Текст книги "Сказка зимнего Синегорья (СИ)"

Автор книги: Юлия Рудышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Ты погляди только, погляди-ко, как жить будешь… Королевною!.. – бормотал старик, будто не слыша пленницу.

Лаз быстро кончился и перед изумленной Снежкой открылся дивный вид – по каменному небу катился, освещая все подгорье, шар золотого солнца, и лучи его желтые рассыпались сверкающим крошевом по горам с острыми выступами. Сами горы блестели и сверкали от хрусталя и кристаллов и не из привычного гранита были – а из аметиста и топазов, берилла прозрачного.

Огляделась зимняя невеста, едва сдерживая дрожь, и поняла, что в этом мире жутком нет ничего живого. Деревья и травы тоже из самоцветов вырезаны, а в реке шелестят осколки каких-то камушков, и то белые они, то голубые, так и кажется, что это волны и пена на них ажурная лежит.

Снежка пристально смотрит на мир подгорный, но не приносит увиденное радости. Вот лиса сердоликовая вышла из-за елки, из змеевика сделанной, поглядела на девушку с прищуром хитрым, тявкнула, совсем как настоящая, и убежала в каменный лес.

– Красиво? – старик вперед вышел, приосанился, бороденку свою тонкую пригладил. – Все твое будет, только согласись стать моей женой!

– Ни в жизнь! – крикнула Снежка и руку кривых пальцев духа выдернула. – Верни меня обратно!

– Вот характерная! – разозлился Хозяин Золота. – Ну, мы ишшо поглядим, кто кого переломает. Все равно дороги из горы не найдешь. Сгниешь здесь, или моей будешь. И знай, девка, не нужна ты Морозко, погорюет и забудет, нет в его холодном сердце любви, нет нежности! Заморозил бы он тебя, стала бы льдинкой или снежинкой, чтоб в метели его колдовской кружить – вот и вся его любовь. А у меня будешь богато жить, в золоте купаться!

Исчез он, осыпавшись грудой золота, а Снежка пнула ее и расплакалась в отчаянии. И падали ее слезинки осколками горного хрусталя и кусочками льда, что таяли тут же, а в сердце хоть и рождалась тоска да боль, но верила она в то, что Морозко спасет ее, вызволит из этой пещеры самоцветной.

Здесь хоть самому камнем обернуться – не будет все равно жизни! Как человеку выжить среди холода аметистов да кристаллов кварца, как сохранить память о мире людей среди граней острых самоцветов, что высятся повсюду, где даже небо – и то каменное?

И звенит каменный лес, и равнодушно светит золотое солнце.

И бросилась Снежка прочь от его света, но огромным цветком оно распускалось над нею, нещадно паля, обдавая жаром, словно бы из раскаленной печи, и казалось Снежке – растает она, как сказочная Снегурочка, станет ручьем хрустальным, озером горным, водопадом гневливым. Оплавились на ее поясе топазы, будто и правда были кусочками льда, но пока бежала она узкой тропинкой, что петляла среди малахитовых сосен, успела убедить себя, что сможет обыграть проклятого духа. Не может быть такого, чтобы не было отсюда выхода – во всех сказках есть подсказки для героев, есть помощники волшебные, или предметы зачарованные… нужно только смотреть по сторонам внимательнее и верить в чудеса. И тогда обязательно всем и каждому по заслугам воздастся!

Вот каменный лес кончился, а за ним скала виднеется, и скала эта из цельного куска золота, а сверкает так, что глазам больно. Высокая – до небес подгорных, и не обойти ее, так широка. Наверное, это и есть край царства Хозяина Золота. Нужно выход искать…

Украшения из волшебной шкатулки кожу холодят, и кажется Снежке – только благодаря им и чарам Морозко и жива она еще. Иначе сгорела бы, пеплом легла на малахитовую траву, на золотой песок этой страшной пещеры, и осталась бы бесплотным духом бродить по самоцветам, слушая, как каменный перестук несется над просторами этими проклятыми. И с хрустальным ветром рыдала бы и стонала, разбиваясь о скалы… Как же страшно, как жутко. Но нельзя бояться. Нельзя!

И тут мелькнуло что-то зелененькое в трещине золотой глыбы, и девушка поближе склонилась, чтобы разглядеть неведомого гостя. Может, нашла она, что искала?

– Что, заплутала в горе проклятой? – жалостливо спросила Снежку ящерка, которая выползла из расщелины в скале.

– Заплутала… помоги выбраться! Или передай от меня весточку жениху моему, Морозко, царю зимы…

Снежка обрадовалась нежданной помощнице, но трещинка, из которой та выползла, была так мала, что у девушка и ладонь туда не смогла бы просунуть.

– К нему-то мне не попасть, но зато Малахитница, хозяйка моя, слова твои передать сможет, – отвечала ящерка, сверкая глазками. – Что бы дать, чтобы узнал о тебе Морозко? Чтобы поверил, что это ты просишь о помощи?

– А вот возьми этот камушек, – и Снежка зеленый гранат протянула – оберег свой детский, которым когда-то жениху похвалялась, получив в подарок от Хозяйки. – Ежели Морозко его увидит, сразу поймет, что я в беде, знать должен, что с камушком этим я по своей воле не расстанусь…

И грустно стало вдруг, что не простилась по-человечески ни с родителями, ни с сестрами, ни бабушку Феню на прощание не обняла. И стыдно даже – словно, уйдя на Ту Сторону, что-то плохое совершила. Даже подумалось, может, все беды оттого, что поступила так нехорошо? Пусть и не будут они ее помнить, как Метелица обещала, а все же неправильно это… И загадала Снежка, сжав зеленый гранат в кулачке, что если выберется из пещеры этой жуткой, из мира каменного, так обязательно у жениха своего морозного в люди отпросится – чтобы еще раз со всеми повидаться да память хорошую по себе оставить.

Нельзя, чтобы забывали. Нехорошо это.

А ящерка камушек в рот взяла и юрко побежала по стене золотой, чтобы через миг скрыться в скалистом разломе. Снежка ждать ее осталась, решив терпения набраться да не отчаиваться. Нельзя было тосковать, нельзя страх свой показывать, нельзя поддаваться миру сумрачных грез, а то опутают-спеленают видения, которые дух горный насылает, паутиной кошмарных снов. Виделось иногда, что над рекой в тумане золотистом стоит ее жених в виде старика лохматого, наряженного в шубу длиннополую… стоит и колдует, вызывая метели страшные, которые могут весь людской мир разрушить. А Хозяин Золота сидел на камне возле хрустальных волн и хохотал дико, приговаривая:

– Видишь, характерная, каков жених твой? Злобный нрав его давно людям знаком – скрипит снег под его поступью, трещит мороз, когда стучит он посохом своим по стволам старых сосен! Никто не спасется от зимы, от холода! Смотри, девка, за кого замуж забралась!

Но отворачивалась Снежка, крепко зажмуриваясь, не хотела смотреть на блазня, который так похож на того старца зимнего, что встречался уже ей. Отворачивалась и шептала едва слышно слова старой считалочки или песни напевала, которые еще в детстве слышала от бабушки. Особенно успокаивала ее колыбельная про орла… И обняв себя, качалась она, пытаясь забыть о том, где находится, и песня ее негромкая неслась по подгорному царству.

– Спи дитя мое, усни, сладкий сон к себе мани… в гости я к тебе звала солнце, ветер и орла… Улетел орел домой, солнце скрылось за горой, ветер после трех ночей мчится к матери своей… Ветра спрашивает мать, где изволил ночевать, то ли волны воевал, то ли звезды все качал…

Дни в подземном царстве Хозяина Золота ночами сменялись, солнце палило и жгло нещадно, и даже когда выходила на антрацитовые небеса серебряная луна, все равно камни горячими были, словно где-то внутри горы исправно работала печка, добавляя жара.

Сам проклятый дух то и дело приходил, все сватался да богатством своим бахвалился, но гнала его Снежка. Принарядился в последние дни старик – кафтан красный нацепил с золотыми пуговками, кушаком обвязался, сапоги высокие надел и шапку напялил с меховой опушкой да огромным рубином.

Противен старик был Снежке, и чуяла пленница – тает день ото дня, ведь не была она больше простым человеком с тех пор, как убор невестин надела, стала она зимней стужей, метелью, что хочет расправить кружевные снежные крылья и полететь над горами, покрытыми хвойным бором.

Стала она зимней сказкой, песней северного ветра, летать бы ей в ледяных санях, свистеть бы над шиханами, обнимать своего повелителя туманом белым, целовать его морозом жгучим.

Но жгло, оставляя раны на нежной белой коже, золотое солнце. И кожа обугливалась, и тонкие пальцы с тяжелыми перстнями казались веточками рябины, что обожжены беспощадным пламенем.

Неужто злобный дух горы не понимает, что погибнет здесь Снежка, что не сможет та, которая обещалась зимней стуже, выжить в этом огненном пылающем мире. Недра уральских гор станут ее последним пристанищем, склепом, в котором будет блазень блуждать. И только раскаленный камень вокруг будет искриться, только груды проклятого золота будут сверкать, слепя глаза.

Снежка уже даже не плакала, лишь тихо сидела у берега хрустальной реки, из последних сил глядя на слиток золота на шатре сапфировых небес, изредка опуская исхудавшую почерневшую руку, похожую на паучью лапку, в искрящееся крошево, оставляя на прозрачных осколках капли крови, и они перезревшей брусникой рдели среди вод этой каменной реки, которая напоминала пленнице снег. Ведь также сверкала она инисто, и кристаллы гляделись снежинками или кусочками льда.

Изломанное отражение смотрело из глубин реки, и песни ветра убаюкивали Снежку, призывая лечь на нефритовый ковер трав, чтобы уснуть навеки. Травы были колкими, оставляя царапинки, рвали нежную ткань платья, которое должно было стать свадебным нарядом. Аметистовые колокольчики вставали из этой ядовитой зелени смарагдовой, погребая под собою Снежку, и мелкий речной жемчуг блестел на молодильной траве, и кровавые гранаты выглядывали, словно ягоды земляники, и агатовая черника, сердоликовая жимолость, хризолитовая костяника сверкали ярко, и хмель нефритовый полз по стволам каменных деревьев. И все это тонко звенело, словно шел похоронный плач по несчастной невесте зимы и холода.

– Не спи! Не спи! Снежка, проснись, проснись же… – словно из ниоткуда взялась та самая ящерка, которая должна была передать весточку Хозяйке гор. – Не спи, Снежка… Если не дождешься ты Морозко, то не узнаешь никогда, как радостно и привольно летать с метелью на крыльях ее кружевных над горами синими, над тайгою уральской. Не спи, невеста Морозова, царица зимняя!

Слова ящерки падали звонко, словно стеклянные бусинки, на камни, из которых выточена была трава на золотом берегу. Река хрустальная шелестела, волны ее осколков бились о малахит, засыпали его прозрачным льдом, и под мерный шорох этот хорошо бы спалось, но Снежка слушала слова ящерки, и будили они в ее обожженном сердце мелодию стужи. Все слышалось, как воет она над лысой горой Шиханкой, как саваном снежным укрывает городок, среди гор затерянный.

Как спать, когда так сладки песни зимние? Как спать, когда ждет Снежку жених ясноглазый среди белых просторов своего ледяного мира? Как спать, когда еще вся жизнь впереди? Когда руки колыбель не качали, ласки мужниной не знали?

И встрепенулась Снежка, скинув с себя остатки каменного оцепенения, потянулась, превозмогая боль в обожженных ногах. Поднялась. За ней красною змеею ползла дорожка из капель крови, и сверкали они рубинами, и искорками серебристыми снежинки там появлялись – не человек больше Снежка, перешагнула грань между мирами, ступила на Ту Сторону, приняв свадебный дар от Морозко, и сама стала воплощением зимы и холода.

И шла Снежка по малахитовой траве, меж высокими папоротниками, вырезанными из нефрита, и шумела вокруг нее каменная тайга, будто жалеючи, что уходит отсюда девушка – но не радовалась, покидая пещеры, Снежка, и с каждым шагом в темноту скалистого разлома чувствовала себя сильнее. И все белее становилась ее кожа, и волосы снова искрились, словно присыпанные алмазной крошкой.

Проходя мимо гладко отполированной стены золотой скалы, Снежка увидела, что вновь хороша собой – брови соболиные, глаза – синь небесная, губы – алый ягодный закат над горами. Оправила платье, отряхнула его от крошева цветного каменного, от осколков хрусталя подземной реки, и за ящеркой дальше бросилась, чтобы не отстать.

– Все, дальше ты не пройдешь! – перед узкой трещиной в горе ящерка остановила Снежку. – Лаз больно узкий. Жди здесь, никуда не уходи, если услышишь – трещит гора, значит, идет за тобой жених!

И осталась Снежка у яхонтовых елей ждать. Когда видела, что приходит Хозяин Золота, пряталась за переплетением кружевных ветвей. Иголки каменные кололись, но не сильно, а так, словно комарики жалили.

А дух горный летал, скакал, прыгал по своему золотому царству, искал пропажу, ярился, но не мог найти Снежку.

Не простое, видать, место ей ящерка указала. Чародейство какое-то будто незримую завесу накинуло на невесту Морозко, спрятало от злых глаз Хозяина Золота, и даже когда на расстояние локтя он однажды оказался, и то не углядел Снежку.

Она же в тот миг едва в яхонт не вросла, пытаясь со стволом каменной ели слиться. Задрожала вся, показалось, что сердце из груди выпрыгнет, так билось сильно.

– Где же ты, милая? – ласково увещевал старик, сафьяновыми сапожками яростно топча камень, превращая траву и хрупкие цветы в сверкающее крошево. И бросался горный дух слитками золота, и тряс деревья самоцветные, и ломал стволы – так, словно силы немереной был. Впрочем, кто его знает, духа-то, недаром он место такое создать смог – видать, все же не обделен он и мощью, и силушкой, и чарами.

Вихрем золотым носился старик, но бояться Снежка маленько перестала, когда поняла, что волшебная сила хранит ее.

Ждала терпеливо. Верила – придет Морозко.

И вот много ли времени прошло, мало ли, а раскрылась гора, затрещала страшно скала, и словно бы громовой раскат донесся до испуганной Снежки, когда в вихре белом явился перед ней Морозко. В шубе, опушенной белым мехом, в короне изо льда и искристых топазов, был он молод и хорош собой, век бы Снежка на жениха глядела, и то не насмотрелась бы. В руках Морозко – посох с крупным кристаллом в навершии – прозрачным, как слеза. Громыхнул он по скале золотой этим посохом, и по ней изморозь белыми змейками поползла, трава малахитовая инеем покрылась, и весь мир духа подгорного застонал от холода.

За спиной Морозко вьюга вилась, застилала поземкой след его, ветра северные выли, и бежали снежные волки во тьму, путь в мир явий указывая. Те самые стражи зимние, что сопровождали сани Снежки, когда отправилась она к своему жениху.

И Снежка бросилась в объятия Морозко, и стук его сердца в ее груди отдался, и понеслись они, окруженные белым маревом снежным, по широкому тоннелю прочь от золотого искрящегося мира, мертвого в своей окаменелости. Много чего хотелось сказать, о многом спросить, но некогда было – нужно было сбежать от Хозяина Золота, пока он снова какую пакость не задумал.

Еще наговорятся – вся вечность у них впереди.

И тьма на крыльях нетопырей летела вслед за ними, смыкаясь позади, и белая змейка, в которую превращалась вьюга, казалась единственным, что можно разглядеть в этом кромешном мраке, полном теней иного мира, стонов и криков, страха, приходящего к людям во сне. И тьма ухала, кричала, плакала, будто не желая отпускать Снежку, и когтистыми пальцами теней хватала ее за подол невестиного платья. Но Морозко крепко держал невесту, и тьма отступала, сворачивалась черной лентой, пряталась от взгляда зимнего царя в расщелинах скалистых стен. Вскоре хлынул свет морской белопенной волной, и открылись взору Снежки просторы Синегорья – холмы и шиханы, скалы и древние реки, скованные панцирем льда, и похожие сейчас на синие ленты в белоснежной косе Матушки Метелицы. И снежные волки победно взвыли, взлетая над горами, и тайга темным ковром раскинулась внизу.

Снежка и Морозко стояли, обнявшись, на краю высокого утеса, откуда далеко было видать их царство, окутанное белой шалью призрачных зимних грез, и снежная любовь их расцветала кружевным цветком среди скал сказочного Синегорья.

И лишь немного грустила Снежка, глядя на маленький городок под Медведь-горой, в котором осталась ее семья. Грустила и думала – отпустит ли ее жених проститься с людьми да жизнью прежней?

* * *

И что же увидела Снежка, когда привел ее Морозко в свой ледяной терем? Увидела хрустальные кусты и травы, что звенели под ветром серебряными колокольцами, и порывы ветра этого несли северный холод в эти предгорья, снегом припорошенные. Увидела деревья, покрытые изморозью и ледком, отчего казалось, что каждая иголочка, каждая веточка украшена дивными камушками или стеклянными игрушками новогодними, совсем как на привычных Снежке елках, а огоньки зеленые и синие, что плясали в туманной дымке, напоминали гирлянды праздничные.

Увидела она и сугробы высокие, и яркую клюкву среди белого снега, и птичек красногрудок, что прыгали по замерзшей речке, сверкающей серебром толстого льда. Увидела белых зайцев и рыжих лис, белых сов и черных воронов, что пришли-прилетели поприветствовать ее, новую зимнюю повелительницу, увидела снежных волков целую стаю – и среди них тех двух, что сопровождали сани Снежкины, когда покидала она Шубино и мир людей.

Увидела терем, что лишь казался вырезанным из куска льда, а на самом деле был деревянным, лишь с улицы покрытым тонкой наледью, внутри же пахло смолой и сосновыми шишками, и ветки ели были приторочены к высоким потолкам, и мебель изящная стояла в светлых комнатах с украшенными морозным узором стенами.

Красиво было в тереме Морозко, просторно и светло, белоснежные пуховые шали укутали Снежку, и тканые половички сине-зеленые пестрели на выскобленных досках. Печь огромная стояла в углу, и на ней занавеси кружевные глаз радовали. Из подпола пахло ягодами – шиповником да сушеной черникой, малиной с земляникою, а свежая клюква стояла в широких плошках на столе, где уже и самовар пузатый настаивался. Вазочки с сахаром, хлеб белый, каша пшенная да сладости из цветного ягодного льда – глаза разбегались, все хотелось попробовать!

– А ты что же, думала, что я в сугробе живу? – лукаво усмехнулся Морозко, увидев, с каким изумлением невеста его на угощение да на убранство избы смотрит. – К нам Вьюга с дочкой своей Завирухой в гости обещалась, Матушка Метелица тоже заходит частенько, а как в мир людской весна придет, так и Малахитница пожалует, дочку свою Танюшку приведет, думаю, вы с ней подружитесь, она такая же егоза, хоть и лет двести тому от людей ушла, а все за Грань глядит да бегает туда, где реки текут да заводы дымят… Неугомонная девка, да то и к лучшему… – вдруг посмурнел жених Снежкин. – У нас тут скучно, все одно и то же, и если ты когда-то человеком был, то можно позеленеть от тоски.

– Так ты меня к людям отпустишь? – вырвалось у Снежки, и тут же она смущенно потупилась, чтобы не увидел Морозко, как она этому обрадовалась.

Скажет еще, что несерьезная она, не успела повенчаться с зимним царем, не успела владения его осмотреть, как уже собралась покидать сказку зимнюю. Но так она ведь вернется! Она лишь на денечек или два, своих повидать, с бабулей проститься, родителей встретить… Не хотелось ей, чтобы забывали ее, как Метелица посулила, ох, не хотелось! Но как иначе быть? Волноваться же будут?

– Я знаю, о чем мысли твои, – садясь устало на лавку, сказал Морозко. Но не злился, и то хорошо.

– Не сердишься?

– А чего серчать? Я бы удивился, ежели бы ты так быстро забыла семью свою – тогда и мне был бы повод задуматься, хорошую ли девку в жену беру, вдруг и меня она так же быстро забудет?

И в глазах ледовых искры сверкнули – словно бы звезды отразились там зимние, яркие-яркие.

– А как мне объяснить всем, где пропадала? – задумалась Снежка, растеряно опускаясь рядом с женихом на лавку. – Я же не смогу сказать, где была все это время! Если и скажу… – она смешок не удержала и замолчала, представив, что о ней люди подумают. Сбрендила, скажут, пока по лесу блуждала.

– А ты вернуться в любое время сможешь – главное, найти тропу именно в тот вечер, когда ты ушла в наш зачарованный лес, ведь из сказки много дорожек – в прошлое и в будущее, в любой день, который в Синегорье был и который только случится. Мы здесь – вне времени живем, вне мира… Только чистому сердцем откроется дорога чудес, но ты доказала уже всем духам горным, что достойна доверия. Не зря я тебя выбрал…

– Давай чай пить, – улыбнулась Снежка смущенно, решив перевести тему, чтобы не опечалился жених, что тянет ее назад, к людям. – Я устала с дороги, да и за все время даже корки хлеба во рту не было… И как это я выдержала без еды столько время? Вот чудно… Пока сидела в пещере Хозяина Золота, даже не ощущала голода!

– А все потому, что время тут, внутри гор да лесов волшебных, иначе идет, закольцовано оно, может в мире людей сто лет пройти – а тут миг единый, или там денек, тут – годы… Заблудиться – проще простого.

– Чудеса, да и только! – восхитилась Снежка, засуетившись возле самовара. Ягоды восхитительно пахли, а кисель в хрустальных вазочках казался лучшим лакомством в мире.

– Это ещё не чудеса, – рассмеялся Морозко, – чудеса потом будут!

И чудеса, действительно, начались – с того самого мига, как вышла невеста зимняя на высокое крыльцо терема ледяного да как увидела лесных и горных духов, что пришли на ее свадьбу волшебную.

Морозко за руку ее вел, чтобы видели все, какая у него невеста красивая, и смотрел на нее своими колючими голубыми глазами, но был взгляд нежным и добрым. Все испытания Снежка выдержала, через темный лес прошла, на золото и каменья не позарилась, духов злых не испугалась – такой, как она, нигде нет!

Но Снежку тоска взяла, что родных она позвать не может – но улыбалась ей ласково Малахитница, принеся изящный топазовый венец, по которому вился морозный узор и на котором сверкало, словно снег, алмазное крошево. И от этой улыбки таяла тоска, словно лед под солнцем, уходила туманом утренним, рассеивалась.

– Еще свидишься с родней, Танюшка моя тебе поможет, во всем ее слушайся… – шепнула Малахитница, надевая на девушку венец.

Снежка кивнула смущенно, чувствуя, что краснеет – никогда она прежде такой красоты не носила, никогда каменьев таких не видала даже, разве что в музеях да на выставках. А теперь – в сказке она волшебной! До сих пор не верилось!..

И смеялись радостно Вьюга с Завирухой, что явились к терему вслед за горной девкой каменной. Были это белокосые женщины, закутанные в вуали дивные, на которых искрились серебряные снежинки и вились змейки синие, и длинными юбками гостьи лесные скользили по сугробам, вызывая вихри снежные. И вихри эти кружили возле елей, украшая их белым пухом.

Явилась и ледяная красавица Метелица – шла она важно, со всеми раскланивалась, а за ней медведи в упряжке лари расписные везли – видать, подарки это для молодых. И странно, что не спали звери в своих берлогах, как зимой всем медведям положено – но в зачарованном лесу Синегорья все, что угодно, быть могло, и Снежке казалось, что даже если заговорят звери, то не будет она слишком уж удивлена. Тут же коты вспомнились, которые уговаривали ее не бояться да поверить в сказку зимнюю. Стало немного грустно от разлуки с родней, но попыталась Снежка в этот светлый морозный день не тосковать да не печалиться. Еще свидятся.

…Шла к крыльцу Метелица, и платье ее из кружев и синего переливчатого шелка казалось невесомым, словно дымка над горами и закованной в лед речкой, а волосы локонами серебряными спускались до земли, и перевиты они были жемчугом, а очелье дивное сверкало аметистовыми каменьями.

Таня, горная девушка, как две капли воды на Малахитницу похожая, тоже пришла на свадьбу зимнюю, подарила она невесте клубок волшебный, который может привести в любое время и любое место зачарованного леса, заодно и домой отправить. А про то, как пользоваться им да не заблудиться в сказке, обещала потом рассказать, заглянув в гости на чай с ягодами. А жениху Танюша с благодетельницей своей, девкой каменной, поднесла дивный цветок, вырезанный из прозрачного, как лед хрусталя – и каждая грань его сверкала и искрилась, ловя солнечный янтарный свет, и каждый лепесточек глаз радовал своим изяществом.

Снежка с благодарностью дары все приняла, а Морозко дальше гостей зазывал – вот снежные девки из метели вышли, краснощекие, в тулупах стареньких, в белых пуховых платках, принялись они плясать вокруг старой ели. И с каждым мигом хорошели девки снежные, побелели их рябые лица, одежа поменялась. А как еще три круга, притопывая, прошли они под свист птичий и уханье белых сов, что примостились на верхушке ели, так и вовсе раскрасавицами стали – в кокошниках высоких, в шубейках песцовых, на ногах появились сапожки красные. Пляшут девки, песни поют, зиму прославляют.

За ними вслед скоморохи выскочили из-за деревьев, принялись на гуслях да балалайках играть да колокольцами звенеть, кувыркаться в снегу, снежками бросаться, песни распевать о женихе да невесте, расхваливать всем новую повелительницу Синегорья. Вот один из них из сугроба вытащил берестяную личину, другой – доху навыворот надел, третий – платок девичий нацепил да щеки свеклою натер, и понеслись прибаутки да шутки, как обычно на Коляду бывает. Только у терема Морозко все это веселей было, ведь скоморохи – духи зимние – могли подпрыгнуть выше самой высокой сосны или по крышам терема ледового прокатиться.

И смех стоял весь день на поляне, веселье кружило зачарованный лес, девки снежные даже строгую, равнодушную к хороводам, Метелицу в пляс утянули, и она лебедью белой выступала среди красавиц снежнокосых, а Вьюга с Завирухой так разгулялись, что над всем Синегорьем летали в этот день метели, заметая дома и дороги, леса и горы.

И люди, глядя на диво это да слыша звон колокольцев волшебных, знали – то зима что-то празднует, и лишь Марейка, бабушка Снежкина двоюродная, догадалась, что это внучка ее с царем Синегорья венчается. И венчают их вьюги и метели, венчают их горы, покрытые снегом, венчают их ветра косматые северные, те ветра, что прилетают зимой в эти края гор и лесов густых. Венчают просторы белоснежные, над которыми летят на ледяных санях жених с невестой, приветствуя край свой сказочный.

И люди, чувствуя это, выходят на крыльцо, смотрят на небо, заслонившись от солнца – в этот день – диво-дивное! – метель метет, а небо чистое, синее-синее, как тень на снегу в морозный день. И солнце янтарным цветком распускается там, в вышине хрустальной.

Но только Марейка видит Снежку – и машет ей рукой, надеясь ещё свидеться. И заметив, как похорошела внучка, радуется старая ведьма, шамкает что-то тонкими губами, и глаза ее молодеют, и даже кажется – стоит у кособокой избы, потемневшей от времени, не бабка согнутая, а девка с длинной толстой косой в пестром платье нарядном, и лицо ее гладкое да светлое.

– Будь счастлива, Снежка, будь счастлива, – шепчет Марейка, радуясь, что все у ее девочки сложилось, что смогла она счастье свое отыскать да удержать.

Теперь Снежку и Морозко никто не разлучит.

* * *

Забывалось понемногу, как это – быть человеком, понравилось Снежке жить в хоромине ледяной среди волшебного леса. Понравилось смотреться в зеркало дивное – там все-все отражалось, что в мире когда-либо было и еще будет. Понравилось летать над горами, понравилось наряды носить старинные, и даже тяжесть камней в украшениях приятною была.

Нравилось девушке слушать шепот леса – как сосны переговариваются кроною заснеженною, как скрипят стволы их, как в морозном воздухе сороки стрекочут, как филины вздыхают, вороны кричат, огромными черными тенями закрывая солнце, когда принимаются кружить между старыми деревьями.

И лес отвечал Снежке такой же любовью, не давая заблудиться среди старых елок и высоких сугробов, что сверкали и искрились, напоминая горы из серебра. Лес рассказывал своей повелительнице давние тайны, и старые сказки оживали в тишине этой первозданной.

Снег и метель, сосны и купол небес, янтарь солнечного света, и ледяные балконы вокруг терема, на которых так приятно стоять и смотреть на открывающиеся виды… вихри волшебные, что приносят запахи зимнего леса, волчий вой, что убаюкивает ночами… В избе Морозко нашлись старые свитки и книги в тяжелых переплетах, украшенных каменьями самоцветными. И были там давние легенды и сказы чудные, Снежка могла прочесть о том, как раньше жилось в зачарованном лесу, увидеть яркие картинки, рисованные чьей-то рукой мастерскою – там и сам зимний царь был, и звери лесные, и духи Иного мира, и горы снежные, и поселки заводские – такие, какими они были, наверное, лет за двести до рождения Снежки среди людей. Пристани там были деревянные, мосты да мельницы старинные, люди в одеже непривычной – совсем как у тех блазней, что когда-то, в прошлой, кажется, жизни, к Снежке пришли с дарами от Матушки Метелицы.

Вспомнила о том царица зимнего Синегорья и отложила книгу, листочки зашелестели, когда она закрылась сама собою, словно поняла, что интерес к ней Снежка утратила.

А царица села у окошка, разрисованного морозным узором, достала из сундука со свадебными дарами клубочек волшебный и нахмурилась, его разглядывая.

Стоит ли идти к людям? Не осерчает ли муж ее, что так скоро она его покидает? Но ведь она вернется! Только одним глазком посмотрит, как ее родные живут, все ли у них хорошо, и снова придет в зачарованный лес, к его метелям и полянам заснеженным, к его волшебной красоте зимней.

– Надумала все ж… – послышался голос Морозко.

Снежка испуганно обернулась, клубочек упал и покатился к двери, сверкая искрами, что серебряными звездочками рассыпались по полу.

– Но я же не сейчас ухожу!..

– А уже дорога открылась, теперь не тебе решать… – но царь зимы не серчал, он лишь улыбнулся ласково. – Иди же по ней, Снежка, но Танюшку не забудь с собой позвать, она часто ходит к людям, без нее и с клубком можешь заплутать – он укажет, куда идти, а вот в какое время… к чуди белоглазой ещё угодишь, али во времена Ермака лиходея!

– Чего ж лиходея, он Сибирь открыл… – растеряно отозвалась Снежка, вскакивая, и ногой приостановила клубочек, чтобы напоследок мужа обнять. Попыталась вспомнить, что читала про Ермака – первопроходцем он был, хорошего много о себе оставил в памяти людской.

– Для тех, кто сейчас живет – он, может, и хороший… А вот для тех, ко ушел навсегда во тьму пещер и гор… Но не будем. Кто старое помянет… Иди, проведай родню, да в подарок им от меня передай здоровье богатырское да зиму ласковую!

И Морозко обнял ее, потом рукой в воздухе провел, и там открылись пещеры – но не такие жуткие, как те, в которых Снежку держал Хозяин Золота. В этих свет мягкий был, чуть зеленоватый, и стены виднелись с малахитовыми узорами… Видать, там Танюшка и жила.

А клубок выкатился из-под ноги и прямиком в двери волшебные отправился. И Снежка следом.

За порогом терема Морозко, клубился туман, и в его белом мареве виднелись ящерки, что казались каменными, пристроившись на огромном валуне, окруженном мхом и грибницей. В тумане этом едва не потерялся клубок, но Снежка успела его подхватить и оглянулась растеряно – куда дальше? Где же Таня, которая должна была ее ждать?