Текст книги "Игры рядом"

Автор книги: Юлия Остапенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 11

Звуки арфы вьются струйкой тонкого тумана смешиваются с чадящим ароматом свечи, задыхаются от затаенного, глухого ужаса. Уже не песня – тонкий, отчаянный писк мыши в лапах кота. Скрип гусиного пера о пергамент – скрип кошачьих когтей о дощатый пол.

– Это очень интересно. Говоришь, как полтора года назад?

– Не могу ручаться, милорд, но похоже на то. Поляна в крови и кишках, оружие чистое. Трупов нет, наверное, выжившие закопали.

– Выжившие? Но ведь в прошлый раз не выжил никто?

– Так точно, милорд.

– Ты думаешь, это как-то связано с Нортоном?

Звуки арфы в звенящем воздухе, скрип когтей о доски пола. Милорд не в духе – в духе ли милорд? Вот о чем эта песня, вот о чем все песни. В духе или нет наш повелитель – это музыка. Если нет – ему скоро наскучит слушать, как она играет. Он захочет услышать, как она поет. Как громко она может петь. А она петь не хочет – не так, нет, только не эту песню… В духе ли наш милорд?

– Полагаешь, он вернулся?

– Не могу знать.

– Так узнай! Мервиль ничего не сообщал?

– Пока нет. Но я не думаю, что Нортон связался бы с ним…

– Выясни. Выясни всё, что сможешь. Завтра предоставишь отчет.

– Слушаюсь, милорд.

Торопливые шаги – прочь из зала, где играют музыку смерти. Пальцы на миг замирают, сведенные судорогой. Короткий взгляд, блеклая улыбка, слабый кивок, кончик пера ныряет в красные чернила. В духе ли наш господин?.. Кажется, в духе. Еще одна ночь выторгована у песни боли.

Кот разжимает когти, выпускает мышь, скрипит по пергаменту:

«Дражайшая леди Аттена, отчего же Вы так жестоки ко мне…»

Не знаю, как долго я мчался под безумно мотающимся из стороны в сторону небом. Мне всё время мерещилась погоня, хотя я знал, что ее не было – понятия не имею откуда. Возможно, просто кролик почувствовал, что оставил удава позади, и вздохнул с облегчением.

Я остановился, только когда конь подо мной начал хрипеть и исходить пеной. Я с удивлением обнаружил, что почти загнал его. Насколько же быстро я мчался?.. Ладно, какая разница. Главное – я ушел.

На этот раз.

Остановившись, я спешился, отошел в глубь высокого кустарника и, наскоро стреножив коня, завалился на землю. Я только теперь почувствовал, что и сам устал как собака. Конь всхрапывал, низко опустив голову и роняя пену мне на ноги. Я отодвинулся в сторону, лег на спину, уставившись невидящим взглядом в темное небо. Я не знал, погнался ли Ржавый Рыцарь за мной. Если да, то почему я не слышал погони? Если нет… если нет, то ни Грея, ни Ларса, ни флейм я больше никогда не увижу. Я думал, что усну мгновенно, но еще довольно долго проворочался, терзаемый этими мыслями. В ту ночь я спал мало: даже не спал, а дремал, часа два до рассвета, не больше. Проснулся с первыми лучами, нервно вскинувшись от хруста над головой, но это всего лишь конь обдирал бедную поросль зелени на сухих ветках куста. Я сел, чувствуя страшную боль в спине и пояснице, потом поднялся. Близость Ржавого Рыцаря не ощущалась, но что-то гнало меня прочь, не давая засидеться на месте.

Я ехал большую часть дня, совершенно не зная куда и зачем. Одно я решил твердо: возвращаться к своим нельзя. Я теперь вообще опасный спутник. Конечно, не стоит делать окончательных выводов по двум случаям, но… Я понимал, что лучше для окружающих, если я эти выводы всё же сделаю. А они были просты до смешного: теперь всякий, кто оказывается рядом со мной, подвергается смертельной опасности. Я не знал, когда Ржавый Рыцарь найдет меня в следующий раз, но не сомневался, что это произойдет. И если в этот момент рядом со мной окажутся люди, на помощь которых в иных обстоятельствах я мог бы рассчитывать, то они обречены. Потому что довольно трудно сражаться с врагом, которого не видишь. А они его не видели. Его видел только я. Впрочем, мне это тоже мало помогало.

Вскоре после полудня я выехал к постоялому двору и сделал небольшую передышку. В самом деле, небольшую – лишь для того, чтобы поесть и сменить коня. Я ощущал себя мышью на обеденном столе – то и дело оглядывался по сторонам, зная, что никто не предупредит меня, если здесь появится Ржавый Рыцарь. Наскоро перекусив, я поехал дальше, стараясь не думать о том, куда направляюсь. Можно ли назвать то, что я чувствовал, опустошенностью? Громко сказано. Пожалуй, это была обычная паника.

Ларс нагнал меня только утром следующего дня, и то лишь потому, что я, вымотанный двадцатичасовой тряской в седле, спал как убитый. Наткнись на меня в это время Ржавый Рыцарь, я стал бы для него легкой добычей. Но вместо него на меня наткнулся Ларс. Он разбудил меня, встряхнув за плечо, за что едва не поплатился жизнью: во сне я держал руку на заряженном арбалете и при первом же прикосновении вскочил как ошпаренный, прицелившись в старого друга с самыми недвусмысленными намерениями.

– Полегче! – быстро сказал Ларс, и я ошалело уставился на него, еще болтаясь в сумасшедшем обрывочном сне, из которого он меня только что выдернул. Мне снился Ржавый Рыцарь, волокущий по полю мертвую лошадь. Почему-то этот сон страшно меня напугал.

– Ты что… что ты тут делаешь? – невпопад спросил я.

Ларс только фыркнул, хотя глаза у него были серьезные.

– Нельзя тебя одного оставлять, – мрачно сказал он, садясь на корточки. Мы сидели посреди маленькой голой поляны, окруженной зарослями ежевики, и солнце нещадно жгло наши непокрытые головы. Я вдруг понял, что всё еще целюсь в Ларса, и, с нервным смешком опустив арбалет, заметил:

– По-моему, меня сейчас просто необходимо оставить одного.

– Тебе надо что-то обдумать? – нетерпеливо бросил Ларс. – Я могу прогуляться полчасика. Только не удирай опять. Быстро же ты это делаешь! За тобой потом и не угонишься…

– Ларс, ты же видел… – начал я и осекся. Сон отступил полностью, я вдруг осознал, что Ларс здесь, но пока не мог понять, рад ли этому.

– Видел, – угрюмо подтвердил он. – Знать бы только что.

– Многие… погибли, да?

– Почти все. Жнец дери… – он ошарашено взъерошил волосы, и я только теперь заметил, что его обычно столь тщательно уложенная шевелюра напоминает разоренное птичье гнездо. – Да, почти все на самом деле. Остались я да Грей, и Флейм, и еще трое парней… Один из них тяжело ранен.

– А остальные? – тихо спросил я.

Он отвел взгляд, процедил сквозь зубы:

– Похоронили… как могли.

Я закрыл глаза, открыл, снова закрыл. Так-то, ребята. Воображаю, как будет ликовать Саймек… Скажет: вот она, расплата. И, вероятно, окажется прав. Зря вы со мной пошли…

– Где Грей и Флейм?

– Я отправил их дальше. А что было делать? Сказал Грею, чтобы пока заменил меня… То есть тебя.

– Пока?

– Должна же быть какая-то управа на… на это, – неуверенно сказал Ларс, и я не удержался от желчного смешка.

– Ну да. Должна. Знать бы только какая! Мне раньше не приходилось сталкиваться с противником, которого тремя болтами продырявишь, а он отряхнется и дальше идет.

Ларс моргнул, и я понял, что сказанное мною для него новость, причем неприятная. Я вдруг вспомнил, что он понимает в происходящем еще меньше меня.

– Эван, что это было, Жнец подери? – наконец спросил он.

Я вздохнул.

– То, что ты предрекал. Эти психи не оставили меня в покое.

– Психи? – медленно переспросил Ларс, и меня на миг обожгло горькой мыслью, что, вероятно, по его мнению, единственный здесь псих – это я.

– Что, по-твоему, там произошло, а? – раздраженно спросил я.

Ларс задрал лицо к ослепительно-голубому небу, медленно покачал головой.

– Я тебе просто скажу, что я видел, ладно? Я видел, как у людей животы раскрывались сами собой и кишки из них лились, как вода из ведра. Я видел, как ты трижды выстрелил в пустоту, видел, как болт пролетал пару ярдов и вдруг тормозил прямо в воздухе, словно наткнулся на железо. Я видел, как здоровая лошадь подохла и свалилась на ровном месте, и глаза у нее были такие, словно она умерла от ужаса. Вот что я видел. И, не поверишь, мне теперь безумно интересно, а что видел ты?

Я слушал молча, переваривая его последние слова. Так вот почему Рыцарь не погнался за мной. Он не может ездить верхом. Животные чувствуют его – и умирают от страха. Я вдруг вспомнил сон, прерванный появлениям Ларса, и вздрогнул. Проклятье, за мной идет нечто, при одном прикосновении которого животные мрут от ужаса, и это нечто твердо намерено до меня добраться. Пусть и пешком. Вряд ли это его остановит. Хоть и дает мне небольшое преимущество.

– Я видел Ржавого Рыцаря, – наконец деревянно проговорил я, непроизвольно стискивая приклад арбалета. – Человек… что-то, похожее на человека в ржавых латах. Здоровый, побольше Роланда. Весь в броне, с опущенным забралом, с коротким широким мечом. Очень спокойный, неторопливый. Парень что надо. Не болтает, а делает. И убить его, похоже, нельзя. Во всяком случае, из арбалета.

Я умолк, Ларс выжидательно смотрел на меня, и в его глазах на миг снова скользнуло что-то, к чему я совершенно не был готов.

– Какого хрена, Ларс! – не выдержав, крикнул я. – Ты же видел, что он вытворяет!

Он быстро отвел взгляд.

– Просто… Это так… непривычно, а?

– Да уж, – зло бросил я, поднимаясь с земли. Конь, привязанный тут же, вопросительно покосился на меня, запрядал ушами. – Что теперь?

– Теперь, – спокойно ответил Ларс, тоже вставая, – будем искать ту женщину, о которой ты говорил. Проводника, так?

Я уставился на него с изумлением. Эта мысль как-то не приходила мне в голову. Вообще в последние сутки мысли были нечастыми гостями в моем мозгу.

– Зачем? Ты же говорил…

– Сам видишь, настроены они серьезно. Но ведь ты не нужен им без нее, верно? Если ты не можешь избавиться от этого Рыцаря, значит, надо избавиться от тех, кто его послал. А для этого проще всего сделать так, чтобы они перестали в тебе нуждаться. Надо найти эту женщину первыми. И убить ее.

Его здравый смысл меня потряс. Хаотичные мысли, носившиеся в моей одуревшей голове, в устах Ларса выстраивались стройным логичным рядом. Я так изумился ЭТОМУ, что не сразу понял смысл сказанного.

– Постой… Убить ее?!

– А что еще ты можешь предложить? Если она умрет, они не смогут провести одтуал. Ведь не смогут? Или труп им тоже сойдет?

– Не знаю, – слабо проговорил я. – Думаю, нет. Если бы было так, меня бы давно прикончили.

– Ну вот видишь. Значит, надо ее найти и…

– Погоди! – запротестовал я, мигом воскресив в памяти женщину с белыми волосами, висящую на кресте со стекающей по животу кровью. – Зачем сразу… так? Может, мы сможем придумать что-нибудь получше… с ней… вместе?..

– Арбалетчик! – выплюнул Ларс почти с отвращением. – Не привык ручки кровью марать, верно? Пристрелишь ее издалека, с тебя не убудет!

Я снова сел на землю, чувствуя – теперь уже – страшную пустоту. И усталость. Мне-то казалось, что все начало налаживаться. Что все еще может наладиться. Что я справлюсь… Что угроза оказаться на кресте с развороченной грудиной просто очередная опасность, одна из многих, наполнявших мою жизнь в последние несколько лет, что я смогу уживаться с ней так же, как уживаюсь с остальными… Почему-то я отказывался верить, что мой новый враг стоит всех остальных, вместе взятых. А то и больше.

– А как же… наши? – из последних сил выдавил я.

– Пока побудут сами, – звонко прозвучало из ежевики, и мы с Ларсом одновременно обернулись, синхронно хватаясь за арбалеты. Вероятно, это выглядело смешно, но Флейм не улыбнулась. Я мог ее понять. Мне самому было не до смеха.

– Какого хрена ты здесь? – рассвирепел Ларс.

– Тот же вопрос могу задать тебе, – парировала она, выбираясь из кустарника. Я заметил, что ее руки покрыты коркой запекшейся крови.

– Я велел тебе отправиться с Греем в лагерь!

– Он велел, – прищурившись, протянула Флейм, подходя ближе. – Вы его только послушайте. Никак не привыкнешь, что Эван вернулся, всё командовать тянет?

Ларс запнулся, всё еще хмурясь. Я на миг ощутил легкое удивление: кажется, Флейм попала в его больное место. Странно, раньше я не замечал в Ларсе склонности к командирским замашкам. То ли дело Роланд…

– Грей справится, – спокойно продолжила Флейм, повернувшись ко мне. Ее глаза были болезненно сужены, зрачки, казалось, подрагивали от напряжения. – Я перевязала раненых, проводила их до ближайшего трактира. Грей скажет всем, что ты жив. Это поднимет боевой дух. На первое время хватит.

– А потом?

– А потом мы вернемся, – сказала Флейм и посмотрела на Ларса. – Когда найдем и убьем какую-то женщину, из-за которой за тобой охотится некто невидимый, вспарывающий животы кому ни попадя. Кстати, я была бы признательна, если бы вы, парни, рассказали мне об этом поподробнее.

Я глубоко вздохнул, чувствуя, как проседает под моими ногами почва, только-только начавшая казаться устойчивой, как катится гравий из-под подошв, превращая ровную поверхность в отвесную пропасть.

Флейм выжидательно смотрела на меня. Хмурый взгляд Ларса вторил ей. Мы стояли под распахнутым синим небом, среди яркого, прекрасного летнего дня, под пением птиц, под рыжим солнцем, далеко-далеко от залитой кровью поляны. Надеюсь, далеко и от того, кто пролил эту кровь.

Я вдруг понял, что всё это происходит со мной. На самом деле. Что я не открою глаза, не проснусь, не оторву взгляд от листка пергамента… на котором я всё это нарисовал.

Странно. Откуда у меня взялась эта мысль?

…– Что тот мальчишка рассказывал тебе о ней? – настойчиво спросил Ларс. – Вспомни!

Я вздохнул. Разговор явно затянулся. Мы и так весь день проговорили об этом, но Ларс продолжал вытряхивать из меня всё новые и новые подробности, вспоминать о которых хотелось не всегда. Наступила ночь, небо скрылось за набежавшими тучами, и единственным источником света было низкое пламя костра. Я сидел с одной его стороны, Ларс и Флейм с другой. Уставшие за день кони мирно посапывали чуть поодаль. На импровизированный вертел, наскоро сделанный из арбалетного болта, была нанизана нетронутая куропатка, которую днем подстрелила Флейм. Как оказалось, зря. После моего детального (настолько детального, что порой взгляд Флейм делался ненавидящим, а взгляд Ларса – одобрительным) отчета о пребывании в храме Безымянного Демона никому кусок не лез в горло.

– Мало, – наконец проговорил я. – Слишком мало. Она родом из Далланта… дворянка… На шесть лет младше меня. Больше он ничего не говорил.

– А ты не расспрашивал, – покачала головой Флейм.

– Мне не до того было! Я только и думал, как выбраться оттуда. А мальчишка терпеть не мог расспросов.

– Ясно, – подытожил Ларс, вытягивая ноги к огню. – Ясно, что ни хрена не ясно. Даллант, конечно, округ небольшой… Но дворянских родов там не меньше десятка. И это только династии. Как, говоришь, звали ту женщину?..

– Миранда, – ответил я, скептически глядя на него. Осведомленность Ларса о содержании Книги Лордов, включавшей перечень всех дворянских фамилий королевства, всегда вызывала у меня легкое недовольство. Хотя порой это бывало полезно, я всё же считал, что в мире существует более важная информация, на изучение которой можно потратить время.

– Это уже кое-что. Имя довольно редкое… Смахивает на родовое… Может, женщина-Проводник из той же фамилии? К тому же нам нужны только двадцатилетние девушки…

– Двадцатилетние? – недоуменно нахмурился я. – Она же на шесть лет младше меня… – я осекся, поймав их совершенно одинаковые взгляды. Ах, ну да. Все забываю, что прошло полтора года. И мне теперь двадцать шесть. Надо запомнить.

– Если бы это была простолюдинка, было бы еще труднее, – попыталась утешить меня Флейм, но я только отмахнулся.

– Нет, Флейм права, – вступился Ларс, вдруг оживившись. – Родословную дворянок гораздо проще отследить. А мы знаем наверняка, что по материнской линии у нее дворяне не дальше чем на два поколения. Ведь ее бабка родилась в храме… Уже что-то. Во всяком случае, можно оттолкнуться от этого.

– Ты что, собираешься приставать с расспросами о родословной ко всем даллантским девицам двадцати лет? – поинтересовался я.

– Это уж на месте решим, – сказал Ларс, и я тут же вставил:

– Кстати, о месте. Вы в курсе, Даллант сейчас чей?

– Королевский, – ответил Ларс. – Как и был. Северный Предел тоже.

– Значит, идти придется все время по королевской земле, – кивнул я. – Блеск.

– Может, это и к лучшему, – возразила Флейм. – Гийому до нас особого дела нет. Говорят, он даже огорчился, когда ты исчез. Мы ведь больше вреда причиняли Шервалю, чем ему. В последнее время.

– Да ну? – нахмурился я. – Точно?

Мне не нравилась мысль, что наша деятельность выглядит предвзятой. Я с удовольствием бил аристократов как таковых, но участвовать в гражданской войне на стороне одного из противников не имел ни малейшего желания. Потому что это означало бы, что я им служу. А я уж и так достаточно прислужничал в своей жизни.

– Ну, с распростертыми объятиями тебя там тоже не ждут, – быстро заверил Ларс, словно прочтя мои мысли. – Точнее, ждут… Очень ждут. Не так нетерпеливо, как Шерваль, но всё же.

– Да, Шерваль, – вставила Флейм. – О Шервале-то ты помнишь? Ему наверняка донесут, что ты вернулся. Жди еще и от него весточку…

– Спасибо, родные, – проворчал я, укладываясь возле огня. – Я уж и забыл, как, в сущности, прекрасна жизнь.

Флейм неловко усмехнулась, Ларс спокойно пожал плечами – мол, придется напомнить. Больше в тот вечер мы ничего не обсуждали. Просто решили, молча и дружно – едем в Даллант.

Что еще нам оставалось?

Ночью мне приснилось, что я лежу у костра, а Флейм сидит рядом и как-то странно на меня смотрит. Я спросил ее, что случилось, но она не ответила, только положила ладонь мне на лоб и тихо сказала:

– А я и не знала, что ты бог.

Потом встала и ушла, прежде чем я успел удержать ее.

ГЛАВА 12

Скрип колес, грохот раздвигаемых воротных створок, бодрый цокот копыт по цветной гальке. Аханье, вздохи, перешептывания – благоговение, смешанное со страхом. Фырканье, ворчание, молчаливый прямой взгляд – неприязнь, смешанная с отвращением. Щелчок отворяемой дверцы кареты, шелест шелковых юбок.

Луч солнца бьет наотмашь – подло, исподтишка. И сияние, сияние, сияние.

Стройная ножка в бархатной туфельке ступает на усыпанный маргаритками песок. Улыбка, взгляд в глаза и сквозь глаза. Теплая рука, холодная рука.

– Я счастлив наконец приветствовать вас, миледи, в своей – простите, в нашей – скромной обители.

– Ваше счастье вряд ли сравнится с моим, милорд. Я так долго ждала этого часа.

Брызги острых, как иглы, лучиков от искрящихся улыбкой губ.

– Как вы доехали?

– О, чудесно. Дорога была на редкость приятной. Ее омрачало лишь мое нетерпение, вызванное жаждой встречи с вами, мой господин.

Неловкий смешок – попытка осмелиться поверить в счастье. Рука в руке (холодное в теплом), медленные – нога в ногу – шаги по новой, общей жизни. Аханье, вздохи, восторги, ненависть.

– Разрешите представить вам, сударыня: мои чада, Куэйд и Дарла. Дети мои, поприветствуйте вашу возлюбленную мать.

Не возлюбленную, не мать. Никогда, никогда, никогда – ядовитое солнце сочится из карминовых губ. Восторг, ненависть, обожание, презрение, страх.

– Они похожи на вас, мой господин. Я уже люблю их.

Ноги в бархатных туфельках топчут мертвые маргаритки.

Флейм громко выругалась, когда проезжающая мимо повозка, смачно вмявшись колесами в затянувшую тракт лужу, окатила ее ноги волной жидкой грязи. Кучер лишь ухмыльнулся, стегнул лошадей хлыстом, как бы невзначай пройдясь Флейм по спине, а заодно и по крупу ее лошадки. Флейм взвыла от злости и схватилась за пояс, на котором не было оружия. Я кинул на нее быстрый предупреждающий взгляд:

– Потише.

– Ты что, не видел?! Как он смел! Вот ублюдок!

– Ничего, – сказал Ларс, придерживая коня и оглядываясь – видимо, в поисках подходящего дерева, и мысль об этом вызвала у меня невольную ухмылку – Не плачь, родная, он за это заплатит.

– И правда! – оживился я. – На возу вроде стояли сундуки.

– А я о чем, по-твоему? – бросил Ларс через плечо, спешиваясь. Он сошел с размытого деревенского тракта и двинулся к крепкому высокому клену. – Эх, если кидаться защищать честь каждой бабы, на долго ли нас хватит?

– Подонок, – коротко констатировала Флейм. – Все вы одинаковые.

– Конечно, – откликнулся я, глядя на Ларса, проворно взбирающегося на дерево. – Ну, как там?

Он в минуту оказался наверху, густая зеленая листва еще какое-то время колыхалась, выдавая присутствие человека, потом успокоилась.

– Ага, отлично, – крикнул Ларс сверху. – Сейчас…

В воздухе сухо засвистели болты: один, потом другой. Я на миг покрылся приятным ознобом, словно вернувшись ненадолго в свой прежний мир, мир душисто пахнущей листвы, пронзительного синего неба, терпкой земли, шершавой коры, затекших от долгого сидения мышц, сухих щелчков тетивы, ноющей сладости в кончиках пальцев…

– Готово, – Ларс спрыгнул вниз, бесцеремонно выдернув меня из облагороженных романтикой воспоминаний, за что я был ему почти признателен. – Флейм, ты отомщена.

– Спасибо, мой милый рыцарь, – огрызнулась та, но уже не так зло.

– Далеко он не уехал. Но всё равно давайте-ка, ребята, быстро.

Повторять не понадобилось. Мы вернулись на тракт и двинулись вперед. Перевернутый обоз лежал посреди дороги двумястами шагами дальше – видимо, кони заметались и успели понести, прежде чем Ларс разбил сцепку скрепляющей на упряжке.

– Эван! – нетерпеливо окликнула Флейм. – Что ты там возишься? Иди посмотри, это же просто блеск!

Я повернулся к ней. Ларс и Флейм, вспомнив былые времена, принялись с удовольствием разграблять поверженный обоз. Кучер валялся неподалеку лицом вниз, прикрыв голову руками, и это выглядело особенно нелепо, учитывая то, что стрела торчала у него между лопатками. Завязшая в грязи повозка кренилась набок, вот-вот грозя завалиться и погрести под собой останки грубияна, осмелившегося оскорбить нашу Флейм. Сундуки попадали, некоторые открылись, их содержимое высыпалось, покрыв грязную землю аляповатыми цветными пятнами. Ларс как в воду глядел: похоже, обоз возвращался с ярмарки, где запасся кучей полезного в быту барахла, в том числе одеждой. Ларс вытащил на сухое место два или три сундука, и Флейм рылась в них с одержимостью лавочницы, которой муж выдал месячное содержание.

– Смотри! Ты только посмотри! – восторженно крикнула она, вытаскивая на свет божий ворох тряпья.

Отчасти я мог ее понять. Но мог понять и Ларса, стоявшего в стороне и издалека критично рассматривавшего эту кучу барахла. Конечно, за две недели шатания по имперским землям мы порядком поистаскались и сейчас напоминали троих оборванцев. Во всяком случае, Ларс и Флейм сильно смахивали на бродяг, и у меня не было оснований надеяться, что сам я выгляжу лучше. Мы ехали по заброшенным дорогам, избегая селений (к неудовольствию Ларса, заявившего вчера с видом мученика, что он уже две недели не брал в руки карты). Оружие тщательно прятали на случай встречи с королевскими солдатами (и дважды могли убедиться в собственной предусмотрительности). Бродяг в последние годы стало много – особенно в землях, то и дело переходивших от Гийома к Шервалю и обратно, – и на них почти не обращали внимания. Спали мы под открытым небом, ели то, что удавалось подстрелить по дороге. Но два дня назад мы наконец ступили в пределы округа Даллант, и Ларс резонно предложил посмотреть на себя в зеркало. Нам предстояло втираться в доверие местному дворянству, а для такой цели лучше иметь более респектабельный вид, чем тот, в котором мы разгуливали.

– Вот, это как раз для тебя! – заявила Флейм, бросая мне кучу тряпья. Я поймал, уставился на светлосерые тряпки, которые сжимал в руках.

– Не мни! – посуровела Флейм и снова склонилась над сундуком. – Тут я где-то рубашки видела…

– Поскорее нельзя? – поторопил Ларс, недовольно хмурясь. Пока я размышлял о смысле жизни, он уже откопал в сундуке очень приличный дорожный костюм из коричневого велюра и даже успел в него облачиться.

– Расслабься, – раздраженно бросила Флейм через плечо. – Сам же видишь, какая тут глухомань. Мы до этой повозки здесь кого-нибудь видели? Часа четыре назад?

– Да уж, места жутковатые, – согласился я. – Только самые опасные тут, вероятно, мы.

– Ты не разговаривай, меряй, – приказала Флейм. – Если не подойдет, тут еще кое-что…

Я подчинился, удивленный ее энтузиазмом. Флейм всегда восхищала меня равнодушием к цветным тряпкам, не в пример той же Паулине. Впрочем, мне и самому не была приятна мысль сменить одежду, которую я не менял уже полмесяца.

В конце концов мы облачились в ворованное имущество и, скептически оглядев друг друга, признали, что выглядим неплохо. Флейм, после долгих мук, выбрала себе темно-красное дорожное платье и даже – о ужас! – шляпку, едва не доведя нас с Ларсом до конвульсий расспросами о том, под каким углом этот шедевр даллантских болванщиков лучше на ней сидит. Я смотрел на нее, то и дело вспоминая Паулину, и это сравнение не доставляло мне удовольствия. И вдруг понял, что, кажется, впервые вижу Флейм вне общества, в котором привык ее видеть. Там, среди солдат, она оставалась солдатом. Но я ведь никогда не обращал внимания, как она смотрела на убранство замков, которые мы порой захватывали, или на платья аристократок, над которыми мы потешались. Она тоже потешалась… но я не видел ее глаз в такие минуты. Мысль о том, какими они были на самом деле, вдруг показалась простой и очевидной – разве самому мне заглядывали в глаза в те мгновения, когда я целился в шлем рыцаря, принимающего присягу? А если бы кто и заглянул, вряд ли его мнение обо мне улучшилось бы от увиденного. Как не улучшилось мое мнение о Флейм, когда она наконец позволила своей женской натуре выглянуть из-за плотного частокола правил, которые мы сами устанавливали. Мы договорились, что ненавидим дворян, что не хотим быть как они – мы умолчали, почему, – отчасти зная это и так слишком хорошо, отчасти оттого, что у каждого имелись свои причины. Но насколько искренни мы были? Не вначале – потом, позже, когда нас стало много, когда мы превратились в команду, в общину – со своими правилами и предрассудками? Да, Паулине было позволено то, в чем мы отказывали себе, – но разве мы не презирали ее за это? Разве ее не презирала Флейм? Там, в том мире, закончившемся для меня, – да. «А здесь она на свободе», – внезапно с изумлением осознал я. Здесь все мы на свободе. Кроме, разве что, Ларса, на картежные порывы которого у меня по-прежнему была одна реакция.

– Сойдет, – вынес приговор Ларс, когда Флейм угомонилась. – Теперь надо найти ручей и выстирать наше старое барахло. Мало ли, вдруг понадобится.

Мы ушли, оставив после себя труп, перевернутый обоз и разграбленную поклажу. Я мельком обернулся через плечо, в который раз думая с чувством смутного удовлетворения о дочках барона N., в нетерпении ожидавших возвращения с ярмарки своего старого доброго управляющего, и о страшном разочаровании, которое их ждет. Такие мысли всегда поднимали мне настроение. Не знаю почему.

Мы ехали еще около часа, потом свернули в лес – Флейм сказала, что слышит воду, а у нее всегда было чутье на подобные вещи. Действительно, скоро мы очутились возле мелкого ручья. Правда, его берега сплошь поросли камышом, так что расположиться там на ночь не было никакой возможности. Мы продвинулись на сотню шагов в глубь леса, нашли место для стоянки. Ларс отправился добывать ужин, я занялся костром, Флейм сгребла в охапку нашу старую одежду и, подобрав свои красные юбки, пошла к ручью приводить ее в божеский вид. Я подумал, что жизненно необходимо выйти на люди не позднее чем завтра – с нашим образом жизни великолепия дорожных одежд хватит ненадолго. Я засучил рукава батистовой сорочки, предназначавшейся барону N., и пошел за хворостом.

Справился я первым, успев развести огонь и заскучать, прежде чем вернулся Ларс, злой и ободранный, с тощим зайцем в судорожно стиснутой руке.

– Жнец бы его побрал! – выпалил Ларс, швыряя добычу рядом с огнем, и я мысленно зааплодировал зайцу, которому удалось то, что согласно рассказу Грея сумел лишь Роланд – вывести Ларса из себя. – Знал бы я, что он такой хилый! Мотался по всему лесу!

– Остынь, – проговорил я, наслаждаясь тем, что могу сказать сие покровительственное слово этому образцу невозмутимости. – Завтра в деревню пойдем, слышишь? В карты перекинешься. С кем-нибудь.

– Давай я тебя научу! – в который раз агрессивно предложил Ларс, и в который раз я умоляюще поднял ладони:

– Помилуй, а кто разделается с этим чудовищным каплуном? Молчу, молчу…

– А где Флейм? – мрачно спросил он.

Я нахмурился, только теперь осознав, что не слышу плеска воды в ручье, доносившегося до меня последние полчаса.

Я хотел ответить, что не знаю, и уже открыл рот, дабы произнести эту глупую фразу, когда со стороны ручья послышался женский визг. Мы вскочили одновременно и бросились к камышу, хотя я знал, что визжала не Флейм: это Паулина и ей подобные визжат по поводу и без, а женщины вроде Флейм кричат – как мужчины, во всю силу легких. Впрочем, после ее недавних превращений у разграбленного обоза я уже не был в этом уверен так, как раньше.

Уже через десяток шагов я услышал ее голос – громкий, рассерженный, – и у меня отлегло от сердца. Я замедлил шаг, и тут Ларс выругался сквозь зубы. Через миг я понял причину его недовольства: Флейм была не одна. Ее раздраженный голос перекрывал, но не заглушал тонкие женские всхлипы.

– Добрая девушка, широкая душа, – пробормотал я со злостью, и Ларс кивнул. Попутчики нам были совершенно ни к чему, но шестое чувство подсказывало мне, что обойтись без этого счастья нам не удастся.

Флейм вышла из камышовых зарослей, неся стянутый узел мокрой одежды и безбожно волоча подол дорожного платья баронессы N. по земле. Лицо у нее было сердитое. За ней, спотыкаясь, всхлипывая и прижимая ладони к раскрасневшимся щекам, брела молоденькая девчонка. Первое, что бросилось мне в глаза, – то, как она была одета. Желтая юбка, синий корсет, красные ленточки в темных волосах. Я не считаю себя эстетом, но от такой смелости даже меня слегка передернуло. Флейм с ее бархатной шляпкой в сравнении с этой особой казалась верхом элегантности.

– Не реви! – внезапно круто развернувшись, яростно выпалила Флейм. – Вот дура! Ну перестань ты, кому сказано?

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался я. Девчонка застыла, уставилась на нас широко распахнутыми глазами и медленно отняла руки от щек.

– О! – благоговейно прошептала она. – Какое счастье… Какое счастье, что я… вы… – она вздохнула и разрыдалась. Флейм беззвучно застонала, Ларс скривился. И только я вовремя оценил обстановку, даже не предполагая, насколько важно то, как мы поведем себя с этой расфуфыренной дурехой.

– Сударыня, что с вами? – услужливо спросил я, бережно беря ее под локоть. – Вы заблудились? Вы продрогли? Устали? Не сочтите за дерзость пригласить вас к огню…