Текст книги "Однажды снова (СИ)"

Автор книги: Юма Гулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 20. О другой жизни

Холод синих глаз как будто становится на мгновение теплее. Леонид делает глоток виски и пристально следит за тем, как полные губы Милы прислоняются к краю бокала, как она делает глоток и ее горло двигается, как язык слизывает капельку вина с верхней губы.

– У тебя красивый дом, – пытается завязать разговор девушка. – Здесь очень уютно.

– Моя жена Вивьен, она все спланировала. Ей было важно, чтобы Лия была окружена теплой атмосферой.

Каменев специально напоминает о покойной жене. Как будто пытается отгородиться ее призраком от Милены.

– Любая мать желает этого для ребенка, – безэмоционально произносит Мила.

– У тебя еще все впереди, – ухмыляется мужчина. – Как там твой жених, кстати? Он знает, что ты гостишь у бывшего любовника?

– Ай, – с наигранной обидой произносит Мила. – А твоя Нора в курсе, что я здесь?

– Нора? – смеется Лео. – С чего бы мне отчитываться перед своей ассистенткой о том, кто спит в моей кровати?

– Я не собираюсь спать в твоей кровати, – строго произносит Мила.

– Ты ночуешь в моем доме, – напоминает с легкой иронией Каменев. – Здесь все кровати – мои.

– Я все еще не понимаю, как тебе удалось меня сюда заманить, – смеется девушка, делая очередной глоток вина.

– Ты не смогла устоять перед моим обаянием, – щурится он, растягивая губы в довольной улыбке.

– Скорее перед обаянием твоей дочери, – парирует Мила. – Она у тебя настоящее чудо.

– Да, это точно, – отводит глаза он, поджимая губы.

Затем Каменев опрокидывает виски в рот, ни грамма не морщась. Заходит за барную стойку из древесного массива, которая отлично вписывается в интерьер, и ловкими движениями смешивает несколько напитков в бокале с толстым дном. Мила внимательно наблюдает за манипуляциями мужчины. Воспоминания возвращают ее в ту ночь, когда она познакомилась с Лео. В памяти моментально оживают звуки, образы и запахи. Апельсиновая цедра ударяет в нос, когда Каменев сворачивает ее в пружинку и проводит ею по кромке бокала.

– Надо же, – произносит Мила не без тени сарказма, – понадобилось всего каких-то десять лет, чтобы ты приготовил мне обещанный «негрони».

– Когда я тебе его готовил последний раз, ты сказала, что беременна.

– Это было в другой жизни, – отмахивается Милена, принимая из его рук оранжевый коктейль.

Каменев подливает себе в бокал еще виски. Смотрит на девушку из-под густых бровей и кажется, что его синие глаза стали еще темнее, словно глубокое темное море.

– В той жизни, где у нас могла быть семья, – говорит он отрешенно. Обходит барную стойку и взглядом зовет девушку за собой.

Мужчина падает на мягкий диван и кивает на место напротив себя, приглашая Милу присесть.

– То, что ты называешь «семьей» мой отец десять лет назад назвал браком по расчету, – хмыкает она, закинув ногу на ногу.

От чего-то Миле сейчас отчаянно хочется сделать Каменеву больно. Как смеет этот человек что-либо говорить о семье, в то время как сам бросил ее в самый трудный период жизни.

– Не думал, что ты настолько дальновидна, что уже тогда могла предвидеть мой успех, – смеется Каменев.

Мила смущается, напускная уверенность дает трещину. Так всегда происходило рядом с этим мужчиной, и даже теперь, когда она стала взрослее и увереннее, он все равно умудряется заставить ее щеки заалеть. Поэтому девушка пропускает предыдущую реплику мужчины мимо ушей.

– Я все думаю и никак не могу понять, – Милена надевает холодную маску, которую она обычно носит в «Империале». – Чего ты хочешь, Лёнь? – лицо становится серьезным, бровь надменно поднимается. – Не я начала эту игру, хоть я и заинтересована в том, чтобы вытащить из тебя эксклюзив. Это ты настоял на том, чтобы интервью брала я, – она хмыкает. – Ты спланировал нашу встречу в Москве, заранее позаботившись о том, чтобы нам никто не помешал. И ты вытащил меня в Италию.

– Ты никогда не задумывалась, почему я назвал свою компанию «Миллениумом»?

– Неужели из-за большей любви ко мне? – надменно хмыкает Мила.

– В тот день, когда ты попыталась провести что-то похожее на интервью, ты спросила о том, что стоит за моим успехом. Я тогда тебя поправил…

– Да, ты намекнул, что это человек.

– Да. И этот человек – ты, – со спокойствием, присущем лишь ему, продолжает Каменев, вальяжно покачивая напиток в своем бокале. – И, разумеется, твой ублюдок-папаша, – последние слова он как будто сплевывает.

– Не смей…

– Не перебивай, красивая. Ты ведь хотела эксклюзив. Назовем это разоблачением, – ухмыляется мужчина, опасно подмигивая.

Сейчас Каменев похож на хищника. Каждое его движение наполнено ленивой грацией, надменной самоуверенностью и абсолютным превосходством. Он говорит, растягивая фразы, делая между ними долгие высокопарные паузы, которые так ненавидит Мила.

– Когда я начал строить свою империю, как любят ее называть твои коллеги, у меня была лишь одна цель – чтобы ты узнала о моем успехе. Чтобы из каждого утюга кричали о том, чего мне удалось добиться. Я спал меньше, чем все остальные, работал больше и каждый божий день думал о том, как я ненавижу твою проклятую семейку.

– Что ж, хоть что-то общее в прошлой жизни у нас да было, – вздергивает подбородок Милена.

– Не поверю, что ты ненавидела своего отца. Какие бы гадости он ни творил, ты всегда находила в себе мужество его простить.

– Я ненавидела его ровно в тот момент, когда узнала, что он предложил тебе крупную сумму денег. Но, когда увидела твою подпись в расписке… Все стало на свои места.

– Брось, Мила, – рявкает Каменев. – Ты сама все испортила.

– Я? – ей кажется, что сейчас она задохнется от негодования. – Ты променял меня на это, – Милена встает с дивана и разводит руками. – Ты бросил меня на восьмом месяце беременности ради наследства своего дедушки. Я не хочу копаться в прошлом. Поэтому с твоего позволения пойду спать.

Девушка поправляет уложенные волосы и разворачивается, чтобы уйти. Но низкий голос Лео заставляет ее остановиться.

– Я думал, что если позволю тебе провести с ней время, ты поймешь, какую ошибку натворила в силу своей юности, – когда Каменев отодвигает в сторону пузатый бокал, звук скрежета «рокса» по стеклянному столу заставляет Милу скривиться. – Черт возьми, Милена, да она же твоя копия!

– Ты пьян, – холодно произносит девушка. – Советую выспаться перед интервью, чтобы по федеральному каналу не светиться с отеками.

– Или ты просто боишься, что твои опасения окажутся реальностью? – хмыкает мужчина.

Мила все еще стоит к нему спиной, ее плечи то поднимаются, то опускаются. Дыхания катастрофически не хватает. Ей кажется, что еще немного, и она потеряет сознание. Что несет этот человек?

– Я не советую со мной играть, Каменев, – резко развернувшись на каблуках, цедит Мила. – В моих силах закапать твою репутацию раз и навсегда. И пускай даже это будет стоить мне моей.

– И тогда Эмилия узнает, что ее родная мать отказалась от нее при рождении. Дерзай.

Глаза Каменева обжигают холодом, тело напряжено, а губы сжаты в тонкую полоску.

Мила какое-то время молчит. Смотрит на него зверем, глаза стеклянные. Ей хочется вцепиться в это беспринципное лицо ногтями, наорать на него, сказать, чтобы больше никогда не смел издеваться над ней.

– Моя дочь умерла, – сухо произносит девушка. – Роды шли восемь часов. А меня два дня откачивали в реанимации.

– Хватит врать, Милена, – поморщился Лео. – Я видел отказ от ребенка, подписанный твоей рукой.

– А могилу нашей дочери ты видел? – срывается Мила. – Не видел, потому что тебя не было рядом, когда мне сообщили о ее смерти. И не было тогда, когда маленький гробик закапывали в землю.

– Ты что несешь? – глаза Каменева округляются. Мила готова поклясться, что впервые видит в них ужас. – Какая нахрен могила? Твой отец сам подготовил все документы для того, чтобы я увез Эмилию заграницу.

– Мой отец…

– Твой отец сказал, что тебе не нужен ни я, ни мой ублюдок-ребенок. Всучил мне отказную и папку с документами на дочку. Хочу отдать должное, его юристы работают на славу, потому что так быстро оформить лишение родительских прав может только профи. Кстати, на каждом листке стояла твоя изящная подпись.

– Они мне сказали, что она умерла… – голос Милы теряет недавнюю уверенность. В висках пульсирует и, кажется, будто заложило уши.

За десять лет много воды утекло и память уже давно исказила определенные фрагменты. Милена помнит, что подписывала много каких-то документов. Папа сидел рядом, заботливо переворачивал страницы и, кажется, впервые был таким внимательным к ней. Он повторял: «Ни о чем не переживай, мы со всем справимся». И не соврал же, ведь он взял на себя все обязательства по похоронам и занялся всей бумажной волокитой.

– Мне не дали на нее посмотреть, – растерянно произносит Мила, присаживаясь обратно на диван. Плечи ее поникли, и самоуверенность куда-то моментально пропала. – Врач сказал, что во время родов малышку оплело пуповиной, и она родилась задушенной. Сказали, что ребенок весь синий и я не выдержу такого зрелища.

– По крайней мере, половину правды тебе сказали, – тяжело вздыхает Каменев. Он все еще не понимает, верить ли словам Милы или нет. На каждом чертовом листке красовалась ее размашистая подпись. Но и от Сотникова вполне можно было ожидать подобной выходки. – Эмилия родилась с выраженной асфиксией. Когда я взял ее на руки, вся ее левая часть головы была одной сплошной гематомой. Но наша дочь сильная, она выкарабкалась.

– Прекрати, – хватается за голову Мила. – Этого не может быть. Не может.

Каменев ничего не отвечает. Встает и быстрыми шагами удаляется из гостиной, а когда возвращается, то на стеклянный стол падает его паспорт.

– Листай, – приказывает мужчина. – Я способен поверить в то, что твой папаша-урод. А ты?

Мила нерешительно тянется тонкими пальцами к паспорту. Переворачивает страницы до нужной и замирает, прикрыв рукой рот. В графе «дети» рядом с фотографией Эмилии значится дата рождения: «12 апреля, 2013 год».

Глава 21. Ребенок

12 апреля, 2013 год

Палата номер сто девятнадцать расположилась в южном крыле гинекологического отделения частной клиники. Милена лежала на кровати, отвернувшись к стенке и поджав под себя колени. В таком положении ее огромный живот не так сильно тянул. Малышка, казалось, больше не пыталась отбить ей мочевой пузырь.

Ночью Мила проснулась от сильной боли внизу живота, а когда включила свет, то увидела, что на белой простыне растеклось большое красное пятно. Не теряя ни минуты, Борис Владимирович сам подхватил дочку на руки и увез в частную клинику своего хорошего друга.

– Привет, – раздалось с порога палаты.

Сотников стоял поникший, под глазами засели глубокие черные круги. Казалось, этот сильный и подтянутый мужчина постарел за одну ночь.

– Медсестра сказала, что ты пришла в себя, – говорит он, прикрывая за собой двери. А затем большими шагами пересекает просторную палату и присаживается рядом с дочерью на кровать. – Высоцкий сказал, что тебе нужно полежать на сохранении еще какое-то время. Будет лучше, если врачи понаблюдают за твоим состоянием, – он хмурится и кладет свою большую ладонь на руку Милены.

– С моей малышкой все хорошо? – Ослабленным голосом спрашивает Мила. После кровоостанавливающих и еще каких-то лекарств ее вырубило почти на семь часов. Поэтому сейчас язык плохо слушался, а губы пересохли и потрескались от температуры.

– Я не врач, милая, – он гладит ее пальцы своими, и смотрит с какой-то несвойственной ему отеческой заботой.

– Пап, вы дозвонились Лёне? – тихонько интересуется дочка.

Рука Сотникова замирает. А затем он одергивает ее, как будто Мила внезапно стала ему неприятна.

– Твоя подруга с самого утра ему написывает в социальных сетях, – фыркает отец. – На звонки он не отвечает, насколько я знаю. На сообщения тоже.

– Пожалуйста, вы должны ему сообщить, – умоляет Мила, а на ее глаза уже наворачиваются предательские слезы.

– Мила, – говорит отец медленно, и Милена видит, как бегают желваки на его челюстях. – Он получил сообщения о том, что ты в больнице. Но не соизволил даже ответить на них.

– Нет, – отворачивается обратно к стенке дочка. – Он, наверное, в самолете и просто у него нет связи. Я знаю, что он скоро приедет. Он не бросит меня, пап. И малышку не бросит.

Когда папа ушел из палаты, Мила еще долго смотрела в стену не моргая. Она вспоминала те месяцы, которые они с Лёней провели вместе. Когда отец узнал о беременности, то был настолько зол, что выгнал дочь из дома. Это было на руку паре, ведь Каменев постоянно настаивал на том, чтобы Мила переехала к нему. Мотивация же Сотникова была совсем иная – он думал, что, вкусив жизнь, которую парень собирался предложить его избалованной дочурке, та быстро сломается и будет умолять папочку разрешить вернуться домой. Но Мила умела удивлять.

Когда Лёне пришло известие о смерти прадеда, Милена уже была на седьмом месяце. Беременность и так протекала слишком проблематично. Поэтому пока Лёня улетал в Италию, чтобы проводить старика в последний путь и вступить в наследство, было принято решение, что Мила поживет с семьей. Тем более что Сотников к тому времени уже остыл и, вроде бы даже смирился с тем, что скоро станет дедом.

Но прошел почти месяц с тех пор, как Лёня уехал. Он все реже выходил на связь, объясняя это тем, что «в этих гребаных соцсетях черт ногу сломает». Было даже несколько ссор, после которых Мила долго плакала. Ей казалось, что теперь, когда ее живот раздулся, а ноги как будто стали не такими длинными и стройными, она больше не так интересна Каменеву. Нужно было соглашаться, когда он предлагал выйти за него! Но Мила хотела пышную свадьбу, дорогое платье и банкет на триста человек. Такого Каменев не мог ей обеспечить, и они условились на том, что поженятся немного позже, когда Лёня твердо станет на ноги и сколотит настоящее состояние.

– Ну, че, Милка, – Полина врывается в палату подобно тайфуну, принося с собой аромат цитрусового парфюма. – Говорят, тебя здесь неплохо кормят, да?

– Пойдет, – пытается улыбнуться она.

– Да брось, на овсянке и мытиках далеко не уйдешь. Смотри, что у нас здесь, – протягивает брюнетка, хитро улыбаясь.

Она ловко расстегивает свой кожаный рюкзак, вытягивает оттуда два небольших контейнера и протягивает Миле.

– Да ладно, – оживает она. – Ты моя спасительница.

Милена быстро открывает контейнер и вдыхает аромат свеженького картофельного пюре, отварных молочных сосисок и соленых корнишонов.

– А во втором? – заинтересовано спрашивает Мила.

– Блинчики и перетертая клубника с сахаром.

– Ты богиня! – почти взвизгивает Мила. – Иди сюда. Дай я тебя расцелую.

Полина наклоняется, и подруга звонко чмокает ее в щеку.

– Эй, – хмурится Милена. – А что это у тебя под глазом?

Под толстым слоем тонального крема виднеется большой синяк, отдающий зеленцой. Полина лишь отмахивается и натягивает привычную улыбку:

– Ты поверишь, если я скажу, что это получилось случайно?

– Нет, – возмущенно отвечает Мила. – В прошлый раз у тебя случайно был разбит нос. Теперь это. Что происходит?

– Я сильная девочка, – подмигивает подруга. – Думаешь, позволила бы кому-то себя обидеть?

– Мне не нравится, когда ты темнишь, – тяжело вздыхает Мила.

– Не темню, малая, – выдыхает Поля, отводя взгляд. – На курсы по самообороне записалась. Сейчас это модно – уметь постоять за себя. Но как говорится, через тернии к звездам. Пока я только по морде получаю, – смеется девушка.

– Это же может быть опасно, – сокрушается Мила, рассматривая синяк.

– Опаснее не уметь за себя постоять, – хмыкает Поля, подходя к окну и вглядываясь вдаль.

– По, – тихонько говорит Милена, – он так и не объявился?

Подруга поджимает губы, поворачивается и смотрит из-под нахмуренных бровей на девушку, как будто даже сам вопрос причиняет ей дискомфорт.

– Он звонил, – насмешливо произносит девушка, словно ничего другого она от Леонида и не ожидала.

Эта информация заставляет сердце Милы бешено колотиться в груди, она поднимается на локтях, желая услышать продолжение. Она ощущает, что каждая секунда становится напряженной, словно все зависит от следующего предложения подруги.

– С наследством есть какие-то неопределенности, – сухо проговорила Полина, не сводя глаз с девушки. – Он не знает, сколько времени это займет. В общем, он не приедет, Мил.

– Он, ведь и не собирался, да? – Шептала Милена, словно пытаясь утешить себя. – Вы же все мне говорили, что он уедет с концами. Вы знали, а я не верила.

Глаза Милены наполнились слезами, дыхание стало трудным, словно сердце сжималось от боли.

– Он бросил нас, Поль. Просто бросил, как старые ненужные игрушки, – пробормотала она, словно пытаясь удержать слезы.

– А ну, возьми себя в руки! Тебе нельзя так переживать, – ругань Полины звучала строго, но в ее голосе чувствовалась забота. – Это не поможет нам справиться. А малышке нужна ты сильная и уверенная.

Милена покачала головой, пытаясь сдержать рыдания.

– Я не могу, По. Это так больно, – ее голос стал прерывистым и почти терялся в потоке слез и стонов. – Очень больно, – проскрипела Мила. – Живот…

Полина увидела, как Милена скривилась от боли и сразу же помчалась за медсестрой. Через несколько минут Мила была доставлена в операционную.

Милена сжала руки так, что побелели пальцы, казалось, что каждый удар ее сердца отражается от стен операционной. Боль становилась невыносимой, но она сосредоточилась на мыслях о своем ребенке. Сквозь туман она услышала слова врача:

– Беременность продлевать нельзя. Открытие больше трех сантиметров.

Роды шли почти восемь часов. А когда достали младенца, у девушки началось сильное кровотечение.

Мила очнулась в холодной белой палате реанимации, опутанная проводами и резиновыми трубками. Ее тело ощущалось как пустая оболочка, словно из нее выкачали все силы и энергию. Слабый свет проникал через окно, освещая ее изможденное лицо.

Каменев примчался сразу, как только узнал, что Мила попала в больницу. Пришлось занять крупную сумму у двоюродного брата, но тот был настолько рад, что новоиспеченный родственник возьмет на себя все заботы о старой фабрике, что помог без лишних вопросов.

– Где Мила? – не церемонясь, рыкнул Леонид, наткнувшись на Сергея – помощника Бориса Владимировича – здоровенного лысого армянина с седеющей бородой.

– Полегче, папаша, – огрызнулся мужчина. – Сейчас провожу.

Сергей привел Каменева к палате «сто девятнадцать». Но, когда Леонид зашел внутрь, его ожидала совсем не возлюбленная, а ее отец.

– Здравствуйте, Борис Владимирович.

Сотников стоял у окна, скрестив руки на груди. Его дорогой пиджак висел на стуле, а белая рубашка, в которой он остался, была расстегнута на две верхних пуговицы. Апрель выдался аномально жарким и сейчас, стоя в залитой светом палате, Бориса не спасал даже кондиционер.

– А ты умеешь удивлять, – сухо сказал он, промокнув лоб именным платочком. – Я честно не думал, что ты приедешь.

– Где Милена?

Каменев, напротив, чувствовал себя отлично. Ему всегда нравилась жара, и он редко испытывал от нее дискомфорт. Но, вот, из-за новостей о госпитализации девушки, его ладони и спину покрывал холодный пот.

– Моя дочь провела два дня в реанимации, – безэмоционально произнес Сотников. – Два дня за ее жизнь боролись после того, как ты заделал ей своего ублюдка.

Желваки на челюстях Леонида напряглись. Вектор разговора ему не нравился, как и реакция самого Бориса. Он старался изо всех сил гнать страшные мысли из головы. С Милой не могло ничего случиться, она в порядке, жива и здорова.

– Когда я был женат, – продолжал Сотников, – моя жена увлеклась разведением сфинксов. У нас была красивая, породистая кошка с очень навороченными корнями.

Каменев не совсем понимал, к чему ведет Борис, но перебивать его не стал. Очевидно, сейчас ему было важно выговорится, ведь обычно они ограничивались парой слов.

– Так вот, однажды, жена не уследила, и кошка убежала, а через какое-то время мы узнали, что она погуляла с дворовым котом. Помет был испорчен – родились пушистые уродцы. Жена еще какое-то время возила ее на случку с породистыми сфинксами, но рождались, все те же дефектные котята. Ведь не зря говорят, что после случки с дворнягой сучка больше не приведёт породистое потомство.

– Я понял, к чему вы клоните, Борис. Но я приехал не ваши байки выслушивать.

– Нет, парень. Ты ни черта не понял, – прорычал Борис Владимирович. – Милена из-за твоих паршивых генов чуть с жизнью не попрощалась. И хорошо, что она поняла это сейчас, когда ты еще не успел испортить ее паспорт своим грязным штампом.

– Это решать Милене и мне, – презрительно ответил Леонид, не отводя глаз от пронзительного темного взгляда ее отца.

Он усмехнулся, зная, что полностью контролирует ситуацию:

– Ты наивен, Леонид. В моем мире наивность стоит дорого.

– Мне плевать на ваш мир, Борис. Все, что меня волнует – это Мила и мой ребенок.

– Ты не понял, мальчик, – кривит губы мужчина, – ни ты, ни твой ублюдок не нужны Милене.

На секунду Каменев замирает. Слова больно вгрызаются в сознание, но он их вышвыривает оттуда, не дав возможности пустить свои ядовитые корни:

– Не нужны? – с усмешкой спрашивает Леонид. – А вам-то что нужно?

– Мне нужно, чтобы ты взял ребенка и исчез из жизни Милы раз и навсегда.

– Это бред, – отмахивается Каменев. – Вы понимаете, что хотите разделить мать с ребенком, который только что родился? – Леонид почти выплевывает эти слова Борису в лицо. Злость закипает в нем до предела. Ели бы не Мила, он бы уже давно поколотил этого урода в модном костюме. Как смеет он даже допускать такую мысль?

– Сядь, – приказывает отец Милы и парень машинально садится на больничную койку. – Я объяснюсь проще, – Сотников отталкивается от подоконника, возле которого до этого стоял и двигается навстречу Леониду. Шаги его размеренные, взгляд надменный, не выражающий ни единой эмоции. Он медленно поворачивает к себе стул спинкой и садится напротив Каменева. – Милена – перспективная девочка. Ее ждет большое будущее. Я это понимаю, ты это понимаешь и, слава Богу, она это тоже наконец-то поняла. Здорово быть беременной, девочки любят, когда с ними все носятся. Но после этого наступает материнство, а с ним ответственность. Не мудрено что, пролежав с орущим ребенком, Мила внезапно осознала, что это не ее жизнь. Ты сможешь жить с осознанием того, что в угоду своей гордости ты забрал у девочки не только ее юность, но и будущее?

– Я хочу с ней поговорить, – подорвался с кровати Леонид.

– Сядь, – спокойно произносит Борис.

– Где она? Вы несете какой-то бред. И все эти ваши психологические штучки оставьте псам, которые на вас работают, – злится парень.

– Я сказал сесть! – срывается Сотников. – Ты не понимаешь, какая опасность тебе грозит. Если ты не оставишь ее в покое, тебя будут ждать последствия.

– Плевать, – отмахивается парень. – Я готов принять любые последствия, если это значит быть с моей семьей.

– Я буду предельно прост, – возвращается к спокойному тону Сотников. – Через два часа твоя мать заканчивает работу и едет домой, чтобы встретить единственного сына. По дороге она не справляется с управлением автомобилем и попадает в смертельное ДТП.

– Если хоть волос…

– Заткнись, – рычит Борис Владимирович. – Тебе будет очень тяжело перенести эту потерю. Ты крепко нажрешься дешевым пойлом в своей квартире и уснешь с сигаретой во рту. Страшная трагедия, сын ушел на тот свет вслед за матерью, в самом рассвете сил.

Леонид прикладывает немалое количество сил, чтобы не размазать этого мудака прямо здесь. Кровь пульсирует в висках, хочется разнести к черту и эту палату, и эту клинику.

– А что же с новорожденной дочуркой, спросишь ты, – театрально вздыхает Сотников. – Мать уже отказалась от нее, – он кивает на папку с документами, которая все это время лежала на больничной койке. – Отец погиб. Полагаю, девочка отправится в дом малютки.

– Вы – чудовище, – фыркает Каменев.

– Я благодетель, мальчик мой, – улыбается Борис Владимирович. – Я предлагаю тебе будущее. В папке все нужные документы на вывоз ребенка за границу. Билеты для тебя, твоей мамы и младенца. А если ты решишь меня надуть – я тебе ясно расписал будущее твоей семьи.