Дину удалось разработать другой метод определения крови в давно засохших, не похожих на кровь пятнах. Он использовал способность гемоглобина связывать кислород и освобождать его. Ван Дин обнаружил в опытах со спиртовыми вытяжками западноиндийского растения гваяка, что эти вытяжки окрашиваются в синий цвет, если их смешать с превратившимся в смолу насыщенным кислородом терпентином (скипидаром) и кровью. Посинения не было при отсутствии крови. Следовательно, гемоглобин крови освобождал из терпентина кислород и переносил его на гваяк. При этом достаточно было микроскопического количества крови, чтобы вызвать посинение. Даже когда ван Дин в своих опытах использовал кровь многолетней давности, совершенно выцветшую, все равно посинение наступало мгновенно. Хотя в ближайшее десятилетие было установлено, что такое же действие на раствор гваяка оказывает калий, хлор и йод, все равно проба ван Дина стала признанным методом определения наличия крови.

Еще через два года, в 1863 году, немец Шёнбайн разработал другой метод определения крови. Этим методом можно было обнаружить наличие крови даже там, где ее следы были уничтожены. Шёнбайн обратил внимание на то, что гемоглобин содержал фермент, который под действием перекиси водорода давал белую пену. Если обработать перекисью водорода подозрительные предметы или одежду подозреваемого, то на местах, где была кровь, тотчас образуется пена. Со временем выяснилось, что перекись водорода реагирует не только на кровь, но и на мокроту, слюну и иногда на ржавчину. Кроме того, слишком интенсивная обработка кровяных пятен перекисью водорода уничтожает вещественное доказательство. Но, несмотря на эти недостатки, пробе Шёнбайна придавалось особое значение. Она указывала на возможное наличие крови в следах, которые потом можно было подтвердить пробами Тейхманна и ван Дина.

Учитывая то, что кровь состоит из красных и белых кровяных телец, исследователи стали рассматривать подозрительные пятна под микроскопом в поисках красных кровяных телец, которые представляли собой своеобразные маленькие диски с углублением посредине. Чтобы их можно было увидеть в кусочках засохшей крови, нужно было развести кровь в жидкости – тогда засохшие кровяные тельца набухали. Для этой цели использовали раствор соли, буры или щелочной раствор калия. Правда, иногда процесс набухания длился несколько дней, и очень старые следы невозможно было исследовать под микроскопом.

В 1859 году параллельно с микроскопическим возник новый, физический метод исследований в естествознании, который сыграл чрезвычайно большую роль в судебной медицине. Речь идет о спектральном анализе, открытом немцами Кирхофом и Бунзеном в 1859 году.

Свет, пропущенный сквозь призму, рассеивался, образуя на экране спектр, похожий на радугу от красного до фиолетового цвета. Бунзен и Кирхоф установили, что каждое излучающее свет вещество имеет свой спектр. В 1861 году эти ученые сообщили, что при помощи их спектроскопа можно с большой точностью определить трехмиллионную часть грамма соли натрия по характерной для нее желтой линии спектра. Выяснилось, что различные твердые, жидкие и газообразные вещества, если при помощи нагревания или электрического заряда заставить их излучать свет, имеют каждое свой спектр. Так стало возможным определять различные субстанции по виду их спектров. Кроме спектров самосветящихся веществ, Бунзен и Кирхоф нашли так называемые спектры поглощения, которые возникали, если свет раскаленного вещества пропускали сквозь более холодное газообразное или жидкое вещество. Просвечиваемое вещество поглощало (абсорбировало) часть света, и на спектре появлялись черные полосы. Положение и вид этих полос характеризовали вид просвеченной субстанции. Наконец, выяснилось, что, кроме видимых человеческим глазом, имеются еще невидимые ультрафиолетовые и инфракрасные лучи, которые образовывали невидимые спектры по ту сторону красной и фиолетовой полос. Их можно было сделать видимыми при помощи фотографии, что имело чрезвычайное значение для идентификации незнакомых веществ.

При применении спектрального анализа растворов, содержащих кровь, выяснилось, что гемоглобин дает в спектре темные абсорбционные штрихи и полосы, которые расположены на типичных для него постоянных местах. Для проведения спектрального анализа свежую кровь достаточно добавить в соляной раствор, а старую обработать спиртом, уксусной или соляной кислотой. Растворители, конечно, вызывают определенные изменения гемоглобина, но их можно учесть. Наконец, удалось создать микроспектрограф, который можно было соединять с микроскопом, что позволяло производить анализ самых незначительных следов крови.

Так судебная медицина к концу века создала себе арсенал средств и методов для обнаружения следов крови. Попытки научиться различать кровь человека и кровь животных, что было не менее важно, оставались безуспешными. С 1829 по 1901 год прошла полоса неудачных экспериментов и горьких разочарований. Орфила, Дюма. Каттанео, Барруель, Фридберг, Мизурака, Дворниченко, Магнанини – французы, итальянцы, японцы, русские, голландцы, немцы, австрийцы – все они пытались решить проблему отличия крови человека от крови животных.

Увеличенные в тысячу раз кровяные тельца крови, слева направо: человека, свиньи, козы

Позднее пытались достичь положительных результатов путем микроскопического исследования крови. Все млекопитающие (за исключением верблюда и ламы) имеют красные кровяные тельца в форме диска, человек тоже. Все другие позвоночные имеют красные кровяные тельца овальной формы с ядром, чего нет в крови млекопитающих и человека. Итак, если в крови были круглые кровяные тельца, то это кровь млекопитающего или человека; если овальные, то речь шла о рыбах, птицах или других позвоночных животных. Это уже было кое-что, но не все. Чтобы научиться отличать кровь человека от крови коров, лошадей, собак, свиней и других домашних животных, на следы крови которых обычно ссылались в уголовных делах подозреваемые, попытались измерить кровяные тельца. Но это не дало результата.

Наконец, итальянец Роберто Магнанини – позднее профессор судебной медицины в Модене – разработал в 1898 году метод, основанный на спектральном анализе. В результате трудоемких опытов он установил, что гемоглобин человека и животных по-разному ведет себя при обработке щелочным раствором калия. Под действием щелочного раствора образуется особое вещество, получившее название гематин. Оно образуется в свежей крови человека за 2 минуты, в крови собаки – за 6 минут, в крови лошади – за 31 минуту, в крови теленка – за 135 минут. Различия довольно значительные. Но метод был пригоден только для анализа свежей крови, а не ее следов. Таким образом, практически он не решал проблемы. Итак, в 1901 году судебная медицина не могла отличить кровь человека от крови животного. Когда появилась работа Пауля Уленгута о новом методе, многие читатели скептически отнеслись к ней: уж очень много было разочарований. Что может предложить Уленгут? Новая надежда – мыльный пузырь, который лопнет при первом испытании? Или, может быть, все же великое открытие которое положит конец беспомощности века и обеспечит судебной медицине значительный прогресс?

8. Исследование сыворотки крови – решающее открытие. Пауль Уленгут

В 1901 году Паулю Уленгуту едва исполнилось тридцать лет. Как военного врача его командировали в Берлинский институт инфекционных заболеваний – знаменитый медицинский центр того времени.

Директор Берлинского института инфекционных заболеваний Роберт Кох был всем хорошо известен. Он открыл один из возбудителей туберкулеза, чем сделал свое имя бессмертным. Будучи учеником Коха, Уленгут сделал первые шаги в исследовании таинственного мира бактерий, изучал причины распространения инфекционных заболеваний, познал удивительную способность крови оказывать сопротивление проникающим в нее зародышам болезни, да и вообще чужеродным телам. В институте Коха он встретился с единственным в то время его ассистентом Фридрихом Лёфлером, открывшим впоследствии возбудителя дифтерии. Лёфлер стал профессором гигиены при университете в Грейфсвальде. В Берлине он возглавлял государственную комиссию по изучению ящура. В 1899 году Лёфлер пригласил к себе в ассистенты Уленгута и забрал его с собой в Грейфсвальд, потому что берлинские помещения для подопытных животных были малы для его работы. В Грейфсвальде в поисках сыворотки против невидимого в микроскоп возбудителя ящура Уленгут добрался до вещей, которые позволили ему сделать самостоятельное открытие. Это было изучение тех таинственных свойств крови, благодаря которым она обезвреживала проникающие в нее посторонние тела.

В 1890 году немец Эмиль фон Беринг обнаружил, что в водянистой составной части крови, в так называемой сыворотке животных, которым осторожно малыми дозами вводили дифтеритный яд, образовывались защитные вещества против дифтерии, очень благотворно действовавшие на болевших дифтерией детей. С тех пор исследователи, в первую очередь немецкие, французские и бельгийские, соревновались в поисках лечебной сыворотки против других инфекционных заболеваний. При этом бельгиец Борде установил в 1899 году, что кролики, которым некоторое время вводят в кровь коровье молоко, развивают в своей сыворотке защитное свойство против чуждого им белка коровьего молока. Если их сыворотку смешать с коровьим молоком, то наблюдается странное явление: белок коровьего молока – казеин – «выпадает» из него и образует мутный осадок.

Защитные свойства крови благодаря их способности выделять осадок получили название «преципитины». Феномен их возникновения и действия привлек к себе внимание Уленгута. Спустя пятьдесят лет, в конце своей жизни, он писал: «В 1900 году я начал свою работу, поставив перед собой задачу установить, развиваются ли в сыворотке животных, обработанных белком яиц, специфические преципитины и нельзя ли таким образом различать белки разных птиц».

Уленгут начал с того, что стал вводить кроликам большие дозы белка куриных яиц. Из их крови он добыл сыворотку, которая, будучи даже разведенной в соотношении 1:100 000, выделяла из раствора куриного яйца белок и придавала ему серый оттенок. Эта сыворотка, однако, не оказывала никакого действия на белковые растворы другого происхождения. Уленгут использовал для опытов яйца различных птиц: чаек, цесарок, чибисов, голубей, гусей, уток, индюшек. Оказалось, что во всех яйцах были различные виды белка и в крови кроликов образовывались соответствующие преципитины. Только у родственных животных, таких, как куры и цесарки, преципитины оказывали одинаковое действие на оба вида яиц, но с разной интенсивностью. С помощью сывороток из крови кроликов Уленгут мог вскоре определить, каким животным принадлежат растворы белка, которые он анализировал, не зная их происхождения. Сама собой напрашивалась мысль, есть ли разница между белком куриного яйца и белком крови того же животного, то есть курицы? Можно ли это различие установить с помощью кроличьей сыворотки?

Спустя несколько недель, летом 1900 года, в руках Уленгута был ответ на эти вопросы. Кроличья сыворотка, полученная в результате инъекции белкового вещества куриного яйца, не оказывала действия на раствор крови курицы. И наоборот, образованная путем инъекции куриной крови сыворотка не оказывала действия на белок яйца. Кроличью сыворотку, дающую выпадение белка в крови курицы, Уленгут добавил в кровь коровы, и никакого действия она не произвела. Итак, существуют принципиальные отличия между белком различных видов крови. Уленгут повторил свой опыт с растворами крови других животных: лошади, овцы, свиньи. Результаты подтвердили выводы.

Спустя пятьдесят лет Уленгут, знаменитый профессор гигиены и бактериологии во Фрейбурге, писал: «Это интересное наблюдение было исходным пунктом разработки биологического способа определения различных видов крови». Эти слова не передают волнения того момента, когда перед ним открылась возможность отличить кровь человека от крови животного и тем самым решить одну из самых жгучих проблем судебной медицины. Не медля ни минуты, он приступил к опытам. Он ввел кролику кровь осла, получил обычным путем сыворотку кролика и смешал ее с сывороткой крови осла. Тотчас начался процесс выделения белка и помутнения. Но эта же сыворотка кролика не действовала на кровь ни лошади, ни коровы, ни козы, ни кур. Когда Уленгут проделал тот же опыт с сывороткой кролика, которому ввели коровью кровь, и она действовала только на кровь коровы, он сообщил о своих наблюдениях профессору Лёфлеру. Лёфлер был слишком хорошо осведомлен о проблемах судебной медицины, чтобы не понять значения открытия Уленгута. Но он знал коварство всех научных открытий, не хотел верить на слово и требовал доказательств. Были приготовлены растворы крови различных животных: коровы, лошади, собаки, кошки, лани, морской свинки, свиньи, гуся, индейки и мыши. Затем Лёфлер добавил в эту коллекцию раствор крови человека. Перед Уленгутом он поставил задачу определить, какой из всех этих растворов содержит кровь коровы.

«Через несколько минут, – писал Уленгут многими годами позже, – я решил задачу. Только раствор, содержащий коровью кровь, помутнел и дал в осадке белок, в то время как другие растворы остались прозрачными».

Этот эксперимент убедил Лёфлера. Он создал Уленгуту все условия для работы и поручил ему изготовить сыворотки кроликов, оказывающие действие на различные виды крови, и в первую очередь на кровь человека. Недели прошли, прежде чем Уленгут выполнил задание, но зато теперь за пару минут он мог отличить кровь человека среди дюжины других. Большие серии опытов неопровержимо доказали, что можно теперь отличать не только кровь человека от крови животных, но и кровь различных животных друг от друга. Сыворотки, действующие на кровь родственных животных, таких, как лошадь и осел, не давали точного различия. Сыворотка лошади оказывала действие также на кровь осла. Сыворотка человека действовала на кровь обезьяны так, что различить эти виды крови было невозможно. Но эти исключения были незначительны по сравнению с возможностями определения крови.

В декабре 1900 года об экспериментах Уленгута узнал профессор судебной медицины при Грейфсвальдском университете Отто Баумер. Он принял активное участие в работе Уленгута, посоветовал ему продолжить эксперименты и попытаться доказать, что кроличьи сыворотки могут действовать также на старую, засохшую кровь многомесячной или многолетней давности, с тем, чтобы его открытие стало решающим для судебной медицины. Баумер сам предоставил в распоряжение Уленгута несколько дюжин проб старой крови, сам делал кровяные пятна из крови человека и животных, высушивал их, разводил раствором соли и давал Уленгуту на определение. Лёфлер устраивал Уленгуту различные ловушки и пытался ввести его в заблуждение – все было напрасно. Сыворотки Уленгута были надежны даже в пробах с очень старой кровью и в пробах, содержащих незначительное количество крови.

Оглядываясь на историю своего открытия, Уленгут вспоминал о волнениях тех январских дней 1901 года: «Хотя и не было больше сомнения, что проблема определения крови в судебной медицине в принципе решена, все же чувство огромной ответственности, что с этим будет связано решение суда, удерживало меня сначала от опубликования манускрипта, который уже давно был подготовлен к печати. И тут, ничего не ведая, моя молодая жена посоветовала мне не откладывать больше опубликование работы». «Ничего не ведая» потому, что она не знала о работах Августа фон Вассерманна в Берлине, который в это время тоже напал на след решения проблемы. Уленгут еще раз посоветовался с Фридрихом Лёфлером, получил его одобрение и в тот же вечер отправил работу в журнал. «Уже через неделю я получил корректуру, а вскоре, 7 февраля 1901 года, работа была опубликована под названием «Метод определения различных видов крови и дифференциально-диагностическое доказательство наличия человеческой крови»».