Текст книги "Этот прекрасный свободный мир..."

Автор книги: Юлия Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

   – Я так и думал... – пробормотал Брук. – Не хотел настраивать вас против Шеннона... но... ходили слухи, будто за него все решал дед... Неудивительно, что и здесь он предпочел спрятаться под чье-то крылышко... Ну и черт с ним – с  Шенноном! – заключил кардиохирург. – Не хочет отвечать за себя – пусть сидит под опекой! Мы с вами не таковы!

   – Не таковы, – подтвердил Милфорд. – Нам не нужна опека...

   – И не говорите, – согласился Брук и тепло попрощался с другом, обнаружив, что дошел до дома.

   Только ложась спать, кардиохирург вспомнил, что так и не спросил Милфорда, что необходимо для приобретения прав опеки над питомцами и как лучше выбирать "домашнюю мебель". Лицезрение счастливой свадьбы убедило Рассела Брука в необходимости свить собственное гнездо. Именно этому делу кардиохирург и собирался посвятить ближайший месяц.

 ***

   Что бы ни утверждал доктор Черч, Роберт не хотел тянуть с написанием картины, но и не желал проваливать тест. В сутках по-прежнему было двадцать четыре часа, так что надежды на свободу, угроза порки, притягательность красок и капризы Рейберна кого угодно могли свести с ума, и все же Роберт нашел выход из ситуации – сократил время сна. Теперь он спал по пять часов в сутки, но работа двигалась.

   И все-таки, чем дальше продвигалась работа над картиной, тем больше Роберт нервничал. Такого с ним не случалось никогда. Роберт не мог понять, в чем дело, но чувствовал, что с картиной творится что-то неладное. Он выбрал удачный участок парка, вполне соответствующий хозяйскому представлению о красоте, сходство холста с реальностью мог бы отрицать только подслеповатый олух, и все же картина Роберту не нравилась. "Снимок с мобильника", – внезапно понял он. "Пустая картинка, в которой начисто отсутствует душа... безупречная техническая подделка...".

   Открытие ошеломило Роберта и у него потемнело в глазах. Он утратил способность чувствовать и писать, ослеп и оглох, как последний бездарь. Роберт пытался понять, что случилось, но в голове было пусто. Впервые в жизни молодой человек был близок к истерике...

   – Смотри-ка, а действительно красиво, – свободный Рейберн скрестил руки на груди и картинно откинул назад голову. – Кто бы мог подумать...

   – Но она же мертва! – воскликнул Роберт, начисто забыв об осторожности. – Я разучился чувствовать... не могу писать... – молодого человека колотило, так что он почти не мог держать кисти. – Это фотка и ничего больше! Здесь нет души!..

   Свободный Рейберн посмотрел на Роберта с изумлением, а затем его лицо поскучнело.

   – Так значит, у тебя тоже творческий кризис, – протянул он. – Ну, хорошо... Что ты хочешь? Часы? Бери, я и так обещал тебе подарок. Или тебе не нравится твоя одежда?... Хм, понимаю, – признал Рейберн, критически оглядев Роберта, – тут и правда заскучаешь. Ладно, подбери что-нибудь из моих вещей – мне не жалко. И перестань капризничать, это становится скучным...

   – Но я не могу писать!.. – повторил Роберт. – Пожалуйста, мне не надо часов... ничего не надо... но только вы можете...

   – Что могу?! – уже с некоторым нетерпением спросил Рейберн. – Господи, как вы мне все надоели!.. Что тебе надо?!

   – Свободу, – выдохнул Роберт. – Ведь вам это ничего не стоит...

   – Свободу? – недоуменно переспросил Рейберн. – Какую еще свободу?... Свободу... Ах, "Свободу"... Но, Бобби, сейчас не сезон... клуб откроется только перед Рождеством. Нет, я понимаю, игра, девочки – все это очень увлекательно, но тебе придется подождать начала сезона... Конечно, я возьму тебя  собой – обещаю... Но это еще когда будет! Лучше возьми часы...

   Роберт пошатнулся.

   – Пожалуйста, не надо никаких клубов, часов и подарков... отпустите меня... Я сам подарок – я не стоил вам ни цента... Дайте мне уйти...

   Дэниэль Рейберн с изумлением посмотрел на  питомца.

   – Ты спятил, Бобби?! Да что ты будешь делать один?

   – Но я не могу писать! – почти закричал Роберт. Осторожность, здравый смысл, расчет и все, чему Роберт выучился за двадцать восемь лет жизни, полетело к черту, сметенное ужасом от того факта, что у раба нет души и потому творить он не может, попросту не способен! – Прошу вас, свободный Рейберн, я отработаю... хоть полгода, хоть год... сколько скажете.... но я должен быть свободным!

   – Это очень глупо... – растерянно заметил Рейберн, – и нелепо... но раз ты так хочешь... Хорошо, напиши мне восемь... нет, двенадцать картин, и иди куда хочешь, я дам тебе вольную. Обещаю.

   Обещание прозвучало на редкость легковесно, и Роберт догадался, что Рейберн ни на мгновение не поверил, будто он напишет эти двенадцать картин, да он и сам не верил, что способен это сделать. С пеплом вместо души писать нельзя. И все же он должен писать! Несмотря на душевную пустоту, рабские обязанности и тесты...

   Рейберн еще раз оглядел Роберта, словно сомневаясь в его умственных способностях, затем пожал плечами и вышел. Роберт опустился на пол, пытаясь понять, что с ним случилось. Сейчас он особо остро понимал, насколько бесцветными и стерильными были его дни. Он перестал видеть. Перестал слышать. Перестал чувствовать. Наверное, именно эта бесчувственность дала ему шанс выжить, но теперь необходимо было проснуться и найти утраченную душу. Потому что без души творить нельзя... и свободным стать тоже – невозможно...

   Роберт попытался вспомнить деда и свой дом, но воспоминания оказались тусклыми, словно старые бракованные фотографии. Попытался вызвать в памяти лица друзей, но обнаружил, что не помнит никого. Лица, имена, воспоминания рассыпались, словно отслужившие свой срок вещи.

   "Стена... вокруг слишком много стен, в этом-то все и дело", – догадался Роберт. Закрытые двери, высоченные заборы, угол гардеробной... Он давно не видел горизонт, забыл, как он выглядит...

   И молодой человек со всей силой ударился об эту стену, словно хотел снести ее со своего пути. Попытался вспомнить океан, но услышал лишь механический голос: "Вы проникли в запретную зону – сохраняйте спокойствие"... Вызвал в памяти лагерь на Среднем Западе, но увидел лишь пыль... В отчаянии закрыл глаза... "Поймать луч света... мимолетную улыбку..." – неожиданно вспомнил он. "В самые худшие моменты жизни живопись давала мне возможность держаться и идти вперед. Для вас же живопись может оказаться гораздо большим..."

   Роберт почти вывалился в парк и задрал голову.

   Как давно он не смотрел в небо?.. Он забыл о его существовании. Забыл об облаках, солнце и ветре, о звездах и дожде... Забыл, что у неба нет границ, и никакие стены не могут заключить его в плен. Роберт всматривался в синеву, словно пытался на всю жизнь запомнить этот простор, впитать в себя эту свободу, и тогда на него обрушился водоворот красок, звуков и воспоминаний, буря чувств, так что молодой человек с трудом удержался от рыданий.

   Мир ожил – расцвел неожиданными красками, звуками и запахами, и Роберту показалось, будто он заново родился...

   С этого дня Роберт спал по три часа в сутки.

   Восход и закат были единственными часами, которые он мог посвятить живописи, и Роберт думал, что в этом есть смысл. После заката обязательно придет рассвет, после самых мрачных периодов жизни родится надежда...

   Роберт осунулся. Вокруг глаз легли тени. Глаза заблестели, словно в лихорадке. Даже Джесс Черч, для которого усердие было естественным и благим делом,  был удивлен этим трудовым остервенением.

   – Бобби, – строго заметил он, – я вовсе не настаиваю, чтобы ты тратил столько сил на эти идиотские картинки. Мало ли что взбредет в голову Рейбернам! Твое дело – готовиться к тестам и выполнять свои обязанности. К чему этот фанатизм?

   – Краски... могут высохнуть... и грунтовка  потрескаться... надо торопиться, – устало отговорился Роберт первой пришедшей  в голову чепухой. – А к тесту я готовлюсь – вот, – молодой человек положил перед Черчем очередную заполненную ответами тетрадь.

   Пролистав тест, Джесс Черч вынужден был признать, что Бобби выполняет данные ему задания и придраться не к чему. Оставалось пожать плечами и отправить Бобби работать.

   Мойра, очарованная новым обликом "домашней мебели" и сраженная его способностями писать картины, кругами ходила вокруг Роберта, забывая даже о сплетнях с хозяйкой, о новых украшениях и своем пристрастии к безделью.

   – Ну, Бобби, – говорила она, –  почему ты сразу не сказал, что у тебя творческий кризис? Я бы тебе помогла...

   – Мойра, отвяжись от меня, хорошо?

   – Я же не знала, что у тебя такой кризис... – пыталась оправдаться девушка. – И, знаешь, есть один способ – мужчинам он помогает... от  творческого кризиса... Хочешь, я тебе помогу?..

   – Я устал, Мойра...

   – Ну, прости меня, пожалуйста, – всхлипывала Мойра. – Я не знала! У меня никогда не было кризисов – правда...

   Роберт не знал, что делать с этой нежданной преданностью, а Мойра дошла до того, что готова была гладить за Роберта белье, чистить одежду и натирать хозяйские ботинки.

   – Мойра, но ты же в руках не держала ни щетки, ни утюг, – попытался вразумить девушку Роберт. – Не дай Бог что-нибудь спалишь, вот тогда Черч точно прикажет нас выпороть... и не поморщится...

   И все же Мойра не сдавалась. Она стерегла Роберта, когда в разгар дня ему случалось неожиданно провалиться в сон, изо всех сил старалась, чтобы управляющий не заметил этого вопиющего нарушения дисциплины, беспрестанно твердила хозяйке, будто Роберт замечательный художник, и потому несправедливо, что у него до сих пор ничего нет.

   Когда свободная Рейберн вручила Роберту золотую цепочку, а ее супруг платиновые часы с бриллиантами – Роберт остолбенел. Подарки хозяев полагалось носить, не снимая, так что теперь чистить, гладить, одевать-раздевать и мыть Роберт должен был вместе с этими свидетельствами хозяйской благосклонности.

   А потом наступил день, когда все было кончено. Роберт сидел на полу и смотрел на шесть восходов и шесть закатов и думал, что, пожалуй, это лучшие его работы. Свободный Рейберн шумно восхищался полотнами – с его появлением Роберт с трудом поднялся на ноги, – а доктор Джесс Черч, молча оглядев картины, зачем-то отправился в парк. Наконец, утомившись разглагольствованиями, свободный Рейберн потрепал Роберта по щеке и произнес:

   – Ну что ж, Бобби, я дал обещание, и я его выполню. Завтра же позвоню юристу. А пока приготовь мне ванну – твои картины отвратительно пахнут! Мне кажется, я сам провонял черте чем... Рядом с тобой совершенно невозможно находиться!

 ***

   В гостиную свободного Рейберна доктор Джесс Черч ворвался как шторм. Окинул взглядом трех питомцев, с которыми Рейберн вел искусствоведческую дискуссию, и жестом указал на дверь:

   – Вы, трое, брысь отсюда!

   – Джесс! – негодующе поднял голову свободный. – Что вы себе позволяете?

   – Я желаю говорить с вами наедине, и мне не нужны подлипалы, – отчеканил управляющий. – Мне повторить?! Вон отсюда!

   Мойра первая вскочила с места и бросилась к двери. Остальные любимцы последовали за ней.

   Когда дверь закрылась, и доктор Черч убедился, что их не подслушивают, он подошел к свободному Рейберну и заговорил тихо, но с таким напором, что Рейберн невольно сжался.

   – Полчаса назад, – чеканя каждое слово, начал доктор, – мне позвонил ваш юрист и сообщил, будто вы хотите дать свободу питомцу Бобби. Вы не хотите ничего мне об этом сказать? Может быть, юрист неправильно вас понял?

   – Ах, это... – протянул Рейберн и пожал плечами. – Нет, все правильно. Я решил дать Бобби свободу... Он мне больше не нужен... да и вообще, с ним не о чем говорить... Он не вписывается в обстановку моего дома...

   Джесс Черч глубоко вздохнул и досчитал до десяти.

   – Я вижу, вы плохо понимаете свое положение, – проговорил он. – Так вот, я вам о нем напомню. Вы не имеете права отчуждать имущество иначе, чем в пользу ваших кредиторов. И всякая попытка избавиться от ценного имущества будет рассматриваться как нарушение их прав и воровство!

   Дэниэль Рейберн оскорблено вскинул голову.

   – Что за чушь! – возмущенно произнес он. – Бобби не входит в описанное имущество – это подарок!

   – Вы отвечаете перед кредиторами всем своим имуществом и всеми доходами, Рейберн. Подарок – точно такой же доход, как и любой другой. Вы можете продать Бобби – при условии, что вырученные средства пойдут на оплату долга, но вы не можете отпустить его на свободу. И вы это прекрасно знаете!

   – Ну, об этом я еще посоветуюсь с юристом... – легкомысленно ответил Рейберн.

   – А как вы собираетесь оплачивать его услуги? – почти надменно поинтересовался доктор Черч. – Да-да, не надо так на меня смотреть. Все ваши траты проходят через меня, и я не дам добро на подобную выплату.

   – Как вы мне все надоели! – Рейберн вскочил со своего места, так что стоящий поблизости табурет Мойры полетел на пол. – Бобби такая же вещь, как и этот табурет или ваза, и я могу делать с ними все, что хочу – продать, подарить, выкинуть! Хотите, я подарю вам вазу?! Мне не жалко, можете забирать! Ах, не хотите?! Ну, так к черту ее!!

   Дэниэль Рейберн подхватил вазу и с размаху грохнул о стену. Во все стороны брызнули разноцветные осколки.

   – Вот так! – с удовольствием выкрикнул он.

   – Хватит, – коротко произнес управляющий, и это прозвучало так внушительно, что Рейберн немедленно умолк и сел. – Я долго терпел ваши выходки, но даже моему безграничному терпению есть предел. Все, что вас окружает, это собственность ваших кредиторов, и сейчас, у меня на глазах, вы уничтожили этой собственности на шесть тысяч долларов. Что ж, я сообщу в долговую комиссию, как вы относитесь к чужому имуществу и к своим обязательствам.

   – Вы не посмеете... – растерянно проговорил Рейберн.

   – Не посмею?! – презрительно повторил Черч. – Это мой долг.

 ***

   Когда Джесс Черч закончил доклад, в одном из залов Службы экономического развития воцарилась тишина, но через несколько мгновений она взорвалась негодующими криками.

   – Какого черта! – седовласый свободный стукнул кулаком по столу. – Я согласился ждать выплаты долга только из уважения к покойному Рейберну и что я вижу теперь?! Верх безответственности!

   – Но ничего не случилось, – немедленно вмешался свободный Эллендер. – Что такое планы? Свободный Рейберн не может отчуждать имущество – это очевидно, ну так питомец и останется под его опекой. Мы должны поблагодарить доктора Черча за бдительность и...

   – Что значит, не случилось?! – чуть не завопил еще один кредитор. – Он уничтожил имущества на шесть тысяч долларов, между прочим, эти шесть тысяч долларов принадлежать всем нам – и вам в том числе! Сначала он хочет избавиться от питомца, который черте сколько стоит...

   – Не так уж и много, – возразил Эллендер.

   – ... потом он выкидывает на ветер шесть тысяч долларов... Что ему придет в голову в следующий раз?!

   – Я давно говорил, что человек, способный за год промотать такое состояние, не заслуживает снисхождения, – еще один кредитор вмешался в спор. – Мы были излишне снисходительны. Но теперь – довольно! Я требую немедленного возвращения долга. Если Рейберн не в состоянии платить – его имущество должно быть пущено с торгов.

   – Но, подождите, свободные, это слишком суровые меры, – быстро заговорил Эллендер. – Я понимаю ваше негодование и признаю, что свободный Рейберн был неправ, но из сложившейся ситуации можно найти и другой выход. К тому же... возможно, свободный Рейберн уронил эту несчастную вазу случайно. Не стоит рассматривать несчастный случай как злонамеренность. Это слишком. Я понимаю ваши желания вернуть свои средства и потому предлагаю частичную распродажу имущества должника. Я признаю, восемь домашних любимцев – это слишком много. Комиссия может продать их в счет оплаты долга и оставить для обеспечения жизни свободного Рейберна трех питомцев, включая этого Бобби, из-за которого сегодня поднялось столько шума. Он уже написал несколько картин – пусть работает и дальше, а картины, как уже написанные, так и будущие – пойдут в счет обеспечения долга. К тому же я предлагаю сдавать часть особняка Рейбернов вместе с парком для свадеб и каких-нибудь иных торжеств. Таким образом, за счет аренды особняка и продажи картин свободный Рейберн сможет расплатиться с долгом за три-четыре года. Вы согласны, доктор, что у этого плана есть шанс?

   – Да, – нехотя подтвердил Джесс Черч, – есть, при условии, что свободный Рейберн будет лишен права подписи.

   – Но это равносильно поражению в правах... – побледнел Эллендер.

   – Именно так, – холодно подтвердил Черч.

   – А я не согласен ждать! – выпалил еще один кредитор. – Пусть платит немедленно!..

   – Но, свободный Хартпенс...

   – Знаете что, Эллендер, – возмущенный оппонент всем телом развернулся к собеседнику и уставился на Эллендера в упор, – если вы так заботитесь о своем друге, так купите его долг.

   – Но... это слишком большая сумма, – проговорил Эллендер. – Это невозможно... у меня дело и практически нет свободных средств...

   – Тогда и говорить не о чем, – отрезал разгневанный свободный. – Я требую устроить аукцион.

   – Поддерживаю!

   – И я.

   – Итак, кто за аукцион?

   Одна за другой над столом поднимались руки – целый лес рук.

   – А вы, Эллендер?

   – Я против, – упавшим голосом ответил друг несостоятельного должника.

   – В таком случае, вы остались в одиночестве. Ну что ж, решение принято – аукцион.

 ***

   Первое, что увидел Роберт, был желтый автобус для питомцев. Второе – две полицейские машины. Третье – стол. Питомцев чуть ли не пинками выгнали во двор, приказав выключить и бросить утюг, миски, щетки, книжки и все остальное, что в этот момент находилось в их руках, и теперь строили в шеренгу. Доктор Черч рассматривал какие-то бумаги, а свободные Рейберны – доктора Черча.

   – Все здесь? – мужчина в строгом деловом костюме вопросительно оглянулся на доктора и управляющий кивнул.

   – Да, можно начинать.

   Неизвестный развернул какую-то бумагу, и Роберту стало холодно. Он не сразу поверил собственным ушам, но постепенно до него дошло – все сказанное было правдой. Теперь Роберт понял, почему здешний управляющий не принадлежал Рейбернам и догадался, кто был его опекуном. Государство! Внешнее управление имуществом несостоятельного должника... А сейчас особняк, а также вещи и люди, находящиеся под его крышей, должны были пойти с молотка, чтобы оплатить долги хозяина. Хозяина?! Лгуна и бездельника, который уже давно ничем не владел и потому не имел права обещать рабам свободу!

   Роберт оглянулся на остальных питомцев, подумал, что, должно быть, выглядит таким же бледным и растерянным, как и они. Надо было бежать, немедленно рвануть прочь, а там – будь, что будет... И все же Роберт подавил безумный порыв. Их окружала полиция, Черч не спускал с него глаз, и он вряд ли смог бы сделать больше двух шагов. Молодой человек опустил голову.

   – С этого момента все вы находитесь под опекой долговой комиссии Службы экономического развития. Сейчас мы проведем инвентаризацию, а потом каждому из вас будет найден достойный и ответственный опекун. А теперь внимание: я буду называть ваши имена, когда вы услышите свои наименования, вы должны будете отозваться, подойти к столу, назвать себя и свою квалификацию. Потом мы осмотрим вас, и свободный Рейберн подпишет на каждого из вас акт передачи. Начнем. Питомец Мойра.

   – Здесь, – голос девушки так дрожал, что Роберт с трудом разобрал, что она сказала. Мойра подошла к столу, и даже по ее спине молодой человек догадался, как девушка напугана. – Мойра, домашний любимец, – прошептала она.

   – Очень хорошо, Мойра, – декодер с щелчком присоединился к ошейнику. – Код... – длинный перечень букв и цифр невозможно было запомнить, но Черч что-то сверил с бумагами.

   – Все правильно.

   – А теперь, Мойра, сними украшения и разденься.

   – Но это же подарки, – жалобно пролепетала Мойра.

   – Милочка, – голос свободного был полон терпения и снисходительности, – пока ты находилась под опекой свободных Рейбернов, ты могла получать во временное пользование часть их имущества, но сейчас ты перешла под опеку комиссии и должна вернуть собственность реальному хозяину.

   – Пожалуйста! – взмолилась Мойра. – Не надо...

   – Мойра, делай, что тебе говорят, – приказал Черч.

   Девушка окинула всех почти безумным взглядом, как загнанный зверек бросилась к ногам Рейберна, обняла его колени, разрыдалась.

   – Хозяин, заступитесь за меня... вы же сами мне это подарили... и хозяйка тоже! Сжальтесь...

   Рейберн оттолкнул Мойру, резко развернулся и пошел в дом. Мойра билась в истерике, лежа на узорчатой плитке.

   Один из полицейских поднял девушку и почти поднес ее к столу. Два других заступили дорогу Рейберну.

   – Простите, свободный Рейберн, но вы должны присутствовать при инвентаризации. Вернитесь!

   Роберт вцепился в подол футболки, нервно смял его, когда Мойру начали раздевать, а когда два доктора принялись осматривать девушку, опустил глаза...

   – Свободный Рейберн, подпишите акт.

   Рейберн, не глядя, подмахнул бумагу... Раздетую, плачущую Мойру унесли в автобус.

   – Питомец Лесли...

   – Питомец Бак...

   И вновь все повторилось сначала. Жалобы, слезы и мольбы... Оставленная одежда... кучка украшений... стопка актов... и изобретательность питомцев... Украшения прятали во рту – и не только во рту, – но исполнители работали четко и слаженно, как будто давно привыкли к таким сценам.

   – Питомец Бобби...

   Роберт вздрогнул. Хриплым голосом сказал "Здесь", подошел к столу:

   – Питомец Бобби, – доложил он. – "Домашняя мебель".

   Привычный щелчок декодера:

   – Код QPW1397... – Роберт попытался запомнить свой номер, но на двенадцатой цифре сбился.

   – Сходится, – доктор Черч поставил галку в одной из граф.

   – А теперь, Бобби...

   Роберт не стал дожидаться окончания фразы: снял часы и цепочку, разделся, аккуратно положил вещи на стол.

   – Часы... корпус платиновый... четыре бриллианта... полкарата каждый... – исполнители старательно заполняли лист и раскладывали имущество, "временно оказавшееся в собственности питомца", по коробкам.

   – Раскрой рот и высуни язык...

   – Не надо, – произнес Черч. – У него ничего нет.

   – Порядок есть порядок...

   – Как знаете, – буркнул управляющий, – но это пустая трата времени...

   Исполнитель сменил перчатки и поправил зеркальце на лбу.

   – Открой рот, Бобби, вот так... молодец... поверни голову...

   Когда досмотр, наконец, закончился, и свободный Рейберн подписал еще один акт, доктор Черч хлопнул Роберта по плечу:

   – Ладно, парень, я вытащу тебя... А сейчас иди в автобус. Все будет хорошо...

   Роберт успел сделать только шаг, когда полицейские цепко ухватили его за локти.

   – Шевелись веселей, поедешь со всеми удобствами, – пошутил один из них.

   Одна из дверей автобуса распахнулась, Роберт забрался в отсек и сел в кресло питомца. Руки на подлокотники, ноги в специальные выемки, шесть ремней и подушка безопасности. Полицейский проверил крепления и захлопнул дверцу. Роберт услышал щелчок замка.

   "У меня девять жизней..." – вспомнил он детскую считалку. "Минус еще одна".

   Его жизнь у Рейбернов закончилась, но не так как Роберт надеялся еще утром.